CC BY
150
2009.02.019. ГОЛЬДЕНБЕРГ А.Х. АРХЕТИПЫ В ПОЭТИКЕ Н.В. ГОГОЛЯ. - Волгоград: Изд-во ВГПУ «Перемена», 2007. - 261 с.
Доктор филол. наук А.Х. Гольденберг (проф. Волгоградского пед. ун-та) комплексно исследует роль архетипов народной обрядовой культуры в поэтике Н.В. Гоголя. В монографии рассматриваются способы и приемы реализации библейских и средневековых литературных архетипов в структуре гоголевских текстов, устанавливаются принципы взаимодействия словесного и живописного дискурсов в экфрасисе Гоголя. Центральным предметом анализа является поэма «Мертвые души».
В первом разделе - «Фольклорные архетипы в поэтике Гоголя» - автор обращает внимание на то, что действие большинства «малороссийских» повестей писателя развертывается на фоне или в преддверии праздника («Вечер накануне Ивана Купала», «Ночь перед Рождеством»), или в особом праздничном локусе («Сорочин-ская ярмарка»). Значительное место занимают у Гоголя описания свадьбы и ее структурных компонентов («Страшная месть», «Женитьба», «Мертвые души»). Похоронный обряд описывается в «Вии», «Старосветских помещиках», «Шинели». Неразрывная связь свадебного и похоронного обрядов отражает архаические представления об изоморфизме смерти и рождения. Причем смерть в народном сознании и у Гоголя мыслится не как окончательное исчезновение, а как новое рождение, превращение / воскрешение, переход в иную сферу существования, т.е. как часть жизни. Эти представления являются важной составляющей онтологии его творчества.
Типология героев первого тома «Мертвых душ» включена в архетипическую парадигму народных обрядов. В частности, величания в образной системе поэмы становятся объектом травестий-ной интерпретации, снижающей их идеализированную основу, но не снимающей выраженный в них народный идеал. Корильная поэтика берет на себя функцию, не свойственную ей в народном творчестве, - серьезного по своему учительному пафосу обличения духовной пустоты героев произведения.
Во втором томе поэмы А.Х. Гольденберг наблюдает существенную трансформацию фольклорного архетипа: он «уходит в стиль» (формула Ю.В. Манна) и реализуется через систему тропов,
которые создают своеобразный метафорический подтекст, идущий на смену прямому авторскому слову-пророчеству. Например, в образе Тентетникова принципиальную роль играют моменты развития, становления, преображения, связанные с переходом к более сложным человеческим характерам, с тенденцией к углубленному психологизму. Само наличие в судьбе персонажей второго тома (Тентетникова, Платонова, Хлобуева) мотивов распутья, жизненного выбора свидетельствует, с одной стороны, о сложности этих характеров, а с другой - актуализирует архетипическую основу идеи преображения личности, духовного пробуждения новых героев поэмы.
Эпический архетип, к которому обратился Гоголь, призван был напомнить читателю о пропадающих втуне богатырских силах русского человека и о возможности перемен. Любая утопия, фольклорная или литературная, отражает картину мира, какой она должна быть на земле и какая присутствует «в немногих избранных и лучших» (Гоголь). Анализ архетипов, благодаря которым создавался идеализированный образ Костанжогло, позволяет утверждать, что писатель не отказывался от мысли заставить современников задуматься о «высшем достоинстве» жизни (с. 74).
Что касается формы, то в поэтике первого тома «Мертвых душ» доминировала гротескная смеховая трансформация фольклорных образов и мотивов, а во втором томе на первый план должны были выйти песенные и сказочные традиции. Повышался удельный вес тех жанровых элементов фольклора, которые прямо или косвенно соотнесены с утопическими тенденциями позднего творчества Гоголя.
Фольклорные превращения А.Х. Гольденберг рассматривает как универсальный архетип гоголевской поэтики. Исследователь различает обратимые и необратимые превращения. Первые выражают способность персонажа принимать по желанию различные образы и возвращаться к первоначальному своему виду. В мифологических представлениях восточных славян ею обладает по преимуществу нечистая сила. Атрибутами мифологических превращений выступают мгновенность и резкость. Этот прием постоянно присутствует в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» и не встречается в «Мертвых душах». Второй тип превращений связан с преображением персонажей в животных или в неодушевленные предметы при невозможности вернуться к первоначальному облику. Здесь
речь идет о теме «нечистого» богатства («Вечер накануне Ивана Купала»), о метафоре моральной деградации личности. Такие превращения реализуются в зооморфных сравнениях в повестях «Миргорода» и в поэме «Мертвые души». К фольклорным превращениям восходят переодевания, ряжения, подмены.
Второй раздел монографии - «Литературные архетипы в поэтике Н.В. Гоголя». Один из распространенных библейских архетипов - «Иов-ситуация», где происходит переживание внезапной катастрофы, иррациональной в своих истоках. На этот сюжет исследователь проецирует «Скупого рыцаря» Пушкина и «Мертвые души» Гоголя, в частности, судьбы Барона и Плюшкина. Оба персонажа являются обладателями «злого сокровища», губящего их души. Цена денег Барона - «слезы, кровь и пот» их бывших владельцев (недаром, открывая сундуки с золотом, он ощущает себя убийцей). Цена богатства Плюшкина - его духовное омертвление, утрата человеческих чувств. По замыслу Гоголя, вместе с Чичиковым этот герой должен был в третьем томе духовно преобразиться (предположительно - стать бессребреником). Плюшкин изображен изначально не совсем обычным скупцом - здесь писатель выходил за пределы традиционного литературного архетипа. Противоречивость образа Плюшкина кроется в его биографии, в самом процессе превращения «бережливого хозяина» в «прореху на человечестве» (Гоголь). Среди параллелей, объединяющих образы пушкинского и гоголевского произведений с библейским Иовом, автор монографии отмечает «мотив страданий, перемещенный у Гоголя в сферу авторской речи, в которой... звучит экзистенциальная тема жизненных утрат» (с. 105).
Архетип блудного сына - идеальная модель человека переходной, кризисной эпохи, когда происходит ломка традиционных, патриархальных моральных и социальных устоев. А.Х. Гольден-берг усматривает этот архетип в сюжетной перспективе образа Чичикова как один из вариантов преображения «великого грешника». Евангельская притча включается у Гоголя в ту парадигму смыслов, которыми наполнила «вечный» сюжет русская литература в своем стремлении вместе с человечеством «достигнуть вечной истины» (с. 118).
Обращение к средневековой христианской культуре имело в художественном мышлении Гоголя принципиальный и многосто-
ронний творческий смысл: в поле зрения оставались два изобразительных пласта - всемирно-исторический и национально-исторический. Необходимость сопряжения новой культуры с древней писатель отмечал в своей публицистике 40-х годов, но, в сущности, эта идея отчетливо просматривается в его выступлениях второй половины 30-х годов и связана с возвращением к первоис-токам христианской традиции. Этим и определяется, в частности, пристальный интерес Гоголя к событиям и образам Священной истории, проповеднической литературе, памятникам агиографии, пророчествам и т.д. Влияние средневековой культуры в значительной мере обусловило формирование характерных черт мировоззрения писателя и особую природу его художественной символики в «Мертвых душах».
В многослойных в литературном отношении биографии и сюжетной судьбе Чичикова исследователь выявляет приметы разных культурных эпох и традиций. Непредсказуемость поведения героя, та невольная дань симпатии, которую читатель отдает этому персонажу, обусловлены обращением Гоголя к образу пикаро и традициям авантюрно-плутовского романа. Это тем более важно, что барочная пикареска явилась опосредующим звеном между средневековой легендарно-мифологической литературной традицией и некоторыми значительными литературными формами Нового времени. Плут - персонаж пограничный и «принадлежит одновременно двум сферам - жизни и смерти, посюстороннему и потустороннему мирам» (с. 123). Еще в «Жизни Ласарильо с Тор-меса» (1554) - этом архетипе жанра - представлено характерное для пикарески соединение эмпирического и трансцендентного, высокого и низменного, а повествование от первого лица организует сюжетно-композиционное строение «по вывернутой наизнанку схеме житийного канона».
Именно в рамках барочных форм плутовского романа и далее в процессе их эволюции сложились предпосылки, определившие многие особенности созданной Гоголем своеобразной жанровой структуры. Характер сюжетной динамики, природа художественной речи, нравственно-философская проблематика, принципы сопряжения эмпирического и мистериального начал, тип героя (Чичиков) - многоликого «двойника» и «носителя смерти» (с. 125), дегероизация мирового зла (плут, погрязший в интересах мелкой
«телесной» жизни, функционально отождествляется в сюжете с дьяволом), наконец, сама основа жанрового синтеза, осуществленного в «Мертвых душах», связаны с многими чертами пикарески.
Жанровая универсальность барочной пикарески, преломленная в гоголевской поэме, позволяет исследователю объяснить способ введения литературно-мифологической и проповеднической традиций в структуру «Мертвых душ». Одной из важнейших составляющих этой традиции, как и в плутовском романе, является агиография. Иерархически выстроенная символизация гоголевских образов ведет к предельным универсальным обобщениям и параллелям. Так возникает возможность дерзкого сопоставления Павла Ивановича Чичикова и апостола Павла. Эта ассоциация, по наблюдению исследователя, «работает» на глубинном уровне символического подтекста. «Мерцающие» аллюзии указанной параллели объективируются именно «в обширной системе неоднозначных мотивов» (с. 131).
В качестве приема реализации архетипов у Гоголя рассматривается экфрасис. Средства театра и живописи являются в гоголевских текстах стилеобразующими элементами. «Гоголевский текст не только хочет стать живописью; он стремится превысить, преодолеть силу ее визуального воздействия» (с. 143). Характерное для поэтики Гоголя сопряжение бытового и сакрального, обыденного и сверхъестественного, конкретного и символического А.Х. Гольденберг соотносит с барочной эстетикой Караваджо, в живописи которого черты реальности сочетаются с «иррациональностью образной речи» (Б.Р. Виппер). Эмоциональное напряжение возникает при неожиданном проявлении трансцендентного начала в обыденной ситуации (таков эпизод падения Чичикова с брички, сопоставимый с картиной Караваджо «Обращения св. Павла»). Оно, это начало, придает жанровым сценкам экзистенциальный характер.
В гоголевской поэме проповеднический пафос прямых авторских обращений к читателю восходит к древнерусской традиции учительного слова. К ним непосредственно примыкают и обращения автора к своим персонажам, обычно принимающие форму нравственного укора. Помимо прямых обращений автора к читателям и героям, открыто ориентированных на дидактическую традицию, в «Мертвых душах» есть и более глубокий внутренний уро-
вень. Приемами и лексикой моральных поучений пользуются Чичиков, Собакевич, Плюшкин, персонажи второго тома. При этом наблюдается устойчивая стилевая закономерность: «высокие» слова и понятия профанируются, как только они попадают в речь гоголевских героев.
Говоря о дантовском архетипе в творчестве Гоголя, исследователь подчеркивает мировое универсальное значение поэмы. Сопоставление «Божественной комедии» и «Мертвых душ» имеет богатую критическую и литературоведческую традицию - от С.П. Шевырёва и К.С. Аксакова до русских ученых ХХ в. (Алексея Веселовского, Ю.В. Манна, Е.А. Смирновой и американских исследователей). Творцов двух великих поэм сближает представление о мессианской, преобразующей роли их произведений. Особая универсальность «Мертвых душ» создается на основе тех же структурных принципов, что и у Данте: уподоблением части - целому, внешнего - внутреннему, материального существования человека - истории его души. (Об этом, в частности, размышлял Ю.В. Манн). Исследователи обнаружили дантовские реминисценции у Гоголя, прямые смысловые и текстуальные переклички с «Божественной комедией». Еще одна грань проблемы «Гоголь и Данте» связана с хронотопом путешествия. В поэме Данте путешествие героя и его духовное воскресение происходят в Страстную и Пасхальную недели. У Гоголя пасхальные мотивы сконцентрированы в начале второго тома «Мертвых душ», своеобразного Чистилища в трехчастном замысле произведения. Но если у Данте личное религиозное преображение героя непосредственно восходит к новозаветному пасхальному архетипу, то у Гоголя пасхальный хронотоп включен в картины народных весенних праздников, ориентированных на традиции фольклора и древнерусской литературы.
Гоголевское слово «пересоздает» фольклорные и литературные архетипы, наполняя их новым содержанием. Неповторимое сочетание синхронных и диахронных смыслов определяет уникальное место художественного мира Гоголя в русской и мировой культуре.
Завершает книгу список «Литературы», включающий текстовые источники, научную литературу, словари и справочники.
О.В. Михайлова
