CC BY
10
312 млн. кг (с. 103). Во всяком случае, считают авторы, сырьевая база есть, но остается вопрос, чем кормить скот, ведь весь этот подсолнечник производится как кормовая культура.
Другой вид биотоплива - биоэтанол - производится из такого сырья, которое может пройти фазы ферментации и возгонки. Это самое популярное биотопливо в наши дни. На производство одного литра биоэтанола уходит 0,127 кг сахарного тростника (с. 104). А для производства всего намеченного планом количества жидкого биотоплива потребуется (по оценке авторов) 644 млн. кг сахарного тростника (с. 104). Сравнивая поставленную цель с ежегодным производством 420-430 млн. кг (за 2000-2007 гг.), авторы тем не менее делают вывод о том, что «сахарный тростник может быть... использован в качестве сырья для производства намеченного количества биотоплива (за пять лет). Однако эта цель может быть достигнута лишь при условии, что потребление людьми не превысит половины годового производства и при сохранении всех остальных условий» (с. 104). Действительно, при определенном распределении производства жидкого биотоплива между дизелем и этанолом такая цель достижима.
В.С. Олишевко, Ю.В. Чайников
ВЛАСТЬ
2011.02.015. НЬЮГЕНТ П. ГОСУДАРСТВА И ОБЩЕСТВЕННЫЕ ДОГОВОРЫ В АФРИКЕ.
NUGENT P. States and social contracts in Africa // New left rev. -N.Y., 2010. - N 63. - May - June 2010. - P. 35-68.
Директор Центра африканских исследований (Эдинбургский университет) типологизирует отношения власти и населения в разных странах Африки.
В последнее время в африканистике набирает силу тенденция исследовать не институты в целом, а лишь их функционирование. Многие работы, которые по форме анализируют государство, на самом деле имеют дело с чем-то иным. П. Чэбал и Ж.-П. Далоз подчеркивают, что в большинстве африканских стран государство -всего лишь псевдозападный фасад, маскирующий клановость и клиентелизм. Вместе с тем если исключить богатые нефтью стра-
ны, то круг работ, которые анализируют функционирование государственных институтов, удивительно ограничен. На примере четырех западноафриканских стран - Ганы, Того, Сенегала и Гамбии -автор пытается показать, как возвращение к политэкономии способно дать более комплексную картину отношений государств и народов в Африке. Эти примеры не отражают африканской ситуации в целом, но помогают понять положение в тех странах, где государство не рухнуло или не искажено притоком нефтедолларов.
Центральный вопрос большинства работ по африканскому государству заключается в том, почему оно оказалось таким слабым Левиафаном. Ответ ищут в сочетании исторических и структурных факторов. Ж.-Ф. Байяр1 объясняет слабость африканского государства наследием работорговли. Другие авторы настаивают на том, что доколониальные традиции государственности были нарушены в ходе колонизации, в результате чего импортированные институты были лишены легитимности (Б. Дэвидсон, П. Чэбал, К. Янг)2. Что касается структурных факторов, то здесь объяснения делятся на архитектурные (architectural; по сути речь идет о структурных факторах) и неопатримониалистские. По мнению Дж. Хербста, эффективному управлению мешает демографический фактор - разбросанность населения по большой территории. Согласно К. Бун, ответ надо искать в разной сделочной позиции государства и местных элит. П. Энглебер приписывает слабость африканского государства нехватке легитимности как следствию колониализма3. Неопатримониалистские объяснения фокусируют внимание на стратегиях правящих элит.
Автор статьи выделяет три типа отношений государства с населением в Африке: принудительный (coercive), продуктивный (productive) и терпимый (permissive) общественный договор. При-
1 Bayart J.-F. Africa in the world: a history of extraversion // African affairs. -Vol. 99, N 395. - P. 217-267. - Здесь и далее описание по реф. источнику.
2 Davidson B. The black man's burden: Africa and the curse of the nation-state. -L., 1993; Chabal P. Africa: The politics of suffering and smiling. - L., 2008; Young C. The African colonial state in comparative perspective. - New Haven, 1994.
3 Herbst J. States and power in Africa: comparative lessons in authority and control. - Princeton, 2000; Boone C. Political topographies of the African state: territorial authority and institutional choice. - Cambridge, 2003; Englebert P. State legitimacy and development in Africa. - L., 2000.
нудительный договор - такой, при котором право управлять зиждется на способности правителей сделать жизнь своих подданных невыносимой. В крайних случаях такой договор выглядит этатистской версией рэкета. Продуктивный договор - такой, при котором суверенная власть и граждане как-то договариваются о том, как правление первой может повлиять на благополучие вторых. Терпимый договор - нечто среднее между двумя упомянутыми типами: претендуя на суверенные права, власть предпочитает не осуществлять их все, получая в обмен какую-то степень повиновения (с. 43-44).
Колония Золотой Берег (современная Гана) - пример того, какие ограничения налагали на колониальную власть сами африканцы. Основу отношений британцев и вождей народа фанти составлял договор 1844 г. о передаче первым ограниченного набора функций, в основном отправления правосудия. Только на Северных Территориях колонии британцы сумели утвердить свое абсолютное право на власть. Ключевыми в истории отношений колониальной власти с населением на Золотом Берегу были два момента: неудачная попытка британской администрации в 1850-е годы ввести подушную подать и столь же неудачная попытка в 1890-е годы ввести законы, наделявшие колониальное государство контролем над земельными ресурсами. Это означало, что вожди сохраняли свои основные функции и были скорее партнёрами британцев, нежели их инструментом. Британцы смирились с ситуацией, поскольку нашли другие источники доходов - обложение налогами рудников, импортные и экспортные пошлины и другие косвенные налоги.
Такой характер отношений колониального государства с населением не мог не сказаться на положении в Гане после независимости. Наследием колониальной эпохи был, во-первых, принцип, согласно которому государство имеет ограниченные функции. Попытка режима Нкрумы в начале 1960-х годов пересмотреть этот принцип окончилась неудачей. Случай Ганы был бы немыслимым в такой стране, как Того, где подобных исторических компромиссов никогда не было. Немцы и сменившие их французы беспрепятственно перекраивали границы административных единиц сообразно со своими нуждами; после независимости на вождей продолжали смотреть как на мелких государственных чиновников.
В Гане же вожди никогда не были частью государственного аппарата и не получали приказов от власти. Второе наследие колониальной эпохи в Гане - преимущественные права аборигенного населения, а точнее землевладельцев. Хотя с колониального времени в стране наблюдается значительная миграция на юг - в направлении «пояса какао» и в города, статус «чужака» определялся четко. Третье наследие заключается в том, что политика в Гане не имеет ярко выраженного этнического характера - в отличие, например, от Кении, где британцы официально зафиксировали определенные земли (резервации) за определенными племенами. Поскольку в Гане государство не имело контроля над землей, политическая борьба приняла другие формы.
Если в Гане еще в колониальное время возник главным образом продуктивный общественный договор, то в Того очень скоро после независимости вернулись к характерному для колониального периода принудительному договору. Однако причину следует искать не только в наличии у этих стран разных колониальных хозяев, что доказывает пример Гамбии. Здесь, как и в Гане, государство финансировалось главным образом благодаря таможенным пошлинам, но и земля и люди пользовались у него значительно большим вниманием. Британцы считали, что Гамбия досталась им путем завоевания, а значит, у них есть право широко вмешиваться во внутренние дела страны. Колониальные власти поощряли иммиграцию и сезонную миграцию из французского Сенегала. Налогами они искусно манипулировали для дальнейшего привлечения населения с французской территории, где налоги обычно были выше. Среди вождей британцы признавали только две категории - деревенских и окружных вождей; по сравнению с Ганой то были слабые социальные фигуры. В результате, хотя правительство Я. Джамме и настаивает на выборности вождей, на деле оно отбирает кандидатов само; в Гане такая практика вызвала бы жесткое сопротивление. Не существует в Гамбии и противопоставления землевладельца и чужака: мигранты довольно быстро обживались на новой территории в качестве полноправных членов общества. Что касается этнического фактора в политике, то на национальном уровне он работает.
Для современной Гамбии характерно сочетание продуктивного и терпимого общественного договора. С 1960-х годов порт Банжула принимал товары, приходившие как легально, так и неле-
гально; портовые пошлины текли в государственный бюджет, а контрабанда давала занятость многим гамбийцам. Для Того характерно сочетание принудительного и терпимого договора: президент Г. Эйадема правил с помощью страха, утверждая, будто иначе страна погрузится в войну этносов; в то же время полувоенное правительство объявило Ломе свободным портом и поощряло столичных торговцев заниматься торговлей через границу (с. 51).
В Сенегале колониальное государство держалось на сборе таможенных пошлин и относительно жестком контроле над землей и населением. Французская администрация была того мнения, что цивилизаторская миссия заключается в сломе местных политических структур, поэтому ввела новый институт вождей. В межвоенный период в разных частях колонии сформировались разные типы общественного договора, в зависимости от приоритетов местных колониальных властей. В результате для независимого Сенегала характерна большая неравномерность проникновения государства в жизнь общества. Пустынные зоны вообще были предоставлены сами себе, особенно если они не приносили значительных налоговых поступлений. Для районов, где сильны религиозные лидеры марабуты, с колониальных времен характерна невысокая степень вмешательства государства в общественную жизнь. Однако в Ка-саманке преобладает принудительный договор, поскольку еще в колониальном Сенегале эта область служила источником средств на содержание администрации.
Случай Сенегала похож на случай Ганы в том, что выразители интересов сельского населения никогда не были частью государственного аппарата. Их независимость и укрепляла их сделочную позицию, в то же время это придавало легитимность системе в целом. Политики в Сенегале были вынуждены признавать ограниченность государственной власти. На Гамбию Сенегал похож тем, что сельские общины признавали право людей селиться там, где есть свободная земля (другое дело, что правительственная политика велась в интересах народа волоф).
Возвращаясь к историографии, автор делает два вывода. Во-первых, вопреки мнению Энглебера, автор заключает, что из компромиссов колониальной эпохи родились новые типы легитимности. «При получении независимости эти договоры были по большей части возобновлены, хотя были заключены и дополнительные
сделки. В Гане политикам пришлось признать, что у сферы деятельности государства есть четкие границы, особенно когда речь заходит о земле и налогах. В Гамбии, где государство притязало и на то и на другое, сохранение открытых границ и поощрение заселения территорий привело к другому типу консенсуса. Это в известной степени очевидно и в случае Сенегала, но различие заключалось в том, что государство предпринимало настойчивые попытки управлять землей как производительным ресурсом. Императивы налогообложения и политической целесообразности привели к возникновению стратегического союза, при котором сенегальские правители были вынуждены смириться с относительной автономией мусульманских братств» (с. 54).
Эти случаи представляют собой разные сочетания продуктивного, принудительного и терпимого общественных договоров. Неопатримониалистское направление исследований упускает из вида следующее: часто важным фактором формирования политической легитимности был консенсус относительно того, чего государство делать не уполномочено. Уважение автономии племенных вождей в Гане и марабутов в Сенегале подчеркивает тот факт, что на институты смотрели не как на абстракции, а как на продукт социальной практики. Кроме того, хотя административные структуры стремились сохранять заключенные компромиссы, это не следует считать слабостью государства или свидетельством его криминализации. Напротив, эта тенденция способствовала консолидации государства в первые десятилетия после независимости.
Данные выводы применимы ко многим другим государствам Африки. Сразу после независимости стремление к развитию позволило режимам притязать на легитимность, опираясь на блага, которые они принесут гражданам. Обычно это шло вместе с провозглашением однопартийного государства (как в Танзании). В самом деле, в первые 15 лет независимого развития африканских стран они добились внушительных успехов в здравоохранении и образовании. В таких странах, как Кения и Кот-д'Ивуар, было достигнуто некое равновесие: правительство не только стремилось создать благоприятные условия для зарубежных инвесторов, но и пыталось удовлетворить требования различных групп электората внутри страны. В Кении пустующие земли распределили между разными племенами; в Кот-д'Ивуар мигрантов с севера страны и из Буркина-
Фасо поощряли перебираться в лесную зону, где они могли работать на фермах какао и в перспективе сами стать землевладельцами.
Во-вторых, в ряде случаев восстановился тип принудительного договора. В Экваториальной Гвинее Ф.М. Нгема правил с помощью страха, как А. С. Туре в Гвинее и Ж. Б. Бокасса в Центрально-Африканской Республике. Цель граждан в этих странах состояла в том, чтобы вообще избежать какого-либо внимания со стороны представителей государства. Вопреки ожиданиям, к принудительному договору не обязательно склонялись военные режимы: хунты опасались контрпереворотов, поэтому предпочитали заключать тактические союзы с населением.
Что касается терпимого общественного договора, то он был явлением распространенным, особенно в Западной Африке, где микрогосударства обладают выходом к морю. В более крупных государствах такой тип общественного договора тоже присутствовал - там, где власть мало интересовалась пограничными зонами (процветание контрабанды в Заире при Мобуту и в Танзании при Ньерере).
В середине 1970-х годов поступательное развитие африканских стран нарушилось из-за засухи и нефтяного кризиса. Так, в Гане рост налогов на какао заставил земледельцев уйти с рынка, что привело к сокращению поступлений бюджета. Однако общественный договор не был разорван и выстоял. В 1990-е годы золотодобыча и производство какао процветали по-прежнему, хотя государство в значительной степени продолжало зависеть от внешней помощи. Сенегал за тот же период не столкнулся ни с резким падением экономики, ни с относительно быстрым восстановлением. Экономические трудности поставили социалистическое правительство Абду Диуфа перед дилеммой: заключение терпимого общественного договора означало бы продолжение контрабанды, что было чревато гибелью сенегальского предпринимательства; закрытие границы оттолкнуло бы от власти значительную часть населения, существование которого зависело от контрабанды. В итоге сенегальское правительство объявило войну контрабанде на границе, но смотрело сквозь пальцы на контрабандные товары, коли они уже достигли Дакара. Все же правительство лишилось поддержки марабутов, и в 2000 г. Диуф потерпел поражение на выборах. Тот же сценарий был проигран во многих других африканских странах,
где даже прочные режимы испытали в начале 1990-х годов серьезный кризис легитимности.
«Короче говоря, именно неспособность режимов справиться с материальными трудностями и спроецировать образ целеустремленного лидерства привела к серии национальных конференций во франкоязычных государствах и к национальным выборам в англоязычных. Факт изменения международной ситуации с окончанием "холодной войны", конечно, выбил почву из-под ног многих режимов, испытывавших давление... В некоторых случаях старые правящие партии лишились власти на выборах (Бенин и Замбия); в других случаях (Камерун) им удалось выстоять бурю; в третьих (наиболее резко это проявилось в Руанде) кульминацией демократизации стал полный политический коллапс. Если из событий полутора десятилетия с начала 1990-х годов можно извлечь какой-то урок, то он гласит: регулярные выборы сами по себе не приносят политической стабильности и даже более высокой степени отчетности власти» (с. 61).
Есть две причины, по которым важно рассмотреть перспективы возникновения новых общественных договоров в Африке. Одна из причин - растущее осознание того, что международная помощь не работает, причем последствия этого - не только экономические, но и политические. Другая причина - влияние новых факторов: гиперурбанизации, миграции и климатических изменений. Если прежде Африка была континентом крестьян, теперь большинство населения во все большем количестве стран проживает в городах. Значительная доля населения африканских стран живет уже за пределами родной страны: в Южной Африке существуют многочисленные общины выходцев из Сомали, Конго, Нигерии; в Европе немало сенегальцев, малийцев и ганцев, а в США -эфиопов и эритрейцев. Что касается климата, то продолжается процесс высыхания в Сахеле и на Роге Африки, который будет выдавливать кочевников в зоны земледельцев, что чревато конфликтами из-за ресурсов; вопрос о контроле над водными ресурсами может породить конфликты между государствами.
Автор выделяет три предварительных условия изменений к лучшему. Во-первых, африканские правительства должны найти способы увеличить поступления в бюджет. Это можно сделать путем обложения налогом предметов роскоши, недвижимости, пере-
водов средств диаспоры. Во-вторых, учитывая рост проблем здравоохранения из-за урбанизации, государству невозможно уклониться от дальнейшего развития своих служб. Некоторые службы можно сдать в подряд (например, сбор мусора), но государственные власти должны давать отчет о качестве предоставляемых услуг. В-третьих, следует пересмотреть роль государства в поддержке сельского хозяйства - во многом вопреки рекомендациям Мирового банка.
«Задача перестройки государственных институтов - не просто технократическое упражнение, поскольку в конечном счете ее решение зависит от обновления веры африканцев в свои государственные институты. Шансы на успех будут, вероятно, зависеть от восприимчивости к пониманию народом роли государства. В конечном счете существует расхождение между неолиберальной концепцией ограниченного государства и концепциями ограничения государственной власти, которые я обрисовал в настоящей статье: если первое зависит от идеи, согласно которой государствам следует стремиться к минимальной деятельности в экономической и социальной сферах, то в таких странах, как Гана и Сенегал, упор делается на стремящееся к активности государство, которое в то же время уважает автономию социальных пространств. Последнее -это платформа, на которой необходимо строить новые отношения государства и общества» (с. 67).
Пессимисты могут возразить, что рекомендованные изменения потерпят провал из-за бедности значительной части населения (что не даст возможности собирать больше налогов), а коррумпированная бюрократия не способна к самореформированию. Однако хотя ганцы на протяжении своей истории демонстрировали отвращение к прямому налогообложению, обновленный общественный договор уже возникает. Еще в 1995 г. режим Дж. Ролингса ввел налог на предметы роскоши, а в 2004 г. Дж. Куфуор победил на выборах, обещав дальнейшее увеличение этого налога, с тем чтобы пустить средства на социальные нужды. «Пример Ганы не может быть механически повторен в других странах, и многие структурные проблемы остаются (особенно что касается городского планирования), но важно то, что африканские страны могут вырваться из регрессивного цикла. Однако чтобы это случилось, необходимо
отказаться от многих положений ортодоксального неолиберализма относительно присущих государству зол» (с. 68).
К.А. Фурсов
2011.02.016. БИННИНГСБЁ Х.М., ДЮПЮИ К. РАЗДЕЛЕНИЕ ВЛАСТИ РАДИ ПОБЕДЫ В ВОЙНЕ: РЕАЛИЗАЦИЯ СОГЛАШЕНИЙ В ЛОМЕ В СЬЕРРА-ЛЕОНЕ.
BINNINGSB0 H.M., DUPUY K. Using power-sharing to win a war: the implementation of the lome ageement in sierra leone // Afrika spectrum. - Hamburg, 2009. - N 3. - S. 87-107.
Для прекращения гражданской войны в Сьерра-Леоне правительство и Объединенный революционный фронт (ОРФ) подписали соглашение, гарантирующее раздел властных полномочий и амнистию боевиков. Такие соглашения являются распространенным способом прекращения гражданских конфликтов. Авторы (Международный институт исследования проблем мира, Осло, Норвегия) исследуют вопрос: «Является ли заключение договора о разделе властных полномочий условием заключения мира или причиной продолжения насилия» (с. 87).
В 1991 г. в Сьерра-Леоне началась 11-летняя война между правительственными силами и ОРФ. К концу войны в 2002 г. погибло от 30 до 75 тыс. человек, тысячи подверглись пыткам и изнасилованию, пострадали от голода и эпидемий, были вынуждены бежать из зоны военных действий. Соглашение в Ломе от 7 июля 1999 г. гарантировало амнистию и раздел властных полномочий между правящей Народной партией Сьерра-Леоне (НПСЛ) и ОРФ (с. 88). Как подчеркивают авторы, после подписания договоров «споры о будущих назначениях ослабили и раздробили силы повстанцев; одновременно правящей партии удалось подписать соглашение, в рамках Конституции... превратив членов ОРФ в политическое меньшинство, входящее в кабинет министров» (с. 88).
Официальное начало гражданской войны в Сьерра-Леоне датируется 23 марта 1991 г., когда небольшая группа повстанцев под командованием Фоде Санко вторглась в эту страну с территории Либерии. Повстанцев было около 100 человек, большая часть из них были гражданами Сьерра-Леоне, прошедшими подготовку в Ливии или Либерии. Также в составе группы были либерийцы из Национального патриотического фронта Либерии (НПФЛ) и наем-
