CC BY
10
2009.02.026. ШАХМАТОВСКИЙ ВЕСТНИК / Отв. ред. Приходь-ко И.С.; Науч. совет РАН «История мировой культуры». - М.: Наука, 2008. - Вып. 9. - 253 с.
Сборник статей подготовлен по материалам международной научной конференции «Александр Блок: Жизнь и творчество. Окружение и рецепции» (Шахматово, 2005) и включает три раздела: «Александр Блок: Текст, источники, контекст, символистское слово, стих», «Творческие связи. Эпоха и окружение. Свидетельства и рецепции» и «Библиография. Публикации».
В открывающей сборник статье «Сказание о земной жизни Пресвятой Богородицы как возможный источник стихотворения А. Блока "Она росла за дальними горами..."» Т.В. Игошева аргументирует предположение о том, что кроме биографического подтекста, скрыто присутствующего в ранней лирике поэта, на первый план в этом стихотворении 1901 г. выступает «текст», восходящий к эпизодам из церковного предания о земной жизни Богородицы. Стихотворение «Она росла за дальними горами.» - одно из первых лирических обращений Блока к богородичной тематике. Бло-ковская героиня после своего успения и вознесения, «развоплоща-ясь из человеческого облика, возвращается в свое доипостасное, доличностное - софийно-космическое состояние» (с. 18). Такое представление Блока не имеет твердой опоры в христианской догматике и является плодом его собственных мистических и поэтических интуиций. Две последние строки стихотворения - «Она цвела за дальними горами, / Она течет в ряду иных светил» - это максимально стянутые друг к другу начало и конец «жития» блоковской героини, ее исток и исход. «И если ее земное возрастание передано символом цветения, данного в качестве образа ее духовного самораскрытия навстречу божественной воле и благодати, то ее посмертное существование, бытие после вознесения раскрывается в образности, близкой по своему значению метафоре "звезда - душа"» (там же).
«"Андреевский" пласт в пьесе Блока "Песня Судьбы"» рассматривает Д.М. Магомедова. Речь идет о повести Л. Андреева «Тьма» (1907). Переклички между повестью Андреева и драмой Блока многочисленны и принципиальны. Главное сюжетное сходство заключается в ситуации встречи героя с женщиной, принадлежащей к чужому для него миру (у Андреева - с проституткой, у
Блока - с каскадной певицей «сомнительной репутации»), их первое столкновение завершается ударом по лицу мужчины, после которого для героя наступает психологический перелом и добровольное отречение от всей прежней жизни, уход от нее в чужой для себя стихийный (у Андреева - хаотический) мир. Важно, что и в повести Андреева, и в драме Блока «акцентируется внеличное начало конфликта между героями: и Люба, и Фаина воплощают до сих пор незнакомое героям начало народной души» (с. 25). В описаниях героинь повторяются одинаковые атрибуты: черное платье, бледное строгое лицо, сходство с монахиней.
Реминисценции из «Тьмы» обнаруживаются не только в «Песне Судьбы», но и в стихотворениях и статьях Блока. Так, явные отсылки к тексту Андреева прослеживаются в стихотворении «Унижение» (1911), действие которого происходит в одной из комнат публичного дома. Выявление «Андреевского» пласта в творчестве Блока - важнейшая проблема комментария к его поэзии, прозе и драматургии.
В статье «Сон и сновидения у Блока» Л.А. Колобаева отмечает, что сон у поэта часто становится «той структурой, которая организует, выстраивает все стихотворение - с его загадочным, туманным смыслом, двусмысленностью символических значений, фантастической странностью положений, их бессвязностью и неожиданностью разрешений. В области сновидений, в онейросфере (специфической психологической структуре, преломляющей импульсы бессознательного в человеке) поэт-символист находит счастливую возможность уловить тайные знаки иной реальности, инобытия, разгадать "сон небес"» (с. 41).
Существенные художественные функции сон выполняет в метафористике Блока, являясь одной из основных «материй» тропа. Сон и слова, от него образованные - сонный, снится и т.д. - слова из ряда наиболее частотных в его поэзии, особенно во втором томе его лирики. Даже в своем поэтическом отрицании тех или иных сторон жизни Блок, оставаясь символистом, стремился угадать и выразить их непостижимую сущность, тайную подоплеку («Там дамы щеголяют модами...»). Непременной коннотацией образов сна в блоковской лирике и становятся тайна, таинственное, когда ужасное может стоять рядом с недостижимо прекрасным и единственным («В высь изверженные дымы.», «Холодный день»).
Весьма выразительна роль сновидческого начала в цикле стихов «Снежная маска» (1907): сон играет здесь определенную конструктивную роль в создании образно-смысловой целостности цикла. Сон - это хмель и мечта любовной страсти, и ее безумие. Сон и в «Снежной маске», и в «Фаине», и в дальнейшем творчестве Блока «сопряжен с мифом, мифологичен. Сон поэта о любви - хмельная его мечта о будущем, подобная сказке, где рядом с любовью к Единственной женщине горит яркая мечта о свободе человека, о "вольной" России» (с. 44).
В центре драмы «Роза и Крест» (1912-1913) - устойчивая поэтическая и философско-мистическая формула Блока Радость -Страданье из песни Гаэтана, которая воплощает главную идею произведения и выражается во всей его образной системе, начиная с заглавия, пишет И.С. Приходько в статье «РАДОСТЬ - СТРАДАНЬЕ. Материалы к Символистскому словарю А. Блока». На протяжении всей драмы поэт играет этими категориями, меняя их местами, запутывая героев, которые бьются над разгадкой «темного» смысла песни Странника. Только в финале умирающему Бертрану раскрывается истинный смысл этих слов: страдание его жизни, «его верность, стояние на страже, его безмерное смирение во имя безмерной любви, его "нищета духа" увенчаны неземной радостью вхождения в вечный свет» (с. 48).
Ключевое блоковское слово радость заимствовало из православной традиции особый духовный, сакрализованный смысл, который проявился в заглавии его второй книги стихов «Нечаянная Радость» (1907), по названию богородичной иконы, и в тех стихотворениях поэта, где это слово становится кодом, позволяющим увидеть стоящие за образами стихотворения православно-церковные реалии, в частности, иконный образ Богородицы «Всех Скорбящих Радости» и тексты многих богородичных молитв, соединяющих радость и скорбь. Фольклорные и поэтические персонификации Радости выступают в женственном облике с лицом неземной красоты, излучающим неземной свет, а также женщины-птицы (птица радости Сирин, в отличие от птицы печали Алконост в славянской мифологии). В западноевропейской традиции духовный смысл Радости раскрывается в «Оде к Радости» Шиллера, популярность которой усилена финалом Девятой симфонии Бетховена. Для Блока также одним из источников философской антитезы
Радости - Страданья была работа Ф. Ницше «Рождение трагедии из духа музыки» (1871). Наконец, решающее значение, утверждает И.С. Приходько, приобретает розенкрейцеровский смысл, который Блок мог воспринять непосредственно, будучи посвященным в эту тайную религию, а также через литературу (Данте, Гёте, немецкие романтики).
«К вопросу о концепции красоты в мировоззрении А.А. Блока» обращается в своей статье О.В. Февралёва. «Раздвоение» красоты в сознании поэта медленно готовилось в годы мистической влюбленности. «Безусловно благую, но парадоксально умозрительную красоту "Девы, Зари, Купины" подменяет собой прелесть земная, чарующая, дарящая наслаждение и пробуждающая страсть» (с. 87). В 1910 г. Блок говорит о «Незнакомке», «красавице-кукле», «земном чуде» как о самозваной псевдобогине, мертвой и мертвящей. Постепенно в семантическое пространство красоты проникает идея приземленности и обманчивости. Мерцание красоты-безобразия, пышности-скудости ощущает в себе лирический герой стихотворений цикла «Пузыри земли», где появляется идея «нищей красоты», ставшая поэтическим открытием Блока, «дерзостью» перед эстетикой старших символистов.
«Разбойной красой» пленяет «нищая» (1908) Россия. Ей полярно мирно-слащавое, напыщенное очарование Европы (статья «Девушка розовой калитки и Муравьиный царь», 1906), где красота утратила связь со стихией. Амбивалентностью красоты провоцируется роковое неразличение добра и зла. Для Блока земная красота демонична и «проклята». Такова женская прелесть, таково искусство и его власть еще сильнее и опаснее. В прозе Блока прекрасное и красивое противопоставлены как истинная ценность и ее суррогат.
В драме «Роза и Крест» разворачивается поэтическая диалектика не только радости / страдания, но и красоты / безобразия, продолжает О.В. Февралёва. Жизнь в замке избыточно украшена и бессмысленна. Паж Алискан, олицетворение этого уклада, «мальчик красивый» и «красивое животное». Его антипод Бертран «человек по преимуществу» - «урод». Поэт лично и мучительно переживал раздвоенность красоты. Он много писал о «страшной красоте», одновременно утверждая связь подлинной красоты с «простотой». И поэтическое «Послание» Блока Анне Ахматовой оказывается его итоговым размышлением о сущности красоты как таковой. Слова
героини опровергают оба стереотипа («Красота страшна» и «Красота проста») в приписываемой им абсолютности: «Я не так страшна, чтоб просто / Убивать. Не так проста я, / Чтоб не знать, как жизнь страшна» (1913). После 1913 г. поэт не пытается концептуально осмыслить красоту, избегая самого этого слова.
«Александр Блок в стиховедческих штудиях Андрея Белого. По материалам неопубликованных рисунков к "Глоссолалии"» -тема статьи Е.В. Глуховой. Она рассматривает статью А. Белого «Поэзия Блока» (1916) и его неопубликованный автограф стиховедческого анализа стихотворения Блока «К Музе» (1912), сохранившийся в архиве Иванова-Разумника, как этапы размышлений А. Белого над ритмической структурой поэтического текста и семантической природой инструментовки стиха, впоследствии приведшие его к основной идее оккультно-лингвистического трактата «Глоссолалия»: «гармония стиха обусловлена гармоническим соотношением звукового ряда Вселенной - звуки приходят к поэту из космоса (не случайно он назвал свою работу "космической поэмой о звуке")» (с. 116). Непосредственно «Глоссолалия» не содержит никаких следов работы над поэтикой Блока, однако именно черновые материалы подтверждают догадку исследовательницы о том, что размышления Белого над местом блоковской лирики в культуре начала века превышают исключительно литературоведческий интерес и возникают скорее из области авторской практики поэтической речи.
В статье «Александр Блок и о. Павел Флоренский» Аврил Пайман опровергает авторство о. П. Флоренского в приписываемой ему статье-докладе «О Блоке», впервые опубликованной в 1931 г. в парижском журнале «Путь» (№ 26, с. 86-108) как работа «петербургского священника», с сопровождающей статьей Н.А. Бердяева «В защиту Блока» (там же, с. 109-113). С незначительными разночтениями этот же доклад появился спустя сорок три года в журнале «Вестник РХД» (Париж, 1974, с. 169-192) уже под именем священника П. Флоренского. Выявляя точки расхождения и сближения Флоренского с автором доклада о Блоке и с самим Блоком, исследовательница приходит к выводу, что этот текст «является работой прилежного, но мало понятливого ученика Флоренского, а никак не его самого» (с. 153).
В статье «"Художник" А. Блока и "Ласточка" О. Мандельштама: К трансформации символистской поэтики в акмеизме» Л.Г. Кихней пишет, что оба стихотворения близки по смысловым структурам: и в первом (1913), и во втором (1920) речь идет о процессе созидания поэтического произведения - муках творческого воплощения, только у Блока - удавшегося, а у Мандельштама -неудавшегося. При этом в стихотворении Мандельштама все акценты, расставленные Блоком, оказываются перевернутыми. Если у Блока акт творческого воплощения убивает у поэта надежду на бессмертие, то у Мандельштама наоборот: «именно оборванный, несостоявшийся творческий акт обрекает душу поэта оставаться в царстве теней. Если у Блока воплощение слова - проклятие, то у Мандельштама проклятие - невоплощение» (с. 189). В контрапункте двух текстов выражено противостояние двух типов поэтического мироощущения. Для поэта-символиста реальное слово - лишь материальный знак, приблизительно передающий звуки небес, а само воплощение этого знакового соответствия лишает поэта возможности приобщиться к неведомому, а значит - и бессмертия. Поэту-акмеисту первичная стихия невоплощенного, растворенного в музыке («звоне») слова внушает страх. «Существовать для него - значит ответить на зов еще не рожденного слова, дать ему возможность жить в четких, завершенных формах. А сбой в творческом процессе - невозможность для слова родиться - ввергает поэта-акмеиста в состояние смертной тоски» (там же).
Другой поэт-акмеист - Г. Иванов - в эмиграции воспринимал Блока не как символиста, а как поэта, олицетворяющего собой целую эпоху Серебряного века, ключевую фигуру «петербургского мифа», каким тот сложился и застыл в вечности, утверждает А.Е. Рылова в статье «Георгий Иванов и Александр Блок». Образ пути к Родине является одним из проявлений «мифа пути», особо значимого для творчества символистов. Блок в статье «Душа писателя» именно чувство пути назвал главным критерием истинности литературного творчества. Мотив пути в период эмиграции стал важнейшим и для творчества Г. Иванова, трагически осознававшего невозможность «добраться домой». Одним из лейтмотивов эмигрантского творчества поэта является мотив отплытия, который восходит к важнейшему для символистов сюжету мореплавания души. Тема плавания к смерти на определенном этапе творчества
становится актуальной и для Блока. Путешествие в пространство смерти у Г. Иванова передается с помощью образов лодки и яликов: «Легкие лодки отчалили / В синюю даль навсегда». Эта тема восходит к мифологеме плавания к «блаженным островам», отраженной в античной мифологии, а также к образу священной ладьи из скандинавского эпоса, которая уносит в иной мир павших героев. Более близким по времени источником является популярное в среде символистов стихотворение Ш. Бодлера «Плаванье». Реминисценции из этого произведения значимы и в раскрытии темы плавания к смерти у Г. Иванова («Потеряв даже в прошлое веру...»).
В сборнике также опубликованы статьи: «Цикл А. Блока "Арфы и скрипки" в поэтической структуре "Третьего тома"» (Н.А. Молчанова), «Лексема жизнь в концептуальном словаре А. Блока» (Е.Ю. Кукушкина), «Игорь-Северянин и Александр Блок: Проблема заимствований индивидуально-авторских слов» (В.В. Никульцева), «Пространство и эпоха: Географические образы в "Скифах" Александра Блока» (Д.Н. Замятин), «Прозиметрия в драмах А. Блока» (Ю.Б. Орлицкий), «Скрытая полемика: Статья Ф. Сологуба "Демоны поэтов" в прозе А. Блока» (О.В. Михайлова) и др.
Раздел «Библиография. Публикации» включает статьи А.К. Гоморева «О некоторых редких прижизненных изданиях А. Блока» и С.Н. Бройтмана «Жанрово-композиционное своеобразие поэмы А. Блока "Ночная фиалка"» (публ. и вступ. слово Д.М. Магомедовой).
Т.Г. Петрова
