CC BY
61
2009.02.009. ПЕРЕХВАЛЬСКАЯ ЕВ. РУССКИЕ ПИДЖИНЫ / РАН. Ин-т лингв. исслед. - СПб.: Алетейя, 2008. - 263 с. - Библи-огр.: с. 247-263.
В монографии, состоящей из двух частей, анализируются основные понятия креолистики, а также исследуются условия возникновения и развития пиджинов, сформировавшихся при участии русского языка. Представлены словарные и текстовые материалы по русским пиджинам, в том числе не публиковавшиеся ранее.
Во введении отмечается, что изучение идиом, возникших в результате интенсивных языковых контактов (контактных языков), помогает раскрыть природу языковых изменений и способствует более глубокому пониманию природы и генезиса языка как явления. До настоящего времени русские пиджины изучены недостаточно. Автор подчеркивает, что они представляют интерес для креолистики, поскольку сформировались в иных социокультурных условиях, чем пиджины и креолы, возникшие на базе западноевропейских языков. Если во втором случае контактные языки складывались преимущественно в процессах работорговли и подневольного труда на плантациях, то русские пиджины обслуживали сферы торговли, обмена, сбора налогов.
В первой главе «Пиджины и креольские языки» определяются основные понятия, используемые автором монографии; понятие «пиджин» отграничивается от других терминов, обозначающих контактные и «смешанные» языки. Подчеркивается, что пиджин является понятием социолингвистическим, поэтому при его определении автор опирается на экстралингвистические условия его формирования и функционирования.
Пиджин определяется как редуцированный контактный язык, возникающий при общении групп, не имеющих общего языка. Для генезиса и развития пиджинов важно, что они возникают в условиях стандартных, повторяемых ситуаций коммуникации, когда надо договориться о чем-либо конкретном, например при торговом обмене. При этом целью контактирующих групп является не изучение языка друг друга, а установление минимально необходимого взаимопонимания. Отсюда важнейшая структурная черта пиджинов на начальной стадии их развития - редуцированность, которую следует отличать от упрощения. Если при упрощении происходит
сокращение грамматических категорий и выравнивание парадигм по аналогии, то пиджины характеризуются устранением самих категорий и словоизменительных парадигм. Так, из всех форм глаголов обычно остается одна, парадигма личных местоимений также стягивается к одной, реже - к двум формам. Словарь пиджина очень невелик и обычно заимствуется из одного из контактирующих языков (как во многих русских пиджинах Сибири), но может восходить и к двум языкам (как в руссенорске - «русско-норвежском» пиджине, возникшем в Норвегии в результате торговых контактов норвежцев и русских купцов). Язык, давший пиджину лексику, называется языком-лексификатором. Обычно это тот язык из двух контактирующих, который рассматривается коммуникантами как более престижный. Пиджин на начальных стадиях своего развития не воспринимается как язык самими говорящими на нем: он рассматривается как некий девиантный идиом -«ломаный», «искаженный» язык. Но это именно особый язык редуцированного типа, который необходимо учить, как любой неродной язык, поскольку пиджины обладают фактической нормой. От креольских языков, региональных вариантов и смешанных языков (последние возникают в результате негенетического развития двух языков в целях самоидентификации некоей группы) пиджины отличаются тем, что они никому не являются родными. Родными для говорящих являются другие языки, применяемые ими во всех обычных ситуациях.
Однако в благоприятных условиях пиджин может существенно расширить сферу применения и, соответственно, обогатить свой словарь и усложнить грамматику. Для характеристики пиджинов важно, что в процессе такого развития они «достраивают» грамматику, используя собственные языковые ресурсы. Такой идиом, называемый в креолистике «расширенным пиджином», может использоваться достаточно большим количеством носителей других языков, обрести письменный вариант и даже стать официальным языком. Например, ток писин, неомеланезийский пиджин на основе английского языка, является одним из официальных языков Папуа-Новой Гвинеи и имеет около 2 млн. говорящих с 860 родными языками. Если в дальнейшем пиджин становится родным для какого-то коллектива говорящих (т.е. проходит процесс нативиза-ции), то он превращается в креольский язык, или креол. В креоли-
стике существуют разные точки зрения на то, откуда берется «новая» грамматика расширенных пиджинов и креольских языков, способная выражать все необходимые грамматические значения. Автор книги полагает, что в этом процессе задействованы различные факторы: влияние как языка-субстрата (родного языка говорящих), так и языка-лексификатора, а также правила «универсальной грамматики» и закономерности овладения вторым языком взрослыми.
Изучение пиджинов показывает: эти идиомы, возникшие в разных местах и на основе различных языков, имеют структурные сходства, что свидетельствует об общности механизмов редукции. По мнению Е. В. Перехвальской, это является следствием типологической универсальности тех способов языковой редукции, которые представлены в пиджинах, - способов, заложенных и в каждом конкретном языке, и в языке как средстве человеческой коммуникации.
Спорным в теории креолистики является вопрос о возможности генетической классификации и о генетической принадлежности пиджинов и других контактных языков, что связано с отсутствием в истории их формирования фактора лингвистической непрерывности. Автор монографии считает, что в генетическом отношении пиджины и креольские языки следует признать продолжением их языков-лексификаторов. Такая точка зрения основывается на традиционном подходе к принципам генетической классификации. Согласно этому подходу базовым критерием для определения родства языков является установление регулярных звуковых соответствий между словами, принадлежащими к базовой лексике: «Действительно, есть языки, которые не находят себе места в генетической классификации. Но это вовсе не креольские языки, а изоляты» (с. 76).
Вторая глава «Русские пиджины: материалы, история изучения, проблема формирования» посвящена анализу контактных языков, основой которых стал русский язык. Такие языки складывались преимущественно в восточной части России по мере расширения ее границ - в ходе контактов русских с народами Урала, Сибири, Дальнего Востока, Средней Азии и Кавказа. Среди известных исключений - руссенорск и соломбала-инглиш (английско-русский пиджин, использовавшийся в конце XIX в. в порту Соломбала (Архангельск)). Списки пиджинов на русской основе,
хотя и неполные, приводятся в книге «Пиджины и креольские языки. Введение»1 и в «Атласе» С. Вурма2. Среди них, например, маньчжурский китайско-русский (применявшийся в Маньчжурии, особенно в Харбине, русскими и поляками при общении с китайцами), приморский китайско-русский (служивший средством коммуникации русских и японцев в Приморье), корякско-русский и ительменско-русский пиджины (эти идиомы существовали в ХУШ-Х1Х вв. на Камчатке) и др. языки. Многие из этих языков никак не документированы или документированы слабо. Наиболее хорошо - кяхтинский китайско-русский пиджин - торговый идиом, который использовался в ХУШ-Х1Х вв. при торговле с китайцами и монголами в г. Кяхта и в г. Маймачин (в приграничной полосе к югу от Байкала). Однако все же имеется корпус текстов, содержащих образцы речи на контактных языках с русской основой. К ним относятся как записи, сделанные в разное время с научными целями, так и целый ряд нелингвистических источников. Первая заметка о русских пиджинах, содержавшая языковой материал - 15 фразовых примеров на кяхтинском языке, - принадлежит о. Иакинфу (Бичурину). Она была опубликована в газете «Московский телеграф» в 1831 г. Среди нелингвистических источников - записки путешественников, мемуары и художественная литература, содержащая цитации на пиджинах. Отмечается, что С.Т. Аксаков, В.К. Арсеньев, А.А. Фадеев, В.Я. Шишков, Л.Н. Толстой стремились точно передать в своих произведениях особенности пиджинов Сибири, Дальнего Востока и представителей северокавказских народов.
В настоящее время пиджины изучаются не только по литературным и архивным данным, но и в полевых условиях. Е. А. Хелим-ский, исследовав таймырский пиджин (говорку) и опубликовав материалы в статье 1987 г., показал, что идиомы этого типа живы и используются в общении3.
1 Pidgins and Creoles: An introd. / Ed. by Arends J. et al. - Amsterdam; Philadelphia, 1994. - XV, 412 p.
2 Atlas of languages of intercultural communication in the Pacific, Asia and the Americas / Ed. by Wurm S. A. et al. - Berlin, 1996. - 1642 p.
3 Хелимский Е.А. «Русский говорка место казать будем»: Таймырский пиджин // Вопросы функционирования контактных языков. - М., 1987. - С. 84-93.
В качестве наиболее характерных структурных черт русских пиджинов Е.В. Перехвальская отмечает: 1) порядок элементов SOV в предложении; 2) систему неизменяемых местоимений, в которой всем падежным формам личных и часто также притяжательных местоимений соответствует одна форма, произведенная от притяжательного местоимения жен. рода: для 1 и 2 лиц ед. ч., например, это формы majá, tvaiá. Эти формы автор называет надежной диагностической чертой русских пиджинов; 3) неизменяемую форму глагола, чаще всего совпадающую с формой императива: násha rabótaj «мы работаем».
Рассматривая проблему происхождения русских пиджинов, Е.В. Перехвальская предполагает наличие у русского населения Поволжья, Сибири и Дальнего Востока некой общей модели редуцированного языка, поскольку все сибирские разновидности пиджина достаточно близки между собой. Архивные данные свидетельствуют, что уже в XVII в. складывался некий «протопиджин», или «регистр для инородцев», ядерные элементы которого в XVIII-XIX вв. служили образцом для построения идиомов, ориентированных на общение с коренным населением осваиваемых восточных территорий.
Варианты современных контактных языков на базе русского имеют иные грамматические признаки. В качестве иллюстраций приводятся примеры из финско-русского жаргона, возникшего в пригороде Хельсинки, и китайско-русского пиджина Забайкалья - новых идиомов, возникших в ходе торговых контактов при отсутствии общего языка.
В третьей главе «Очерки по грамматике русских пиджинов» представлено систематическое описание грамматического строя и лексического состава русских пиджинов, и прежде всего сибирского русского пиджина в его дальневосточном варианте. Автор полагает, что провести лингвистический анализ русских пиджинов можно только применив метод фильтрации множества вариативных форм, которые сосуществуют в одном варианте, в том числе и в одном идиолекте. Правила одной системы сосуществуют с правилами другой системы или систем в том числе и в речи того же самого говорящего. Поэтому начать нужно с попыток развести эти системы и рассмотреть их отдельно. С некоторым огрублением ситуацию, которая предстает в общем корпусе русских пиджинов, можно уподобить ситуации живого посткреольского континуума, подробно описанной, например, для ямайского креола.
По мнению автора, рассмотрение структуры русских пиджинов следует начать с изучения базилекта. Это тот самый «чистый» пиджин, который представляет собой особый идиом со своей структурой, не выводимой из каких-либо вариантов языка-лексификатора. Однако эти базилекты, «собственно пиджины», делятся на редуцированные и расширенные варианты, являясь идиомами разного порядка. Редуцированный пиджин характеризуется отсутствием эксплицитно выражаемых грамматических категорий и одновременно «мягкой» грамматикой, то есть такой, где правила носят статистический характер и где, соответственно, любое правило может нарушаться. Расширенный пиджин - это язык с грамматикой в обычном понимании. Поскольку на определенной стадии развития некоторые варианты сибирского пиджина, а также говорка начали расширяться, разные стадии развития этого пиджина рассматриваются как отдельные сущности. Набор и критерии выделения частей речи в пиджинах, в особенности в их базилектных формах, не могут совпадать с таковыми в их языках-лексификаторах. Это языки разного грамматического строя, а в случае русских пиджинов - языки различных морфологических типов. Опираясь на морфосинтаксический критерий выделения частей речи, автор рассматривает части речи в редуцированном затем в расширенном вариантах пиджина, уделяя при этом особое внимание морфологии выделенных классов слов.
Русские пиджины очевидным образом стремятся к формальному выделению частей речи. В пиджинах в полной мере проявляется тенденция частей речи морфологизоваться, причем в сибирском пиджине и руссенорске этот процесс происходил независимо. В первую очередь выделяется глагол, что соответствует современным представлениям о ведущей роли предиката. Расширенные варианты дальневосточного варианта сибирского пиджина характеризуются расширением лексикона и усложнением грамматики. В них появляются грамматические показатели, причем это происходит прежде всего в системе глагола. У глагола появляются аналитические формы. Если на стадии редуцированного пиджина именно глагол первым проявляет тенденцию к формальному выделению (как в сибирском пиджине, так и в руссенорске), то по мере расширения пиджина глагол же первым получает показатели, выражающие собственно грамматические значения. В дальнейшем, в ситуации постпиджинного континуума, именно система глагола ранее всего уподобляется русской: заимству-
ет из системы русского глагола сначала отдельные формы, а затем и отдельные категории. Примером этого процесса может служить говорка - система глагола во многом (хотя далеко не во всем) уподобилась русской, в то время как система имени в значительной степени сохранила базилектные черты. В редуцированных формах сибирского пиджина глагол выступал в «абсолютной» форме, не имеющей никаких грамматических категорий и, соответственно, никакого словоизменения. В расширенных вариантах он приобретает «аналитическую морфологию». Сам по себе глагол представляет собой неизменяемое слово, чаще всего имеющее исход на -г или -/. Он способен выступать в предложении в роли предиката, может быть определен атрибутом или наречием, а также сочетаться с показателем отрицания. Приглагольные видо-временные показатели появляются на стадии расширения пиджина. Процессы, происходившие при расширении сибирского пиджина, очень напоминают процессы, имевшие место при креолиза-ции пиджинов, сформировавшихся на основе западноевропейских языков. В обоих случаях возникающие глагольные категории выражаются аналитически при помощи приглагольных показателей, которые могут сочетаться между собой, выстраиваясь в определенном порядке. Существенным отличием оказывается то, что в подавляющем большинстве креольских языков видо-временные и модальные показатели при глаголе располагаются в препозиции к нему. Это дало основания для утверждений о том, что и сам набор этих показателей, их порядок и позиция в предложении являются языковой универсалией. Во всех вариантах сибирского пиджина, однако, глагольные показатели - как видо-временные, так и модальные, в том числе часто и отрицание, - в наиболее стабильных вариантах занимают положение после глагола. Этот факт является существенным для определения роли субстрата в формировании расширенных пиджинов и креольских языков. Данная особенность сибирского пиджина объясняется влиянием контактировавших с русским языков алтайской (или уральской) семьи. Дальневосточный вариант сибирского пиджина прошёл стадию расширения и стандартизации, в ходе которой глагол в этом пиджине сформировал новую аналитическую «морфологию» в значительной степени своими средствами, не заимствованную из русского языка. В дальнейшем этот пиджин подвергся своеобразной «коррозии», вступив в стадию постпиджинного континуума. Глагол утрачивает большинство собственных аналитических показателей. Из видо-
временных показателей сохраняется лишь показатель -ла, который, впрочем, полностью переосмысляется. Существительное в расширенных формах сибирского пиджина, как и в говорке, не выражает никаких грамматических категорий, может выступать в предложении в роли субъекта, прямого и косвенного объектов, может быть именной частью сказуемого; существительное без зависимых слов может быть сирконстантом или приименным определением (в препозиции к определяемому). Характерной особенностью существительных в говорке и в сибирском пиджине является возможность их употребления в атрибутивной позиции. В этом случае каждое имя синтаксически подчинено следующему за ним. В дальневосточном и кяхтинском вариантах, как и в говорке, существительное может иметь при себе послелог. При этом существительные, имеющие при себе послелог, всегда играют в предложении роль сирконстантов, а не обязательных глагольных актантов. Рассматривая структуру простого предложения в сибирском пиджине, автор подчеркивает, что одной из самых характерных черт сибирского пиджина является отсутствие в нем словоизменительной морфологии и аналитический характер этого языка. Одновременно с этим редуцированные варианты пиджина обладают доставшейся им в наследство от «прагматического кода» крайней бедностью служебных частей речи. В этих вариантах отсутствуют такие служебные части речи, как предлоги, послелоги, союзы, артикли, аналитические грамматические показатели. Приведенные примеры показывают, что все аргументы выражены однотипно - именной группой, которая состоит из существительного (в том числе существительного-местоимения) или существительного с зависимыми словами. Никакого формального различия между аргументами нет, не выделяются в том числе и главные члены предложения. Формально семантические роли могут быть выражены только порядком слов, однако конкретная интерпретация предложения в очень большой степени делается с опорой на контекст. В сибирском пиджине порядок слов стремится к 8УО или к ОУЗ, если субъект выражен местоимением.
Е.О. Опарина,
О.К. Клименко
