CC BY
27
временного националистического движения, отвечавшего духу новой исторической эпохи.
Быстрое развитие китайского национализма в Новое время происходило в условиях проникновения в страну иностранных сил. Перед лицом обладавших высокой культурой «западных варваров» китайцы были вынуждены отказаться от идущего с древности представления о китайцах (хуа) и «иноземцах» («варварах») (и). «Перед лицом агрессии "западных варваров" быстрый рост национального сознания в процессе поисков пути к спасению страны вел к цели построения независимого, современного национального государства, поэтому это был уже современный национализм» (061, с. 13).
Историческим рубежом между современным и традиционным национализмом стал 1901 г. Поражение ихэтуаней означало поражение традиционного национализма и возникновение современного национализма. Этот великий исторический поворот отразился не только в реальных событиях движений национального отпора, но и в эволюции идей китайских мыслителей.
И.С. Ермаченко
2007.03.062-063. СЕТИ АЗИАТСКИХ ТОРГОВЦЕВ И ПРЕДПРИНИМАТЕЛЕЙ В ГОРОДАХ НА ПОБЕРЕЖЬЕ МАЛАККСКОГО ПРОЛИВА В XIX - НАЧАЛЕ XX в.
2007.03.062. HUSSIN N. Networks of Malay merchants and the rise of Penang as a regional trading centre // То:нан адзиа кэнкю. - Киото, 2005. - Т. 43, N 3. - С. 215-237.
2007.03.063. FROST M. Emporium in imperio: Nanyang networks and the Straits Chinese in Singapore, 1819-1914 // J. of Southeast Asian studies. - Singapore, 2005. - Vol. 36, N 1. - P. 29-66.
Сотрудники Института исследований Запада при Национальном университете Малайзии (Селангор) (062) и Института исследований Азии при Национальном университете Сингапура (Сингапур) (063) исследуют развитие контактных зон представителей различных народов и культур в связи с распространением империй и диаспор в Юго-Восточной Азии (ЮВА) в XIX в. М. Фрост доказывает, что связи, создававшиеся на Востоке в XIX - начале XX в. движением мигрантов и распространением новых культур и структур власти, несводимы к простому взаимодействию западных метрополий и их азиатских колоний (063, с. 29). Развитие пароходства, железнодорож-
ного транспорта, телеграфной связи интенсифицировали контакты между побережьями Индийского, Тихого океанов и Восточно- и Южно-Китайского морей. Британская империя в этом регионе функционировала как «сеть» (web), по которой распространялись установки, технологии и информация. Эффективность европейских империй как глобальных систем зависела от деятельности неевропейских сообществ, поддерживавших в них внутри- и межрегиональные связи.
В XIX в. торговцы из Гуджарата, парсы, евреи, арабы из Хад-рамаута, армяне, а также местные купцы продолжали торговать в портах, связывавших Индию с восточным побережьем Африки, Персидским заливом и Красным морем, а также Малаккским полуостровом, Индонезией и побережьем Китая. Масштабные потоки мигрантов оказались привлечены на горнодобывающие предприятия и плантации Шри-Ланки, Малайи и Голландской Ост-Индии, а развитие почтовых услуг позволило им переводить свои накопления на родину. Одновременно с неквалифицированной рабочей силой в регион прибыло новое поколение азиатских профессионалов - лиц, занявших низовые должности в административном аппарате, инженеров, врачей, учителей, журналистов и юристов, которые, благодаря своему современному образованию и владению иностранными языками, могли найти себе нишу в колониальных портах и городах ЮВА. Развитие почтового сообщения позволило читающей публике региона обмениваться литературой и периодическими изданиями. Тем самым города оказались зоной контактов между образованными людьми, породив активную местную интеллигенцию, которая с 70-х годов XIX в. становилась все более влиятельной общественной силой.
Проведенные авторами исследования роли малайцев и китайцев в развитии Пенанга и Сингапура, двух опорных баз англичан в районе пролива, хорошо иллюстрируют описанный выше процесс. Н. Хуссин отмечает, что малайские торговцы исторически обеспечивали движение товарных потоков из внутренних районов островной и континентальной ЮВА и их распространение по портовым городам региона. Большинство малайских торговцев в Малаккском проливе были местными жителями (из портов восточного побережья о. Суматра, западного побережья п-ова Малакка и южного Таиланда), определенная часть также прибывала из портов западного побережья о. Борнео и северного побережья о. Ява. Из этих же портов прибывали торговцы-буги и яванцы.
К концу XVIII в. главным торговым центром пролива являлась Малакка, контролировавшаяся голландцами. Также существовало большое количество портов, принадлежавших независимым малайским правителям. Стремясь закрепиться в регионе, англичане создали базу в Бенкулене на западном побережье Суматры, однако ее расположение оказалось стратегически невыгодным. Опасаясь усиления французского присутствия в регионе, английская Ост-Индская компания в 1786 г. создала поселение на о. Пенанг. Однако руководство компании не было уверено в правильности этого выбора, и в качестве альтернатив Пенангу рассматривались Андаманские острова, Аче и Пхукет. Планы организации морского арсенала и верфи на Пенанге оказались слишком дорогостоящими и были оставлены. После окончания Наполеоновских войн исчез фактор французской угрозы, что также уменьшило готовность руководства компании оказывать поддержку развитию колонии и инвестировать средства в ее развитие.
В этих условиях основную роль в превращении Пенанга в ведущий торговый центр региона сыграли малайские торговцы. Как показывает портовая статистика конца XVIII - начала XIX в., подавляющее большинство судов, прибывавших в Пенанг, были малайскими, хотя основная их часть и имела водоизмещение менее 50 тонн (062, с. 223)1. Малайцы составили 60% всех торговцев, посетивших порт в это время (1, с. 228). За 17 лет с 1786 г. количество кораблей, заходивших в порт в течение года, выросло почти в 40 раз и достигло 3,5 тыс. 38% из них прибыли из других портов пролива, 35% - из портов на побережье Индии (062, с. 224). Основными портами пролива, контактировавшими с Пенангом, были Педир, Кедах, Малакка, Аче и Селангор.
В целом, Пенанг функционировал как перевалочный пункт, куда ввозились товары с целью дальнейшего реэкспорта. Важнейшими статьями реэкспорта выступали индийские ткани, опиум, перец, бетель. Кроме того, ввозились провиант и другие товары, необходимые для обеспечения существования города, так как сам он не обладал производящим хозяйством. Основными товарами, которые привозились в Пенанг малайцами, были золотоносный песок, птичьи гнезда, олово и бугские ткани; вывозились в другие порты пролива опиум (более 50%), испанские доллары и, опять же, бугские ткани. Местным
1 Среди кораблей с большим водоизмещением преобладали принадлежавшие англичанам. - Прим. реф.
торговцам также принадлежали важные позиции в торговле перцем, кроме того, они активно закупали в Пенанге индийские ткани.
Малайские порты в регионе выступали в качестве складов товаров, экспортировавшихся с Суматры в Пенанг. Малайцы играли важную роль в снабжении Пенанга продовольствием и другими товарами, позволявшими оплачивать импорт продукции из Китая. Без малайских торговцев развитие Пенанга, очевидно, было бы затруднено.
Связи прибрежных районов китайских провинций Фуцзянь и Гуандун с регионом Малаккского пролива также сложились задолго до распространения здесь британского влияния и установления контроля колониальных держав над портами на юге Китая. Китайские торговцы, моряки, служители культа и образованные люди являлись «важным связующим звеном» в регионе, впоследствии получившем у них название «Наньян» (Южный океан). В XVII в. флотилии китайских джонок, базировавшиеся на Тайване, постоянно курсировали между островом и портами Японии, Вьетнама, Сиама, Камбоджи, Филиппин и Явы.
Важным фактором, поддерживавшим связи выходцев из Китая в регионе Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока, была гибкая система родства. Семейные предприятия китайцев, говоривших на мин-наньском (НокЫеп) диалекте, расширялись за счет приемных сыновей, отправлявшихся за море в качестве помощников, а также «братьев», проживающих в заморских портах. Торговцы, у которых были дочери, поощряли своих зятьев селиться в семейном доме и становиться партнерами по бизнесу. Миграции торговцев из одной семьи планировались так, чтобы они не дублировали друг друга в одной стране, а контакты между ними поддерживались с помощью корреспонденции, пересылавшейся с попутными джонками. По мере увеличения продолжительности проживания за морем и роста доходности торговли некоторые торговцы обзаводились двумя семьями: одной в Фуцзяни, другой - за морем. «Местные» жены вели дела своих мужей во время их отсутствия. Со временем многие местные торговые предприятия переходили под контроль сыновей, рожденных от местных жен. Уже в XVIII в. документы свидетельствуют о наличии большой прослойки фуцзяньских торговцев, более или менее постоянно проживающих вне Китая.
Стимулом для оседания выходцев из Китая в Наньяне стал рост европейского присутствия: европейские торговцы использовали ки-
тайцев, говорящих на миннаньском диалекте, и их торговые сети для закупки товаров и фрахтования китайских судов, а также создания небольших производств. В обмен те получали доступ к столь желанному для них капиталу. Укреплению торговых сетей в Наньяне также способствовал захват Бенгалии Ост-Индской компанией в 1757 г., положивший начало расширению торговли опиумом. Торговцы, прибывавшие из Индии, продавали опиум китайцам в обмен на шелк, чай, посуду и другие китайские товары в таких портах, как Риау, а впоследствии Сингапур. В Сингапур переселяются многие торговцы из Сиама, Брунея, Вьетнама, Филиппин, Голландской Ост-Индии, Риау, Пенанга и Малакки. Потомки пионеров фуцзяньской экспансии в регионе стали основными торговыми партнерами европейских компаний в зоне пролива.
В XIX в. сети выходцев из Китая значительно расширились и стали похожи, по описанию Э. Маккиоуна, на «лучи, исходившие из Гонконга и других открытых для международной торговли портов Южного Китая, разветвляясь в таких вторичных узлах, как Сан-Франциско и Сингапур, и связывая, с одной стороны, деревни Южного Китая, а с другой - различные точки на земном шаре»1. Китайцы, оседавшие в регионе Малаккского пролива, были известны как «пера-накан» или «Baba Chinese» (местные уроженцы), или как «Straits Chinese» (китайцы из пролива). Они не представляли собой отдельной «креолизированной» группы населения, обособленной как от других народов, так и от китайцев, проживавших в регионе временно или прибывших в него лишь недавно, а наоборот, активно взаимодействовали и смешивались с ними. Новоприбывшие стремились использовать статус и знания предыдущих поколений мигрантов, а те охотно выдавали за них замуж своих дочерей, чему способствовала ограниченность миграции женщин в регион до 80-х годов XIX в.
Развитие колониальной экспансии в XIX в. не привело к вытеснению китайцев из освоенных в предшествующий период ниш. Китайские джонки по-прежнему курсировали по морю, доставляя мигрантов из Китая и возвращаясь обратно с товарами. Одновременно с этим китайские торговцы успешно осваивали новые источники капи-
1 McKeown, Adam, Conceptualizing Chinese diasporas, 1842 to 1949 // J. of Asian studies. - Ann Arbor, 1999. - Vol. 58, N 2. - P. 306-337. - Описание по реф. источнику.
тала и технологии - те самые «орудия Империи», на которых основывалось ее господство. После Первой опиумной войны несколько предприятий, принадлежавших Baba Chinese, развернули торговлю с теми портами, где уже действовали китайские общины (Бангкок, Сайгон, Нагасаки и т.д.). Еще до того, как китайцы из района пролива сконцентрировали в своих руках контроль над малокаботажными перевозками, им принадлежала значительная часть судов, курсировавших в регионе. Используя доходы от торговли опиумом, добычи олова и производства каучука, китайские предприятия скопили капитал, позволивший им расширить свою деятельность на международные перевозки и банковское дело. К началу Первой мировой войны связи между портами Британской Малайи, Голландской Ост-Индии, Сиама, Французского Индокитая, Гонконгом и т.д. были немыслимы без флота и капитала китайцев из района пролива. Например, перевозки между портом Понтианак на принадлежавшем голландцам о. Борнео (где после 1850 г. осело много китайских крестьян и торговцев) и Сингапуром были гораздо активнее, чем между Понтианаком и Батавией (столицей Голландской Ост-Индии).
Помимо родственных и деловых контактов, связи внутри китайских сообществ поддерживались с помощью сети храмов и возникших вокруг них ассоциаций. Культовая и организационная деятельность храмов были важнейшими инструментами, с помощью которых верхушка китайской общины устанавливала свое политическое влияние и подтверждала свою «культурную аутентичность» (cultural authenticity) в условиях пестроты диалектов и преобладания в составе общины недавних мигрантов. Храмы и общества обеспечивали проведение традиционных ритуалов, спонсировали получение образования, выполняли функции благотворительных организаций и мировых судов, а также связывали китайские сообщества в регионе между собой. В мире, где информация передавалась преимущественно изустно, они выступали ее важнейшим средоточием и каналом передачи.
После 1870 г. в регионе возникает прослойка образованных потомков успешных предпринимателей, владевших несколькими языками и перемещавшихся по региону в поисках образования, работы или возможностей для бизнеса. Они активно использовали латинизированное письмо для перевода и распространения китайских текстов, а развитие образования и печатного дела позволили им использовать
новые, печатные носители. В этой среде возникают собственные периодические издания, просветительские организации (например, основанное в Сингапуре Straits Chinese Philomathic Society (Хайся хуач-жен хаосюэхуй)) и формируется идея общерегиональной китайской идентичности, восприятие себя как «рассеянного сообщества» (dispersed community), объединенного не только отношением к земле предков, но и особой, связанной с морем культурой, а также принадлежностью к освоенной территории.
Как и в других центрах колониального присутствия, новая интеллигенция выступает активным проводником идеалов прогресса; лидеры движения мечтали о превращении китайцев пролива в образец для подражания для всех китайцев современного мира. Они призывали к реформированию устаревших китайских обычаев и традиций (традиционной одежды, образования, церемоний, представляющих собой бесполезную трату средств, «идолопоклонства») и синтезу духовных традиций Востока с рационализмом и наукой Запада. Большой интерес в этой среде вызывали предпринимаемые в материковом Китае в конце XIX в. попытки реформирования и возрождения конфуцианства. Здесь создается собственный вариант «рационального» конфуцианского культа и адаптации китайского мышления и социального порядка к «новым потребностям международных отношений» (по выражению одного из лидеров филоматического общества Лим Бун Кенга). Возникнув в Сингапуре, движение за возрождение конфуцианства вскоре распространяется и в Голландской Ост-Индии. При этом идеи лидеров движения были радикальнее, чем у реформаторов с материка: они трактовали Конфуция как рационального, «научного» философа, убеждений которого придерживаются и ученые Европы, хотя и не называют себя конфуцианцами. Такая трактовка позволила привлечь к участию в движении наиболее вестернизован-ную часть сообщества и даже тех, кто принял христианство.
Одновременно с этим в среде китайцев пролива начинают распространяться националистические воззрения. После провала «ста дней реформ» (1898) политическая ситуация в Китае стала основной темой обсуждений в прессе и в клубах, посещавшихся лидерами общины. Последние помогали китайским реформаторам, а затем и революционерам в сборе средств и пропаганде своих взглядов, а сингапурские газеты освещали их деятельность в Токио, Ванкувере и на Гавайях.
При этом лидеры филоматического общества Лим Бун Кенг и Сонг Онг Сианг рассматривали эту деятельность как полностью совместимую со статусом подданных британской короны. В 1900 г. ими была создана Британская ассоциация китайцев пролива, призванная воспитывать в членах общины преданность империи и защищать их права как британских подданных. Двойная идентичность как «сыновей хань» и британских подданных рассматривалась как благо, позволяющее «участвовать в культурной, а иногда и политической вселенной Китая, юридически при этом оставаясь свободными от посягательств китайского государства» (063, с. 57). После 1900 г. ряд видных представителей китайской общины пролива совершили поездки в Китай, встречались с китайскими властями, а некоторые даже перебрались туда. Соответственно, деятельность Лим Бун Кенга и его круга можно рассматривать как попытку строительства китайской «нации без государства» (там же). Выступая за расширение британского влияния в Китае и эксплуатацию открывающихся экономических возможностей на материке, лидеры сингапурской интеллигенции одновременно оказывались и проводниками британских интересов в регионе, «важнейшими агентами экспансии империи на Восток» (063, с. 59). Британская администрация поддерживала их деятельность (скажем, в 1913 г. в Сингапуре состоялся молебен во имя процветания Китая, где присутствовали губернатор с супругой и цвет британской и китайской общин) и поощряла сохранение китайцами своей языковой и культурной идентичности.
После начала Первой мировой войны ряд локальных и внешних факторов способствовали ослаблению контроля китайцев, осевших в Сингапуре, над сетями в регионе Наньяна. Политические потрясения в Китае, международные договоренности по поводу законов о гражданстве, изменение отношения колониальной администрации в условиях перехода Британской империи от экспансии к обороне ограничили коммерческие и культурные возможности выходцев из Наньяна в Срединном государстве. В самом Сингапуре деловые и интеллектуальные позиции китайцев пролива оказались поколеблены новыми миграционными потоками из Китая и расширением систематического современного образования. Изменение ситуации сделало невозможным сохранение гибкой «культурной вселенной», созданной китайской диаспорой в век «глобальных империй».
А. Е. Кириченко
