CC BY
94
АРХЕОЛОГИЯ
2008.03.043. ЮЖНЫЙ УРАЛ И СОПРЕДЕЛЬНЫЕ ТЕРРИТОРИИ В СКИФО-САРМАТСКОЕ ВРЕМЯ: СБ. СТ. К 70-ЛЕТИЮ А.Х. ПШЕНИЧНЮКА / РАН. Ин-т истории, рус. яз. и лит. Н.-и. центр «Наследие»; Отв. ред. Обыденнова Г.Т., Савельев Н.С. -Уфа: Гилем, 2006. - Библиогр. в конце ст.
Ключевые слова: Южный Урал, скифо-сарматское время, история, культура, А.Х. Пшеничнюк.
Реферируемый сборник посвящен 70-летию заведующего Отделом археологии Института истории языка и литературы Уфимского научного центра РАН А.Х. Пшеничнюка - одного из старейших уральских археологов, исследователя многих известных памятников Южного Урала эпохи ранних кочевников. Различные аспекты их истории и культуры (погребальная обрядность, искусство, вооружение, этнокультурная ситуация, миграции и связи) рассматриваются в статьях, публикуемых в данном сборнике.
В статьях Н.А. Мажитова, Ю.А. Морозова и В.А. Иванова рассказывается о жизни и научной деятельности А.Х. Пшеничнюка, с 1970-х годов занимающегося изучением курганов ранних кочевников. В мировую науку его имя вошло в связи с исследованиями Филипповского курганного могильника на юге Оренбургской области. Уникальные находки в его погребениях позволили опровергнуть распространенное среди археологов мнение о сильном отставании южноуральских кочевников по уровню развития от их южных, восточных (саки) и западных (скифы) соседей. Как по устройству, так и по составу находок Филипповские курганы близки аналогичным памятникам скифов Северного Причерноморья и саков Казахстана и Южной Сибири, что дает основание рассматривать Южный Урал как один из центров кочевой культуры Евразии (с. 11). В статье Е.В. Ивановой речь идет об исследованиях в области финно-угорской археологии Южного Урала, в которых самое активное участие в 1960-е годы принимал А.Х. Пшеничнюк.
Первый раздел сборника включает работы, посвященные Филипповскому комплексу. Его открывает статья А.Х. Пшенич-
нюка, в которой анализируется большая группа предметов из золота, серебра, бронзы и кости, выполненных в зверином стиле. Общее их число в Филипповском могильнике достигает 500, что в полтора раза больше, чем во всех погребальных памятниках савромато-сарматской культуры Урало-Поволжья. Как отмечает автор, «звериный стиль» филипповских курганов имеет много общего с искусством других древних кочевых культур как в плане состава персонажей животных, так и в манере и отчасти технике изображения (сочетание реалистичности и стилизации, гиперболизация отдельных частей фигуры и т.д.). В то же время местный звериный стиль отличается определенным своеобразием. Его специфической чертой является статичность изображения, полное отсутствие динамики и экспрессии даже в сценах охоты или борьбы животных, столь характерных для аналогичных сюжетов скифской и скифо-сибирской торевтики. Все это, по мнению автора, дает основание говорить о наличии у южноуральских номадов собственной традиции производства ювелирных изделий. При этом часть предметов, данной спецификой не обладавшая, несомненно, имела импортное происхождение (с. 34).
Интерпретации подземных (грабительских?) ходов от периферии насыпи кургана 13 Филипповского могильника в направлении погребальной камеры посвящена статья Л.Т. Яблонской и Д.В. Мещерякова. Авторы приводят ряд фактов, которые, по их мнению, указывают на то, что если древнее ограбление и имело место, то оно носило ритуальный и, вероятно, заранее спланированный характер. При этом планировка ходов и их рытье, возможно, проводились одновременно с сооружением погребальной камеры (с. 44).
В.К. Федоров обращается к вопросу о предназначении деревянных сосудов с обкладками из драгоценных металлов и семантики имеющихся на них изображений. С точки зрения автора, на оковках филипповских сосудов изображены различные инкарнации Сомы и сюжеты связанных с ним ведийских мифов, а сами сосуды являлись атрибутами культа Сомы. Отражение, таким образом, в культуре кочевников Южного Урала индоарийских (не иранских) реалий, пишет он, может указывать на их генетическое родство с ариями Ригведы, которые, по мнению ряда исследователей, когда-
то покинули территорию Южного Урала и ушли на территорию Индостана (с. 50).
Хронологию вьючных керамических фляг ранних кочевников Южного Урала исследует В.Н. Васильев. Выделенные им два типа фляг датируются последними десятилетиями IV в. до н.э. (фляги типа 1 иранского и ирано-бактрийского происхождения) и рубежом IV/III-III вв. до н.э. (фляги типа 2 из Северной Бактрии и Хорезма) (с. 62).
Р.М. Юсупов публикует результаты анализа палеоантрополо-гического материала (черепов) из Филипповских курганов, рассматривая их вместе с аналогичными материалами других памятников ранних кочевников Южного Урала. Исследование показало, что формирование антропологического типа населения данной территории происходило при участии двух компонентов: первый был близок к срубно-андроновскому варианту протоевропейской расы, второй находит аналогии среди сако-массагетских племен VI-V вв. до н.э. Приаралья и Семиречья (с. 65).
В следующих двух разделах сборника («Степь» и «Лесостепь») представлены статьи, авторы которых рассматривают материалы других памятников ранних кочевников не только региона Южного Урала, но также соседних и даже достаточно удаленных от него территорий. Так, А.А. Тишкин публикует материалы раскопок группы курганов раннескифского (раннесакского) времени (конец IX - вторая/третья четверти VI в. до н.э.), расположенных около устья р. Бийке на Алтае.
А.Д. Таиров, исследуя материалы могильников Маровый шлях и Солончанка II в Южном Зауралье, выделяет в них черты, которые находят многочисленные аналогии в сакских могильниках VII-VI вв. до н.э. Приаралья (Уйгарак, Южный Тагискен), что, по мнению автора, определенно свидетельствует о миграции части саков на территорию Южного Зауралья и их включении в состав местного объединения кочевников (с. 90).
И.С. Савинов анализирует материалы кургана Кушалыкуак-1 в восточных предгорьях хребта Ирендык (в верхнем течении р. Урал). Истоки погребального обряда кургана, как показывает автор, уходят далеко на восток - к населению Саяно-Алтайского нагорья раннескифского времени. Появление в середине VI в. до н.э. в Горном Алтае пазырыкской культуры - нового доминирующего
кочевого объединения - привело к уходу каких-то групп бийкен-ского населения на запад и их интеграции в позднебобровскую «ирендыкско-крыктинскую» группу кочевников Южного Зауралья, полагает И.С. Савинов (с.103).
Публикации и интерпретации двух оленных камней святилища у летника Иске ызма и савроматской курганной группы Ва-литово III в Башкирском Зауралье посвящена статья Р. Исмагила, А.Н. Султанова и Ф.А. Сунгатова. Некоторые итоги исследования могильника Кырык-Оба раннескифского времени в Западном Казахстане подводят М.Н. Сдыков и А.А. Бисембаев.
Р. Исмагил, анализируя легенду о происхождении скифов в изложении Геродота, приходит к выводу о тюркском происхождении как ее фабульной части, так и сохраненных Геродотом в качестве скифских имен и этнонимов, многим из которых, с точки зрения автора, можно найти соответствия в этнической номенклатуре современных тюркоязычных народов. Никаких следов ираноязычной лексики легенда, по мнению Р. Исмагила, не содержит. Соответственно, полагает он, может быть подвергнута сомнению и господствовавшая на протяжении значительной части XIX и всего XX в. гипотеза о «паниранизме» скифов, сарматов и других этносов степной и лесостепной Евразии раннего железного века (с. 121-122).
Публикации материалов раскопок раннесарматских погребальных памятников в Южном Приуралье посвящены статьи С.Ю. Гуцалова, Ю.А. Морозова и М.С. Чаплыгина. С.В. Рязанов приводит результаты исследования кузнечной техники савромато-сарматского клинкового оружия. В статье А.С. Скрипкина рассматривается один из типов бронзовых сарматских зеркал, а в статье С.Г. Боталова предпринимается попытка определить территории возникновения отдельных типов так называемых «гуннских» бронзовых котлов.
С.В. Кузьминых и А.А. Чижевская обращаются к проблеме культурной принадлежности Младшего Волосовского могильника VIII-VI вв. до н.э., расположенного в районе нижнего течения Оки. Как показывают авторы, наибольшее сходство его материалы обнаруживают с древностями акозинской культуры - одной из составляющих огромной культурно-исторической области текстильной керамики (с. 168).
В статье В.В. Овсянникова рассматривается зооморфная ме-таллопластика кара-абызской культуры, являющейся наиболее ярким феноменом Приуралья эпохи раннего железа. На основе выделения групп предметов, объединенных по степени близости их стилистических особенностей, автором прослеживается динамика развития кара-абызской зооморфной пластики.
Е.М. Черных и Т.А. Цыгвинцева с помощью трасологическо-го метода исследуют коллекцию каменных дисков (33 предмета) с Зуевоключевского I городища (Каракулинский р-н Удмуртии) ананьинской культурно-исторической общности с целью определения техники их изготовления и функциональной атрибуции.
В статье А.А. Ковригина, Л.Н. Коряковой, Д.И. Ражева, С.В. Шарапова и П. Курто публикуются материалы раскопок двух аристократических погребений 1-111 вв. н.э. из кургана № 11 могильника саргатской культуры Карасье 9 (Заводоуковский р-н Тюменской обл.), исследованного в 2000 г. совместной российско-французской экспедицией. Полученные данные, в том числе интересные результаты палеоантропологических исследований, позволяют выявить некоторые специфические черты физического облика, образа жизни и внешних связей саргатской элиты.
С.Э. Зубов и А.В. Михеев в статье «Этнокультурные процессы в Западном Поволжье на рубеже раннего железного века и раннего средневековья» исследуют проблемы хронологии и этнической атрибуции памятников писеральско-андреевского типа. В составе населения, оставившего эти памятники (датируемые в пределах III в. н.э.), авторы выделяют два компонента: местный и пришлый. Местный финно-угорский компонент был сформирован на основе населения поздних этапов гордецкой и пьяноборской культур. Пришлый компонент долгое время в литературе определялся как кочевнический, сарматский. Однако, как доказывают исследователи, это были выходцы из Зауралья, носители саргатской культуры, ведущим субстратным компонентом которой был иранский, что и послужило причиной ошибочных выводов (с. 222).
Этнокультурной реконструкции происхождения носителей традиций турбаслинского керамического комплекса посвящена статья И.Э. Любчанского, с точки зрения которого, население, оставившее памятники с этой керамикой, во II - первой четверти VI в.
н.э. находилось на стадии формирования нового этноса и было связано с гунно-аланским миром Урало-Казахстанских степей (с. 233).
Г.Н. Гарустович и С.В. Рязанов анализируют материалы раскопок двух новых памятников, расположенных в западных предгорьях Южного Урала. Один из них - селище Берхомут - относится к категории весьма немногочисленных и плохо изученных объектов имендяшевской культуры (первая половина I тыс. н.э.). Нижний слой другого - Азнаевского поселения - относится к позднему бронзовому веку, заключительной стадии межовской культуры, датируемой Х1У-1Х или ХГУ-УП вв. до н.э. (с. 245).
Ф.А. Сунгатов и Р.М. Юсупов публикуют бронзовую фигурку всадника из погребения VIII в. н.э. Бирского могильника на Южном Урале. Характерные детали облика статуэтки позволяют авторам трактовать данный предмет как изображение древнетюрк-ского знатного воина (или, как вариант, - тюркского божества Неба, Тенгри-хана) (с. 250, 253).
А.Е. Медовичев
