CC BY
16
ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ И ЗАКАВКАЗЬЕ
2008.02.019. ЙОНСОН Л. ВЛАДИМИР ПУТИН И ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ: ФОРМИРОВАНИЕ РОССИЙСКОЙ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ.
JONSON L. Vladimir Putin and Central Asia: The shaping of Russian foreign policy. - L.; N.Y.: Taurus, 2004. - 256 p.
Лена Йонсон (Шведский институт международных отношений, Стокгольм, ранее Королевский институт международных отношений, Лондон, сотрудник миссии ОБСЕ в Таджикистане) - автор многочисленных работ по внешней политике России в Центральной Азии1. Используя широкий круг зарубежной и российской литературы (особенно частые ссылки на статьи в «Независимой газете», Москва), она анализирует российскую центральноазиат-скую политику в 1999-2004 гг., учитывавшую возросшее значение ЦА после событий 11 сентября 2001 г. и антитеррористической операции в Афганистане. Поворотными пунктами стали 1999 и 2001 гг.
В работе «Россия и Центральная Азия: Новая сеть взаимоотношений» рассматривались проблемы 90-х годов по всем пяти республикам ЦА, тогда как в реферируемой монографии почти не упоминается Казахстан и основное внимание уделяется Киргизии, Таджикистану, Туркмении, Узбекистану.
Пересмотр внешней политики СССР М.С. Горбачёвым в годы перестройки означал стремление сосредоточиться на внутренних реформах. Поэтому он отказался от концепции «СССР - сверх-
1 Peacekeeping and role of Russia in Eurasia / Ed. by Jonson L., Archer C. -Boulder (Col.), 1996; Jonson L. Russia and Central Asia in a new web of relations. - L., 1998. (Рефераты см.: РС «Центральная Азия: десять лет независимости. - М., 2002. -С. 223-224, 249-257); Jonson L. The Tadjik war: A challenge to Russian policy. - L.,
1998, а также ряд статей в 2001-2002 гг. Описание здесь и далее по реф. источнику.
держава» и начал процесс адаптации к более скромной роли «великой державы», подчеркивая международную взаимозависимость и хорошие отношения с Западом. Б.Н. Ельцин продолжил тот же курс, но потерпел поражение из-за борьбы за власть и деньги в своем окружении между демократами и военными кругами.
В.В. Путин был назначен Ельциным, но пришел к власти как противоположность «старому режиму» и всему тому, что Ельцин не смог осуществить, - «сильное государство и внутренние реформы, прочное международное положение России и международное сотрудничество, уважение российских национальных интересов и хорошие отношения с Западом. Путин твердо защищал территори-альую целостность России (в Чечне) и российские национальные интересы... подчеркивал, что его приоритет - внутренние реформы и экономическое развитие России, а для этого необходимо улучшение отношений с Западом, особенно с США. С самого начала он создавал образ лидера, для которого основная задача - усиление российского государства и восстановление главенства России на бывшем советском пространстве. Он использовал опыт Александра Горчакова как свою базисную точку отсчета для реструктурирования российской внешней политики и просил своего министра иностранных дел И. Иванова использовать уроки Горчакова для XXI в.» (с. 8).
Какую роль сыграла ЦА в пересмотре внешней политики России? В 90-е годы ей пришлось отказаться от своих позиций в Восточной Европе, Прибалтике, западных республиках СНГ. Вместо этого на первый план в ее европейской политике выдвинулись задачи экономического и прежде всего энергетического сотрудничества. Напротив, в ЦА Россия хотела «сохранить роль гаранта безопасности региона и лидера экономической интеграции. Центральная Азия рассматривалась как сфера интересов России, и она стремилась закрыть доступ в регион другим державам, пытаясь интегрировать СНГ экономически и в военной сфере» (с. 9).
Российские власти всегда относились с подозрением к иностранному влиянию в ЦА, которая считалась буфером между мусульманским югом (Турция, Иран, Афганистан) и собственным российским «мусульманским подбрюшьем» на Северном Кавказе и в центральных районах (Татарстан, Башкирия). Гражданская война в Таджикистане подтвердила российские опасения относительно
«исламской угрозы», так как соседний Афганистан непосредственно угрожал стабильности в ЦА: после взятия талибами Кабула в 1996 г. они распространили свой контроль на Северный Афганистан в 1998 г. почти до границ с Таджикистаном и Узбекистаном и стали поддерживать чеченских сепаратистов.
Чтобы понять нынешнюю политику Путина, автор напоминает об истории завоевания ЦА в XIX в. Российской империей (с. 23-42) и об ослаблении влияния России в годы президентства Б. Ельцина (с. 43-60). Назначение В.В. Путина премьер-министром произошло вследствие кризиса 1999 г. - вторжение в августе чеченских мятежников в Дагестан и объявление ими намерения создать исламское государство на территории Чечни и Дагестана; в том же месяце боевики Исламского движения Узбекистана (ИДУ) вторглись в Баткенский район Южной Киргизии со своих баз в Афганистане и Таджикистане. «События в Баткене позволили Путину сделать вопрос антитерроризма высшим приоритетом в отношениях России с республиками Центральной Азии и платформой развития сотрудничества - военного и в сфере безопасности. Политика России в Центральной Азии определялась ("была сконструирована") террористической угрозой» (с. 63).
Термин «международный терроризм» упоминался в военной доктрине России еще в 1993 г., в речи Б. Ельцина о национальной безопасности в 1996 г., но ему не уделялось особого внимания. О терроризме говорилось на многих совещаниях в рамках СНГ, но большее внимание в этой связи к ЦА проявилось во время первой зарубежной поездки Путина в качестве премьер-министра в Таджикистан в ноябре 1999 г. и последующего визита в Узбекистан в декабре, когда был подписан ряд двусторонних соглашений о сотрудничестве военно-техническом и в сфере безопасности.
В 2000 г. угроза терроризма оказалась в центре российской военной доктрины, концепций национальной безопасности и внешней политики; в январе 2001 г. Путин говорил о возникновении «террористического интернационализма», которому необходимо противостоять совместно. Перенесение центра тяжести на борьбу с «международным терроризмом» было воспринято позитивно лидерами ЦА.
На встрече глав государств СНГ в январе 2000 г. было решено подготовить антитеррористическую программу СНГ, и в июне
2000 г. Программа борьбы против международного терроризма и других форм экстремизма была принята. Главным инструментом ее исполнения должен был стать Антитеррористический центр СНГ. Постепенно во имя борьбы с терроризмом налаживалось сотрудничество России со странами ЦА: подписывались двусторонние соглашения, предусматривающие кооперацию пограничников, сил безопасности, обучение офицеров в российских военных вузах, поставки российского вооружения в ЦА по внутрироссийским ценам.
Решение создать силы быстрого реагирования Договора коллективной безопасности (ДКБ) для ЦА было принято в мае 2001 г. Эти вооруженные силы (приблизительно 1500 человек) должны были комплектоваться Россией, Казахстаном, Киргизией, Таджикистаном и развертываться по запросу любой из подписавших соглашение стран (координационный штаб из их представителей располагался в Бишкеке).
«Путин использовал проблему терроризма, чтобы легитимизировать стремление России к военной интеграции на всем пространстве СНГ» (с. 70). Насколько это удавалось претворить в жизнь в ЦА? С Узбекистаном в декабре 1999 г. был заключен двусторонний договор, прямо ссылавшийся на совместную борьбу против новой угрозы. Об этом же говорили и Путин, и президент Каримов. В 2000 г. Узбекистан участвовал в ряде военных учений, инициированных Россией, но уже весной 2001 г. появились признаки трений в российско-узбекистанских отношениях, так как Узбекистан хотел сосредоточиться на борьбе со своими собственными террористами (ИДУ) и менее охотно выступал против режима талибов. Напротив, Таджикистан, несмотря на свою слабость и уязвимость, «становился все более важным союзником России по мере того как в повестку дня Путина антитеррористическая борьба выдвигалась на первое место; он был также особенно значим как транзитная страна, через которую шла (российская. - Реф.) военная помощь антиталибскому Северному Альянсу» (с. 73).
Относительно Афганистана у России и центральноазиатских республик не сложилось единство мнений: в отличие от последних, выступавших за переговоры и нормализацию отношений с талибским режимом в Кабуле, Россия и США в декабре 2000 г. инициировали резолюцию Совета Безопасности ООН об ограниченных
санкциях против режима «Талибан». Туркмения и Узбекистан критиковали введение этих санкций.
Политика России после 1999 г. относительно Узбекистана, Таджикистана и Афганистана породила для нее новые дилеммы в ЦА: 1) подчеркивание первоочередности борьбы с международным терроризмом как основы обеспечения безопасности в регионе означало предпочтение только военных методов решения проблемы, тогда как наилучший результат принесло бы их сочетание с невоенными методами; 2) разрыв между обязательствами и ограниченными возможностями России; 3) подчеркивание «стратегического партнерства» с Узбекистаном, что влекло серьезные региональные последствия, так как означало признание его права на вмешательство в жизнь соседних Таджикистана и Киргизии, что означало ослабление влияния России; 4) желание России совместно с государствами ЦА бороться против режима талибов в Афганистане, тогда как центральноазиатские лидеры стремились так или иначе нормализовать отношения с «Талибан», чтобы побудить его закрыть лагеря узбекских мятежников на афганской территории. Для России исключалось какое-либо урегулирование с правительством талибов после признания им в январе 2000 г. независимости Чечни. Поэтому Россия продолжала оказывать помощь Северному Альянсу, полагаясь на Таджикистан в транспортировке оружия. «В то время как дилеммы, порожденные сближением с Узбекистаном, вскоре исчезли из-за дистанцирования последнего от России, другие дилеммы оставались нерешенными» (с. 78). Путин все больше полагался на двусторонние отношения с государствами ЦА, многосторонняя интеграция в рамках СНГ становилась отдаленной перспективой.
Что касается других действующих в ЦА держав, то Путин сохранил подозрительность, характерную для начала 90-х годов, относительно проникновения США в ЦА, стремился предупредить усиление их позиций в регионе, одновременно с желанием общего улучшения российско-американских отношений. Россия и Китай взаимодействовали в рамках ШОС, пытаясь использовать эту организацию как инструмент противодействия американскому проникновению в ЦА, но в такой мере, чтобы это не ухудшило их отношений с США.
Если первое изменение политики России в ЦА произошло в 1999 г. с приходом к власти Путина, то новый поворот последовал
в 2001 г. как следствие террористической атаки 11 сентября 2001 г. Путин оказался первым главой государства, позвонившим Дж. Бушу в тот же вечер с выражением сочувствия США и осуждением террористического акта. Начались активные консультации Путина с силовиками - как реагировать на возможный удар США по лагерям «Аль-Каиды» в Афганистане, как относиться к желанию Узбекистана и Таджикистана взаимодействовать с США в антитеррористической операции в Афганистане. 24 сентября Путин заявил о согласии России на пребывание американских войск в ЦА во время военной операции против Афганистана, в течении которой Россия: а) будет сообщать собственные данные о лагерях террористов; б) откроет свое воздушное пространство для полетов с гуманитарными грузами в Афганистан; в) дает согласие централь-ноазиатским государствам на открытие их воздушного пространства и аэродромов для США и их союзников; г) увеличит помощь Северному Альянсу и правительству Раббани. «Решение Путина было компромиссом. Он заявил о полной поддержке операции США, но без участия российских войск... В своем повороте политики в сентябре 2001 г. Путин изменил антитеррористическую повестку дня 1999 г., расширив ее путем включения западных государств в качестве партнеров в Центральной Азии. Раньше Москва рассматривала свою центральноазиатскую политику отдельно от своих отношений с Западом, поскольку Центральная Азия считалась российской зоной интересов, в которую не должны проникать другие державы. Теперь Путин сделал Центральную Азию частью своей западной повестки дня» (с. 85-86).
Возникла новая стратегическая ситуация в ЦА. В конце сентября первые американские соединения были введены в Узбекистан на базу Ханабад (145 км от Афганистана); 5 октября президент Каримов повторил, что они предназначены только для гуманитарных операций. К февралю 2002 г. в Узбекистане было 1500 человек, в Киргизии - 2000, в Таджикистане 300 человек из американских и других западных войск; с октября начались бомбардировки Афганистана; Россия в них не участвовала, но «ее вклад в свержение "Талибан" был решающим» (предоставление США разведывательной информации и увеличение военной помощи Северному Альянсу) (с. 86).
Очень рано проявились разногласия относительно состава нового афганского правительства: Путин говорил о необходимости включить в него представителей всех этнических групп и легитимности прежнего президента Бурхануддина Раббани, США и Пакистан высказывались за включение в правительство умеренных членов «Талибан», что категорически отвергалось Россией, Раббани и Таджикистаном. На встрече в Бонне в ноябре 2001 г. под эгидой ООН была назначена временная администрация во главе с Хами-дом Карзаем, в которой Северный Альянс получил 17 из 30 постов; постоянное правительство должно было быть избрано через два года, а пока - 22 декабря 2001 г. - власть перешла к временной администрации.
Россия ее поддержала, она продолжала играть заметную роль в Афганистане благодаря своим контактам с таджикской частью Северного Альянса, господствовавшего в администрации Карзая (посты министров обороны, внутренних и иностранных дел), а также занявшего 36 из 38 генеральских должностей (с. 88). Тем не менее главным действующим лицом в стране стали США, роль России оставалась второстепенной, решающей она была только в обеспечении гуманитарной помощи (через территорию Таджикистана).
Стратегическая ситуация в ЦА изменилась полностью. Особенно стремился к сотрудничеству с США Узбекистан: роль гаранта его безопасности перешла от России к США, несмотря на сохранение членства в СНГ и многократные заверения Каримова о важности России для обеспечения безопасности ЦА. В Киргизии с согласия президента и парламента военные из США и стран НАТО расположились в международном авиапорту Манас. Туркмения с ее статусом вечного нейтралитета отказалась от допуска иностранных войск на свою территорию, хотя президент С. Ниязов еще 14 сентября 2001 г. положительно отреагировал на призыв США поддержать удары против «Талибан», оговорив, что все действия должны проводиться под эгидой ООН. Особенно знаменательны перемены после 11 сентября в Таджикистане: вместо прежнего исключительно российского доминирования, но оставаясь все еще наиболее лояльным в ЦА союзником России, он открыл свою территорию для войск США и их союзников, а запрет США на экспорт оружия в Таджикистан в январе 2002 г. был снят.
Одновременно после 11 сентября усилились трения между республиками ЦА, особенно между Узбекистаном и Таджикистаном: закрытие почти всех узбекистанских пропускных пунктов на границах, введение визового режима, строгое регулирование провоза товаров повлекли существенные потери в таджикистанском экспорте; возникли конфликты относительно поставок электроэнергии и воды. Ситуация улучшилась только после падения режима «Талибан», в частности, это способствовало ослаблению ИДУ, лидер которого Джума Намангани был убит в Северном Афганистане. Правда, Узбекистан продолжал ссылаться на угрозу ИДУ в оправдание своих антитаджикистанских ограничений. Урегулированию узбекистано-таджикистанских отношений (открытие вновь ряда пропускных пунктов, снижение платы на границах, списание части долга Таджикистана) способствовали, по мнению ряда комментаторов, США. В октябре 2002 г. между Узбекистаном и Таджикистаном было подписано соглашение о демаркации границы (остались четыре спорных участка). «Таким образом, свержение "Талибан", уменьшив внешнюю угрозу республикам Центральной Азии, частично улучшило межгосударственные отношения в регионе и помогло переговорам о пограничных спорах» (с. 93).
Параллельно с усилением присутствия США в ЦА Россия стремилась развить здесь многостороннее сотрудничество в антитеррористической борьбе, определив место в ней СНГ и ДКБ. Последний в октябре 2002 г. преобразован в Организацию договора коллективной безопасности (ОДКБ). Предполагалось, что она станет «потенциальным партнером Запада и объединит центральноа-зиатские страны» (с. 95). Однако США и НАТО не были заинтересованы в подобном партнерстве, тогда как президенты республик ЦА тяготели к сотрудничеству с ними, а президент Каримов даже высказывался скептически об антитеррористических возможностях ОДКБ. Тем не менее в 2003 г. ОДКБ признана ООН как легитимная региональная организация. «Так создавались две параллельные договоренности о безопасности: одна ведомая Россией, другая -США. Необычная ситуация стала частью новой реальности, с которой России приходилось считаться» (с. 97). Новая политика России, базирующаяся на сотрудничестве с Западом, включала ее большую активность в ЦА, причем в 2002 г. произошел поворот к
признанию важности ее энергетических ресурсов1. Подобный поворот стал заметен в двусторонних отношениях России с Киргизией, Таджикистаном, Туркменией и Узбекистаном. Означало ли это «экономизацию» их отношений? Российские инвестиции в регионе росли очень медленно, что вызывало разочарование центральноа-зиатских правительств.
Одновременно в ШОС с 2002 г. центр тяжести начал смещаться от стратегических проблем к необходимости экономической кооперации. В рамках организации продолжалось сотрудничество России и Китая. Что касается улучшившихся отношений с США, то в ЦА у них (помимо проблем Афганистана) не наладилось прямое сотрудничество: «Подозрения и соперничество между двумя державами в Центральной Азии сохранились» (с. 115).
Автор приходит к выводу, что с точки зрения «перспектив в Центральной Азии новая политика Путина продемонстрировала провал его курса 1999 г., - антитеррористические структуры ДКБ никогда не использовались антитеррористической коалицией, возглавляемой США. Но он сумел добиться прорыва в отношениях с Западом. Оставалось увидеть, было ли изменение отношения России к проникновению США в Центральную Азию временным или фундаментальным пересмотром политики» (с. 116). В новых двусторонних отношениях России с государствами ЦА все более усиливалось внимание к экономическим взаимосвязям.
Рассмотрев внутрироссийские факторы, влияющие на политику Путина в ЦА (война в Чечне, формирование многовекторной внешнеполититческой стратегии страны, позиция элиты), автор переходит к факторам, действовавшим в самой ЦА. Причины возможной нестабильности она считает нужным рассматривать в трех измерениях - «светско-политическом, религиозно-политическом и этнонационалистическом» (с. 142). Первое включает борьбу за создание светской оппозиции, проведение демократических и экономических реформ, второе - использование ислама в политических целях, третье - процесс строительства нации и государства, причем неспособность авторитарных режимов решить внутренние проблемы может прикрываться этнонационалистическими призывами.
1 Bobo Lo. Vladimir Putin and evolution of Russian foreign policy. - L., 2003.
Ожидания быстрого перехода после 2001 г. к реформам не оправдались. Вместо этого авторитарные власти усилили давление на оппозицию. В Узбекистане продолжалась кампания по устрашению членов запрещенных оппозиционных организаций «Эрк», «Бирлик», «Хизб ут-Тахрир». Весной 2003 г. М.Б. Олкотт писала: «Сейчас почти нет прогресса в допущении свободной деятельности действительно независимых политических групп. То же самое относится к СМИ» (с. 145)1. В Киргизии, где в 90-е годы сформировалась относительно сильная светская оппозиция, в марте 2002 г. волнения на юге были подавлены с применением силы, но они не стихали, демонстрируя слабость власти президента Акаева. В Туркмении первые «трещины» в репрессивной диктатуре появились весной 2002 г.2 Под предлогом покушения на свою жизнь Ниязов обрушился с жестокими репрессиями на оппозиционеров и усилил контроль над страной. В отличие от этих трех государств, в Таджикистане в 2002 г. положение заметно улучшилось благодаря «движению к демократическим реформам» (с. 149). Были открыты независимые агентства новостей и телевизионная станция. Однако как только режим стабилизировался, усиливались и авторитарные тенденции - президент Рахмонов организовал для себя возможности оставаться у власти до 2020 г. Лишь в Таджикистане была легитимизирована исламская политическая партия - Партия исламского возрождения (ПИВ), однако «ни одной из политических партий не было позволено развиваться и выражать политические требования народа» (с. 151).
В религиозно-политическом измерении следует признать огромный потенциал политического ислама в ЦА. Главная проблема в том, будет ли преобладать здесь радикальный или умеренный исламизм. Последний стремится «усилить влияние исламских ценностей как базы для государственной политики, но отделяет религиозные дела от управления страной. Пока только Таджикистан создал условия для развития умеренного исламизма, тогда как другие центральноазиатские страны запрещают любую политическую исламскую активность» (с. 152). ПИВ в Таджикистане - «умеренная
1 Olcott M.B. Taking stock of Central Asia // J. of intern. affairs. - 2003. -Vol. 56, N 2.
2 International crisis group. Craks in the marble: Turkmenistan's failing dictatorship. - Osh-Brussels, 2003.
исламистская партия», поскольку признает нынешний светский режим в стране и действует в его рамках, одновременно стремясь сделать фундаментом государственной политики исламские ценности.
Радикальный исламизм находит мало поддержки в ЦА. Современные радикальные исламистские группировки - ИДУ и «Хизб ут-Тахрир». Первая вела ожесточенную борьбу против светского государства во имя создания халифата, но число ее сторонников всегда было невелико; вторая является международной организацией, отрицающей насильственные методы борьбы за ту же цель, хотя ее пропаганда может подготовить почву для формирования идеологически более воинственных групп.
Этнонациональные разделения меньше использовались и властями, и оппозицией для мобилизации населения, хотя отдельные конфликты на этой почве происходили. «Главный фактор, подготавливающий почву для этнонациональных форм протеста в будущем, - процесс национального и государственного строительства в многоэтничных странах Центральной Азии. Все четыре государства заняты созданием национальной идентичности, фокусируясь с этой целью на национальной культуре, истории, языке. Формулируя национальное наследие, режимы обращаются к различным аспектам и периодам частично общей территории» (с. 161). Например, в поисках национальной консолидации Узбекистан обращается к Тимуру и его империи, Таджикистан - к Исмаилу Сомони и империи Саманидов.
Ориентируясь на наследие титульной нации, правительства определяют другие этнические группы как национальные меньшинства, хотя в ряде районов они могут в действительности составлять большинство населения (например, в Узбекистане таджикские по населению и культуре Бухара и Самарканд). Многоэт-ничность может ухудшать межгосударственные отношения, что и происходило неоднократно, проявлялось в пограничных спорах и столкновениях. Русское меньшинство предпочитало эмигрировать в Россию. «Этнонационализм, не игравший до сих пор значительной роли, может стать важным в дальнейшем... если будет эксплуатироваться в политических целях отдельными группами или правительствами» (с. 165).
Таким образом, анализ всех трех измерений возможных про-тестных выступлений в ЦА показывает, что наиболее быстро рас-
тет радикальный исламизм, хотя пока число его сторонников невелико. Однако, если нынешние правительства не сумеют удовлетворить требования улучшения жизни большинства населения, многие поддержат радикальные исламистские группы. «Тогда централь-ноазиатские общества охватят хаос и беспорядки» (с. 166).
Ситуация в ЦА предъявляет серьезный вызов политике России: в этих странах ей необходимо увеличить свою роль в экономике и помочь им в строительстве демократического общества, так как сегодняшнее фокусирование только на антитерроризме уже недостаточно.
В заключительной главе автор напоминает, что ее задачей было рассмотреть изменения в центральноазиатской политике России в 1999 и 2001 гг., а также в последующие годы, обсудить ее перспективы. В этой политике проявляются поиски Россией своей новой международной роли в современном мире. Прежде всего, следует подчеркнуть, что изменения 1999 и 2001 гг. не затронули антитеррористический фокус Путина, возглавляемое Россией сотрудничество в ОДКБ. Ключевой поворот 2001 г. был предопределен «стратегической целью России - возвращение к роли великой державы» (с. 177). Во имя этой цели Путин хотя и выступил 20 марта 2003 г. с резким осуждением американо-британского вторжения в Ирак, бывший долгие годы партнером России, но не пошел на общее ухудшение отношений с США. Сохранилось и признание американского военного присутствия в ЦА. «Центральная Азия стала частью политики России по отношению к Западу, прежде всего к США» (с. 195).
Тем временем ситуация в Центрально-Азиатском регионе меняется кардинальным образом. Учитывая позднее вхождение этих государств в Российскую империю и культурную близость их населения к южным соседям, они могут ориентироваться не только на Россию. Об этом свидетельствует, например, нынешний больший интерес таджикской молодежи к английскому, чем к русскому языку. Поэтому «узкая ориентация на военную безопасность в будущих российско-центральноазиатских отношениях совершенно недостаточна» (с. 199).
Путин, подобно Александру Горчакову, стремится усилить роль России в международных отношениях, но мир меняется столь стремительно, что он должен пересматривать ее внешнюю полити-
ку в большей степени, чем первоначально намеревался1. «Активное вовлечение Запада в Центральную Азию может оказаться самым важным фактором, побуждающим российское руководство адаптировать свою внешнюю политику к реальности постсоветского мира и превратить российскую политику в конструктивную силу в регионе, поддерживающую мир, стабильность и устойчивое экономического развитие» (там же).
С.И. Кузнецова
1 Allison R. Strategic reassertion in Russia's Central Asia policy // Intern. fairs. - 2004. - Vol. 80, N 2. - P. 277-293.
