CC BY
56
реводы сочинений Л. Толстого, выполненные К. Гарнетт в 1900-е годы, - это «возвращение английского читателя в мир великого Толстого» (с. 67). В 1901 г. К. Гарнетт работала над переводом «Анны Карениной», в 1904-м вышел ее перевод «Войны и мира», по завершении работы над которым переводчица почти потеряла зрение. Несколько поколений английских и американских читателей знакомились с «Войной и миром» именно по этому переводу. Т. Мотылева назвала его «переводом-долгожителем»1. Многие известные английские и американские писатели, такие как Джозеф Конрад, Кэтрин Мэнсфилд, Фрэнсис Скотт Фицджералд, Эрнест Хемингуэй, считали Констанс Гарнетт блистательной переводчицей.
В статье Магбули Магеррамовой показана эволюция перевода сочинений Л.Н. Толстого на турецкий и азербайджанский языки. Чжан Бяньгэ исследует влияние культурного фактора при переводе русской литературы на китайский язык. Мауриция Калузио обращается к традиции поэтического перевода с русского на итальянский. Халед Дуиб в историческом очерке рассматривает роль арабских переводчиков в ознакомлении читателя с произведениями русской классической литературы.
К.А. Жулькова
2010.03.023. КОНЦЕПТОСФЕРА А.П. ЧЕХОВА: Сб. ст. / Редколл.: Изотова Н.В. (отв. ред.) и др. - Ростов н/Д: Изд-во ЮФУ, 2009. -368 с.
В статьях сборника, посвященного А.П. Чехову (1860-1904), рассматриваются в основном концепты онтологического, морально-этического типа (жизнь, судьба, смерть, пошлость, тоска, скука, интеллигент, личность, ум, вера, смирение, свобода, счастье, любовь, красота, дети, воля и др.), а также индивидуально-авторские, собственно «чеховские» художественные концепты: футляр, степь, чайка, сад. Внимание сосредоточено на формировании концепта, его вербализации, интерпретации. Сопровождая свои тезисы фрагментами чеховских текстов (художественных и
1 Мотылева Т. «Война и мир» за рубежом. - М.: Сов. писатель, 1978. -
С. 94.
эпистолярных), авторы считают, что это помогает прикоснуться к уникальному «видению» мира писателем (с. 3).
Концепт «жизнь» занимает одно из главных мест в идиолекте Чехова. «Он очень объемен, многослоен по содержанию... начиная от глобальной философской категории бытия до образа жизни отдельного человека» (с. 5), - пишет Н.М. Щаренская в статье, открывающей книгу. Слово-имя «жизнь» употребляется Чеховым в значении «существования человека среди людей, совокупности условий, поступков, взаимоотношений»1; такое употребление слова «отражает пристальное внимание писателя к социальной жизни, дающий огромный "эмпирический" материал для обобщений, соотнесения реально существующего с идеалом» (с. 6). Автор статьи иллюстрирует это положение примерами из рассказов и повестей «Палата № 6», «Хорошие люди», «Письмо», «Тина», «Драматург», «Хороший конец», «Страх», «Рассказ неизвестного человека», «Дом с мезонином» и др.
Важное место в творчестве писателя занимают произведения, в которых раскрывается тема «жизнь-скитальчество». Герой рассказа «Перекати-поле» Александр Иванович странствует по дорогам России в тщетных поисках лучшей жизни и предстает как «трагический персонаж: он постоянно в пути, однако имеет предубеждение к скитальчеству и мечтает найти свой угол. Между этими двумя реалиями нет ценностного равновесия» (с. 9). Другой «скиталец» - герой рассказа «На пути» Григорий Петрович Лихарев (фамилия указывает на тесную спаянность с отрицательным началом - лихом) - «ощущает на себе силу действия судьбы как проявления странных поступков жизни», которая «выделывает иногда такие salto mortale» (с. 12). Примечательно, что salto mortale (по-латински mortalis означает «подверженный смерти, смертный» и «изготовленный человеческими руками») могут делать герои, «изменяющие своему месту, нарушающие порядок» (с. 14). Таковы герой пьесы «Иванов», а также Шарлотта, Епиходов, Раневская и другие герои «Вишневого сада»; их жизнь предстает как бы после завершенного «кульбита и установления нового порядка и покоя»
1 См.: Бартвицкая Х. Слова «жить» и «жизнь» в творчестве А.П. Чехова: (Семантико-стилистический анализ): Дис. канд. филол. наук. - Л., 1978.
(с. 15). Важной составной частью концепта «жизнь» являются мысли писателя «об окончании человеческого существования... о возможности или невозможности противостоять страшному переходу от жизни к смерти» (с. 53). Н.М. Щаренская рассматривает примеры из рассказа «Гусев» и повести «Скучная история». Автор выделяет в концептосфере Чехова и особый аспект - жизнь природы; эта «таинственная, прекрасная, богатая, святая жизнь» призвана открывать духовные начала - мир чувств, переживаний, страстей, мыслей (с. 28). Примерами служат «Степь», «Верочка», «Невеста», «Не судьба!», «В родном углу», «Дуэль», «Драма на охоте», «Попрыгунья», «Ненужная победа», «Черный монах», «Цветы запоздалые», «Палата № 6» и др.
Активно объективируется в текстах писателя концепт «вера», присущий русскому сознанию и языковой системе: слово-маркер «вера» употребляется 124 раза, вербализаторы «верить» и «веровать» - 1562 и 113 раз; число текстовых фрагментов с лексемами и корнем «вер» превышает 4000 раз (с. 246), - пишет Л.Б. Савенкова, автор статьи о концепте «Вера». Сосредоточенность писателя на мыслях о вере отмечают многие исследователи. Главные аспекты, привлекавшие внимание Чехова: 1) наличие/отсутствие веры как убежденности в том, что кто-либо говорит правду; 2) убеждение в истинности того, что не доказано с несомненностью; 3) доверие; 4) уверенность в реальности факта (с. 249). Более характерным для писателя является осмысление веры как типа отношений между людьми, а не сосредоточенность сознания на религиозном аспекте. В 278 фрагментах рассказов Чехова «вера» осмысляется писателем как убежденность в том, что человек говорит правду. В этом случае концептами-спутниками являются «речь», «слушание», «правда», «ложь», «сомнение». В 162 фрагментах семантическим признаком веры является априорная убежденность без аргументации (как внутренний двигатель человеческой деятельности), при этом концептами-спутниками здесь выступают «понимание», «увлеченность» (с. 250). Эмоциональный (иррациональный) характер такого чувства нередко подчеркивается глаголом «веровать» (более высоким, торжественным, чем «верить»).
В ядро индивидуального чеховского концепта входит такой семантический признак, как «доверие» (158 текстовых фрагментов), а также «убежденность в реальности факта» (134 контекста).
Осмысляя проблему жизни в соответствии с христианским вероучением, писатель постоянно активизировал концепт «сомнение», который религиозная вера исключает, так как не предполагает анализа и колебания: ведь сомнение - плод знания - ослабляет веру. Семантические признаки «вероисповедания», «исповедания», «безусловного признания истин, открытых Богом», переплетаются и трудно отделимы друг от друга (с. 256).
Концепт-спутник «ум» (как средство познания, анализа) у верующего подменяется эмоцией. Часть героев Чехова (люди эмоциональные, живущие более чувством, чем рассудком) верят в Бога как верховного судию, другие упоминают Господа скорее машинально (об этом свидетельствуют фразеологические единицы с компонентом «Бог»). У большинства людей состояние веры вытесняется желанием знать, «будет ли человек наказан за проступок или преступление». Очевидно, что для самого автора вопрос: «Верить ли в бога?» - представляется нерешенным (с. 259), обобщает Л.Б. Савенкова.
В 1901 г. (17 декабря) Чехов писал В.С. Миролюбову: «... важны не забытые слова, не идеализм, а сознание собственной чистоты, т.е. совершенная свобода души. от всяких забытых и не забытых слов, идеализмов и проч. и проч. непонятных слов. Нужно веровать в Бога, а если веры нет, то не занимать ее места шумихой, а искать, искать, искать одиноко, один на один со своей совестью» («Записи на отдельных листах») (цит. по: с. 259). Оставляя за каждым человеком право верить или не верить, Чехов возражал против лжи и ханжества. Отношение к любому вероисповеданию представлялось ему вопросом сугубо личным: «Человек или должен быть верующим, или ищущим веры, иначе он - пустой человек» (цит. по: с. 261). Иными словами, без видения смысла существования индивид не может считаться личностью. Таким образом, речь идет не столько о религиозной идее, но скорее о мировоззрении, об увлеченности той или иной идеей (хотя страстное стремление найти достойную идею может вести к раздвоению мировосприятия, а одержимость идеей - к крайнему субъективизму в оценках, уводить от реальности, как безумного Дон Кихота, сражавшегося с мельницами) (с. 263).
Концепт «вера» (как самостоятельная сущность и как процессуальный признак в основном религиозного плана) был особенно
значим для Ф.М. Достоевского, П.И. Мельникова-Печерского, Д.Н. Мамина-Сибиряка, К.М. Станюковича, Н.С. Лескова, М.П. Арцыбашева, В. Г. Короленко. Мысль о личностной принадлежности веры была для Чехова важнее, чем для всех перечисленных писателей (с. 264); он был склонен рассматривать веру не как абстрактную сущность, но как состояние сознания, которое обусловливает поведение. Вера осмыслялась им как ценность (будь то вера в Бога, или в человека, или в истину, идею), ибо искренняя вера «делает натуру цельной, способствует эволюции личности» (с. 269). Список литературы, используемый Л.Б. Савенковаой, включает 103 названия работ русских и зарубежных авторов.
Важность общекультурного концепта «смирение» обусловлена прежде всего его «религиозной функциональной значимостью» (с. 273), отмечают в своей статье А.А. Маслаков и Е.В. Мас-лакова. В самой христианской культуре была заложена неоднозначность этого концепта при возникновении: «Смирение есть дело великое и Божественное. Самое же смирение. непо-стижимо»1, - утверждал христианский святой Авва Дорофей (ум. в 620 г.)
Размытость объема общенационального концепта определила широту его использования, вплоть до иронического и негативного значения. Концепт является одним из отправных моментов анализа русской художественной литературы с точки зрения ее христиани-зированности, но терминологически лексема с элементом «смир» используется только в богословской литературе - агиографической, апологетической и аскетической. Общепринятым является расширенный вариант (от которого чеховское значение концепта отличается по всем параметрам). Первичное значение у него не актуализируется ни разу. Чаще всего «смирение» используется в ироническом, сатирическом, отрицательном контексте (с. 275). Лексема «смирение» появляется в речи чеховских героев как предмет рефлексии и обсуждения, антоним ее - «гордость», которая также нередко имеет у Чехова ироническое значение (с. 277). Контекстуальный анализ реализации концепта «смирение» показывает,
1 Авва Дорофей. Душеполезные поучения и послания с присовокуплением вопросов его и ответов на оные Варсонофия Великого и Иоанна Пророка. - М., 2000. - С. 56.
что у Чехова он нигде не выступает сквозным мотивом, но отдельные аспекты его художественно осмысляются. Смирение как процесс - тема «Моей жизни», «Попрыгуньи», «Архиерея», «Дуэли»; при этом лексема «смирение» соотносится с лексемой «кротость». Отношение писателя к концепту приобретает устойчивый положительный характер, становясь в иерархии ценностей рядом с концептом «труд», формируя представление о смирении как значимом элементе духовной культуры.
В рассмотрении концепта «степь» Е.В. Маслакова исходит из того, что это понятие обозначает «типично русское пространство» в произведениях С.Т. Аксакова, Н.В. Гоголя, П.А. Вяземского, А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого, И.С. Тургенева, С.А. Есенина, М.А. Шолохова. У Чехова - это один из ключевых топосов (противопоставленный городу, лесу, саду); он выступает в качестве национально значимого пространства (с. 122). Степь является объектом описания или же обобщено-абстрактным топосом, в рамках которого герои, события, факты обретают особый смысл (с. 127). Художественный топос степь характеризуется амбивалентностью свойств: разнообразия / однообразия, полноты жизни / безжизненности (при доминирующей семантике масштаба: бескрайность степи). У Чехова степь сера, бесцветна, непривлекательна, а вместе с тем красочна и ярка. На лексическом уровне можно выявить мо-тивные переклички в повести «Степь», в рассказах «Барыня», «Огни», «Печенег», «Шампанское», «автор как будто принципиально не меняет пейзаж» (с. 131).
Художественный топос определяет психологическое состояние героев: из амбивалетной сущности степи вытекает неоднозначность ее влияния на психологию персонажей, их настроение. Степные картины занимают значительное место в рассказах «Счастье», «В родном углу», «Казак», «Красавицы»; чаще всего они сопровождаются образом дороги, которая становится символом движения человеческой жизни (с. 134). Образ степи возникает в процессе езды, включается в традиционный образ «путь - дорога - жизнь» (с. 135). Сказалось и увлечение Чехова идеями В.О. Ключевского,
акцентировавшего концепт «степь»1; но у Чехова значительно усилено мифологическое начало, присущее концепту.
Концепт «сад» Г.Х. Терёхина рассматривает в связи с такими культурологическими понятиями, как «рай», «утопия», «прогресс», являющимися элементами его концептосферы (с. 105). Сад в произведениях Чехова прежде всего выступает как топос - место, куда герои часто выходят, где они общаются, здесь они рассуждают о прошлом и будущем, т.е. сад «генерирует в себе временной аспект», становится хронотопом. Если провести сравнение концептов «сад» и «степь» (в рассказе «В родном углу» и повести «Степь»), то окажется, что «в отличие от сада пространство степи полностью лишено активного времени. герой не владеет временем, как это происходит с ним в пространстве сада. Другими словами, если главной "сверхтемой" сада выступает время, то таковой у степи является безвременье, вечность, которая и есть, по сути, вечное настоящее» (с. 113).
Вместе с тем сад - это барометр душевного состояния героев («Душечка», «Невеста»). Сад может быть представлен либо цветущим, уютным («Ариадна», «Архиерей», «Учитель словесности»), либо запущенным, бесполезным и ненужным («Соседи», «Моя жизнь», «В родном углу», «Случай из практики», «Скучная история»). Сад может восприниматься как символ жизни («Дуэль», «Вишневый сад»). Потеря сада в рассказе «Черный монах» ассоциируется у всех героев «с потерей своей единственно возможной и светлой жизни» (с. 108). В мировой культуре концепт «сад» трактуется как проекция человеческой жизни и жизни вообще; будучи природным явлением, он имеет свои повторяющиеся стадии развития; главное здесь - сам факт «вечного возвращения на круги своя», что может рассматриваться как «нетленность и бессмертие души, вечное возвращение ее на землю» (с. 114).
Общепризнанной характеристикой сада является и его ассоциация с небесным или земным раем, различные представления о котором связаны с описанием райского дерева (смоковница, фини-
1 См.: Бушканец Л.Е. «Степь» А.П. Чехова и размышления В.О. Ключевского о природных предпосылках русской ментальности // Таганрогский вестник: Материалы Междунар. науч.-практич. конф. «"Степь" А.П. Чехова: 120 лет». -Таганрог, 2008.
ковая пальма, яблоня и т.п.), а также с одной из разновидностей утопии. По мнению Г. Гюнтера, в основе двух типов пространственной утопии - «утопии-города» и «утопии-сада» - лежит разграничение «двух типов времени в них: деградативного и прогрессивного, когда модель "золотого века" переносится в будущее» (с. 115). Опираясь на эту концепцию1, Г.Х. Терёхина полагает, что сад у Чехова является «утопией» (с. 116), что подтверждается и высказываниями писателя: «. лет через триста вся земля обратится в цветущий сад. И жизнь тогда будет необыкновенно легка и удобна»2. Вместе с тем вишневый сад, являющийся «максимальным, сконцентрированным утопическим символом», остается только гипотетической возможностью - «этот символ максимально бинарен» (с. 116). С одной стороны, сад - это символ прекрасного будущего, «идиллическое пространство полноценного человеческого счастья», а с другой - это «метафора настоящей, скучной и пустой жизни», ненужное и опустевшее место, «на фоне которого гибнут и распадаются семьи, место, которое уже давно не возделывают» (с. 118).
Статья Н.В. Изотовой - о концепте «воля», соотносимом в русском языковом сознании с концептом «свобода», что нашло отражение в исследованиях Д.С. Лихачёва, В.Н. Топорова, А. Д. Шмелёва, Н.Д. Арутюнова, В.В. Колесова, Л.Г. Хижняка и др. Рассматриваемый концепт в идиолекте Чехова «представлен социальным, национальным и внутриличностным слоями» (с. 357). Воля, понимаемая как «переход в другое социальное положение в связи с отменой крепостного права, для некоторых персонажей является точкой отсчета новой, иной жизни» («По делам службы», «Счастье», «Свирель», «Жена», «Вишневый сад»). Национальный слой концепта: воля = свобода + простор. Воля издавна ассоциировалась с бескрайними степными просторами; в произведениях Чехова эта связь понимается по-разному: как безграничная широта и как более ограниченное пространство, в котором по сравнению с другим пространством есть возможность «разгуляться» (с. 359). Внутрилично-стный слой: воля = деятельность разума для достижения цели; во-
1 См.: Гюнтер Г. Жанровые проблемы утопии и «Чевенгур» А. Платонова //
Утопия и утопическое мышление. - М., 1991.
2
А. П. Чехов в воспоминаниях современников. - М., 2005. - С. 625.
ля = желание, власть; безволие как составляющая концепта «воля» (с. 360). В произведениях Чехова - это родительская воля, воля хозяина, воля власти одного человека над другим («Сон», «Остров Сахалин», «Бабы», «Врачебное дело в России», «Который из трех», «Чтение», «Водевиль» и др.); но это и «божественная воля», жизненные события, над которыми человек не властен («В рождественскую ночь»). Многие события и поступки в жизни персонажей происходят вопреки их желаниям, «помимо их воли» («Драма на охоте», «В усадьбе», «Соседи», «Враги», «Огни», «Верочка»). Это дало основание критикам говорить об отсутствии у чеховских персонажей целеустремленной воли («которая является принципом всякой индивидуальности»1), об их нравственной слабости; они не борются, не действуют вопреки обстоятельствам («Иванов», «Чайка», «Леший», «Палата № 6», «Бабье царство»).
Концепт «дети» - один из основополагающих в концепто-сфере русского человека, утверждает Л.В. Баскакова. У Чехова насчитывается около трех десятков рассказов о детях (с. 347). Они интонационно разнообразны (юмор, ирония, трагедия, сентиментальность, мелодраматизм) и объединены общей повествовательной позицией (внешняя точка зрения на описываемое событие), установкой на объективность2. «В детстве у меня не было детства», -эти слова Чехова применимы и к его героям Ваньке Жукову («Ванька»), Варьке («Спать хочется»), Пашке («Беглец»), Васе («Старый дом»). Драматическим событиям в жизни «благополучных» детей посвящены рассказы «Житейская мелочь», «Событие», «Дома», «О драме», «Злой мальчик», «Зиночка». Воспоминания о детстве всплывают в сознании Лаевского («Дуэль»), Топоркова («Цветы запоздалые»). Тема детства в «Острове Сахалине» связана с концептом «семья» (с. 353). Юмор и назидание присутствуют в чеховском «Сборнике для детей»3. Спутниками концепта «дети» автор статьи называет концепты «родители» и «страх» (с. 356).
1 Волынский А. Л. Антон Чехов // А.П. Чехов: Pro et contra: Антология. -СПб., 2002. - С. 366.
2
Сухих И.Н. Проблемы поэтики А.П. Чехова. - СПб., 2007. - С. 235.
з
См.: Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. - М., 19741983. - Сочинения: В 18-ти т.: Т. 2. - 1975.
В книге также опубликованы статьи о концептах «судьба» (Л.В. Табаченко), «смерть» и «чайка» (Н.В. Черных), «футляр» (Н.М. Щаренская), «пошлость» (Л.Н. Успенская), «тоска» и «скука» (А. А. Козакова), «интеллигент» (Н.А. Архипенко), «личность» (Н.В. Моисеева), «ум» (Е.Я. Кедрова), «свобода» (Г.Х. Терехова), «счастье» (К.М. Старчеус), «любовь» и «красота» (Л.В. Баскакова).
А.А. Ревякина
2010.03.024. РОДИОНОВА В.М. ПОЭТИКА А.П. ЧЕХОВА: ЖИВОПИСНОСТЬ И МУЗЫКАЛЬНОСТЬ ПРОЗЫ. - М.: МГОУ, 2009. - 96 с.
Элементы поэтики чеховской прозы рассматриваются В.М. Родионовой (профессор МПГУ) в их смысловой функции: изобразительные средства - «световые», «цветовые», «музыкальные» и др. - способствуют созданию атмосферы событий и ситуаций, раскрытию психологического состояния персонажей, их внутренней эволюции и т.п. Анализ произведений ведется в соответствии с этапами творчества писателя.
Исследование начинается с обзора работ о поэтике Чехова1. В концептуальном плане для автора монографии особенно важны тезисы А. Н. Веселовского, обозначившие перспективу изучения поэтики. По убеждению ученого, «выбор того или иного стиля органически обусловлен содержанием»2. В Приложении к своему основному труду, в разделе «Задачи исторической поэтики», он пояснял: «В эстетическом акте мы отвлекаем из мира впечатлений звука и света внутренние образы предметов, их формы, цвета, типы, звуки как раздельные от нас, отображающие предметный мир. Они отображают все это условно: предметы схватываются интенсивно со стороны, которая представляется нам типической; эта типическая черта дает ему известную цельность, как бы личность;
1 См.: Чудаков А.П. Поэтика Чехова. - М., 1971; Кройчик Л.Е. Поэтика комического в произведениях Чехова. - Воронеж, 1986; Тамарли Г.И. Поэтика драматургии А.П. Чехова. - Ростов н/Д, 1993; Сухих И.Н. Проблемы поэтики А.П. Чехова. - 2-е изд. - СПб., 2007; Полоцкая Э.А. О поэтике Чехова. - М., 2000, 2001.
См.: Веселовский А.Н. Историческая поэтика. - М., 1989. - С. 270.
