CC BY
63
женской истерии и приписывали их возникновение инициативе кулаков, священников и подкулачников, отрицая тем самым женскую самостоятельность, принижая значимость и размах крестьянских выступлений. Автор считает, что последствия этого великого крестьянского бунта, равного которому в Советской России больше не было ни в селе, ни в городе, его жестокое и кровавое подавление повлияли и на репрессии 1937 г., и на всю дальнейшую жизнь страны.
Одним из последних ответов крестьян на коллективизацию стало пассивное сопротивление (отлынивание от работы, халатность, воровство, возделывание личных участков), которое продолжалось долгие годы после ее завершения, практически все время существования советской власти. Именно оно, оказавшись наиболее эффективным способом воздействия на власть, вынудило ее отказаться в конце концов от части своих принудительных методов и сыграло «ключевую роль в расшатывании основ социалистической экономики на селе и в торможении ее дальнейшего развития и модернизации» (с. 290).
М.М. Минц
2011.03.018. ГАНЕЛИН Р.Ш. СССР И ГЕРМАНИЯ ПЕРЕД ВОЙНОЙ: ОТНОШЕНИЯ ВОЖДЕЙ И КАНАЛЫ ПОЛИТИЧЕСКИХ СВЯЗЕЙ. - СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2010. - 287 с.
Ключевые слова: СССР и Германия, Сталин и Гитлер, государственная идея, еврейский вопрос.
Книга член-корр. РАН Р.Ш. Ганелина состоит из введения («Вместо предисловия»), шести глав («Российское черносотенство и германский национал-социализм. Советские и германские искания в евгенике и оккультном мире»; «Яхта болгарской приписки в порту Поти. Сталин или Троцкий послал к немцам К. Радека?»; «Победа "государственной идеи" в Москве и в Берлине. Конференция в Эвиане и "хрустальная ночь"»; «Сколько раз был в Москве Риббентроп? Сговор с Гитлером - провал политики Сталина»; «Товарищ Сталин не изменник, товарищ Сталин честный человек»; «Нападение на СССР - гитлеровская "борьба с мировым еврейством". Еврейский вопрос в советской политике») и приложения.
Автор пишет, что вопросы о том, «встречались ли Сталин и Гитлер, и какую роль играла в сближении вождя и фюрера политика по отношению к евреям, их собственная и правительств других стран, могут рассматриваться и независимо от того не вызывающего сомнений обстоятельства, что оба они стремились, использовав друг друга в борьбе за господство над миром, сделать затем это господство безраздельным» (с. 7).
Трудности с использованием архивных документов не позволяют воссоздать полную картину мотивов Сталина. Но факт, что в 1932 г. Сталин высказался так: «Если национал-социалисты придут в Германии к власти, они займутся исключительно Западом, т.е. Францией, так что мы спокойно будем строить социализм». В этих ложных представлениях и кроются корни последующего зла, воплотившегося в пакте 1939 г. «Здесь были и просчеты, и сознательные действия» (с. 11).
Автор полагает, что необходимость в историко-идеологи-ческом экскурсе вызывается, в частности, тем, что в обширной литературе по данной теме существует и такое направление, которое нельзя назвать иначе, как объединяющим неосталинизм и неогитлеризм. Уже ранние формы нацистской доктрины включали в себя взгляд на коммунизм как на плод всемирного заговора иудо-масонских сил, устроенного руками скрытно действовавших сионских мудрецов. В 1919 г. в Германию попали «Протоколы сионских мудрецов» в издании С.А. Нилуса. Доставленные туда русскими черносотенцами, они были изданы на немецком языке в том же году. «Протоколы» послужили Гитлеру в качестве одного из важных пособий при написании «Майн кампф». Правые слои российской эмиграции в Германии оказались довольно значительными по численности и политической активности. Первоначальной их опорой оказались баварские политики и дельцы, а основной базой стал Мюнхен. Главным покровителем русских правых был Людендорф, а цель действий как той, так и другой стороны состояла в восстановлении русско-германского союза на антибольшевистской основе. Вместе с другими русскими эмигрантами в 1919 г. в Мюнхене оказался рижский немец Альфред Розенберг, вскоре ставший одним из первых германских фашистов, активно участвовавший в формировании восточной политики гитлеризма. Журнал «Двуглавый орел», как и выходившая в Берлине в 1919-1920 гг. газета
«Призыв» были постоянными и важными источниками для Розен-берга и другого гитлеровского эксперта по русским делам -М.Э. Шейбнера-Рихтера, также прибалтийского немца, офицера германской армии. В «Двуглавом орле» помимо Н.Е. Маркова, доказывавшего, что «иудейство и Интернационал - синонимы», наиболее активное участие принимал Н. Д. Тальберг.
Влияние черносотенных эмигрантских кругов на формирование гитлеровской внешней политики носило не только антисемитский, но и антиславянский, русофобский характер. Дело здесь было в активной роли, которую играли в среде черносотенной российской эмиграции несколько прибалтийских немцев. Едва ли не наиболее активным и воинственным из них был Ф.В. Винберг. Именно у Винберга заимствовал Розенберг свои взгляды на еврейство.
В 1920 г. создается прогерманская русская организация во главе с бароном М. Таубе. В 1921 г. в Берлине организуется Монархический союз во главе с бывшим начальником Главного управления по делам печати в 1905-1912 гг. сенатором А.В. Бель-гардом и бывшим товарищем председателя Государственной думы кн. В.М. Волконским. Стоявшие правее объединились в «Общерусский народный и воинский союз» во главе с генералом В.В. Бискупским, в будущем одним из руководителей фашистского движения в среде русской эмиграции. В июне 1921 г. в баварском городе Рейхенхалле собрались 130 представителей правого крыла эмиграции. Председательствовал бывший губернский предводитель дворянства А.Н. Крупенский. Финансовая помощь съезду была оказана обществом «Ауфбау», созданным в Мюнхене Шейбнер-Рихтером, который летом 1920 г. пытался организовать из Мюнхена помощь Врангелю, а затем поставил перед «Ауфбау» задачу реставрации довоенных монархий в Германии и России как единственной альтернативы «еврейскому большевизму».
Граф Людендорф и его окружение видели в генерале Бискуп-ском подходящего лидера российской эмиграции, а он, в свою очередь, отметил в качестве сильного человека Гитлера и сблизился с ним. Одновременно Бискупский стал «премьер-министром» ко-бургского «правительства» вел. кн. Кирилла Владимировича. Среди приближенных Бискупского были Шабельский-Борк и Табориц-кий, входившие в созданную ими эмигрантскую террористическую организацию. В марте 1922 г. они осуществили террористический
акт на лекции П.Н. Милюкова в Берлине, когда Таборицкий смертельно ранил В. Набокова. Оба они, осужденные - Шабельский на 14, а Таборицкий на 12 лет каторги, оказались на свободе до истечения этих сроков и после прихода Гитлера к власти стали участниками русского нацистского движения в Германии.
После прихода Гитлера к власти начался массовый отъезд русских эмигрантов из Германии. Вскоре их осталось несколько тысяч. Большинство русской эмиграции и военного ее крыла не желало иметь ничего общего с фашизмом. Дело было в гитлеровском расизме, с которым невозможно было примириться обладающим национальным достоинством русским людям, и в других элементах нацистской идеологии и политической практики. С германской стороны отношение к русским фашистским организациям было не лишено скептицизма. В материале для антисемитской пропаганды, предлагавшемся Марковым и другими, а также изданиями «Призыв» и «Двуглавый орел», гитлеровцы не очень-то нуждались, имея свою собственную литературу такого рода. Гитлер, которому Розенберг внушал, что Россия - слабая азиатская страна, контролируемая евреями, скептически относился к возможностям русских фашистских группировок. Гитлеровским печатным органом на русском языке с 1933 г. была берлинская газета «Новое слово» (редактор - В.М. Деспотули).
Существовали и другие линии российско-германских идеологических связей, возникшие было в советское время, но оказавшиеся недолговечными ввиду различных устремлений сторон. Автор анализирует и советско-германские контакты первой половины 1930-х годов, ряд сведений о которых содержится в бумагах Б.И. Николаевского, который видел истоки союза Сталина с Гитлером в военном сотрудничестве между Германией и СССР, осуществлявшемся в 20-е годы в обход Версальского договора. Николаевский считал, что перед приходом Гитлера к власти твердой ставки на него у Сталина не было. Не выражая сомнения по этому поводу, нельзя, однако, не упомянуть прозвучавших в одной телевизионной передаче1 сведений о поездке председателя ОГПУ В.Р. Менжинского в Берлин в 1927 г. под видом бухгалтера-ревизора Пахомова, приехавшего из Москвы для финансовой про-
1 22 июня 2004 г.
верки советского полпредства, и его якобы случайной уличной встрече с Геббельсом, а также сообщения о свидании Сталина с Гитлером, остающегося не опровергнутым. Статью об этом поместил в журнале «Родина» В. Додин1, которому в Ангарлаге в 1951 г. поведал трагическую историю своей жизни умиравший уроженец Кавказа немец Р. Майер, находившийся там под чужим именем. Осенью 1931 г., рассказал Майер, он, входивший в состав команды портового буксира в Поти, оказался свидетелем встречи Сталина с Гитлером на этом буксире, продолжавшейся около четырех часов. Сталин со свитой прибыл на борт с прогулочного катера, Гитлер -с яхты без огней в открытом море. Майер «никак забыть не мог: встретил Сталин гостей с яхты, будто давно друживших, как вчера расстались». Слышанный им на буксире разговор он передавал так: «Мир поделить, лишних, по их разумению, уничтожить людей бессчетно, чтобы полную разрядку сделать, земле чтобы дать отдохнуть от человеческой дряни» (с. 57).
Сразу же после прихода Гитлера к власти с обеих сторон на основе традиции советско-германского сотрудничества в военной области были приняты меры против ухудшения советско-германских отношений, хотя само военное сотрудничество было прекращено советской стороной. «Свои отношения с Гитлером Сталин вел не через НКИД, а через НКВД» (с. 82).
Целью контактов с Москвой после своего прихода к власти Гитлер считал советско-германский пакт. «Что до меня, - сказал Гитлер в 1935 г., - то я, очевидно, не стану уклоняться от союза с Россией. Этот союз - главный козырь, который я приберегу до конца игры. Возможно, это будет самая решающая игра в моей жизни. Но нельзя начинать ее преждевременно... если я достигну своих целей на Западе - я круто изменю свой курс и нападу на Россию. Никто не сможет удержать меня от этого» (с. 87). Несмотря на свойственную ему осторожность, Сталина привлекало их с Гитлером совпадение устремлений в близкой ему идеологической сфере. В декабре 1936 г. Сталин дал советской заграничной разведке директиву: «С Германией в ближайшее время мы сговоримся!»
1 Додин В. Последний свидетель. (О встрече Сталина с Гитлером осенью 1931 г.) // Родина, - М., 1990. - № 7.
Вполне искренними выглядят «аргументы Сталина в пользу договора с Гитлером - утверждения о привлекательности германских территориальных предложений и о возможности использовать в интересах СССР войну Гитлера с Западом, которая, как надеялся Сталин, станет затяжной» (с. 156-157).
Гитлер ожидал еще большего размежевания между СССР и международным коммунизмом, при этом он хотел увидеть, какую роль будет играть в стране военное руководство. В последнем пункте Сталин удовлетворил «любознательность» Гитлера расправой над М.Н. Тухачевским и другими военачальниками. «Она была произведена совместными усилиями Сталина, Гитлера и Бенеша». «Дело Тухачевского явилось прологом будущего альянса Сталина с Гитлером», - считал Шелленберг (с. 122-123).
Что касается дальнейшего размежевания с международным коммунизмом, Сталин пока не был намерен открыто делать этой уступки, хотя арестами коминтерновцев и уничтожением польской компартии показал свою готовность и к этому. Еврейский же вопрос был вполне подходящим, чтобы использовать его для сближения с Гитлером, тем более что еврейских беженцев из Германии в Советский Союз, как правило, не пускали, хотя причины этого «носили чуть ли не всемирный характер и заключались не только в антисемитизме» (с. 123).
10 марта 1939 г. на XVIII съезде партии Сталин выступил с докладом, содержавшим недвусмысленное приглашение Германии к переговорам. 1 апреля Гитлер произнес речь, в которой идея союза со Сталиным была выражена очень ясно. 3 апреля в Германии была издана директива о готовности войск к нападению на Польшу к 1 сентября, а 11 апреля был утвержден план операции. 17 апреля советская сторона выступила с предложением о заключении между СССР, Англией и Францией договора о взаимной помощи против агрессии, а также об оказании помощи странам Восточной Европы в случае агрессии против них. Мюнхенский сговор Англии и Франции с Гитлером и другие акты их политики облегчали путь к советско-германскому пакту 1939 г. Между тем и Сталин оказался заражен «франко-английскими иллюзиями, что умиротворение Гитлера возможно» (с. 132).
Сталин оказался неспособным предвидеть именно тот оборот событий, который придал им Гитлер, вовсе не считавший свою по-
беду над Англией и Францией обязательным условием для начала войны с СССР. В какой момент Сталин понял ошибочность своего расчета - вопрос, требующий специального рассмотрения. Но 19 августа 1939 г. он заявил, что «по крайней мере в течение десяти лет» Германия не нападет на СССР, поскольку будет истощена и поглощена наблюдением за побежденными Англией и Францией с целью помешать их восстановлению (с. 160).
Сталин, как и Гитлер, не сомневался в успехе своей личной дипломатии. Но 22 июня 1941 г. было его преступным просчетом, тем более непростительным, что, как теперь бесспорно установлено, предупреждения о германском нападении шли со всех сторон и сопровождались неопровержимыми доказательствами. Чтобы отмахнуться от их потока и не допустить принятия оборонительных мер, Сталин и Берия прибегали к угрозам подчиненным, резидентам и др. (с. 181). По мнению Жукова, «Сталин надеялся, что ему удастся как-то избежать войны, которой он боялся». Усугубленный уроком шапкозакидательства по отношению к Финляндии страх перед войной и роковыми для него самого последствиями возможной гибели в ней советского строя сочетался у Сталина с недопущением жизненно необходимых оборонительных мер как не им предлагавшихся. Более того, в течение апреля-мая 1941 г. он развернул новую кампанию арестов представителей военного командования, в частности авиационного.
Автор подчеркивает, что непоколебимую приверженность союзу с Гитлером Жуков, как осведомленный очевидец, усматривал и в сталинском окружении, за исключением Жданова (с. 185). В какой мере поведение Сталина было обусловлено именно советско-германским пактом 1939 г.? Прав ли был Гитлер, сказав 22 августа 1939 г. своим генералам: «Постепенно шаг за шагом я провел переориентацию России»? Задавшись вопросом о том, какую роль в судьбах СССР сыграл бы союз с Англией и Францией, автор отмечает, что сам Сталин не скрывал 19 августа 1939 г., что видел в нем средство предотвращения войны, но предпочел ему союз с Германией, установление тесных отношений с Гитлером. На них-то почти два года спустя он и возлагал свои надежды, несмотря на все уроки, преподанные ему за это время Гитлером. Если верить П. А. Судоплатову, мысль об ответственности за отношения с Гитлером не оставляла Сталина до конца жизни. Судоплатов считал,
что после XIX съезда партии «Сталин собирался предъявить Моло-тову обвинения в прогерманских симпатиях или заискивании перед Гитлером» во время переговоров 1939 г. Вот что говорил об этом Г.К. Жуков: «Как сложились у Сталина его предвоенные, так дорого нам стоившие заблуждения? Думаю, что вначале у него была уверенность, что именно он обведет Гитлера вокруг пальца в результате заключения пакта. Хотя потом все вышло как раз наоборот» (с. 209).
Советско-германское сотрудничество в войне с Польшей стало предметом оживленной дискуссии в российской и польской литературе. Координационные совещания между гестапо и НКВД на оккупированных Германией и СССР польских территориях начались уже в сентябре 1939 г. «Что бы ни говорилось о значении соглашения между НКВД и гестапо для покорения Польши, это было для гитлеровского руководства не так жгуче актуально, как потребность в том, чтобы подвести под свою антисемитскую политику возможно более широкую политическую базу» (с. 113).
Следует иметь в виду, что «Хрустальной ночи» предшествовал провал конференции в Эвиане, созванной в июле 1938 г. по инициативе США для рассмотрения возможностей предоставления убежища германским евреям. Эвиан был своего рода прообразом Мюнхена.
В конце 1940 - начале 1941 г., приняв решение о войне с СССР, Гитлер начинает подготовку к уничтожению евреев. К концу января 1941 г. Гейдрих завершает составление плана связанных с этим действий.
Сотрудничество различных представителей русской эмиграции с гитлеровской администрацией накануне и во время Второй мировой войны отнюдь не означало их приобщения к национал-социалистической партии. Едва ли не единственным исключением был Григорий Бостунич, в прошлом киевский присяжный поверенный, театральный деятель, журналист. Он стал другом Гиммлера, Гейдриха, Олендорфа и Карла Вольфа, достиг в СС звания штандартенфюрера.
Для Сталина в еврейском вопросе во время войны наиболее важны были не столько общие принципы, сколько меры практического характера. Нельзя не отметить, что и в военной пропаганде, и в политике западных союзников тема холокоста не занимала вид-
ного места. Как подчеркивала сторона обвинения на процессе по делу Эйхмана, всеобщее уничтожение евреев было начато «лишь тогда, когда нацисты убедились, что их замысел может быть осуществлен, что мир безмолвствует, а обстоятельства благоприятны» (с. 238).
Завершают книгу приложения, в которых приводятся три письма (Д. Браткина, А.Х. Горфункеля, О.Н. Кена) Р.Ш. Ганелину -отклики на его статью «Сталин и Гитлер (встречались ли они, какую роль играл в создании их союза еврейский вопрос?)». В частности, Д. Браткин пишет: «Я понимаю, что Вы не ставили своей целью окончательно разрешить все спорные моменты предвоенной истории, объяснив их через призму личных взаимоотношений Гитлера и Сталина... Возможно, было бы хорошо для того, чтобы усилить воздействие Вашей статьи на читателя, четче оговорить, что ее выводы представляют собой лишь одну из многих причин, приведших к катастрофе 1941 года, и поместить рассмотрение отношений Сталина и Гитлера в контекст военного развития СССР» (с. 256). О.Н. Кен признается: «Меня... большинство использованных Вами "нетрадиционных" материалов не убеждают, не убеждают даже тогда, когда Вы даете тонкий комментарий или подкрепляете сомнительные свидетельства отысканными Вами совершенно бесспорными (например, относительно посетителей кабинета Сталина в середине октября 1939 г.). Получается тупик. Ни согласиться с расширительным подходом, ни предложить иную стратегию я не в состоянии. Может быть, это противоречие отражает пределы профессионального исторического знания? Может быть, для понимания внутреннего единства (и различия) Сталина и Гитлера остается лишь перечитывать Василия Гроссмана? Может быть, пути зла настолько сложны, что и не требуют контактов между его носителями?» (с. 272).
В.М. Шевырин
