CC BY
27
ленным образом на структуры внеязыкового знания и пронизывает мышление. Языковая рекурсивность является основой мышления, дает возможность развивать и организовывать концептуальные репрезентации, ментальные структуры. Если исходить из того, что комбинаторика в конкретных языках служит предпосылкой для развития мышления, то можно предположить, что связанные с языковыми структурами ментальные структуры зависят от правил данного языка. «Комбинаторные механизмы нацелены, таким образом, не только на языковые структуры, они влияют также на смежные ментальные пространства» (с. 72).
И.А. Гусейнова
СРАВНИТЕЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ. ИСТОРИЯ ЯЗЫКА
2011.04.008. ГУСЕЙНОВ Г.-Р.А.-К. ИСТОРИЯ ДРЕВНИХ И СРЕДНЕВЕКОВЫХ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ ЯЗЫКОВ СЕВЕРОВОСТОЧНОГО КАВКАЗА И ДАГЕСТАНА С РУССКИМ ЯЗЫКОМ. - Махачкала: ИП Овчинников (АЛЕФ), 2010. - 214 с.
Книга включает введение, четыре главы и заключение. В первой главе «Древние взаимоотношения языков Северо-Восточного Кавказа и Дагестана с русским языком» рассмотрены древнейшие взаимоотношения рассматриваемых языков с периода поздней праславянской общности, а для тюркских языков рассматриваемого региона - булгарской. В связи с этим критическому анализу подвергается положение А. Д. Вагапова о длительных и интенсивных славяно-нахских связях с древнейших времен.
Далее в сравнительном аспекте исследуются булгаризмы славянских языков, а также языков Северо-Восточного Кавказа и Дагестана. С точки зрения консонантизма лексических булгариз-мов рассматриваемых языков здесь анализируется отражение в них фонетических процессов, обусловивших выделение булгарской группы языков, в частности, первый тип ротацизма, ср.: русск. ди-ал. хирка 'чувашская девушка', волжско-булг. эпиграф. Ыг 'девушка, дочь'~ ст.-лак. хаг > совр. лак. §§аг 'женщина, жена', агул. х1г 'жена, женщина'; лезг. jaг-an (8иуагу) 'праздник ^иуаг) весеннего равноденствия' ~ др.-русск. ИРИИ (Х1 в.) 'южные края, куда птицы улетают зимой, сказочная страна' и т.п.
В ряде булгаризмов отразилось явление ламбдаизма: русск. диал. альчик 'бабка, игральная кость' ~ кум. алчы 'вогнутая сторона альчика' ~ лак. alcimaj 'бабка; игральная кость; альчик' и др.
Некоторые формы отражают переход прабулг. *s > s («чувашская палатализация»): ст.-сл. (др.-болг., VIII в.) ШЕГОРЪ 'бык' < (пра)тюрк. syyyr 'телка оленя, корова' > ~ цез. sirjo, гин. soge||sege, бежт. sugo, гунз. sugu 'кобыла'; ст.-слав. (др.-болг., X-XI вв.) ШАРЪ 'краска' (< булг. *§эг < кит. syr) ~ кум. диал. шир 'краска', азерб. sir 'глазурь, эмаль' (> лезг. sir 'краска') и т.п.
К числу общих форм, отражающих второй тип ротацизма в булгаризмах рассматриваемых языков, автор относит др.-русск. ТРУНЪ 'знатный человек у волжских булгар' (ср. чув. верх. tbrbm, чув. низ. tbrbn 'князь (в топонимах)', хазарский титул TouSowo^ (VII в.), tidun в «Истории Алван» (VII в.) ~ лак. Turan-ci, авар. T'urar-aw / T'urur-aw / T'urul-aw, (кум.-) чеч. Turl-ow, но каб., адыг., абаз., осет. T(y)ram в антропонимах и патронимах нахско-дагестанских, абхазо-адыгских и осетинского языков и т.п.
Автор обнаруживает в булгаризмах рассматриваемых языков отражение и других процессов, наблюдаемых при переходе к чувашскому состоянию.
Переходя к вопросу о (древне)огузском влиянии на (ран-не)древнерусский и языки Северо-Восточного Кавказа и Дагестана, автор показывает, что огузский язык печенегов, вторгшихся в X в. в южнорусские и северо-западно-кавказские степи, где они стали известны под названием «ясов», характеризуется наличием булга-ро-хазарского субстрата.
Далее рассматриваются вопросы (древне)куманского влияния на исследуемые языки. Отмечается, что среди лексических изоглосс куманизмы собственно кыпчакского происхождения (антропонимы БЛУШ (1055 г.), АКЛАН) обнаруживаются в более ограниченном числе по сравнению с генетически булгарскими куманизмами. При этом имеют место и конвергентные фонетические изоглоссы, свидетельствующие о сравнительно высоком, возможно субстратного порядка, уровне интенсивности воздействия рассматриваемых языков на (древне)русский язык и его диалекты и говоры.
Особое внимание автора в связи с рассматриваемой проблематикой привлекает «Слово о полку Игореве».
В третьей главе «История взаимоотношений языков СевероВосточного Кавказа и Дагестана с древнерусским языком в эпоху Золотой Орды» анализируются контакты тюркских языков СевероВосточного Кавказа и Дагестана с позднедревнерусским (вторая половина ХШ-ХУ вв.). В связи с этим особо рассматривается отражение в позднедревнерусской книжной традиции ономастики и этнонимики средневековых тюркских языков Северо-Восточного Кавказа и Дагестана, ср. «СЛАВНЫЙ ГРАД ЯСЬСКИЙ ДАДАКОВЪ» и др.
Рассматривая ареальные взаимоотношения северокавказско-куманских языков с иными куманскими и уральскими (кыпчакско-булгарскими) языками, автор обращает внимание на возможность существования в золотоордынский период северокавказскокуман-ской языковой общности, распад которой начинается вследствие экспансии Тимура в ХУ в. Что касается взаимодействия куманских и древнерусского языков золотоордынской эпохи, то дополнительные, кроме собственно исторических, свидетельства продвижения кумыков-брагунцев в смежные с Московской Русью регионы автор усматривает, в (северокавказско)куманских языковых элементах наблюдаемых в памятниках золотоордынской письменности Х1У-ХУ вв., а также в том, что кумыкский язык занимает, по автору, третье место вслед за другими куманскими - караимским и карачаево-балкарским - языками по степени совокупной близости к языку Codex Cumanicus. При этом именно в данном памятнике обнаруживаются восточнославянские лексические заимствования: izba 'комната, палата', оуш 'рожь', рес 'печь'.
Далее приводятся свидетельства восточнославянского влияния на армяно-кыпчакский язык на фоне фонетических и морфологических изоглосс, указывающих на близость армяно-кыпчакского (по памятникам XVI-XVII вв.) к северокавказскокуманским языкам.
Заключает главу анализ лексического взаимодействия запад-но(древне)русского письменного языка с северокавказскокуман-ским и армяно-кыпчакским языками.
Четвертая глава «История взаимоотношений русского языка с языками народов Северо-Восточного Кавказа и Дагестана в период позднего средневековья (XVI-ХУП вв.)» посвящена выявлению и анализу круга лексем тюркского происхождения (из кумыкского и ногайского) в русском языке и его терских говорах. Отмечается,
что соответствующие связи имели место в условиях, когда в письменном общении между русским и местным населением края использовался кумыкский вариант «северокавказского тюрки», а в устном - разговорный кумыкский язык.
В книге также приводятся исторические сведения об определенной распространенности русского языка среди кумыкского и родственного ему населения, соседствующего с Терской крепостью в дельте р. Терек. Лексическое влияние русского языка на тюркские языки Северо-Восточного Кавказа и Дагестана отразилось как в кумыкских эпиграфических памятниках делового стиля XVII в., так и в общенародном кумыкском (полуша 'одна из разновидностей нарядного женского платья', манна 'верша').
М.Е. Алексеев
ТИПОЛОГИЯ
2011.04.009. МАТЕРИАЛЫ СЕДЬМОЙ КОНФЕРЕНЦИИ ПО ТИПОЛОГИИ И ГРАММАТИКЕ ДЛЯ МОЛОДЫХ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ. - СПб.: Изд-во Наука, 2010. - 276 с. - (Acta linguistica petropolitana. Труды Ин-та лингв. Исслед. РАН / Отв. редактор Казанский Н.Н.; Т. 6, Ч. 3).
Из содерж.
1. АРКАДЬЕВ П.М. Зачем языку больше одного эргативного показателя? - С. 9-14.
2. ЛЕТУЧИЙ А. Б. Три случая промежуточной переходности глаголов в русском языке и типология. - С. 101-108.
3. МАКАРЦЕВ М.М. Эвиденциальность в болгарском языке: Проблема типологической классификации. - С. 112-117.
4. СУМБАТОВА Н.Р. Классное согласование и синтаксические свойства связок в даргинском. - С. 212-236.
Цель работы (1) - привлечь внимание типологов к до сих пор не изученному явлению: сосуществованию в рамках одной падежной системы нескольких показателей эргатива (падежа, основная, или единственная функция которого - кодирование активного участника двухместной ситуации), распределенных неморфонологиче-ски. Такие случаи в языках мира встречаются довольно редко (согласно Palancar, 2002, в менее 8% языков с эргативом), однако
