CC BY
28
новится тема «художник и творчество»: «Замысел» (1995) В. Войновича, «Норма» (1979-1983) и «Роман» (1985-1989) В. Сорокина, «Пятая книга Л. Толстого для чтения» (1992) В. Тучкова и др. Подчеркивая незавершенность происходящих в мире процессов, художники слова «определяют искусство как переломное, кризисное, выражающее напряженность и динамичность времени».
В качестве примеров постмодернистской рефлексии И.Ю. Гаврикова рассматривает романы А. Сергеева «Альбом для марок» (1996), В. Сорокина «День опричника» (2006), рассказ В. Пьецуха «Смерть французским оккупантам!» (2008). В этих произведениях и на содержательном, и на стилевом уровнях писатели стремились найти связь между творчеством как процессом и различными сферами жизни: «Художник слова становится универсалом, мечта и практика, соединяясь, создают реальность, в которой великое становится обычным, прозаическое преобразуется в явление искусства. Эстетическое преображение действительности, живущее в умах, потерпело фиаско в реальности, что, соответственно, привело писателей к перестройке художественной жизни и смене эстетических ценностей. Это значит, что в литературе происходит столкновение и синтез высших абстракций с низшими... уровнями психики, культуры и текста» (с. 16-17).
Завершает книгу статья А.Р. Таирова (УРАО) «Некоторые креативные методы формирования экономической компетентности будущих журналистов в вузе»; автор ставит вопрос о необходимости соотнесения гуманитарных знаний с новыми образовательными технология XXI в.
Е.А. Цурганова
2010.04.040. ЗАБЫТЫЕ И МАЛОИЗВЕСТНЫЕ ПИСАТЕЛИ КАК ФЕНОМЕН РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ: Межвуз. сб. науч. тр. / Под науч. ред. Разживина А.И. - Елабуга: ЕГПУ, 2009. - Вып. 1. - 212 с.
В реферируемом издании, инициированном кафедрой русской и зарубежной литературы Елабужского государственного педагогического университета и поддержанном другими вузами Российской Федерации, предлагается осмысление различных аспектов творчества писателей, «не оцененных современниками или забытых впоследствии».
Научный редактор сборника, кандидат филологических наук А.И. Разживин, обосновывая необходимость изучения этого пласта русской культуры, упоминает об изменчивости литературной репутации: «Так, авторитет М.М. Хераскова, автора классических поэм-эпопей, при жизни был непререкаем, а уж в романтическую пору о нем не вспоминали. Напротив, поэзия гениального лирика Ф.И. Тютчева долгое время не получала высокой оценки. Первое его прочтение было сделано Н.А. Некрасовым в статье с показательным названием "Русские второстепенные поэты"» (с. 3).
О.М. Буранок (Самара) в статье «Трагикомедия Георгия Щербацкого "Фотий"» отмечает, что в литературе первой половины XVIII в. этот жанр являлся целостной конструкцией с устойчивыми признаками объекта изображения, языка и стиля. Первый образец русской трагикомедии - «Владимир» (1705) Феофана Прокоповича, последний - «Фотий» (1749) Георгия Щербацкого. Сюжет «Фотия» взят автором из истории церкви. В трагикомедии изображен момент раскола христианства на православие (восточную церковь) и католичество (западную церковь), поэтому «творение Щербацкого можно считать в определенном смысле историческим» (с. 7). Иеромонах Георгий Щербацкий как типичный представитель православия сатирически изображает католицизм. В остросатирическом ключе представлены аллегорические образы первейшего Сатаны и «шуточного беса». Благодаря искусному владению мастерством сатирика эти образы у Г. Щербацкого не только смешны, но индивидуализированы. Образ Фотия, напротив, не привлекает ни сложностью характера, ни способами раскрытия образа, это образ-схема, образ-декларация. О. А. Буранок указывает на то, что в пьесе Г. Щербацкого, близкой по художественным приемам и содержанию к «Владимиру» Прокоповича, раскрытие темы, идейное звучание «намного ниже, мельче, нежели у Феофана» (с. 7).
К другому литературному жанру - обращается Е.Г. Родина (Магнитогорск) в статье «Балладные опыты И. И. Дмитриева». Литературная баллада относится к тем жанрам в русской литературе, которые зародились в XVIII в. и достигли зрелых форм в XIX в. Произведения В.К. Тредиаковского, А.П. Сумарокова, Н.М. Карамзина, И.И. Дмитриева, С.С. Боброва, названные балладами, восходят к разным европейским традициям и «общего имеют между со-
бой немного». Ни для одного из этих авторов балладные искания не стали определяющими, не были они таковыми и для И. И. Дмитриева. Однако именно он создал наибольшее количество «балладоидных» (В.Н. Топоров) текстов, поэтому «с известной долей условности его можно назвать завершителем тех жанровых поисков, которые имели место на рубеже ХУШ-Х1Х вв.» (с. 13).
Анализируя баллады И.И. Дмитриева «Отставной вахмистр»
(1791), «Старинная любовь» (1805), примыкающие к балладам стихотворение «Ермак» (1794), три стихотворения, обозначенные словом «быль», «Уже опять орлы российски.» (1790), «Чума и смерть вошли в великолепный град.» (1792) и «Даруй мне, муза, сон согласный» (1803), Е.Г. Родина приходит к выводу, что «поэт сумел уловить некоторые важные особенности формирующегося жанра». Речь идет о «внимании к историко-легендарным сюжетам, к мотивам трагической любви и случайного (рокового) в жизни» (с. 18). Эти особенности И.И. Дмитриев воплотил как в серьезном, так и в сниженном жанровых вариантах; поэт сделал попытку создать балладу о современной ему российской жизни, обозначив новый жанр словом «быль».
«Ни один жанр так не отразил противоречивой поэтики предромантизма, как элегия», - утверждает А.Н. Пашкуров (Казань) в статье «Забытая элегия русского предромантизма: "Осень"
(1792) Г.П. Каменева». На стыке двух столетий этому жанру уделялось особенное внимание: «Именно в этот интереснейший период, в 1790-1810-е годы, в русскую элегию входят новые темы и мотивы, многообразнее становится эмоциональная палитра жанра» (с. 28). В 1792 г. казанский литератор Г.П. Каменев (1773-1803), изучив натурфилософское творчество Ф. де Рейрака, создал оригинальную элегию русского предромантизма «Осень». Г.П. Каменев проводит жанровый эксперимент, соединяя элегию и идиллию. Внутри лирического сюжета идиллия и элегия контрастируют друг с другом как Весна и Осень. Композиционное кольцо произведения создается мотивом Памяти. В пронизанном ветрами осеннем городе спокойствие души обретается благодаря воспоминаниям о прекрасных днях весны. Мотивам юнговской «кладбищенской элегии» противодействует идиллия, переданная рефренной темой воспоминания и успокоения души через их контрастное столкновение. Ав-
тор стремится раскрыть духовный приоритет в человеке и мире светлого, идиллического начала.
По мнению Р.А. Бакирова (Казань), сентиментально -идиллические установки «Осени» связаны с масонской литературной системой. В статье «Масонские мотивы в элегии Г.П. Каменева "Осень" (1792)» Р. А. Бакиров утверждает, что Г.П. Каменев «действительно был казанским поэтом-масоном» (с. 35), числился в ложе Восходящего Солнца1. С масонской концепцией согласуются «природные» мотивы «Осени», античные контексты (дионисийст-во) и образы (Феб-Аполлон, божественное олицетворения Солнца).
В статье А.И. Разживина «Неизвестная поэма М.Н. Макарова» представлена стихотворная повесть «Кривич-христианин и Ягая» (1827) журналиста, фольклориста, этнографа и мемуариста М.Н. Макарова (1785-1847). Сюжет повести оригинален для поздней предромантической поэмы: в образах Филюшки Кривича и Ягой-бабы метафорически показана борьба христианства с язычеством. Подзаголовок «древняя смоленская повесть» нарративен, он отсылает к определенной культурно-исторической эпохе (XI-XII вв.) двоеверия. Филипп Кривич - отшельник-скиталец верит во Христа, молится о себе и близких. Яга - колдунья и обманщица, языческое божество, которому поклоняются неразумные кривичи. С помощью Спасителя Филюшка освобождает соплеменников от Яги. Автор поэмы предстает как этнограф, выдвигающий гипотезы, «комментирующий фольклорную лексику, народнопоэтические образы, бытовые детали прошлых веков, которые могут быть непонятны читателю начала XIX столетия» (с. 49).
Л.А. Сапченко (Ульяновск) в статье «И.Г. Бутовский и его брошюра "Об открытии памятника императору Александру I. Послание русского грядущему столетию"» показывает, как вследствие невнимания к историко-литературному и культурному контексту пушкинской эпохи возник длительный спор пушкинистов. Спор этот связан со стихотворением «Я памятник себе воздвиг нерукотворный». Исследователи не могли прийти к общему мнению о том, что подразумевал А. С. Пушкин под Александрийским стол-
1 Масонство и русская литература XVIII - начала XIX в. / Под ред. Сахарова В.И. - М.: Эдиториал УРСС, 2000. - С. 106.
пом: Александровскую колонну, воздвигнутую О. Монферраном по повелению Николая I в память брата Александра Благословенного, или Александрийский маяк. Например, Анри Грегуар доказательством своей версии считает прилагательное «Александрийский», произошедшее от названия города Александрия, а не от имени Александр. Эту точку зрения в наше время поддерживает Г. Краснухин, полагающий, что А. Пушкин имел в виду александрийский Фарос, неправдоподобно высокий для того времени (120 метров).
Брошюра И. Г. Бутовского «Об открытии памятника императору Александру I. Послание русского грядущему столетию» (СПб., 1834), никогда не привлекавшая внимания ученых, сенсационным образом проливает свет на этот спор. И.Г. Бутовский пишет: «Правление Александра БЛАГОСЛОВЕННОГО есть тот благодетельный Фарос, который всегда будет служить для Европы путеводительным посреди смутного времени.»1. Стихотворения, посвященные Александровской колонне, начали появляться еще до ее торжественного открытия. Ф. Глинка, И. Тургенев, М. Марков, С. Стромилов, И. Вертинский, М. Немцов писали о несокрушимости памятника перед стихиями и ходом времени в духе античной традиции. Таким образом, в сознании современников А.С. Пушкина не существовало разницы в выражениях «Александрийский столп» и «Александровская колонна»: «Дискуссия о том, что же подразумевал Пушкин, лишена смысла. В соответствии с античной традицией он упоминал Александрийский столп, но вся историческая ситуация прямо указывала на Александровскую колонну, что, видимо, входило в замысел стихотворения» (с. 58).
В статьях «Об источниках нравственного феномена Н.А. Дуровой» Б.М. Петрова (Москва) и «Проза Н.А. Дуровой как объект литературоведения» Р. А. Кутипова (Елабуга) рассматривается жизнь и творчество «самой оригинальной русской писательницы» (с. 102).
Б.М. Петров, полагая, что биография писателя - его главное произведение, исследует творческий путь первой в России женщины-офицера Н.А. Дуровой (1783-1866). Несмотря на прочную связь
1 Бутовский И.Г. Об открытии памятника Александру I: Послание русского грядущему столетию. - СПб.: Тип. Н. Греча, 1834. - С. 40.
имени писательницы с образом Шурочки Азаровой из экранизированного водевиля А.К. Гладкова «Давным-давно», установлено, что побег Н. Дуровой из дома не был вызван патриотическим порывом, охватившим в 1812 г. все слои русского общества. В 1806 г. Н. Дурова бежала не на фронт, а в армию, и была она не «кавле-рист-девицей», а замужней женщиной, матерью трехлетнего сына: «С учетом этих фактов главный поворот в судьбе писательницы до сих пор остается необъяснимым» (с. 88). Автор статьи считает, что выбор пути был предопределен не только природным свободолюбием, но в большей степени литературой, которой она увлекалась с детства. Н. Дурова была «страстной читательницей стихов и прозы, журналов, книг о войне, о Суворове, романов о рыцарях Круглого стола, привозной французской литературы» (с. 96): «Ей были известны Оссиан в переводе Кострова, сочинения Сумарокова, Державина, Озерова, Жуковского; она выучила французский язык и читала в подлиннике Расина, Корнеля и Лесажа.. .»\
Р. А. Кутипов сетует на то, что феномен Н.А. Дуровой больше исследован историками, краеведами, психологами, чем литературоведами, в то время как о высоких литературных достоинствах первой прозаической публикации Н. Дуровой свидетельствует тот факт, что сам В.Г. Белинский принял «Записки кавалерист-девицы» за литературную мистификацию А.С. Пушкина и в 1839 г. очень высоко отозвался о них в журнале «Московский наблюдатель»: «Боже мой, что за чудный, что за дивный феномен нравственного мира героиня этих записок. И что за слог у девицы-кавалериста! Кажется сам Пушкин отдал ей свое прозаическое перо»2. Р.А. Кутипов считает, что повести Н.А. Дуровой стоят в одном ряду с произведениями А.Л. Марлинского, Н.А. Полевого, Н.Ф. Вельт-мана, В.Ф. Одоевского, Р.М. Зотова, М.И. Погодина и других писателей поры перехода от романтизма к реализму. Автор статьи выделяет тесную связь ее с готической традицией, исследование которой «дает богатый материал для интересных выводов о существовании и динамике этой традиции в русской литературе 30-40-х
1 Афанасьев В.В. «Дивный феномен нравственного мира.» // Дурова Н.А. Избранное. - М., 1984. - С. 10.
2 Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. - М., 1953-1959. - Т. 3. - 1953. -С. 148-153.
годов» (с. 106). Проза Н.А. Дуровой, по мнению исследователя, находится на пересечении нескольких актуальностей: это возникновение женской прозы и женской литературы вообще, военная мемуаристика и военная литература в частности.
В сборник также включены статьи А.В. Петрова (Магнитогорск) - «С.С. Бобров как поэт-историософ»; Т.В. Федосеевой (Рязань) - «"Славенские вечера" В.Т. Нарежного в контексте предро-мантического осмысления духовно-нравственного пути народа»; Е.В. Греджевой (Москва) - «Жанрово-стилевое своеобразие повести В.П. Титова "Уединенный домик на Васильевском"»; И.Н. Верёв-киной (Елабуга) «Лжедмитрий в литературной трактовке
A.А. Шишкова»; А.Ю. Стельмахович (Магнитогорск) - «Библейский контекст темы поэта и поэзии в творчестве
B.К. Кюхельбекера»; В.Н. Крылова (Казань) - «Д.П. Шестаков -забытый критик Серебряного века», А.В. Быкова (Елабуга) - «Забытый критик - Аким Волынский»; Н.Б. Алдониной (Самара) -«Алексей фон Фрикен - корреспондент журнала "Век"»; Н.Н. Шабалиной (Елабуга) - «К истории изучения литературно-критического фельетона В.П. Буренина в газете "Санкт-Петербургские ведомости" (Постановка проблемы)»; Г.Н. Хабибу-линой (Елабуга) - «Тема любви в поэтическом наследии
C.Я. Надсона»; А.А. Дяготькова (Елабуга) - «"Репертуарный поставщик" В.А. Дьяченко: К проблеме непрочности литературной репутации»; Е.В. Юферевой (Днепропетровск) - «Специфика отражения этносоциальной среды в путешествиях Иванова-Классика и Омулевского»; И.В. Макрушиной (Стерлитамак) - «Феномен смерти в художественном сознании Марка Алданова»; Л.В. Соловьёвой (Елабуга) - «Пророк в своем отечестве: О В. Зазубрине -авторе "Щепки"»; Л.В. Бычковой (Елабуга) - «Нравственно-религиозный аспект в прозе С.Т. Романовского».
К.А. Жулькова
