CC BY
8
как ее собственное, ни одному языку исключительно не принадлежащее и всеми языками равно признанное выражение». Поэт «впервые в истории нашего умственного образования коснулся того, что составляет основу жизни, коснулся индивидуального, личного существования. Русское слово в лице Пушкина нашло путь к жизни и приобрело способность выражать действительность в ее внутренних источниках. До него поэзия была делом школы, после него она стала делом жизни, ее общественным сознанием. Общий инстинкт назвал его народным потому, что в нем с особенною силой почувствовалось живое и оригинальное движение мысли в русском слове» (с. 279-280).
По мнению критика, Пушкин - «поэт мгновения. Его дар состоял в изображении отдельных состояний души, отдельных положений жизни. Он воспроизводил движение сердца во всей полноте жизни и истины, основное положение данного момента умел он возводить до типического выражения» (с. 286).
В книге опубликован составленный А.Н. Николюкиным и Т.Ф. Прокоповым «Указатель имен».
Т.М. Миллионщикова
2011.04.004. НАЛЕПИН А. Л., ПОМЕРАНСКАЯ Т.В. РОЗАНОВ @ etc.ru - М.: Центр. издат. дом, 2011. - 479 с.
В книгу вошли статьи доктора филол. наук А. Л. Налепина, гл. ред. альманаха «Российский Архив» и зам. гл. ред. этого альманаха Т.В. Померанской, созданные (как отдельно, так и совместно) в течение последних 20 лет и объединенные прежде всего в разделе «О Розанове».
Предваряют книгу напутственные слова Н. Михалкова и П. Палиевского, а также введение самих авторов.
Раздел «Розанов. Тексты» включает в себя публикации: «В.В. Розанов. Материалы к библиографии», «Переписка В.В. Розанова с К.Н. Леонтьевым», «Письма В.В. Розанова П.П. Перцову. 1896-1901 гг.», «Василий Васильевич Розанов. Последние письма 1917-1919 гг.», статья В. Розанова «С вершины тысячелетней пирамиды. Размышления о ходе русской литературы». Обращает на себя внимание введение в научный оборот ранее неизвестных текстов Розанова и, в частности, публикация его писем к К.Н. Леонть-
еву в исчерпывающем контексте известных писем Леонтьева к Розанову, что придает их переписке законченный смысл.
Раздел «В круге Розанова» состоит из текста П.П. Перцова «Литературные афоризмы» и сообщений авторов книги: «Иллюзии "жирного царства", или "Гамлет русской революции"» (о Е.Н. Трубецком), «Путь и судьба Александра Вановского», «О русском лесе и французском парке», «Когда же придут Третьяковы и Мамонтовы?» и др. Далее реферируется раздел «О Розанове».
В.В. Розанов - ни на кого не похожий «задумчивый странник», как назвала его З.Н. Гиппиус, - «стоял не среди людей, а сбоку, и всякой "тенденции", системе, особенно господствующей (неважно - в сознании ли, идеологии или даже в общественном настроении), сопротивлялся отчаянно. Он был искренен во всем, даже в беспринципности, что многими его современниками воспринималось как неприкрытый цинизм и безнравственность», -пишут А.Л. Налепин и Т.В. Померанская (с. 18, 19). Попытки найти какие-либо аналоги или параллели для его творчества оказывались бесполезными, его называли и «русский Ницше», однако розанов-ский индивидуализм был иной - замешанный на сострадании к «маленькому человеку». Он был ранимый, чуткий и внимательный созерцатель, печалившийся и плакавший о судьбе каждого «маленького человека», в том числе и о своей собственной. Не оскорбление человека, а жалость к нему звучала в таких «невозвышаю-щих» его строчках (для сравнения вспомним горьковское: «Человек - это звучит гордо...»), стилистически созвучных писательской речи Ф.М. Достоевского: «Родила черняшка черняшку. Черняшка поползла. Потом умерла. Вот наша жизнь»1.
В работе «Легенда о Великом Инквизиторе Ф.М. Достоевского» (1891) Розанов исследовал природу российского нигилизма, а шире - вообще всего радикализма XIX в. Инквизитор как идея радикализма (а герой «Бесов» как конкретное проявление этой идеи) -вывод работы, поставивший Розанова «по ту сторону общественных баррикад». В двух этюдах о Гоголе, которые стали печататься как приложение к «Легенде», Розанов усомнился в трактовке рево-
1 Розанов В.В. Опавшие листья. Короб второй и последний. - Пг., 1915. -С. 317-318.
люционно-демократической критикой наследия «натуральной школы» и высказал «еретическую» мысль о том, что Гоголь заворожил литературу и общество «карикатурами», а это и привело к потере чувства реальности и уважения к русскому человеку. Именно от Гоголя вел он путь «отрицательной» литературы, причем по нисходящей линии художественности до революционно-демократической критики и М.Е. Салтыкова-Щедрина включительно, которого не жаловал в своих последующих произведениях особенно сильно.
Литература была для Розанова явлением из сферы идеальной, т.е. воспевающая высокие (как у Достоевского, Толстого, Лермонтова) идеалы, и только потом эстетическим феноменом, утверждают А.Л. Налепин и Т.В. Померанская. Герои-труженики (Максим Максимович, капитан Тушин, Платон Каратаев) и герои-мечтатели (Печорин, «лишние люди», «нигилисты») - рубеж, по которому Розанов разделял идеальный мир русской литературы: «Победа Платона Каратаева еще гораздо значительнее, чем ее оценили: это в самом деле победа Максима Максимовича над Печориным, т.е. победа одного из двух огромных литературных течений над враж-дебным...»1.
Розанов-писатель постоянно ускользал даже от самого пристального исследовательского взгляда - это было особенностью его творческого дара. Каждая книга его «исповедальной прозы» была своеобразным подведением жизненных итогов, результатом долгих поисков и размышлений, являя новую ипостась его личности. По сути, как утверждают А.Л. Налепин и Т.В. Померанская, это была одна книга, ибо «Уединенное», где на обложке были изображены маленький грустный человечек и могильный крестик на горизонте, создало особый жанр литературы, возможности которого оказались неисчерпаемыми. Тютчевская фраза «мысль изреченная есть ложь» в какой-то мере отражает суть розановского письма. Писатель фиксирует на бумаге вовсе не то, что задумал написать, ибо между «подумал» и «сел за стол» прошло мгновение, а это почти вечность. Интимный характер присутствовал даже в подзаголовке «Уединенного»: «Почти на праве рукописи». Розановский
1 Розанов В .В. Уединенное. - СПб., 1912. - С. 122.
стиль нельзя спутать ни с чьим другим, он непредсказуем и неподражаем: «Стиль есть то, куда поцеловал Бог вещь»1.
Наблюдения над генезисом стилистического своеобразия Розанова как писателя приводят А.Л. Налепина и Т.В. Померанскую к выводу, что эти особенности творческой манеры ведут свое «происхождение именно от эмоциональных розановских маргиналий на полях книг и особенно писем, в огромном количестве и по разному поводу присылавшихся писателю» (с. 11). Так, именно письма К.Н. Леонтьева, которыми он щедро «одаривал» своего молодого единомышленника, стали первопричиной стилистического своеобразия жанра розановских «Опавших листьев». В советской литературе традицию этой книги Розанова продолжила книга М. Пришвина «Незабудки».
В центре внимания Розанова всегда были не только идеи, а человек, как неповторимое явление земного бытия. Именно поэтому «письма, а не литература вовсе были для него вершиной человеческого самовыражения, не ложной (литературной) и истинной -ведь в письмах (частных) "человек всегда дома"» (с. 96). Публикуя с многочисленными комментариями письма К. Н. Леонтьева, книги о Н.Н. Страхове и Ю.Н. Говорухе-Отроке, об А.С. Суворине, Розанов выступал как живой собеседник, ибо его комментарии, многочисленные пометы, разраставшиеся до невероятных объемов, продолжали разговор с ушедшими тенями, соглашались, ругались. И потому «истинный Розанов не столько в его вечных книгах, сколько в этих подстраничных рассуждениях и восклицаниях на полях чужих писем» (с. 97).
Анализ «зеркальных» мотивов в творчестве Розанова приводит авторов книги к выводу, что в разные психологические моменты своей жизни человек, вглядываясь в зеркало, видит в нем отражение образа Божия либо усмешку дьявола, и Розанов в русской литературе начала XX в. был, возможно, «единственным писателем, кто в образе своего "зеркального двойника" увидел не сакральный ноумен, а в первую очередь собеседника друга-читателя»
(с. 11).
1 Розанов В.В. Опавшие листья: Короб второй и последний. - Пг., 1915. -
С. 428.
Художественное пространство текстов Розанова, как показано в реферируемой книге, «во многом определялось поведенческой культурой автора, - культурой, выпавшей из традиционных (канонических) форм такого поведения у других авторов» (с. 83). Так, в статье «В.В. Розанов и народная культура» А.Л. Налепиным было высказано предположение, что важнейшим элементом творчества Розанова является очерчивание вокруг себя некоего мнимого пространства, своего рода фольклорного «игрового пространства», вторжение в которое было чревато для вторгшегося не только художественным, но и нравственным провалом. Это было своего рода сказочное «дурацкое пространство», и оказавшийся в нем попадал в «дурацкое положение», выход из которого был невозможен, а если он случался, то был всегда для посягнувшего уничижительным, унизительным и т.п. (с. 76). Жанр народной сказки играл в творчестве Розанова принципиальную роль. Он видел в сказке «храм Невидимого и Неучтожимого», скрытую в ней потенциальную возможность для каждого вернуться к истине и душевному здоровью (цит. по: с. 66). Именно Иванушка-дурачок стал олицетворять для Розанова «все те качества национального характера, которые всегда помогали русскому человеку оставаться самим собой, какие бы социальные эксперименты над ним кто-либо ни производил» (с. 67). «Сказочный» стиль литературного поведения, по мнению исследователя, позволил Розанову сохранить творческую свободу, остаться самим собой, личностью в годы, когда это было практически невозможно, так как эпоха требовала позиции, опаре-деленности, конкретной стороны социальной баррикады.
Странность розановского фольклоризма заключалась в том, что писатель понимал и чувствовал всю народную культуру «как некое мистическое отражение исторического процесса, причем не только и не столько прошедшего, но и будущего» (с. 61). Этапы в розановском восприятии фольклора зеркально отражали эволюцию взглядов его на судьбу страны. «От России иррациональной и трудолюбивой, что было воплощено в жанре народной сказки, до России, павшей на нравственное дно, "докатившейся" до бессмысленных прибауток, частушек и шуточек» (с. 75). В отказе от собственной Красы Ненаглядной (из русских сказок) во имя некоей Красоты общечеловеческой увидел Розанов причины алогичности российской истории и культуры, когда страной воспринимались и
чуждые модели социального устройства жизни, и чужие философские воззрения, и чужие литературные идеалы. Именно в эту литературу, по мысли Розанова, с треском и провалилась блистательная российская история, а сама словесность вернулась к первичным своим истокам - к простенькому озерцу народно-поэтической стихии, пишет А.Л. Налепин. В предсмертных работах Розанова эта тема стала одной из главных. Фольклор как наказание за «грехи» возгордившейся литературы - подобной постановки вопроса, по мнению исследователя, не было ни у одного из писателей-современников Розанова, видевших в фольклоре все-таки олицетворение здоровых нравственных сил народа (А. Блок, А.М. Ремизов, А. Весёлый и др.).
В книге рассматриваются и невербальные компоненты поэтики Розанова и их фольклорные параллели. Анализ розановских текстов показывает, что писатель не столько создавал письменные тексты, сколько стремился сохранить синкретичность своей устной речи. Исследователи обращают внимание на неслучайность знаменитых ремарок Розанова под тем или иным текстом. Все эти «лежа», «сидя», «гуляя» - описание позы, когда была произнесена та или иная фраза. Жест, поза тянут за собой фразу, а изменение одного компонента меняет текст, например, «еду на извозчике», т.е. в положении сидя и ощущая тряску, рождает текст, невозможный в позе «поутру в постели».
Розановский текст в определенной мере обладает фольклорной способностью маневрировать именно благодаря скрытой, но прочитываемой системе мимики, гримасы, жеста и т. д. Собеседником Розанова мог выступать только он сам. Имеется в виду зеркало, которое в его творчестве, в стилистике и поэтике его поздних произведений объясняет очень многое. «Его уединенный человек не так уж одинок, и у него есть собеседник. И если невербальный контекст абсолютно не нужен воображаемому "я", то с "я" в зеркальном отображении невербальные отношения устанавливаются совершенно определенные» (с. 88).
Когда произошла революция, Розанов создал книгу «Апокалипсис нашего времени» (1917-1918) - собственное осмысление происходящего в России, где писатель плакал о судьбе страны, проклинал и тщился надеждой верить в будущее ее возрожденное величие. К этой книге примыкают и другие «апокалиптические»
статьи, среди них - антиутопия-предостережение «С вершины тысячелетней пирамиды (Размышление о ходе русской литературы)», написанная на рубеже 1918-1919 гг.; в ней Розанов перед смертным часом высказал последнее проклятие, но все же простил великую литературу. В русской литературе он увидел «бездну страшную, куда, словно в тартарары, провалилась блистательная российская история, воспетая Татищевым и Карамзиным» (с. 117).
Предсмертное его творчество полно «порою страшных слов» и все же проникнуто «светлыми мотивами воскрешения» - ведь пророчествовал человек, для которого «иной родины, чем Россия, не существовало» (с. 53), - обобщает А. Л. Налепин. Писатель хотел внушить всем людям: «Может быть, народ наш и плох: но он - наш народ, и это решает все»1.
Т.Г. Петрова
2011.04.005. ФИЛОСОФОВ Д.В. КРИТИЧЕСКИЕ СТАТЬИ И ЗАМЕТКИ, 1899-1916 / Сост., предисл. и примеч. Коростелёва О.А. -М.: ИМЛИ РАН, 2010. - 680 с.
В книге опубликовано 88 дореволюционных статей, заметок на литературные темы Д.В. Философова (1872-1940), одного из основателей журнала «Мир искусства», постоянного участника религиозно-философских собраний и Религиозно-философского общества, сотрудника журналов «Новый путь», «Золотое руно», «Весы», а также газет «Речь», «Русское слово», «Наш век». Многие статьи никогда не входили в издания работ критика.
В предисловии «Литературная критика Дмитрия Философова» О.А. Коростелёв отмечает, что лишь недавно были перепечатаны дореволюционные сборники критика2, а из статей, не включавшихся в книги и разбросанных в периодике, переиздавались лишь не более десятка, в то время как их более тысячи. Однако вне литературно-критической деятельности Д.В. Философова невозможно адекватно представить литературный процесс первой трети XX в. Без внимания критика не остался ни один из острых вопросов со-
1 Розанов В .В. Опавшие листья. - СПб., 1913. - С. 180.
2 См.: Философов Д.В. Загадки русской культуры / Сост., примеч. Проко-пова Т.Ф. - М.: Интелвак, 2004.
