CC BY
31
нарушению равновесия обеспечил именно терроризм, заключает М. Лакич.
В.Н. Гиряева
2011.01.008. РАБИНОУ П. НЕСВОЕВРЕМЕННАЯ БОРЬБА ФУКО: К ПОИСКУ ФОРМЫ ДУХОВНОСТИ.
RABINOW P. Foucault's untimely struggle: Toward a form of spirituality // Theory, culture & society. - L., 2009. - Vol. 26, N 6. - P. 25-44.
В начале 1980-х годов в эссе и лекциях, прочитанных в Коллеж де Франс и в Университете Беркли (Калифорния), Мишель Фуко предпринял попытку «сопоставления сегодня и вчера» применительно к проблеме новых форм социализации и трансформации субъекта в его отношениях с другими - экспериментальных форм, которые, как ему казалось, обретали тогда плоть и кровь, пишет профессор антропологии Пол Рабиноу (Калифорнийский университет Беркли, США). Научные интересы и усилия Фуко в тот момент были нацелены на создание «обновленной генеалогии предмета, практик, методов и мест локализации управления собой и другими». Аналитическая работа в этом направлении, часто (и неудачно) обозначаемая клише «поздний Фуко», несла на себе печать неудовлетворенности мыслителя своей собственной жизнью, современным ему политическим климатом во Франции; и одновременно - «глубокого и неожиданного переосмысления предполагавшихся собственных проектов, а также понимания того, что вообще значит мыслить». Фуко «начал с переосмысления объекта мышления, для чего ему потребовалось заняться поиском места, где может осуществляться практика мышления, а затем - перейти к артикуляции все возрастающего спроса на новые формы, которые могли бы конституировать различие между тем, что Фуко назвал исчерпавшим себя пространством современности, и пространством будущего, где все должно обстоять иначе и лучше» (с. 26).
В качестве «прелюдии» к анализу этих размышлений Фуко автор статьи обращается к «Несвоевременным размышлениям» Ницше1 - философа, которому, как и Фуко, всегда было свойственно внимание к процессу, к становлению, к тому, что происходит в настоящем и чем становится настоящее в отличие от прошлого.
1 Nietzsche F. Untimely meditations. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1983.
Ницше утверждал, что знание должно сопровождаться действием, изменением к лучшему, но в непосредственной действительности, окружавшей философа, все обстояло не так; история являлась «дорогостоящим излишеством», как говорил Гете, и в качестве такового должна была быть отвергнута, поскольку лишнее ведет к недостатку необходимого1. Возвращаясь к ницшеанскому пониманию истории, Жиль Делез утверждает, что исторический контекст лишь отчасти предпосылает действительность и недостаточен для ее понимания; значительные события всегда оттенены внеисториче-ским2. Наличное положение дел вытекает из того факта, что происходящее может быть понято как экспериментирование или как то, что Делез называет «противодействием» (соп1га-е£Гес1;иа1;юп). Несмотря на то что исторические условия обязательны для осуществления эксперимента либо противодействия (поскольку вне таких условий возможна только неопределенность), самих исторических условий как таковых недостаточно для объяснения событий или их вероятных последствий. Делез идентифицирует два способа принятия событий: стандартный, сопряженный с пониманием пространственно-временных и причинных ограничений ситуации, и другой (предпочтительный), выражающийся в становлении, в попытке «плыть против течения», проживая события в их целостности. История же понимается не как становление, а как набор условий.
Именно такое становление, пишет Рабиноу, Ницше и называл «несвоевременным». Для Фуко, как и для Ницше, было характерно состояние напряженного и безостановочного поиска, выражавшееся в активном внимании к работе над собой. С этой точки зрения почти все работы Фуко могут быть охарактеризованы как энергичный «несвоевременный» поиск новых форм критики, изобретения и творчества.
Хорошо известно, что Фуко было свойственно постоянное стремление пересматривать ранее достигнутые результаты, анализировать вероятность предпосланности этими результатами только что завершенной работы. Объект и анализ занимали привилегированное положение в его творческой лаборатории; следующим при-
1 Nietzsche F. Untimely meditations. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1983. -
P. 59.
2
См.: Deleuze G. «Contrôle et devenir» // Deleuze G. Pourparlers. - P.: Minuit, 1997. - P. 231.
оритетом являлось создание надежной методологии исследования. В качестве одного из аналитических подходов у Фуко выступает «история современности» - способ работы, характерный для него в середине 1970-х годов. Кульминацией творчества Фуко этого периода стал труд «Надзирать и наказывать». Задачей «истории современности», по мнению Рабиноу, является диагностика, отслеживание, выявление концепций, практик и способов социального структурирования власти и знания как объектов, обусловливающих возникновение и развитие института тюрьмы, который гарантирует, с одной стороны, изоляцию правонарушителей, с другой - защиту общества. Эта работа вызвала немало негативных откликов как со стороны психиатров, так и со стороны ряда историков, известных во Франции и США. Отвечая своим критикам в эссе «Пыль и облака», Фуко предложил знаменитую аналогию, обозначив свои исследования как «размещение философских фрагментов в исторических местах»1, или «философствование над историей». Как поясняет Фуко, речь идет о необходимости более глубокого аналитического внимания к самим принципам исторического исследования, включая те из них, которые обычно принимаются в качестве не подлежащих сомнению предпосылок. Внимание к скрытым основаниям исторического анализа по Фуко, замечает Ра-биноу, обеспечивает пространство для возможных исследований, а также для постановки следующего вопроса: если порядок вещей не обусловлен социально - чем же он обусловлен? Фуко пишет: «... Задачи, интересующие меня, состоят не в обобщенном анализе общества... моя генеральная тема - не общество, а дискурс истинности / ложности, устойчивые сочетания объектов и их групп, относящиеся к ним дискурсы, которые подлежат верификации и фальсификации, и. не только подобного рода формы, но и порождаемое ими воздействие на реальность»2.
В мае 1981 г. (в период президентских выборов, когда Социалистическая партия во главе с Франсуа Миттераном активно требовала от французских интеллектуалов поддержки ее политической позиции под страхом отлучения от статуса борцов за социаль-
1 Foucault M. La poussiere et le nuage // Foucault M. Dits et écrits. - P.: Gallimard, 1994. - T. 4. - P. 10-19.
2 Foucault M. Dits et écrits. - T. 4. - P. 23.
ную справедливость) в интервью, озаглавленном «Важно ли мышление?», Фуко затронул тему, к которой в те годы обращался со все более напряженным вниманием: о необходимости защитить мышление в ситуациях политического давления. «...Нам следует освободить себя от сакрализации социального в качестве единственного источника реальности и прекратить пренебрегать и преуменьшать значение существа человеческой жизни и отношений между людьми - мышления. Мысль существует далеко за пределами [социальных] систем и дискурсивных построений, являясь часто скрытой, но всегда оживляя обыденное человеческое действие. Мышление содержится в самых обыденных и незаметных привычках»1. Тем самым задача аналитического мышления не исчерпывается изменением общества, культуры или власти, она является прагматической и диагностической в более общем, глобальном смысле - изменить в ближайшем будущем предмет и содержание мышления, замечает автор статьи.
Назначение в Коллеж де Франс, где с 1970 г. работал Фуко, стало свидетельством его академического престижа во Франции и высшей точкой академической карьеры. В этом свете показательна его вступительная лекция 1976 г. (прозвучавшая ярким контрастом с инаугурационной речью), окрашенная нехарактерной ранее прямотой. Фуко говорил, что он рассматривает встречи со студентами Коллеж де Франс не столько как процесс обучения, сколько как собственный отчет о проделанной работе, который он считает себя обязанным предоставить слушателям, признавая за ними право поступить с услышанным по своему усмотрению. В течение нескольких лет Фуко руководил семинаром, результатом которого стали коллективные исследования, в том числе посвященные рождению клиники, однако по не вполне ясным причинам семинар себя исчерпал.
К удивлению многих, Фуко в лекциях, прочитанных им в Коллеж де Франс, назвал духовность тем направлением, которое отсутствует в современных философских исследованиях. Речь шла о «поиске, практике и опыте, посредством которых субъект осуществляет необходимую трансформацию себя самого - с тем, чтобы получить доступ к истине» (цит. по: с. 36). Несмотря на то что ра-
1 Foucault M. Dits et écrits. - T. 4. - P. 180.
нее (в заметках о политической ситуации в Иране) Фуко использовал термин «политическая духовность» и намеревался применить его в намечавшихся в Университете Беркли исследовательских проектах, посвященных XVI в. и 1920-м годам, он не возвращался к этой теме вплоть до конца 1970-х годов. С начала же 1980-х годов он уделяет все больше внимания этике, «практикам себя», анализу функции, способов и назначения мышления. Результаты этой работы привели мыслителя к изучению совершенно иного концептуального поля (отчасти существующего на самом деле, отчасти воображаемого), которое и будет занимать его внимание в последние годы жизни. В этот период Фуко обратил самое пристальное внимание на две темы (и, соответственно, на два понятия): «честная речь» (рагге81а) и «забота о себе» (ер1ше1е1а Иеаи1;ои). Исследование значений этих терминов привело Фуко к анализу того, как и почему они выражались в ряде соответствующих практик.
В лекциях 1981 г. он сформулировал серию широких обобщающих гипотез, связанных с отношениями философии и духовности. Их осевой мыслью стал тезис о том, что в дохристианской традиции Запада определяющим принципом философствования выступало следующее утверждение: «духовность постулирует, что истина не составляет неотъемлемого права субъекта»1. Как дохристианская, так и христианская традиции соглашались с тем, что доступность истины есть следствие работы над собой, преобразования себя с помощью аскетических практик и специальных техник, нацеленных на достижение определенных эффектов. Фуко именует эти эффекты «откликом истины в субъекте»: «истина просветляет субъекта, истина несет субъекту блаженство, истина дает субъекту спокойствие души» (цит. по: с. 38).
В качестве задачи, к решению которой предопределена духовность, Фуко называет «спасение». При этом лектор спешит заверить аудиторию, что речь идет не о христианском спасении. Спасение в данном случае понимается как осуществление отношения к самому себе. Подготовив таким образом почву, Фуко осуществляет ряд филологических экскурсов с использованием практических техник экспозиции и демонстрации (получивших особое значение в
1 Foucault M. The hermeneutics of the subject: Lectures at the Collège de France, 1981-1982. - N.Y.: Picador, 2005 - P. 15.
его поздних лекциях), задача которых состояла в выявлении исходных значений терминов на фоне последующих смысловых наслоений и их исторической вариативности. Такие упражнения не только открывали первозданный вид прежних исторических форм, но и освобождали горизонт для форм новых, подчеркивает Рабиноу.
Фуко предоставил обобщенный обзор техник, функции которых более или менее сочетаются с аскетическими и / или духовными практиками. Он также посвятил множество лекций и значительное число интервью 1980-х годов техникам и практикам духовности, спасения, аскетизма, существовавшим в Древнем мире, о чем он писал и в последних томах «Истории сексуальности».
В лекциях 1981 г. Фуко определил несколько функций заботы о себе. Первой из них является «оздоравливающая и лечащая функция». Далее Фуко указывает на «критическую функцию»; под критикой здесь понимается усилие субъекта отучить себя («разучиться», de-discere) от того, чему он был обучен ранее (плохими учителями, родителями или кем-то еще).
Помимо «оздоравливающей» и «критической» функций мыслитель называет также «функцию борьбы», которая отнюдь не включает в себя христианского приготовления к решающей битве за спасение души или борьбы против иллюзий либо скверны. Это, скорее, эллинистическая борьба, пожизненные усилия постоянной бдительности и тренировки, фокусом которых выступают мириады дурных привычек и ложных отношений, накопленных субъектом. Тем самым практика борьбы отчасти совпадает с уже названными оздоравливанием и излечением. Такая борьба готовит субъекта к достойному отпору любым жизненным событиям, цель же ее состоит в том, чтобы перенести эти события в настоящее бытие субъекта и переживать их в качестве актуальных, а не случайно-проходящих.
Заметную роль в творчестве и в жизни Фуко играли эллинистические идеалы атараксии (спокойствия) и автаркии (самодостаточности), замечает автор статьи. С точки зрения Рабиноу очевидно, что Фуко не разделял эти ценности, по крайней мере в их эллинистической интерпретации (для их достижения не было нужды покидать Францию, где мыслитель мог бы, как он и собирался, приобрести заброшенное аббатство в Пуату). В своем буквальном понимании эллинистические ценностные концепты утрачивают
смысл, поскольку их интерпретации в эпоху эллинизма и в настоящее время не совпадают. Однако, по мысли Фуко, «вызов борьбы» может получить отражение, адекватное современности.
Для Фуко, утверждает Рабиноу, «спасение» может существовать не только и не столько как освобождение от греха, но прежде всего - как деятельность, направленная на изменение себя. Эта деятельность состоит в «постоянном воздействии субъекта на себя... "Я" есть агент, объект, инструмент и завершение спасения... Спасение делает устойчивым, уверенным доступ к самому себе и неотделимо от работы, совершаемой субъектом над собой в течение своей жизни и жизни как таковой»1. Для современного восприятия подобные высказывания выглядят индивидуалистическими, однако никакое понимание не может быть дальше от того смысла, который, с точки зрения Рабиноу, вкладывал в них Фуко. Ближайшее доказательство этому Рабиноу видит в том факте, что лекции 1982 г. Фуко посвятил управлению собой и другими, финальные же лекции того же года посвящены генеалогии критической деятельности интеллектуалов (особенно серия лекций о киниках), говоривших правду властям, народу, рискуя своим благосостоянием и жизнью.
В завершение своей статьи Рабиноу подчеркивает, что Фуко не предложил решения сформулированных им вопросов. В конце 1980-х годов он снова задается проблемой философии в качестве практики и образа жизни. Задачи, которые вновь и вновь ставит перед собой мыслитель, касаются понимания того, чем является современность с позиции прошлого, где находится способ достижения личной духовной и социально-эффективной зрелости, какую форму следует предавать стремлению к свободе. К сожалению, Фуко не было суждено найти ответы на эти вопросы.
О. В. Новиков
2011.01.009. КАРИС Т. ФУКО, ЛУМАН И ВЛАСТЬ МАССМЕ-ДИА: ЗНАЧЕНИЕ МЕДИЙНОЙ ЛОГИКИ ДЛЯ ИЗМЕНЕНИЯ ВЫСКАЗЫВАЕМОГО.
KARIS T. Foucault, Luhmann und die Macht der Massmedien: Zur Bedeutung massenmedialer Eigenlogiken für den Wandel des Sagbaren //
1 Foucault M. The hermeneutics of the subject. - P. 184-185.
