CC BY
11
жение скорее эстетике изобилия и избыточности, чем идее умеренного порядка» (с. 229).
В самом деле: «природные» метафоры, которые Донн использует в этом стихотворении, есть и у Боэция в его «Основаниях музыки» и «Утешении Философией»: вращающиеся светила, времена года, четыре стихии-элемента мироздания. Однако Донн переосмысляет эти природные начала таким образом, что они иллюстрируют уже не гармоничное чередование возрастания и убывания, но бесконечность возрастания. Так, свет светил у Донна усиливается благодаря отражению в них солнечных лучей; природа с каждой весной набирает все больше сил, несмотря на «вмешательство» зим. Донн «показывает каждый природный процесс в точке его наибольшего расцвета, наивысшей интенсивности»; в отличие от Боэция (в его описании «música mundana» - «мировой гармонии»), «он не разворачивает череду всех четырех времен года, но сосредоточивается на плодородии весны» (с. 231).
Сохраняя в своей поэзии образность, восходящую к средне-веково-неоплатонической космогонии, Донн, под влиянием новых космологических представлений, радикально меняет ее смысл. Гармония макро- и микрокосма нарушена, поскольку макрокосм теперь представляется несовершенным, деградирующим, искаженным и утратившим центр, который теперь перенесен в субъективную сферу отношений влюбленных. Но и микрокосм понимается по-новому: не как статичное отражение Вселенной, но как динамичный, расширяющийся мир, подчиненный лишь принципу вечного возрастания. Старый неоплатонический универсум увиден Донном «из радикальной личностной перспективы», а боэцианская мировая гармония «перенастроена» на выражение «одухотворенного мира влюбленных в его динамической перспективе» (с. 235).
А.Е. Махов
2011.03.015. ГАЙАР А. ЧТО ДАЮТ ЗНАНИЯ СКАЗКЕ, А СКАЗКА - ЗНАНИЮ.
GAILLARD A. Que peuvent les savoirs pour le conte - et le conte pour les savoirs? // Féeries. - Grenoble, 2009. - N 6. - Mode of access: http://feeries.revues.org/index696.html
Специальный номер электронного журнала «Féeries», посвященный взаимодействию сказочного и интеллектуального, опубли-
ковал статью Аурелии Гайар - специалиста по философской сказке XVIII в., преподавателя ун-та им. Монтеня (Бордо). Автор статьи цитирует слова Д. Дидро («Мы приближаемся к моменту великого переворота в науке»), обращая внимание на то, что для знаменитого просветителя фундаментом и единственным путем научно-философских открытий было размышление по аналогии. Этот метод рассматривался Дидро как самый верный инструмент познания, поскольку он находил свой эквивалент в природе, позволял установить связь и понять соотношение различных частей мира. Естественно, что для Дидро, как и для других создателей философских повестей-сказок (contes), не было проблемой соотношение сказки и знания. Однако для современной научной мысли этот вопрос требует глубокого анализа.
Современные гуманитарные науки рассматривают проблему эволюции знания в контексте представлений о росте секуляризации культуры в процессе исторического развития, об усилении специализации областей знания и воображения. В то же время традиционное убеждение, что «кризис европейского сознания» («crise de la conscience européenne», выражение П. Азара1), случившийся на исходе классического периода (т.е. в XVIII в.), привел к уничтожению веры в чудесное, идет вразрез с тем фактом, что параллельно росту научного знания в эпоху Просвещения активно развивался жанр литературной сказки. Объяснять это явление просто модой на бегство от повседневности (вслед за П. Азаром) оказывается недостаточным. А. Гайар больше склоняется к концепции Ж.-П. Сермэ-на, показавшего, что сказка опиралась на «отражение» (réverbération) в сознании детских эмоций, что она участвовала в тех переменах 1700-х годов, которые касались как статуса и роли литературы, так и той области философских и научных знаний, каковые изучали механизм и функцию воображения2.
Парадоксальным образом Мальбранш, Б. де Фонтенель, П. Бейль одновременно были вовлечены в критику художественного вымысла, источника ошибок - и в процесс придания ему новой
1 Hazard P. La crise de la conscience européenne. - P., 1961.
2
Sermain J.-P. Le conte de fées, du classicisme aux Lumières. - P., 2005. -P. 36, 45-52.
ценности, поскольку в нем выражалась сила воображения и эмоциональности. Так, по Фонтенелю, античные басни были историей человеческих заблуждений, но притом, что теперешние читатели понимают меру их правдивости, эти басни доставляют им удовольствие. Фонтенель разделяет правду и правдоподобие, но это не означает, что между Историей (сферой правды) и Поэзией (областью правдоподобия) нет точек соприкосновения: напротив, поэзия заполняет «пустоты истории» с помощью воображения. Ш. Перро в знаменитых «Параллелях между древними и новыми» сопоставляет науки (астрономию, географию, навигацию, физику, химию, механику) и искусства, трактуя последние как «все другие области знания». Персонаж его диалогов, аббат, будучи даже сторонником «новых», защищает вымысел и «волшебную сказку». «Чудесное» (mervellieux) резонирует с «телескопами и микроскопами», использование которых вызвало рост когнитивного знания в этот период.
Сказочники эпохи Просвещения смогли извлечь для себя пользу из той астрономической, оптической и физической революции, которая произошла в Новое время. Это нашло отражение в самом содержании сказок, в том, какие сказочные предметы они упоминали - различные магические очки, зеркала, оптические механизмы, как они играли масштабами - прибегая то к миниатюризации персонажей, то к их увеличению до гигантских размеров («Микромегас» Вольтера). Вольтер использует в упомянутой философской сказке выражение «чудесно знал» (connaissait merveilleusement) - но что оно означает: знал очень глубоко (как мы привыкли трактовать) или знал каким-то особым образом? А. Гайар предполагает, что писатель мог иметь в виду последнее, т.е. такой тип познания, который выражен в греческих мифах, где «рациональное» неотделимо от «воображаемого».
Если вопрос о том, как знание отражается в волшебной сказке, едва поставлен в современной критике, то проблема соотношения когнитивного и воображаемого разработана, на первый взгляд, гораздо глубже. Традиционно исследователи говорили о научности литературных произведений, сводя вымысел к приятному украшению содержания. Новый подход к проблеме постулирует мысль, что не существует научной репрезентации без языкового выраже-
ния, а значит, научные тексты можно изучать так же, как и художественные. Ф. Аллен называет такой подход «глубокой риторикой»1, а Линдия Роведа посвящает специальную монографию «Фонтене-лю между наукой и риторикой»2. В то же время философы и историки науки настаивают на необходимости историзировать науку и понятие научности. Это позволяет вычленить различные модальности отношений сказки конца XVII в. и эпохи Просвещения с наукой.
А. Гайар выделяет четыре типа связи между научным знанием и сказкой. Первый тип представляет собой отношение соприсутствия (co-présence): сказка представляет собой «расположение» знаний, пространство, в котором они находят воплощение. И самое удобное и распространенное пространство расположения знаний -это сказочное повествование. Другие формы такого расположения -отчет о путешествиях, воображаемое путешествие или утопия: в качестве примеров называются романы-сказки «Амилек» (1754), «Жифантия» (1760) и «Империя Зазириса» (1761) Т. Де Ла Рош, отчет о путешествии «Теллиамед, или Разговоры индейского философа с французским миссионером» (1743) дипломата Бенуа де Майе, романы - воображаемые путешествия на Солнце и Луну (1657; 1662) С. де Бержерака и др.
Второй тип связи сказочного и научного состоит в выявлении отсутствия (effet de l'absence), когда документальные источники и данные вытесняются чудесным. Это проявляется более всего в сатирических повествованиях, в частности в философских сказках Дидро («Нескромные сокровища», 1748 и др.).
Третий тип отношений сказки и научных знаний может быть назван аллегорическим: аллегория в игровой форме одновременно скрывает и раскрывает герменевтическую функцию литературного текста. Такова игра «анекдота» и «сказки» в «Мемуарах» Сен-Симона. Так же построена «История принца Тити» Сен-Гиацинта: это политико-экономическая сказка, которая берет за основу новые экономические знания, а в процессе сказочного повествования
2006. -
1 Hallyn F. Les structures rhétoriques de la science. - P., 2004. - P. 12.
2
Roveda L. Fontenelle entre science et rhétorique // Revue Fontenelle. -N 4.
Rouen,
вскрывает их значение и иногда - противоречия, демонстрируя плюрализм «уроков» экономики.
Наконец, третий тип отношений - это отношения источника и модели, когда сказочное повествование стилизует себя под научный дискурс. Так, «Беседы о множественности миров» Б. де Фон-тенеля - не сказка по жанру, но пробабилистская концепция, изложенная в этом научно-философском сочинении, открывает повествовательные возможности для создателей сказок: «Тексери-он» мадемуазель де Любер, «Микромегас» Вольтера и др. Причем в философских сказках предлагаются такие теоретические положения, которые не существовали до создания данных художественных произведений. Сказка становится экспериментальной моделью научной гипотезы, а не редукцией научной идеи до нарративного украшения.
Таким образом, делает вывод А. Гайар, сказка способствует выработке знания, получаемого не в виде замкнутого содержания, некоего ящика Пандоры, но в качестве записанного размышления, дискурса. В свою очередь разнообразные научные знания актуализируют сказочное повествование и превращают сказку в жанр Нового времени. Можно обобщить: с того момента, как мы осознали, что знание - не статическая данность, а конструкция, находящаяся в постоянном становлении, взаимодействие проверенных научных теорий с непроверенными, непроверяемыми и даже неправдоподобными научными гипотезами является не только неизбежным, но и необходимым процессом.
Н.Т. Пахсарьян
2011.03.016. XVIII ВЕК: ЛИТЕРАТУРА КАК ФИЛОСОФИЯ, ФИЛОСОФИЯ КАК ЛИТЕРАТУРА / Под ред. Пахсарьян Н.Т. - М.: МГУ, 2010. - 512 с.
Сборник, содержащий статьи участников Седьмой международной конференции «XVIII век: литература как философия, философия как литература» (МГУ, 25-27 марта 2010), посвящен проблемам литературы и культуры эпохи Просвещения. Материалы сборника сгруппированы в разделы: «Общие вопросы философско-художественного синтеза XVIII в.», «Философия творчества и эти-ко-эстетические проблемы культуры Просвещения», «Поэзия и философия в эпоху Просвещения», «Проза и философия XVIII столе-
