CC BY
14
разия модернов, обогащенной гибким аналитическим инструментарием культурного измерения. Она позволяет определить тип модернизации в перспективе возможных изменений.
При дальнейшей разработке социологии современности, заключает свою статью Томас Швинн, необходимо совместить проекции анализа глобальных и специфически региональных тенденций структурных преобразований.
Л.В. Гирко
2010.04.005. ШПОН В. ЕВРОПЕЙСКОЕ МНОГООБРАЗИЕ МОДЕРНОВ КАК МЕЖЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ
КОНСТЕЛЛЯЦИЯ.
SPOHN W. Europäische multiple Modernität als interzivilisatorische Konstellation: Zur Transformation Europas durch europäische Integration und Erweiterung in einer sich globalisierenden Welt // Berliner J. für Soziologie. - Wiesbaden, 2010. - Jg. 20, H. 1. - S. 5-22.
Вильфрид Шпон (Институт социологии Гёттингенского университета, Германия) рассматривает многомерный порядок Европы сквозь призму модели многообразия модернов, которую противопоставляет доминирующему в социальных науках европоцентристскому пониманию современности, а также намечает контуры изменения Европы под воздействием интеграционных процессов в глобальной перспективе.
Автор отмечает, что одним из поводов для критики концепции Ш. Эйзенштадта является то, что в ней за единицу анализа принимается не общество в рамках национального государства, но независимые друг от друга предельно укрупненные общности -цивилизации. Речь, однако, идет об исторически изменчивом циви-лизационном комплексе со своей плотностью, центром и периферией, социокультурными пластами, множеством коллективных и индивидуальных акторов, со сложной формой идентичности и границами. Одновременно с этим подчеркивается и межцивилизацион-ный характер взаимодействий - обмена, кооперации и конфликта - в контексте мировой истории1. Таким образом, европейский модерн нельзя объяснять только внутренней динамикой развития, а глоба-
1 Axial civilizations and world history / Hrsg. von J.P. Arnason, S.N. Eisenstadt, B. Wittrock. - Leiden; Boston: Brill, 2005.
лизацию - западным вариантом экспансии. Скорее, можно говорить о своеобразии европейского модерна на фоне исторического развития, о формах его распространения (колониализме и империализме) в период мировой гегемонии Европы. Его специфику составляет, во-первых, структурный и культурный плюрализм европейской цивилизации, отличающейся разнообразием ментальных оснований и устремлений1. В этих условиях, во-вторых, возникли специфические для модерна перепады влияния между центрами и периферией. Они создали основу, по меньшей мере, для четырех исторических регионов национально-государственных образований в Европе: западного, центрального, центрально-восточного и восточного. В-третьих, региональная обособленность уравновешивалась их притяжением благодаря общим конфессиональным ориентирам (католицизму, протестантизму, православию, исламу)2. В-четвертых, параллельно со структурами политической власти и культурными различиями сформировались комплексы господства / подчинения. Имперские центры воспринимались здесь как модели цивилизации, которые перенимались или навязывались провинциям3. В-пятых, культурно-политические эталоны власти запечатлевались в коллективной идентичности и в установлении границ. При этом как внешним границам с другими цивилизациями, так и внутренним придавалось одинаково большое значение.
Следует заметить, что перечисленные черты вовсе не константны (как можно было бы заключить, исходя из макроструктур-ной логики Эйзенштадта), но являются оттисками исторического процесса пространственной, социальной, культурной и когнитивной реконструкции и конструирования. На взгляд автора, цивили-
1 Eisenstadt S.N. European civilization in comparative perspective: A study in the relations between culture and social structure. - Oslo: Norwegian univ. press, 1987; Rokkan S. Dimensions of state formation and nation-building: A possible paradigm for research on variations in Europe // The formation of national states in Europe / Ed. by Ch. Tilly. - Princeton: Princeton univ. press, 1975. - P. 562-600.
Martin D. A general theory of secularization. - Oxford: Blackwell, 1978; Martin D. On secularization: Towards a revised general theory. - Aldershot: Ashgate, 2005; Spohn W. Nationalismus und Religion: Ein historisch-soziologischer Vergleich Ost-und Westeuropas // Politik und Religion / Hrsg. von M. Minkenberg, U. Willems. -Wiesbaden: VS, 2003. - S. 323-345.
Barth B., Osterhammel J. Zivilisierungsmissionen. - Konstanz: UVK, 2005.
зационные допущения оправданны. О европейском модерне можно говорить не только в единственном числе, но и во множественном, т.е. как о многообразии модернов. На это указывают как исторически подвижные межцивилизационные отношения, так и уникальный послевоенный расклад сил, положивший начало европейской интеграции.
Данная перспектива описания мировой истории ставит задачу показать изначальную обусловленность генезиса Европы циви-лизационным пространством восточных империй, или, в утрированной формулировке Дж. Хобсона, «восточные истоки Запада»1. Под таким углом зрения Европа добрую тысячу лет представляла собой региональные задворки мира. Она жила под угрозой поглощения исламской цивилизацией, которая, захватив значительную часть распадающейся Римской империи, обогащалась, воспринимала и развивала в самобытной форме правовые, культурные и научные достижения греческой, римской и иудейской цивилизаций. В то же время исламская цивилизация играла роль посредника между цивилизациями Китая и Индии. Неоспоримые экономические, технологические и научные преимущества, а также ранние, сходные с европейскими признаки индустриального капитализма, демонстрировал Китай2. Индия также достигла значительного уровня экономического и технологического развития к моменту ее завоевания Великобританией.
Таким образом, модернистский проект Европы правильнее рассматривать как длительный процесс обучения и адаптации к цивилизаторской динамике Востока, прежде чем осуществился синтез цивилизаций, обеспечивший ее расцвет. Проистекавшие отсюда глобальные геоэкономические перемены (колониальное господство, «новое открытие Америки») способствовали становлению атлантической цивилизации. Еще в XVIII в. европейцы прямо или косвенно признавали достоинства азиатских цивилизаций, но одновременно не сомневались в собственном превосходстве в сравнении с «примитивными» обществами Америки, Африки и Азии.
1 Hobson J.M. The Eastern origins of Western civilization. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2004.
2 Pomeranz K. The great divergence: China, Europe, and the making of the modern world economy. - Princeton: Princeton univ. press, 2000.
Только в XIX в. европейская претензия на мировую гегемонию и культурную иерархию кристаллизовалась в универсальной модели современности. Подъем мировой экономики сопровождался параллельным ростом потенциала власти ведущих империалистических государств, как европейских, так и США и Японии. Неравенство хозяйственного и военно-политического веса центра и периферии внутри Европы и за ее пределами, обострив борьбу за власть, отразилось на ее культурной географии. Например, Германская и Габсбургская империи претендовали на культурную миссию на правах европейского центра, в противовес «чисто материальному» западному цивилизаторству и восточному «отсталому варварству» (с. 11). Великобритания и Франция приписывали себе флагманскую роль в распространении элементов технической модернизации и т.д. Как известно, западно-восточное противостояние привело в конце концов к Первой и Второй мировым войнам. С утратой Европой мировой гегемонии, ускорением процессов деколонизации в Азии, Африке и Океании, а также становлением нового западного лидера - США, развеялся миф об исключительном прогрессист-ском предназначении Европы. Она заняла свое особое место, но в общем ряду других цивилизаций, не защищенных, как и они, от внешних и внутренних рисков и угроз.
Процесс европейской интеграции был, прежде всего, реакцией на принесенные войнами разрушения, а также на геополитическую ситуацию - раскол западной, восточной и южной частей Европы, и возникшую после падения советской коммунистической системы потребность в сближении1. На передний план рассмотрения этого процесса исследователи обычно ставят экономические, политические и правовые аспекты, в то время как культурным изменениям, сопровождающим структурные трансформации, до сих пор отводилась второстепенная роль. Однако расширяющийся межцивилизационный контекст условий европейского объединения требует пристального внимания, хотя бы для того, чтобы понять
1 Die Europäisierung nationaler Gesellschaften / Hrsg. von M. Bach. - Opladen: Westdeutscher Verl., 2000; Europäische Integration / Hrsg. von M. Jachtenfuchs, B. Kohler-Koch. - Opladen: Leske + Budrich, 1996.; Theorien europäischer Integration / Hrsg. von W. Loth, W. Wessel. - Opladen: Leske + Budrich, 2001; Münch R. Die Konstruktion Europas. - Frankfurt a. M.: Campus, 2008; Vobruba G. Integration und Erweiterung: Europa im Globalisierungsdilemma. - Wien: Passagen, 2001.
динамику и направление развития1. Интеграционные усилия в значительной мере базируются на общих христианско--гуманистических ценностях, которые противостоят тоталитарным компонентам европейского модерна и создают почву для намечающейся общеевропейской идентичности2.
В настоящее время общая политика безопасности диктует необходимость укрепить вертикальную интеграцию, чтобы осуществлять законными и парламентскими методами твердый контроль. Эта вертикаль европеизации охватывает множество сфер деятельности, в том числе политику в сферах образования, науки и культуры. Экономическое перераспределение, осуществляемое через структурные и региональные фонды между государствами - членами Европейского союза, способствует стабилизации административных и конституциональных структур, повышению культурного и научного взаимообмена и защите прав от различных видов дискриминации. Многомерная европеизация идет на пользу, в первую очередь, небольшим государствам, поскольку укрепляет позиции периферии по отношению к влиятельным центрам.
В этом смысле политическая устойчивость посткоммунистических демократий во многом зависит от степени укоренения вышеупомянутых структур. Здесь важную роль играют как снижение этнонационального напряжения между восточноевропейскими государствами, так и поддержка прав этнических, культурных и религиозных меньшинств.
В свете концепции многообразия модернов расширение ЕС на Восток не означает непосредственного усвоения западноевропейской институциональной многоуровневой системы. Слишком сильно в этом территориальном сегменте влияние коммунистиче-
1 Kultur, Identität, Europa: Über die Schwierigkeiten und Möglichkeiten einer Konstruktion / Hrsg. von R. Viehoff, R.T. Segers. - Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 1999; Wobbe T. Die Verortung Europas in der Weltgessellschaft: Historische Europasemantik und Identitätspolitik der Europäischen Union // Weltgesellschaft: Theoretische Zugänge und empirische Problemlagen / Hrsg. von B. Heintz, R. Münch, H. Tyrell. - Stuttgart: Lucius, 2005. - S. 348-373.
Judt T. Postwar: A history of Europe since 1945. - N.Y.: Penguin, 2005; Kael-ble H. European self-understanding in the twentieth century // Collective memory and European identity: The effects of integration and enlargement / Ed. by K. Eder, W. Spohn. - Aldershot: Ashgate, 2005. - P. 17-35; Therborn G. European modernity and beyond: Trajectories of European societies, 1945-2000. - L.: SAGE, 1995.
ского наследия на программы общественных преобразований. Более того, включение посткоммунистических стран заметно меняет в политическом и культурном отношениях структуру самой этой системы, что ведет к новому балансу власти внутри ЕС. Имеют место также межцивилизационные смещения при тесном соприкосновении разнонаправленных конфессиональных векторов социального жизнеустройства. Амбивалентность присоединения стран с православной или исламской доминантой к содружеству государств с доминантой западного христианства и секулярно-гума-нистической ментальностью выше, чем у стран с одними и теми же традициями верований1.
На таком фоне идентичность современной Европы, вытекающая из общего пространства взаимодействия и общения, представляется не столь очевидной, как кажется. В реальности она пронизана конфликтами политизации множества меняющихся культурных единств (с. 16). Аналитическая перспектива многообразия модернов позволяет выделить не только внутреннюю динамику европеизации, но и ее зависимость от внешнего геополитического и межцивилизационного баланса власти в глобальном масштабе. Под глобализацией автор, вслед за Р. Робертсоном, понимает усиление и расширение материальных и когнитивных мировых сетей2. Эти многослойные явления выходят за пределы национально-государственной организации общественных связей, увеличивая значимость транснационального пространства и сознания. С позиции многообразия модернов формы глобализации предстают как «глокализованные», т.е. вобравшие в себя локальные жизненные миры цивилизационных комплексов. Тем самым раскрывается антитеза глобального развития: с одной стороны, плотность кооперации, взаимообменов, но с другой - углубление противоречий между различными культурными традициями.
При таком взгляде на современную Европу ее мощный мобилизационный потенциал (наряду с США, Россией, Индией, Китаем и Японией) для становления всемирного общества не вызывает сомнений. Это видно из растущих экономических потоков междуна-
1 Religion in an expending Europe / Ed. by T.A. Byrnes, P.J. Katzenstein. -
Cambridge: Cambridge univ. press, 2006.
2
Robertson R. Globalization: Social theory and global culture. - L.: SAGE,
1992.
родной торговли, финансов, инвестиций, укрепления транснациональных политических и правовых институтов, интенсивных культурных и коммуникативных процессов. В результате образуется транснациональная социальная сеть в виде растущего корпуса международных элит, миграционных потоков и массового туризма (с. 17).
Наблюдаемая в ходе этих перемен реструктуризация европейских и трансъевропейских отношений центра и периферии, хотя и свидетельствует о явном снижении уровня неравенств между отдельными европейскими странами, одновременно указывает на фрагментацию и диспаритет между высокоразвитыми, отстающими и исключенными областями. Нельзя не заметить также углубления социально-экономической и политико-военной дифференциации власти между ЕС и граничащими с ним европейскими и неевропейскими регионами. Интенсивность взаимообмена неизбежно приводит к более острому восприятию культурных различий, противоположностей и, соответственно, к разного рода противостояниям и настойчивому стремлению к автономии. Негативными последствиями культурной глобализации во многом обусловлена неустойчивость восточноевропейского и средиземноморского ассоциативных пространств. Отрицательную роль играет и вызываемая миграционными и иммиграционными процессами асимметрия между гражданским большинством национальных государств и этническими меньшинствами.
Чтобы смягчить воздействие этих явлений дезинтеграции, нужно, по мнению автора, всячески поощрять культурный диалог между европейским секуляризмом и разновидностями религиозного традиционализма и таким образом устранять предрассудки и стереотипы межцивилизационной иерархии и ксенофобию. Процессы европеизации и глобализации протекают в значительной мере синхронно и благодаря этому уменьшают традиционные экономические, политические и культурные асимметрии власти. Глобализация перекидывает мост через национальные и цивилизационные границы. Европейская интеграция укрепляет этот мост, ускоряет движение по нему.
Завершая свой опыт практического приложения методологии многообразия модернов, автор отмечает, что космополитическую Европу можно воспринимать не только общекритически, как пост-
2010.04.006-007
национальную констелляцию, и не только как общество мирового риска (с. 20). Ее современное состояние имеет смысл оценивать с учетом межцивилизационной констелляции и динамических процессов в условиях глобализации. Этот подход открывает путь к обновленному видению Европы, образ которой и по сей день (особенно в неевропейском восприятии) по-прежнему связывается с иерархическим высокомерием - наследием господствующего положения в прошлом.
Л. В. Гирко
2010.04.006-007. МОДЕРН: ЛАТИНОАМЕРИКАНСКАЯ
ПЕРСПЕКТИВА. (Сводный реферат).
2010.04.006. DOMINGUES J.M., BOATCÄ M. Latin America: Modernity, globality, critique: Introduction // Theory, culture & society. -L., 2009. - Vol. 26, N 7-8. - P. 156-158.
2010.04.007. DOMINGUES J.M. Modernity and modernizing moves: Latin America in comparative perspective // Ibid. - P. 208-227.
Во второй половине XX в. представители социальных наук из стран Латинской Америки внесли значительный вклад в концептуальное осмысление глобальных и периферийных модернизаци-онных процессов. В центре их интересов находились цивилизаци-онные особенности развития стран Латинской Америки в контексте глобальных изменений. Так, в 1970-е годы здесь получили широкое распространение ставшие вскоре известными всему миру идеи теории зависимости (dependence theory) и теологии освобождения, и то же самое можно сказать о философии освобождения в 1980-1990-х годах.
Латинская Америка играет особую роль среди стран периферии, поскольку, с одной стороны, ее ученые предлагают содержательные теоретические ответы на универсализирующие дискурсы так называемых «основных» стран модерна, а с другой стороны, в силу происходящих там радикальных социально-политических изменений и событий, подобных Всемирному социальному форуму (World social forum), символизирующему коренной «сдвиг влево» и нарастание постнеолиберальной тенденции.
Однако латиноамериканские социологи никогда не экстраполировали свои теоретические выводы на мир в целом, в отличие от европейских и американских ученых. Отношение латиноамерикан-
