CC BY
32
2008.03.014. ТРАНШЕЛ К. БЫЛА ЛИ АЛКОГОЛЬНАЯ ЗАВИСИМОСТЬ РАБОЧЕГО КЛАССА? ВОЗДЕРЖАНИЕ (БОРЬБА С ПЬЯНСТВОМ) И КУЛЬТУРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В РОССИИ, 1895-1932.
TRANSCHEL K. Under the influence: working-class drinking? Temperance & cultural revolution in Russia, 1895-1932. - Pittsburgh: Univ. of Pittsburgh press, 2006. - 178 p.
Ключевые слова: Россия, конец XIX - первая треть XX в., потребление алкоголя как социальная и культурная проблема.
К. Траншел в работе, состоящей из семи глав, исследует весьма значительный фактор в истории Российского государства -отношение властей и общества к употреблению «горячительных напитков». Автор сосредоточивается главным образом на том, какую роль играл алкоголь в жизни широких народных масс и как это отражалось на формировании экономической и социальной политики государства. Уделяя основное внимание периоду 18951932 гг., автор подчеркивает важность традиций и обычаев, которые, несмотря на изменение экономических и социальных условий жизни, продолжали формировать культуру потребления алкоголя и сказывались на стереотипах поведения «простого народа».
Автор напоминает, что со времен Владимира Красное солнышко проблема «веселия пити» занимала важное место в социальной, культурной и экономической жизни страны. Уже в XV столетии монастыри наладили массовое производство алкоголя из зерна. В XVI в. стал складываться, а в XVII в. утвердился порядок, когда все доходы от продажи алкоголя шли в царскую казну. К началу XX в. доходы от продажи алкоголя составляли треть всех государственных доходов.
Пристрастие русских к алкоголю исследователи объясняют различными причинами - в их числе и суровый климат, и профилактика кишечных заболеваний, - но все единодушны в том, что «тяга к спиртному» оказала влияние на формирование почти всех бытовых традиций, экономических и социальных отношений.
Традиционное деревенское «гуляние» носило как правило коллективный характер и объяснялось причинами, связанными с деревенскими событиями. Бедность крестьян диктовала потреб-
ность в установлении устойчивых социально-экономических связей, и совместная «выпивка» вполне удачно выполняла социальную функцию «сплочения коллектива». Кроме того, подобная «физиологическая разрядка» давала возможность крестьянам отдохнуть после тяжелой работы. Важно и то, подчеркивает автор, что крестьяне не рассматривали свою рабочую силу как товар, требующий оплаты в наличных деньгах, предпочитая вместо этого неофициальные системы взаимной помощи и «компенсации», а алкоголь служил во многих случаях эквивалентом всех хозяйственных расчетов. В то же время пьянство «в одиночку» было редкостью.
Хотя первые серьезные споры среди образованной части общества о необходимости борьбы с «пагубой пьянства» начались в еще в 1840-х годах, однако тревогу «забили» в пору промышленного подъема. Прежние традиции в новых городских условиях стали трансформироваться. Социальное поведение фактически свелось к вопросу свободного выбора, склонностей или привычек, которые, разумеется, зависели и от конкретных местных условий. Эта тенденция ускорилась после реформ 1860-х, в связи с ростом национального рынка и процессами урбанизации. Уже к концу XIX в. вполне четко стали прослеживаться различия между традиционными и городскими особенностями быта и проведением досуга.
Примечательно, по мнению автора, что лишь в этот период изменилась и позиция церкви в этом вопросе, поскольку большинство духовенства считало безвредным употребление алкоголя. Проблема осложнялась тем, что Православная церковь, боровшаяся с сектантами и староверами, воздерживавшимися от алкоголя, долгое время не могла найти подходящих аргументов о необходимости воздержания, не боясь обвинений в потакании «отступникам». К тому же бытовое пьянство было нередкостью среди самих приходских священников. Только в 1889 г. Священный Синод обязал священнослужителей проповедовать воздержание и умеренность. Впрочем, независимые религиозные общества трезвости возникли еще раньше во многих городах. Деревенские священники, пытавшиеся организовать такого рода общества, чаще не имели поддержки населения, а подчас сталкивались с открытым сопротивлением. Однако были и исключения: так, общество трезвости им. Св. Александра Невского процветало, насчитывая в 1905-1906 гг. до 75 889 членов и служило примером для подражания.
Ввиду того, что в конце XIX в. значительную часть населения составляли сезонные рабочие, которые еще не привыкли к городской жизни и сохраняли деревенское мировоззрение, им требовалось время на «адаптацию». И алкоголь превосходно играл роль «посредника». Поэтому «питие» становилось не только основой досуга, но и служило своеобразным механизмом установления «иерархических» отношений между рабочими.
На рубеже XX в. социальные язвы типа повального уличного пьянства в городах, антисанитарии рабочих окраин, бытовой неустроенности рабочих в значительной мере обострились в связи с притоком рабочей силы из деревень. Это побудило различные политические силы страны искать пути выхода из ситуации. Вопрос алкоголизации населения давал многочисленные поводы для обвинений властей в некомпетентности или злоупотреблениях. Критика государственной монополии на продажу водки чаще всего была лишь поводом для «разоблачения» самодержавия. Интеллигенция в поисках народной поддержки ставила знак равенства между притеснениями властями «широких народных масс» и их спаиванием.
Неспособность властей обуздать возрастающее пьянство населения и одновременно зависимость роста государственных доходов от масштабов продажи алкоголя давали оппозиции дополнительные козыри для выражения недовольства. Обеспокоенность распространением пьянства не было специфически российским явлением - борьба с алкоголизмом велась по всей Европе, но уровень политизация этого явления в России был уникальным, подчеркивает автор.
С 1890-х годов вплоть до введения «сухого закона» в 1914 г. обвинения в адрес правительства «в спаивании народа» достигли небывалого масштаба. Проблема распространения алкоголизма среди рабочих и крестьян и его катастрофические последствия для российских социальных и моральных основ муссировалась во всех печатных изданиях, Думе и др. общественных организациях.
Автор подробно останавливается на деятельности трех главных идеологических течений, доминирующих в дискуссиях по проблеме пьянства, - либеральном, социалистическом и профессионально-медицинском.
Под либерализмом автор подразумевает не политическое движение, а то, что в России того времени было принято называть
«широкой общественностью», - т.е. систему отношений и ценностей, присущих различным социальным группам. Фактически автор имеет в виду деятелей земств, которые после 1861 г. стали играть большую общественную роль. В 1895 г. по их инициативе и при поддержке властей была создана широкая сеть библиотек и иных мест досуга для повышения «культурного уровня» и воспитания «духовных потребностей» народных масс.
Сторонники социалистических идей акцентировали внимание на обострении социальных проблем и увязывали с этим рост алкоголизма. Искоренение же всех социальных пороков увязывалось ими со свержением самодержавия и победой социализма.
Среди медиков не было единства в решении рассматриваемых проблем. Часть из них, придерживаясь взглядов западных коллег, рассматривали алкоголизм как психическое заболевание, т.е. исключительно как медицинскую задачу, в противоположность понятию «пьянство», которым оперировали их оппоненты, исходившие из социальных причин этого явления. (Позже среди советских врачей возникнут точно такие же споры.) И те, и другие стремились не замыкаться в узкопрофессиональной среде и настойчиво пропагандировали свои взгляды на способы предотвращения и лечения алкоголизма среди «общественности».
Дискуссии об ответственности самодержавия за алкоголизацию народа и путях выхода из этой ситуации обострились во время революции 1905-1907 гг. Проблемы пьянства самым причудливым образом смешивались с абстрактными гражданскими ценностями, необходимостью прогрессивных социальных реформ и особенностями экономической модернизации страны. Уличное пьянство, факты «повышенной возбудимости», а следовательно, рост немотивированных преступлений среди рабочих во время революции, были использованы всеми критиками власти и прежде всего социалистами как самое яркое доказательство недееспособности самодержавия и его обреченности.
Своеобразной формой политического давления на власть во время социальных кризисов были «водочные бунты», заключавшиеся либо в погромах вино-водочных складов и магазинов, либо в «бойкотах» питейных заведений, когда «сознательные рабочие» весьма успешно агитировали товарищей «не давать наживаться казне за счет трудящихся». По мнению автора, коллективные бойкоты
были не столько выражением политического протеста, сколько попыткой ослабить государственную власть. Подобные акции после подавления революции 1905-1907 гг. были немногочисленными.
Формально выпады в адрес властей по поводу спаивания населения прекратились лишь в 1914 г. Вместе с тем запрет на торговлю водкой, столь важный источник дохода, теперь, во время войны, лишь усилил экономический и политический кризисы в России, что, в конечном счете, способствовало революции. При этом население находило свои способы добывать алкоголь.
Вследствие событий Первой мировой войны, революции 1917 г., Гражданской войны (1918-1921) пьянство среди «широких народных масс» достигло эпидемических размеров. Проблема, к удивлению большевиков, не исчезла с установлением «справедливого строя». Однако, подчеркивается в книге, в намерении бороться с этим злом они лишь продолжили «процесс», который начался задолго до революции 1917 г.
В течение первых месяцев после революции перед большевиками встала необходимость как-то обуздать ими же спровоцированную «социальную активность масс», которые грабили магазины и винные склады, устраивали пьяные погромы. Провозглашенный «гегемоном революции» пролетариат в основной своей массе совсем иначе, чем партийные идеологи, представлял себе свои собственные привилегии. В то время как теоретики партии воображали, что социалистическое общество должно состоять исключительно из трезвых, дисциплинированных граждан, большинство рабочих оставались «приверженцами пьяного разгула». Так же как предреволюционные критики самодержавия использовали лозунг «за трезвый образ жизни» в борьбе за власть, советские реформаторы использовали антиалкогольные кампании, утверждая свое право на власть, и так же как царское правительство, большевики столкнулись с необходимостью выбирать между революционной идеологией и экономической целесообразностью.
В 1921 г. В.И. Ленин выступал против восстановления государственной монополии на производство спирта, утверждая, что торговля алкоголем приведет Россию «назад к капитализму». Однако уже в августе 1921 г. финансовые соображения возобладали и советское правительство полностью изменило свою политику в этой сфере, легализовав продажу водки, а шесть месяцев спустя и
продажу пива, сопровождая таким образом переход от политики военного коммунизма к нэпу. Автор отмечает, что подобная «мягкотелость» была результатом прежде всего недостаточного «морального» авторитета советской власти, кроме того, в 1920-х годах у большевиков еще был недостаточно развит репрессивный аппарат.
Иллюзия большевистской верхушки относительно «сознательности пролетариата» была быстро развеяна. Большевики, подчеркивает автор, оказались в авангарде во многом фрагментированного и деклассированного рабочего класса, который не разделял «идеалы преданных делу революции» активистов.
В начале 20-х годов большевистское руководство рассматривало пьянство как мелкобуржуазный пережиток, присущий людям, недавно влившимся в ряды пролетариата. «Старые» рабочие кадры считались опорой нового строя, фактически став некоей «аристократической» верхушкой рабочего класса. Новички чаще всего изображались как злоумышленники, хулиганы, бездельники и алкоголики, которые, будучи «социально ущербными», являлись еще и «потенциально опасными» для социалистического строительства. И хотя некоторые из «передовых» рабочих часто не меньше, чем новички, «злоупотребляли» на рабочем месте, пишет автор, их редко наказывали. Более того, эти же рабочие активно выступали на собраниях против уличенных в пьянстве «бездельников».
Вполне обыденным явлением было и то, что новички обязаны были «поставить» некое количество спиртного в качестве «оплаты за обучение». Помощь соседу или коллеге по работе была также связана с подобным ритуалом, как, впрочем, и любые проявления взаимности, дружелюбия или уважения. Такого рода требования привилегированных рабочих служили, по мнению автора, символическим проявлением доминирования, которое поощрялось «начальством», так как обеспечивало «надлежащий порядок».
Пропаганда «здорового образа жизни» была возложена на добровольное Общество Борьбы с Алкоголизмом (ОБСА). Причины, по которым рабочие присоединялись к ОБСА, не будучи преданными «идеалам умеренности», автор объясняет прежде всего элементарным желанием хоть как-то улучшить свое материальное положение. В условиях сильнейшего дефицита предметов первой необходимости и продовольственных товаров рабочие, вступавшие в различные общества, получали премии и «пайки». Кроме того,
рабочие, только что приехавшие из деревенской глубинки, могли подняться по служебной лестнице, лишь продемонстрировав должное политическое сознание.
Под лозунгом «Алкоголизм и социализм несовместимы» ОБСА проводил демонстрации, устраивал разъяснительные выставки. В 1928 г. Наркомздрав и Совкино объединили усилия по производству и прокату антиалкогольных фильмов, в которых, как и в газетных публикациях, театрализованных постановках, плакатах, товарищеских судах, высмеивались и осуждались «несознательные алкоголики». Такого рода «наглядная агитация» была признана наиболее действенным средством воздействия на неграмотных или малограмотных рабочих.
С самого начала было ясно, подчеркивает автор, что подобные кампании ориентировались прежде всего на промышленных рабочих, и их целью был не призыв к «умеренности», а борьба за полное «воздержание». Партийные идеологи были убеждены, что социализм вылечит и этот порок. Однако реальность разбивала эти догмы.
Вопреки всем правительственным запретам крестьяне гнали в невероятном количестве самогон, который стал самым надежным эквивалентом денег в товарообмене между городом и деревней. К тому же продажа самогона чаще всего была единственной статьей дохода для обнищавшего сельского населения.
В условиях, когда меры против самогоноварения были неэффективны, а запрет на торговлю алкоголем серьезно сократил государственную казну, немало советских руководителей считали необходимым возобновить торговлю вино-водочной продукцией, одновременно предполагая усиливать борьбу с ее незаконным производством. Однако «увязать» антиалкогольные кампании и рост производства «алкогольных изделий» было непростым делом. В соответствии с рекомендациями ОБСА Совнарком планировал не инвестировать никаких капиталовложений в строительство, ремонт ликероводочных заводов, трактиров или винных магазинов и подготовиться к полному их закрытию к 1938 г. В 1928-1929 гг. взамен сокращения производства алкогольных напитков предполагалось увеличить выпуск безалкогольных напитков. Совнарком также запретил употребление алкоголя всем советским должност-
ным лицам, членам профсоюзов, кооперативов, а также в общественных местах.
В то время как центральные и местные власти боролись с самогоноварением, медики фактически возобновили предреволюционные споры о том, что собой представляет понятие «алкоголизм». Ведущие психиатры страны, как и до 1917 г., определяли его как некую патологию психики и расходились только в рекомендациях относительно методов лечения - амбулаторном или в специализированных клиниках.
В спор активно включились сотрудники созданного в 1923 г. Государственного института Социальной Гигиены (ГИСГ), который должен был проводить и координировать исследования социальных проблем. Эти специалисты рассматривали алкоголизм как социальную болезнь, причины которой кроются в таких социальных факторах, как неграмотность, материальное неблагополучие, плохие жилищные условия - т.е. все те социальные «язвы», которые якобы были присущи лишь капиталистическому обществу и при новой власти должны были быть легко исправимы при проведении соответствующих мер. ГИСГ утверждал, что алкоголикам нужна не медтерапия, а отвлечение от «пагубной страсти», поэтому необходимо создавать условия для «культурного досуга». Как и их предшественники либерал-реформаторы, эти советские социальные работники видели решение проблемы в пропаганде образования и здорового образа жизни. В течение 1920-х и в начале 1930-х годов возникли многочисленные общества типа «Общества по борьбе с неграмотностью», Лига безбожников и т.п. Разумеется, подчеркивает автор, целью этих обществ было обеспечение социальной поддержки режиму.
Однако не все большевистские лидеры считали подобную деятельность перспективной, поскольку она не соответствовала их стремлению как можно скорее провести индустриализацию страны. И победа оказалась на их стороне.
Судьба Бухарина, Ларина и многих других основателей ОБСА явилась убедительным подтверждением этого.
В сентябре 1930 г. Сталин обязал Молотова «увеличить производство водки». Сталинская Первая пятилетка (1928-1932), нацеленная на модернизацию страны, потребовала создания новых
«культурных норм» и жизненных ценностей. В 1933 г. обсуждение проблемы пьянства прекратилось.
Сталин заявил, что произошло сокращение потребление алкоголя рабочими, и поскольку в СССР уже построен социализм (в 1936 г.), то проблемы алкоголизма в СССР не существует. Жизненный уровень советских людей вырос настолько, что социальные «корни» алкоголизма изничтожены, и в этом кроется огромное преимущество советского строя над капиталистическим. Алкоголизм стал проблемой докторов и судей, но не общества. А вместе с тем производство винно-водочной продукции выросло настолько, что к 1940 г. магазинов, продающих алкоголь, стало больше, чем магазинов, торгующих всеми другими продовольственными товарами вместе взятыми.
Подобная «стадия» решения проблемы алкоголизма со стороны государства, начавшись в 1932 г., продолжалась до реформ М. Горбачева. Продажа алкоголя была все это время одним из самых важных источников дохода государственного бюджета, особенно после Второй мировой войны. В период с 1950 по 1970 г. потребление алкоголя на душу населения возросло более чем на 300%.
Это не значит, подчеркивает автор, что СМИ и партия не осуждали пьянство. Лозунг «Пьянству - бой» всегда оставался востребованным. Постоянно проводились соответствующие кампании. В 1958 г., например, были введены даже некоторые ограничения на продажу алкоголя в магазинах и общественных столовых, закрыты часть винных магазинов и киосков, продающих алкоголь. В 1960 г. уголовный кодекс предусматривал обязательную терапию наряду с суровыми санкциями для алкоголиков. В 1966 г. были введены штрафы за пьянство в общественных местах, созданы многочисленные «Центры восстановления» или лечебно-трудовые профилактории (ЛТП), призванные «перевоспитывать» алкоголиков.
Однако фактически увещевания рабочих бороться с пристрастием к водке и вести трезвый образ жизни выродились в своеобразную контрпропаганду - умение «перепить» кого бы то ни было стало считаться доблестью. В реальности, считает автор, все антиалкогольные кампании не просто оказывались неэффективными, но после каждой из них уровень потребления алкоголя в стране фактически удваивался.
М. С. Горбачев поднял проблему «борьбы с алкоголизмом» на невиданный прежде уровень - производство водки и вина уменьшилось больше чем на 50% по сравнению с уровнем до 1985 г. По всему Советскому Союзу создавались «общества трезвости», почти зеркально копирующие «мероприятия» ОБСА. Результаты не замедлили сказаться. Сахар, необходимый для производства самогона, исчез с полок магазинов. Множество людей травились всевозможными спиртосодержащими жидкостями. Население возмущалось низким качеством алкогольных напитков. Все это подрывало авторитет не только Горбачева, но и партии в целом. И хотя через три года кампания была прекращена, последствия, как всегда, оказались плачевными. Здоровье многих людей оказалось подорванным, а часть населения из-за невозможности удовлетворить страсть к «выпивке» «подсела» на наркотики.
Впрочем, заключает автор, все сказанное не означает, что проблема алкоголизма в России стоит острее, чем во многих других странах мира.
В. С. Коновалов
