CC BY
71
2009.03.035. ГАЙТО ГАЗДАНОВ В КОНТЕКСТЕ РУССКОЙ И ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКИХ ЛИТЕРАТУР / Отв. ред. Ушаков А.М. -М.: ИМЛИ РАН, 2008. - 304 с.
В сборнике опубликованы материалы международной научной конференции, приуроченной к 100-летию со дня рождения писателя (ИМЛИ, декабрь 2003 г.). Авторы коллективного труда рассматривают художественный опыт Газданова как своеобразный сплав разных традиций - русской и западноевропейской классики, в том числе и модернистских течений.
Открывает книгу статья А.И. Чагина «Гайто Газданов - на перекрестке традиций». В размышлениях о генеалогии газдановской прозы традиционно возникают имена М. Пруста, А. Чехова, И. Бунина. Первое было названо сразу после появления романа «Вечер у Клэр», построенного на основе приема «поток сознания». Однако эта новая черта литературы утверждалась на том художественном пространстве, которое открыл Л. Толстой - с его обостренным вниманием к психологии человека. Отсюда, от уроков русской классики -психологизм портретных характеристик и пейзажа у Газданова. Подробности созданного писателем «разлетающегося в клочья воспоминаний, разорванного, калейдоскопического мира» связаны воедино «теплым лирическим чувством, часто сопряженным с иронической интонацией» (с. 12). В этой особенности творческой манеры Газдано-ва оживает опыт чеховской прозы, где лирическое начало заменяет почти исчезающую фабулу, а художественное слово обладает способностью «сберечь образы, голоса и звуки навсегда ушедшей жизни и воспеть ее, и простить, и оплакать» (там же). Здесь очевидны открытия Серебряного века (символистские мотивы двойничества и двое-мирия в романе «Призрак Александра Вольфа»; первостепенная роль музыкального начала в художественном строе произведения), а также опыт русских и европейских школ живописи первой трети ХХ в.
«Русская литература XIX в. в творчестве Гайто Газданова» -тема статьи С.Р. Федякина. Если в XIX в. «гоголевский период» русской литературы (так его назвал Н.Г. Чернышевский) ознаменован становлением реализма, то «"гоголевское" начало в 1920-1930-е годы в прозе Газданова, как и в прозе В. Сирина, это утверждение фантастического и даже фантасмагорического в жизни и творчестве» (с. 17). В прозе Газданова 30-х годов наиболее полно присутствуют Гоголь и
Чехов, тогда как в его поздних произведениях отчетливее сказывается усиливающееся толстовское начало, стремление к «последней правде» о человеке, а тон повествования становится все более строгим, аскетичным.
«Актуальность творчества Газданова» раскрывается в статье Ю.Д. Нечипоренко. Литературная традиция, к которой принадлежит творчество писателя, может быть названа «литературой свидетельства», и она имеет в своей основе «мифо-ритуальную процедуру выяснения истины, восходящую к глубокой архаике. Секулярной проекцией этой процедуры является нынешняя схема судебного процесса» (с. 28), - считает С.Р. Федякина. Представление о «литературе свидетельства» подразумевает, что современный человек живет в мире «после падения», после катастрофы - и повсюду встречает ее следы. Продолжающийся Высший суд «требует от человека всей силы духа: чести, мужества и выдержки, чтобы нести свой крест» (там же). Сохраняя тонкий психологизм русской литературной традиции, ее нравственные доминанты, Газданов «актуален в России потому, что он был одним из первых, кто смог реализовать себя в условиях западной цивилизации, не отказавшись от ценностного ядра русской культуры» (с. 30), - обобщает автор.
В статье «Гайто Газданов и постмодернизм (аспекты взаимодействия)» Н.Г. Полтавцева рассматривает писателя как «культурного героя» постмодерна, преодолевающего ситуацию неопределенности, в которой он оказался как сын своего времени, как культурный маргинал - осетин в русской культуре, эмигрант-русский во французской культуре, как писатель - по роду деятельности. В романе «Возвращение Будды» (1949), считает исследовательница, Газданов смог претворить свой уникальный опыт в символическом Пространстве Текста. «Свое маргинальное положение он использовал как уникальный опыт жизни и в культурном пограничье, в динамическом многообразии, преобразовав даже метафору "смерти" в "метаморфозу", "неожиданность", в новую и достойную творческую возможность» (с. 43).
Вехи становления литературы младшего поколения первой волны эмиграции прослеживает О.М. Орлова в статье «Гайто Газданов и феномен монпарнасской прозы». Истоки первых произведений большинства молодых прозаиков - в исторической и литературной России революционной эпохи. К началу 30-х появляются произведения, написанные на парижском материале, более отчетливо выявив-
шие противостояние «старших» и «младших» писателей. Оно стало особенно заметным после выхода журнала «Числа», сформированного духом и традициями русского Монпарнаса: «.. .ощущение раздробленности, отсутствие религиозных, этических, политических, национальных ориентиров, обращенность к интересам. личности в отрыве от социума» (с. 47). Все это формировало отличительные черты молодой эмигрантской прозы, которые принципиально отстаивала редакция «Чисел» - деполитизацию, деидеологизацию, деэстетизацию и денационализацию литературы. Если первые два свойства присущи всем молодым прозаикам, то последние два, на взгляд О.М. Орловой, выражены у Газданова ярче, чем у остальных. На уровне стилистических, композиционных традиций ощущалось безусловное приятие и освоение западной литературы. Следствием раздробленности мироощущения младоэмигрантов стало выявление «одной опорной точки» - собственного эмоционального мира; отсюда возникала ориентация на автобиографичность и литературные формы, наиболее бережно ее сохраняющие, - на дневник, письма, исповедь. «Русский Монпарнас» как явление культуры прекратил свое существование в 1939 г., но как литературное течение «монпарнасская проза» продолжила свое существование и в послевоенные годы.
В статье «Заметки о Газданове» Ю.Б. Борев определяет отношение писателя к эмигрантской жизни формулой Б. Поплавского: «Надо жить безысходно. Надо обжить безысходность» (с. 64). По мнению автора статьи, творчество писателя «развилось на перекрестке "классики" и "модерна", на перекрестке трех культур: русской, осетинской, французской, на стыке трех культурных эпох: золотого века (с его традициями русской классической литературы XIX в.), Серебряного века (русской культуры начала XX в.) и железного века (отечественной и зарубежной культуры периода Гражданской и двух мировых войн, а также послевоенного развития)» (с. 65).
Для выявления философско-литературных основ экзистенциального сознания у раннего Газданова («Превращение» - 1928, «Черные лебеди» - 1930) важны русские истоки. Особое место здесь принадлежит книге Л. Шестова «На весах Иова», утверждает С.А. Кибальник (С.-Петербург) в статье «Газданов и Шестов». Эта книга не только «инициировала появление экзистенциальных мотивов» в произведениях писателя, но и «стала одним из основных, до
сих пор еще недооцененных источников экзистенциального сознания в литературе русского зарубежья» (с. 75).
О.А. Третьякова (Великий Устюг) в статье «Экзистенциальное "путешествие на край ночи" в романах Г. Газданова и Л.-Ф. Селина» выявляет объединяющий писателей творческий импульс - раскрыть стремление человека к осознанию своей смертности и преодолению ужаса небытия. Роман Селина «Путешествие на край ночи» (1932) написан почти одновременно с «Историей одного путешествия» (1934) Г. Газданова. Как и Газданов, Селин (1894-1961) автобиографичен, он создает восемь романов, образующих «единое целое». Существенны текстуальные переклички между романами писателей - в описании хаоса войны (у Газданова - Гражданской в «Вечере у Клэр», у Селина - Первой мировой), в изображении жизни социальных низов Франции без традиционного сочувствия, вызываемого их бедностью, и с «возмущением многовековой покорностью и неразвитостью обитателей рабочих кварталов Парижа» (с. 89). Мотив путешествия, чрезвычайно значимый и в поэтике Газданова, играет ведущую роль в романе Селина. Герои того и другого писателя - «путешественники» и, как правило, имеют двойников: так, у Бардамю в «Путешествии на край ночи» - это Робинзон, у Александра Александровича в «Истории одного путешествия» - это Володя Рогачев. При этом герою-двойнику всегда уготована гибель. О.А. Третьякова выявляет не только сходство писателей, но и различия: герой Селина обречен, он не находит идеи, которая была бы «сильнее Смерти»; герой Газданова преодолевает страх небытия и способен к обновлению.
В статье «Ремизов и Газданов: Мифологическое сознание» И.А. Попова пишет, что оба писателя «тяготели к свободному, бессюжетному, ассоциативному повествованию, основа которого - не фабула, не внешнее действие, а внутренняя, духовная жизнь персонажа» (с. 96). Стиль романа «Вечер у Клэр» автор статьи определяет как «ремизовский»: писатель создает художественное полотно - миф, легенду - из собственной биографии, на основе воспоминаний, ассоциаций, художественного домысла. Сказовое, лирическое начало, характерное для Ремизова, свойственно и Газданову. Именно Ремизов обратил внимание на то, что в произведениях Газданова, в частности в «Ночных дорогах», «русское национальное сознание было и остается мифологическим» (с. 98).
В статье «Г. Газданов - В. Яновский: "Проза памяти" и "проза вымысла"» А.А. Кузнецова обращает внимание на то, что романист (Газданов в «Ночных дорогах») и мемуарист (Яновский в «Полях Елисейских: Книга памяти») пишут об одной и той же среде и основываются на одной и той же философии. Разница между романом и мемуарным повествованием во многом стирается, поскольку установка на достоверность опыта, заявленная Газдановым с первых же строк, сближает его метод с мемуарным. Однако различие все же есть и оно обусловлено спецификой авторских задач: «Газданов типизирует своих героев, желая на примере их жизней понять всех им подобных; у Яновского герои предельно конкретны и индивидуальны, потому что он хочет их прежде всего вспомнить как достоверные факты личного опыта» (с. 105).
Е.Ю. Ухова (Париж) в статье «Значение памяти у Газданова и Набокова» отмечает, что память героя у Газданова сохраняет впечатление, настроение, интонацию, тогда как у Набокова роль персонажа не столь важна; более существенное значение имеет «неомифологический аспект»: память «воплотилась в. божество, стала Мнемозиной, музой», которая становится источником вдохновения. Набоков назвал воображение одной из форм памяти (с. 110-111). Вслед за Прустом Набоков показал огромное значение для памяти мелких деталей и предметов («Защита Лужина», «Пнин», «Смотри на Арлекинов!»).
Память героя у Газданова активно ищет раз увиденное и безвозвратно потерянное, как бы невозможно и страшно оно ни было (поиск призрака Александра Вольфа в одноименном романе). И эти поиски оказываются успешны. «Ослепительная сила» воспоминания, которую так ясно умеет передать Газданов, «сочетается с двойственным, очень чувственным и одновременно зыбким ощущением реальности», тогда как у Набокова реальность не зыбкая, а, скорее, «ветвистая» (с. 112). Набоков обращает внимание читателя на то, что уничтожение воспоминания, невольное или сознательное, не менее серьезно влияет на реальность, перестраивает мир, делает его другим («Камера обскура»). Показательна интенсивность памяти у Газданова, отмечает Е.Ю. Ухова. Замечательная память героя фиксирует фантастический, волшебный миг настоящего, не дает ему исчезнуть. У Набокова скорее находится «соглядатай», который словно бы видит то, чего ему видеть нельзя, или не совсем можно. Нюанс полузапрета
очень важен - он усиливает интерес читателя к чужому воспоминанию, чтение становится более занимательным.
В статье «"Куда мы почему-то попадали несколько раз подряд": Борис Поплавский и Гайто Газданов в журнале "Числа"» А.Б. Мокроусов обращает внимание на то, что при всей своей западной манере мышления и письма Набоков «принадлежит традиции», он «изначально вписан в систему правил, предоставляющую свободу и позволяющую жонглировать жанрами лишь бы была сохранена преемственность» (с. 242). По-иному ощущали себя Поплавский и Газданов, вынужденные выстраивать для себя традицию заново, и каждый раз это был их «личный подвиг и авторский замысел». Даже последующее газдановское обращение к беллетризованным формам, имеющим обычно коммерческий успех, выглядели скорее рефлексией по их поводу, чем попыткой сыграть в игру по их правилам.
Соответственно с этим мистическое - ключевое понятие эстетики «Чисел» и прежде всего молодого поколения в журнале - носит у Набокова скорее литературный, чем экзистенциальный характер. Газдановское чувство мистического принципиально отличается от набоковского логического проникновения в мистику, как и от экстатически-галлюциногенных прозрений Поплавского. Потустороннее для Газданова - «естественное продолжение посюстороннего; его глаза будто смотрят на мир через очки с разными стеклами... Этот мир с двойным, тройным, а то и просто бесконечным дном лучше всего ему удалось описывать на примере Парижа, поневоле культового города для молодого поколения "Чисел"» (с. 243).
В сборнике также опубликованы статьи: «Двойная ошибка: П. Мериме и Г. Газданов» (В .А. Боярский; Новосибирск), «Гайто Газданов и журнал "Современные записки"» (Ю.А. Азаров), «К вопросу о мотивной структуре рассказа Г. Газданова "Бомбей"» (Л.В. Сыроватко; Калининград), «Выстрел в Александра Вольфа» (К.Н. Мамаев; Екатеринбург), «Язык и стиль Газданова» (О.Е. Гай-барян, А.В. Кузнецова; Ростов-на-Дону), «Мифологема "внутренней вселенной" героя в творчестве Газданова» (Е.В. Асмолова; Калуга), «Образ авантюриста в прозе Гайто Газданова» (Д. Д. Николаев) и др.
Т.Г. Петрова
