CC BY
21
2009.04.034. РУССКО-ФРАНЦУЗСКИЙ ДИАЛОГ В КУЛЬТУРЕ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ // Россия - Франция: Проблемы культурных диффузий / Отв. ред. Липская Л.И. - Тюмень; Страсбург: ТюмГУ, 2008. - С. 155-239.
В статье «Образ Франции и французов в книге Н.А. Бердяева "Самопознание"» доктор филологических наук Н.Ф. Швейбельман (ТюмГУ) отмечает, что философ строит книгу на антитезе «западного» и «русского» начал, основываясь прежде всего на собственном опыте (его бабушка по материнской линии - француженка), противопоставляет Запад и Россию, западный и русский типы мышления и характера. Впечатления Бердяева о жизни во Франции это впечатления интеллектуала. Он пишет об общественном деятеле П. Дежардене, более 25 лет устраивавшем в своем имении Пон-тиньи знаменитые декады; о философах Ж. Маритене и Г. Марселе, писателях Ш. дю Босе и А. Жиде; швейцарском теологе Либе. В «Самосознании» нет целостного портрета Франции, Бердяева интересовала философская, религиозная, общественная жизнь и люди, близкие ему по «интеллектуальному беспокойству», «взволнованности души», «люди профетического склада» (с. 163).
Проблема единства европейской культурной традиции, находившаяся в центре социокультурных дискуссий на протяжении нескольких десятилетий первой половины XX в., рассмотрена доктором филологических наук О.М. Ушаковой (ТюмГУ) на материале книг В. Вейдле «Вчерашний день. Отклики и очерки на западные темы» (1952), «Задача России» (1956), «Безымянная страна» (1968) (статья «Концепция европейской культуры в работах В.В. Вейдле»).
Большое влияние на Вейдле оказал Т.С. Элиот, который в эссе «Традиция и индивидуальный талант» (1919) впервые ввел понятие «европейское сознание» («the mind of Europe»), ставшее одним из ключевых в его работах о культурной традиции. Вейдле не раз пишет в своих работах о феномене «европейского сознания». Революция в России, две мировые войны, обострили внимание художников к проблемам европейской культурной идентичности. Европа для Вейдле, как и для Элиота, - понятие не географическое, а метафизическое. В XX в. глобальные катаклизмы внутрицивилиза-ционного характера поставили под вопрос существование общности, целостности и прочности европейской культуры. В книге «Умирание искусства» (1937) Вейдле констатирует совпадение ис-
торической катастрофы с катастрофой самого искусства, распадом культуры и призывает к возрождению веры во всеединство. Культурный изоляционизм, характерный для тоталитарных режимов, обострял сознание необходимости в полноценном культурном диалоге. В концепции европейской культуры Вейдле центральной была «тема России как неотъемлемой части Европы. Эту тему он рассматривает с разных точек зрения: единства духовных и культурных корней (античность и христианство), культурной преемственности, истории взаимоотношений России и Запада, европейского призвания России, "европейства" русских писателей и т.п.» (с. 168). Россия, по мнению Вейдле, должна вернуться в Европу, в которой общее складывается из неповторимого и частного.
В статье «"Русско-монпарнасский" поэт Борис Поплавский» кандидат филологических наук Ю.В. Матвеева (Урал. ГУ), отметив влияние А. Рембо, Ш. Бодлера, французских сюрреалистов на творчество Поплавского, замечает, что у него почти нет обязательных в эмиграции «русских» тем: Россия прошлого, русская история и политика, гражданская война, но приметы русской поэтической реальности разбросаны повсюду. Нет у Поплавского и однозначно «французских» тем, хотя исторических, топонимических и бытовых реалий, связанных с Францией, много. Иногда русское и французское у него переплетено и образует единую реальность (стихотворный триптих «Во мгле лежит печаль полей...» - «Тихо светится солнце в тумане...» - «На холодном желтеющем небе...»), где образ предрассветного храма, иллюзорного прибежища лирического героя, попеременно наполняется православной и католической семантикой.
Экзистенциальная ничейность, интернациональная богем-ность - особенность героев прозы Поплавского. Однако при всем видимом эклектизме повествовательная его структура имеет русский стержень - это не только язык, но и стилевая стратегия. Заимствования у него «чаще всего проявляются на уровне образной системы, т.е. в сфере концептуальной, если же говорить непосредственно о языке Поплавского, то он вовсе не является калькой чьей бы то ни было стилевой манеры (как, например, проза Фельзена по отношению к Прусту), зато в нем отчетливо слышатся, повторяются и варьируются нотки розановских признаний, исповеди "подпольного человека", лирических отступлений гоголевской поэмы» (с. 183).
Розанов, Достоевский, Гоголь - это «магический треугольник», оказавший воздействие не столько на мировоззрение Поплавско-го, сколько на общую интонацию его прозы, ту «самую непередаваемую субстанцию, которую так ценили русско-парижские молодые поэты и о главенстве которой любил повторять Г. Адамович» (там же).
«Рембо, Пруст, Селин как знаки духовной самоидентификации в "Дневниках" Б. Поплавского» - тема статьи кандидата филологических наук Н.Б. Лапаевой (Новосиб. гос. пед. ун-т). В «Дневниках» отчетливо проявились «антропологические» взгляды автора, «обозначились его мысли о человеческой экзистенции, зафиксировался процесс поиска духовных опор, а также наметились попытки определить свои художественные принципы и ориентиры, найти стиль, предельно и максимально выражающий сверхповышенную субъективность авторского "я"» (с. 186). В них Поплав-ский нередко апеллирует к творчеству французских писателей -Рембо, Бодлера, Лотреамона, Малларме. Пруста, Селина: он комментирует их биографию, подвергает интерпретации их произведения, рассуждает об их философских воззрениях, соотносит их с другими представителями литературы, как русской (Лермонтов, Достоевский), так и западной (Шекспир, Гёте, Джойс). Упоминаемые в «Дневниках» французские поэты и писатели важны для мировоззренческого, духовного, эстетического самоопределения Поплавского.
«Французские мотивы в творчестве В. Набокова (на материале произведений М. Пруста "По направлению к Свану"» и В. Набокова «Другие берега») рассматривает Е.А. Рощенко (Гор-ловский гос. ин-т ин. яз., Украина). Один из лейтмотивов романа Пруста - абсурдность жизни и вечное одиночество человека. У Набокова этот мотив переплетается с мотивом поиска смысла жизни, связанным с мотивами любви, смерти. Один из наиболее ярко выраженных мотивов в произведениях Пруста и Набокова - мотив социальных различий. Импрессионизм в творчестве французского писателя находит отклик в манере письма у Набокова в «Других берегах». При этом Набоков «создавал свой стиль, принципиально отличающийся от художественного идиостиля Пруста, в котором мотивная структура наполнена философским смыслом, а ее эле-
менты, порой, становятся амбивалентными (мотив одиночества)» (с. 195).
В статье «Роман Ж. Шессе "Желтые глаза"» в контексте традиции В. Набокова» кандидат филологических наук И.В. Суслова (Пермск. ГУ) приходит к выводу, что Жак Шессе, ориентированный на традицию имморализма, не принимает выраженной в романе В. Набокова «Лолита» идеи о возможности обретения бессмертия в искусстве. В трактовке его героя-писателя Демюра творчество - это грех, грязь и плен, а восхождение к вершине возможно лишь через падение. Демюр, искушаемый ребенком, борется с соблазном и ощущает, что сам постепенно становится персонажем своего романа, жертвой желания, маньяком. Природа творчества начинает осмысливаться им как греховная. Предлагаемая исповедь обращена и к Богу, и к «Господину бездны». «Демюр -писатель, бунтующий против романа, его самоубийство это отказ и от греха, и от писательства». В целом у Жака Шессе реализуется идея «разоблачения творчества», а аллюзия на Набокова подчеркивает и выявляет ее жестокость и крайний пессимизм (с. 208).
Творчество В. Набокова рассматривается также в статьях: «Книга как утешение и надежда? (Сопоставительный анализ романов В.В. Набокова, М. Бютора и Й. Макьюэна)» (Е.Л. Клименко), «"В Париж, в Париж!.." в эмигрантской прозе В.В. Набокова» (А.Н. Аскарина).
Одной из первых работ об участии русских людей в Сопротивлении стало докуметальное произведение Г. Газданова «На французской земле»1. В книге, где, по его словам, «нет ничего вымышленного», повествуется о событиях, участником которых стал Газданов. Это произведение, констатирует И.М. Манафова (Южный федерал. ун-т, Ростов-на-Дону) (статья «Русские участники Сопротивления в документальном произведении Газданова "На французской земле"») - документальное свидетельство событий Второй мировой войны и произведение публицистики. «Исследование природы героизма тех, кто встал в ряды Сопротивления, и природы подвига - индивидуального и массового, написание "кни-
1 На рус. яз. рукопись была закончена Г. Газдановым 19 мая 1945. Опубликована на франц. яз. в 1946 г. под названием «Je m'engage a defendre» («Я вступаю в Сопротивление»).
ги-мемориала" участникам Сопротивления было целью работы Газданова» (с. 211). Проанализировав русский и западный (французский) менталитеты, писатель приходит к выводу, что столь разные люди, говорившие на разных языках (национальных и политических), действовали в условиях войны совершенно одинаково, «как одно целое». Разное понимание свободы (политической и экономической), споры в партизанских отрядах не мешали им находить общий язык и действовать как единый организм в борьбе с фашизмом. Ощущение общей цели помогало им понимать друг друга.
В статье «Парижская книга снов А.М. Ремизова: Мотивы и мистификации» доктор филологических наук Н.А. Нагорная (Белгород. ГУ) замечает, что под пером писателя сны превращались в «фейерверк» литературных жанров, сочетание сказки и притчи, пророчества и фантастики, рождественских историй и элементов житийной литературы. Книга «Мартын Задека. Сонник» (1954) -феномен игровой прозы, в которой реалистические бытовые элементы преображаются до неузнаваемости, достигая абсурда. Модернистская поэтика словесной игры, орнаментальная композиция, по-своему симметричная, организующая сто снов в семь разделов (вступление, заключение, пять разделов по 20 снов каждый с девятью эпиграфами перед ними), интертекстуальные переклички с классической русской и зарубежной литературой - все это приметы «Сонника».
В сновидческой прозе Ремизова отразилась экзистенциаль-ность его мировидения, проблематика одиночества, хаотичности, катастрофичности бытия. Отсюда ситуация испытания, типичная для ремизовского сновидца, путешествующего или блуждающего по лабиринту сновидческих пространств. Ключевые константы этих снов: дом, город, лабиринт, сад, лестница, зеркало, огонь, вода, проводник. Устройство мистериального театра сновидений Ремизова сложно, оно создается писателем в соответствии с моделью лабиринта, внутри которого проходит путь героя-сновидца. Встречаясь со сновидческими существами, пребывая в различных стихиях сна, он постигает всеобщую взаимосвязь явлений, соединение противоположностей, слышит голос судьбы, «голос сновидения», собственный внутренний голос. «Так в театре сновидения, где сновидец выступает одновременно в роли автора, актера, свидетеля совер-
шающегося, рождается воссоединение целостности мира, который сам есть сон, как литература - греза автора. Сновидения становятся не только игровой реальностью Ремизова, в которую он вовлекает своих друзей, знакомых писателей, но и реальностью сознания», где автор - сновидец, а сновидец - автор снов (с. 228-229).
В разделе также опубликованы статьи: «Франция в творческой судьбе Г.Д. Гребенщикова» (кандидат филологических наук Т.А. Полякова, Елецк. ГУ), «Франция в жизни и творчестве Д.С. Мережковского» (кандидат филол. наук Н.А. Никулина, ТГПИ им. Д.И. Менделеева) и «Русская вера в парижской прозе Б.К. Зайцева» (кандидат филологических наук С.Н. Бурова, Тюм. ГУ).
Т.Г. Петрова
2009.04.035. «ЕСЛИ ЧУДО ВООБЩЕ ВОЗМОЖНО ЗА ГРАНИЦЕЙ.»: Эпоха 1950-х годов в переписке русских литераторов-эмигрантов / Сост., предисл. и примеч. Коростелёва О.А. - М.: Б-ка-фонд «Русское Зарубежье»: Русский путь, 2008. - 816 с.
В книгу вошли публикации писем Г. В. Адамовича, Г.А. Иванова, И.В. Одоевцевой, Ю.К. Терапиано, М.В. Вишняка, И.В. Чиннова, Д.И. Кленовского, В.Ф. Маркова, Р.Н. Гринберга, Э.М. Райса из отечественных и зарубежных хранилищ, а также частных собраний.
«Письма литераторов этого времени нередко представляли собой, помимо всего прочего, наиболее непредвзятую литературную критику и эссеистику, включая кроме деталей быта также оценки вновь появляющихся произведений и изданий, литературных событий, осмысление прошедшего периода», - пишет О.А. Коростелёв в предисловии «Послевоенная переписка эмигрантских писателей: подведение итогов» (с. 5). В середине десятилетия появились итоговые книги Г. В. Адамовича, Г. П. Струве, В.С. Варшавского, нашедшие заинтересованный отклик и в печати, и в частной переписке. Часть материалов книги публикуется впервые (письма Э.М. Райса В.Ф. Маркову), остальные на протяжении последнего десятилетия уже печатались. Объединенные в одном издании, письма эмигрантских литераторов «дают объемную картину литературной эпохи в самых мелких деталях» (с. 8). Подготовка четырех корпусов писем (Д.И. Кленовского В.Ф. Маркову; Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову; И. Одоевцевой В. Маркову; пере-
