CC BY
12
Итак, по логике автора монографии, «мир эпического произведения» представляет собой метасловесную сферу произведения как некое единство, в котором действуют свои социальные, психологические, но главное, свои художественные законы, особые причинно-следственные связи. Таким образом, и предметный аспект мира произведения включает в себя изображение не только «материальных явлений», но также и всех особенностей сознания, психики, эмоциональности человека.
А.А. Ревякина
2009.04.002. ДЮРАО Ф.А. РАЗМЫШЛЯТЬ НАД ПРОБЛЕМОЙ ТЕОРИИ.
Durao F.A. Penser la question de la Theory // Loxias. - Nice: Univ. de Nice, 2009. - N 24. - Mode of access: http://revel.unice.fr/loxias/ document.html?id=2711
Автор статьи, бразильский исследователь методологии литературоведения Фабио Дюрао, отмечает интерес современной литературной науки к маргинальным, второстепенным литературным феноменам и тем самым - расширение ценностного горизонта в области словесности. Этот процесс может быть понят в контексте анализа той области науки, которая возникла в конце ХХ в. и получила название «Theory» (Теория). К кругу ученых, которые работают в области Theory, Ф.А. Дюрао относит Г. Спивак, Х. Бхабха, Ю. Батлер, Е. Кософски и Э. Саида. Критик ставит задачу осмыслить отношения между теоретической практикой и некоторыми специфическими институциональными ситуациями в США, Бразилии и Франции, а также соотнести Теорию с традиционной теорией литературы, показать область ее применения.
Во Франции проблема Theory исследовалась в недавней работе Ф. Кюссе1, где утверждалась фундаментальная роль французских теоретиков для формирования этой специфической области науки. Ф.А. Дюрао согласен с Ф. Кюссе, что в основе Theory лежит своего рода «разбухание» (gonflement) метадискурсов литературной теории, и обращается к анализу этого процесса.
1 Cusset F. French Theory. - P.: La Découverte, 2005.
Ф. Джеймисон, американский теоретик-марксист, видел в Theory источник происшедших в 1960-е годы социокультурных изменений. Противоречивая динамика истории привела к новой форме знания, характеризующейся централизацией языка и его методологического коррелята - системы. Традиционная философская проблематика заслоняется изучением отношений в паре «Я - Другой», переходя от формы «хозяин-раб» к форме «колонизатор-колонизуемый». Отказываясь от проблем сознания, Теория создает новое пространство высказывания, полностью принадлежащее междисциплинарной, а не чисто философской практике. Однако через десять лет после этих высказываний, сделанных в 1984 г. Ф. Джеймисоном, стало ясно, что речь шла не об универсальном движении мысли к свободе и демократизации, а о возрастании американской гегемонии в области знания. Типичными чертами воздействия философии США Ф.А. Дюрао считает деполитизацию ее проблематики и сциентистские претензии. Но когда философия отказывается от решения важных проблем смерти, существования или скорби, то она перестает интересовать молодых. Отсюда - энтузиазм американцев по отношению к французскому постструктурализму, который поднимает темы власти, желания, бессознательного или невозможного. Отсюда и проникновение в американские университетские круги левых мыслителей вроде Т. Адорно или М. Блока, которые отказались провозгласить разрыв с прошлым. В Бразилии, замечает автор статьи, труднее провести границу между университетской теорией и Theory, чем в англоязычных странах: для бразильцев проблема конца философии расценивается как проблема самой философии, тогда как для англофонных ученых это вопрос, решающийся за рамками прежнего философского дискурса.
Еще одним фактором, способствующим своеобразной американской гегемонии, Ф.А. Дюрао считает полную исчерпанность «новой критики». Это движение, выросшее из викторианских трудов М. Арнольда, провозгласило, что в Англии, ставшей светской страной, литература заняла место религии. В североамериканском модернизме на основе этого возникла концепция литературы как высшей формы вымысла, способной создать новую мифологию, освобожденную от идеи Бога. Но если моралистический характер «новой критики» произвел отталкивающий эффект, то его стратегии чтения, знаменитое «close reading» (пристальное чтение) стало
широко применяемым методом интерпретации в новейших литературоведческих методологиях. Более того, «пристальное чтение» стало использоваться и в культурных исследованиях (cultural studies), применяться к экстралитературным объектам.
Развитые университетские институции, богатые возможности публикации научных идей обеспечили свободное распространение в той или иной национальной науке иностранных теорий (например, деполитизированного французского постструктурализма в США), а в той или иной национальной культуре - иностранной продукции (например, американских фильмов или книг в Европе, в том числе - и во Франции).
Современная Теория, полагает Ф.А. Дюрао, обладает своим методом, объектом, предметом и областью высказывания. Теория отказывается от традиционного научного деления на отдельные дисциплины, принципом ее функционирования стала междисцип-линарность. При этом Теория находится в состоянии конфронтации со своей ближайшей родственницей - теорией литературы. В знаменитом «бестселлере» «Введение в теорию литературы» (1983) описывая дискуссию об основах литературоведческой теории, Терри Иглтон упоминал русских формалистов, «новую критику», феноменологию и герменевтику, структурализм и семиотику, психоанализ, постструктурализм и марксизм. В те годы список был полон, но со временем появились феминизм и «новый историзм». В круг Теории равноправно входят культурные, постколониальные и постимпериалистические исследования, гендерные исследования, исследования инвалидности, афроамериканские, латиноамериканские и еврейские исследования, а также исследования кино и медиа. Сюда же примыкают те области знания, которые до последнего времени были автономны: право, медицина, естественные науки тоже могут быть проанализированы как знаковые практики.
Подобное положение вещей ставит под вопрос литературоведческую теорию в традиционном понимании (пусть даже традиция насчитывает всего несколько десятилетий). Впрочем, некоторые ученые пытаются редуцировать Теорию до теории литературы, однако это плохо удается, считает Ф.А. Дюрао. Theory не может отказаться от свободы и широты исследовательского поля.
Теория отменяет различие между методом и объектом. Например, феминизм может сосредоточиться на исследовании ре-
прессивных патриархальных дискурсов в телепередачах, а может анализировать возрастающую роль в обществе женского электората: в первом случае феминизм - интерпретативный метод, во втором - инструмент защиты интересов женщин. Утрата дистанции между способом и объектом изучения отличает Теорию от традиционной философии, от созерцательной аристотелевской theoria. Кроме того, Теория демонстрирует смешение подходов и интерес к гибридным структурам, обращаясь, например, к вопросам сексуальности в формах этнической репрезентации и лингвистического доминирования.
Как следствие, и методы, и объекты изучения приобретают в Теории текучесть, подвижность. Нет ни малейших ограничений в том, что интерпретировать: животные, дорожные знаки, ток-шоу, видеоигры и т.п. равно являются текстами, которые можно прочитать и истолковать произведенный ими смысл. А само деление предметов на какие-либо классы является продуктом чистой теории. Пространство высказывания требует отныне не топографической, а астрологической метафоры. Theory - даже не «поле» или «область» исследования, а «туманность», поскольку предполагает полную свободу комбинаций и подходов; профессионал, занимающийся Теорией, - уже не литературовед, а теоретик. Ярким примером может служить, по мнению Ф.А. Дюрао, Ф. Джеймисон: сначала ученый защитил диссертацию о Сартре, обратился к литературоведению, но в 1980-е годы стал заниматься кинематографом, лингвистикой, архитектурой, экономикой, психоанализом, видео, философией - т.е. Теорией.
Как структуралистский проект Теория в конце концов превращается в машину по созданию экстериториальных высказываний, в чистую технологию производства нарраций. Литературная критика и литературоведение изучают предметы потребления, а Теория создает интерпретативные механизмы этих предметов. Theory - это стремление создать утопию знания, форма беспрепятственной продуктивности, свободного высказывания желания без малейшей попытки его обосновать, поскольку Теория освобождена от того идеала научности, который способен обуздать воображение.
Но есть и другая сторона медали, указывает автор статьи. Междисциплинарность легко провозгласить, но нелегко осуществить. Когда сочетаются различные научные отрасли, они обяза-
тельно приводят к тому, что какой-то подход оказывается возобладавшим над другим: например, в комбинации гендерного и этнического методов исследователь ударится либо в феминизм, либо в мультикультурализм. Солидный аппарат интерпретации (например, теория М. Фуко) часто применяется к предметам, мало интересным (например, к «прочтению» супермаркета как текста), что влечет за собой банальность выводов. На выбор предметов анализа в Теории влияет мода, поэтому закономерно, что теоретики предпочитают изучать продукты массовой культуры и сферы потребления. При этом Теория порой изучает предметы изолированно, посвящая отдельные конгрессы Диснейленду, Барби или Мадонне. Быстрые изменения, происходящие в современном мире, требуют от приверженцев Теории время от времени противоречить самим себе, отказываться от тех положений, которые они высказывали раньше. Расхождение между тем, что провозглашается, и тем, что осуществляется, порой доходит до абсурда: например, огромное количество теоретиков рассуждают о бесконечности тела.
Свобода Теории вполне уживается со своей противоположностью: современная свобода теоретиков осуществляется в США в условиях четкой и жесткой институциональности, поскольку все публикации, организация конференций, обмен учеными возможны только между университетами.
Все указанные противоречия показывают существование двух противоположных позиций: можно либо защищать Теорию несмотря ни на что, либо вернуться к доброму старому литературоведению. Последнее на самом деле неосуществимо, поскольку всякая интерпретация предполагает ту или иную теорию. К тому же постулирование возврата к анализу «великих произведений» питает иллюзии об отсутствии кризиса в современной литературе, существующей в условиях технологической революции, развития видео, Интернета и т.п. Theory, с одной стороны, релятивизирует важность словесности, которая сегодня соперничает с мультипликацией или видеороликами в Интернете, а с другой - вдувает новую жизнь в тексты, интерес к которым иначе бы угас.
В заключение Ф. Дюрао комментирует эссе Марка Бауэрлей-на «Социальный конструкционизм: философия для университет-
ских кругов»1. М. Бауэрлейн подчеркивает веру современной Теории в то, что всякое знание - это конструкция, что разные отрасли знания имеют одинаковую степень относительности и невозможно привести их к какой-либо объективности. Выбор между той или иной конструкцией - этический, а истина определяется тактикой. Эту концепцию М. Бауэрлейн связывает с деятельностью современных североамериканских научных кругов, указывая «простую и банальную причину» популярности Теории: «Истина, факты, объективность - все это требует слишком много читать, многократно посещать библиотеки, изучать микрофильмы, проверять источники, отстраняться от проходящей университетской моды. Философия, которая дискредитирует фундаментальность таких занимающих долгое время исследований, получает благословение в профессиональной среде. Это система веры ученых, ищущих оправдание для того, чтобы не читать те или иные книги, не работать в архивах, не прислушиваться к другой точке зрения... Это эпистемология торопливых изысканий профессоров, жаждущих под дулом пистолета успеть за модой»2. Спешкой как способом удержаться в профессии объясняется гиперпродуктивность современного университета, обилие междисциплинарности, мультикультурализма и т.п. феноменов Теории.
О перепроизводстве текстов в университетах США писал и Л. Уотерс: в 2000 г. было опубликовано 31 млн. книг, при том что число продаж существенно снизилось по сравнению с предшествующим десятилетием3. Такое перепроизводство связано с современным требованием к профессорам публиковать хотя бы одну монографию в семь лет, независимо от ее содержания. Академическая машина оказалась переполнена, причем Теория порой зиждется на том, чтобы перетолковывать то, что уже изучено, часто не зная, что было у предшественников. Например, Шекспира перечитывают в свете феминистических исследований, гендерной крити-
1 Bauerlein M. Social constructionisme: Philosophy for the academic workplace // Patai D., Corral W.H. Theory's empire: An anthology of dissent. - N.Y., 2005. -P. 341-353.
2 Ibid. - P. 353.
3 Waters L. Enemies of promise: Publishing, perishing and the eclipse of scholarship. - Chicago, 2004. - P. 7, 36.
ки, постколониальных штудий, «нового историзма», прагматики, исследований медиа и т.п. В конце концов Л. Уотерс утверждает, что современная Теория по существу антитеоретична и нормативна.
По убеждению Ф.А. Дюрао, знание конкретных условий, в которых создается интеллектуальная продукция, может помочь избежать бесплодности споров о Теории и приведет к осознанию необходимости изменить эти условия, чтобы занять новую теоретическую позицию.
Н.Т. Пахсарьян
2009.04.003. РИЧАРДСОН Б. ОДИН ТЕКСТ, МНОЖЕСТВО ИМПЛИЦИТНЫХ ЧИТАТЕЛЕЙ.
RICHARDSON B. Singular text, multiple implied readers // Style. -Dekalb, 2007. - Vol. 41, N 3. - P. 259-274.
«В литературоведении и теории нарратива считается общепринятым, что любой из текстов имеет единственного имплицитного автора и единственного имплицитного читателя1. В большинстве случаев это, несомненно, верно, однако можно привести некоторое количество интересных примеров, не вписывающихся в эту схему», - утверждает американский нарратолог Брайан Ричардсон (ун-т Мериленда). В своей последней книге «Неестественные лица: Экстремальная наррация в современной художественной ли-тературе»2 он продемонстрировал возможность присутствия нескольких имплицитных авторов в одном произведении, а в реферируемой статье рассматривает противоположную возможность -множественность имплицитных читателей. Поскольку имплицитный читатель (далее ИЧ) - это текстуальная конструкция, а не проекция реальной аудитории, анализируемая в статье ситуация связана в первую очередь с возможностью нескольких мало совместимых, но относительно равноправных вариантов истолкования, входящей в замысел самого автора произведения, а не суще-
1 Имплицитный читатель (абстрактная аудитория, идеальный читатель) -термин, введенный в научную практику немецким литературоведом В. Изером, означающий нарративную инстанцию, ответственную за реализацию интерпрета-тивной схемы, наиболее полно соответствующей авторскому замыслу.
2 Richardson B. Unnatural voices: Extreme narration in modern and contemporary fiction. - Columbus, 2006. - 166 p.
