CC BY
21
ВЛАСТЬ
2007.01.029-030. ИСЛАМСКИЙ РАДИКАЛИЗМ В БОРЬБЕ ЗА ВЛАСТЬ.
2007.01.029. HERZOG M. Can Hamas be tamed? // Foreign affairs. -Wash., 2006. - Vol. 85, N 2. - P. 83-94.
2007.01.030. LOMBARDI B. Strategie per il potere: La figura di Hassan al-Turabi // La Critica sociologica. - Roma, 2004/2005. - N 152. -P.83-95.
М. Герцог (Институт ближневосточной политики, Вашингтон) задается вопросом о перспективах радикальной исламской группировки «Хамас» после ее победы на выборах в законодательный орган Палестинской автономии (ПА) весной 2006 г.
Многое успело произойти за десятилетие, разделяющее первые и вторые парламентские выборы в ПА (1996-2006 гг.): начавшийся в Осло мирный процесс застопорился, а затем провалился, отбушевала вторая интифада, Израиль воздвиг защитную стену на Западном берегу реки Иордан и эвакуировал еврейские поселения из сектора Газа; не стало Я. Арафата. Все это время «Хамас» - крупнейшая палестинская исламистская группа - продолжала наращивать свое влияние в обществе. Бойкотировав первые выборы, она мощно выступила во время вторых и одержала ошеломляющую победу в январе.
«Вовлечение "Хамас" в демократический процесс может показаться горькой иронией судьбы» (029, с. 83). Эта группировка содержит собственную армию, использует насилие в качестве политического орудия, регулярно организует теракты и ставит своей задачей уничтожение Израиля и создание на территории всей исторической Палестины исламистского государства. «Предоставлять "Хамас" легитимный политический статус и доступ к прерогативам государственной власти, кажется, означает только искать себе на голову проблем» (там же).
Однако ряд оптимистично настроенных наблюдателей утверждают, что эти опасения непомерно раздуты. По их мнению, груз ответственности, который появится со вступлением в демократическую политику, как раз укротит «Хамас», которой придется отвечать на весьма широкий набор запросов и добиваться практических ре-
зультатов с риском в противном случае остаться маргинализован-ным. «Таким образом, «Хамас» придется вложить меч в ножны и вести себя подобающим образом» (029, с. 86). Если верить оптимистам, то вместо того, чтобы беспокоиться о новой роли «Хамас», «следовало бы скорее приветствовать ее как наиболее возможный катализатор перемещения фокуса группы от непримиримого радикализма к политическому мейнстриму» (там же).
Такую теоретическую эволюцию подкрепляет солидная логика, опирающаяся на существующие примеры недемократических политических сил, постепенно обретающих респектабельность через участие в рутинных демократических процессах. «Проблема в том, что далеко не все такие примеры имеют много общего с "Хамас", а те, что имеют, внушают гораздо меньше надежд. В ответ на все уверенные заявления, что все будет хорошо, сравнительный анализ наводит на скептические размышления о том, созрели ли условия для кооптации "Хамас" ее политическим участием или же "Хамас" будет просто использовать политическое участие как очередной инструмент продвижения и достижения своих тревожащих первоначальных целей» (там же). Однако бесспорно, что начало настоящего политического включения «Хамас» есть крайне важный эксперимент, который окажет серьезнейшее влияние на будущее не только ПА и Израиля, но и Среднего Востока в целом.
Идеология группы, основанной в 1987 г. как ответвление пан-исламского движения «Братья-мусульмане», изложена в действующем и поныне Пакте 1988 г., который определяет палестинский национализм и конфликт с Израилем в религиозных терминах: земля Палестины «от реки [Иордан] до [Средиземного] моря» трактуется как исламский вакф - дарение, не подлежащее отчуждению ни при каких условиях. Пакт недвусмысленно призывает к ликвидации государства Израиль силой оружия и изображает евреев источником мирового зла, бичуя масонство и тому подобные организации как агентов сионизма, также подлежащих уничтожению. Мир между мусульманами, христианами и иудеями, согласно пакту, возможен только под эгидой ислама.
Вскоре после основания «Хамас» стала серьезным игроком как в палестино-израильских взаимоотношениях, так и на внутрипа-лестинской арене, параллельно развивая боевое и социальное крыло. Первое в данный момент контролирует сотни боевиков, отдавшихся
вооруженной борьбе с Израилем, а с недавнего времени - и процесс создания теневого ополчения в несколько тысяч человек. Оно ответственно за бесчисленные теракты - от похищений и убийств до ракетных атак и взрывов террористов-смертников, - в результате которых погибли сотни израильтян, преимущественно мирных жителей. Одновременно общественно-политическое крыло группы (да'ва) «развивает сеть благотворительных, религиозных, образовательных и культурных институтов, позиционируя "Хамас" как привлекательного поставщика социальных услуг и альтернативу беспомощной и коррумпированной ПА» (029, с. 85).
В отличие от ИРА, военное и политическое крылья «Хамас» четко не разделены. Все его филиалы ответственны перед единым организационным центром, принимающим принципиальные решения как по проведению террористических операций, так и по основным социальным, политическим и иным направлениям. В то же время ««Хамас»» подчинена как «внутреннему» руководству, находящемуся на палестинской территории, так и «внешнему», пребывающему за ее пределами, преимущественно в Дамаске (последнее занимается скорее не практическими реалиями на местах, а контактами с радикальным окружением в регионе).
Арафат верил в возможность одновременного проведения в отношении Израиля военных и дипломатических действий, стремился избежать серьезных конфликтов с палестинским сообществом и поэтому терпел противодействие «Хамас» мирному процессу постольку, поскольку она прямо не оспаривала принципов мирного урегулирования, выработанных в Осло, и его собственного политического авторитета. Он стремился кооптировать движение и в то же время держать его на определенной дистанции.
В обстановке хаоса, воцарившегося в палестинской администрации после смерти Арафата (ноябрь 2004 г.), слабость позиций его преемника и рост авторитета «Хамас» после эвакуации Израилем сектора Газа привели движение к решению о своевременности выступления в качестве политической партии с претензиями на легитимную власть.
М. Аббас облегчил решение ««Хамас»», сначала вступив в президентские выборы января 2005 г. с платформой, четко разводившей программы «Фатх» и «Хамас» (подчеркивался принцип отказа от насилия и монополии ПА на ношение оружия), а затем не
сумев воспользоваться полученным мандатом доверия для серьезных реформ или оптимизации работы правительства. Уловив подходящий момент, «Хамас» в конце марта пошла на временное перемирие с Израилем в обмен на согласие Аббаса инкорпорировать группу в ООП и, как следствие, в избирательную систему ПА. Сделка, не требуя от «Хамас» разоружения или хотя бы долговременного отказа от насилия, обещала движению формальное участие (через ООП) в определении позиций палестинцев на переговорах по ключевым вопросам (например, репатриации беженцев) и, по сути, стала своего рода вознаграждением за жесткий курс «Хамас», размыв собственную политическую базу Аббаса.
«Американским и израильским политикам потребовалось некоторое время, чтобы обратить внимание на эту растущую угрозу, а когда они сделали это, предпринимать что-либо существенное было уже слишком поздно» (029, с. 86). Хотя Вашингтон последовательно разоблачал воинствующую идеологию «Хамас», он решил не дать этим соображениям воспрепятствовать ходу парламентских выборов 2006 г., приняв заверения Аббаса, что политическое участие либо трансформирует, либо маргинализирует «Хамас». Израильские официальные лица также оказались лишены многих инструментов практического воздействия, и если во время своего вашингтонского визита в середине сентября А. Шарон угрожал не допустить проведения выборов на Западном берегу реки Иордан в случае участия «Хамас», то под давлением США он несколько умерил свои позиции.
С момента вступления «Хамас» в кампанию опросы неизменно обещали ей по меньшей мере 1/3 голосов, причем ее популярность проистекала не столько из сочувствия к ее экстремистской идеологии, сколько из неудовлетворенности коррупцией и экономической стагнацией в ПА. Хорошо понимая ситуацию, «Хамас» выступила с предвыборной платформой, делавшей акцент не столько на идеологической борьбе, сколько на реформах и ответственном управлении. На фоне впечатляющей победы на муниципальных выборах в декабре 2005 г. и каждодневно демострируемой готовности взять ответственность за жизнеобеспечение около 1/3 населения оккупированных территорий «Хамас» внятно заявила о себе как о возможной альтернативе старому руководству ПА.
Некоторые наблюдатели уже сейчас обнаруживают признаки эволюции «Хамас» в сторону умеренности, указывая на сам факт ее добровольного участия в выборах и вступления в Палестинский законодательный совет - институт, рожденный мирным процессом в Осло, который группа так долго отвергала, - на провозглашение временного перемирия с Израилем и выраженную готовность к заключению долгосрочного перемирия, если Израиль вернется к границам 1967 г., а также на различные заявления лидеров «Хамас», свидетельствующие об их политической гибкости.
Однако существует огромное количество указаний на прямо противоположные тенденции. Так, Махмуд аз-Захар, ведущая фигура в группировке, в ряде интервью, данных в преддверии парламентских выборов, объяснил, что «Хамас» не видит связи между выборами и процессом в Осло и что перемирие в границах 1967 г. означает отнюдь не признание Израиля и открытие дипломатических отношений с ним, а всего лишь передышку в продолжающейся борьбе. Он же четко заявил, что в исламском палестинском государстве все граждане должны будут действовать в соответствии с нормами мусульманского права, «что не совсем соответствует западному видению того, как должна функционировать демократия» (029, с. 88).
«В дебатах о том, чего можно ждать от "Хамас", часто ссылаются на предполагаемые уроки истории» (там же). Сомневаясь в уместности примеров, почерпнутых из западноевропейской истории XX в., Герцог полагает, что гораздо более близкие аналогии можно найти в непосредственном окружении Палестины, где «ряд относительно молодых независимых национальных государств, не имеющих традиции или культуры демократии, оказался перед вызовом со стороны исламистских движений, ратовавших, бряцая оружием, за установление шариата» (029, с. 89). В Турции исламисты были кооптированы настолько успешно, что лидер Партии справедливости и развития Р.Т. Эрдоган с 2002 г. занял пост премьер-министра. Но Турция представляет уникальный пример в регионе, сохраняя секулярную общественную культуру более 80, а демократические институты - более 50 лет. Умеренность местных исламистов может также проистекать из традиции государственного подавления и вмешательства, задавшей четкие рамки политическому поведению.
Среди арабских стран модель удачной (но вряд ли демократической) кооптации исламистов дает Иордания, где исламисты поль-
зовались публичным признанием и принимали участие в политической жизни с самого возникновения страны в 1946 г. и, как результат, возглавили самое лояльное истеблишменту и наименее склонное к насилию фундаменталистское движение в регионе. Иорданские «Братья-мусульмане» направляли свою энергию в русло ненасильственных действий и антиамериканской и антиизраильской риторики, как правило, взывая к шариату в моральном, а не политическом контексте. В кризисные моменты (бои с палестинскими вооруженными группировками в 1970-1971 гг., организованные «Аль-Каидой», взрывы в Аммане в ноябре 2005 г.) исламисты становились на сторону царствующего дома Хашимитов. Вступив в систему формальной политики после участия в парламентских выборах 1989 г., Фронт исламского действия - политическое крыло иорданских «Братьев-мусульман» - занимает приблизительно 1/3 мест в парламенте страны.
Общей чертой режимов региона в их отношении к исламистам является чередование репрессий и конфронтации с частичной и ограниченной кооптацией. Египетские «Братья-мусульмане» (существуют с 1928 г.), которые даже организовали убийство премьер-министра страны в 1948 г., в 1954 г. были поставлены вне закона. Десятилетия репрессий и исключения из политической жизни раскололи движение на две ветви. Радикалы перетекли в египетский «Исламский Джихад» и «Аль-Каиду», умеренные сконцентрировали свою активность в сфере образования и «наставления сердец», в 1971 г. отказавшись от использования насилия, и были допущены к политической деятельности. В 1984 г. они участвовали в выборах (хотя и на индивидуальной основе, так как египетское законодательство запрещает создание партий на религиозной основе). Опираясь на значительный организационный потенциал и хорошую репутацию своих социально-религиозных структур и пользуясь неудачами правительства в работе с общественностью, «Братья-мусульмане» представляются в настоящее время ведущей оппозиционной группировкой Египта.
Другую модель представляет Ливан, где мощное исламистское движение «Хизбаллах» действует внутри слабой и раздробленной политической системы под покровительством внешней силы - Ирана, содержит наиболее многочисленные вооруженные формирования в стране и контролирует фактически самоуправляющуюся зону
в Южном Ливане, пользуясь своими террористическими методами зачастую в интересах иранской политики. Опираясь на шиитов -самую многочисленную конфессиональную общину Ливана, «Хиз-баллах» стала центральным игроком на местной политической арене. Вывод Сирией войск из Ливана в апреле 2005 г. создал новое пространство свободы в ливанской политике, и в мае того же года «Хизбаллах» путем парламентских выборов впервые вступила в ряды правительства. Сразу же оказавшись под давлением необходимости разоружения, оно вскоре отвела ее от себя, а уже в конце ноября предприняло крупномасштабную атаку на израильской границе. Таким образом, его идеологическая платформа и политическое поведение не изменились.
Важнейший урок, который можно извлечь из опыта арабо-израильских взаимоотношений, - это то, что кооптация через политическое участие не является данностью, а скорее зависит от наличия некоторых условий в местном политическом контексте. Ни одно исламистское движение не отказалось от насилия и не пересмотрело свою идеологию по доброй воле; если такое и имело место, то лишь в отсутствие лучшей альтернативы. Успешная кооптация предполагает по меньшей мере три фактора: существование сильной, здоровой и относительно свободной политической системы, которая могла бы абсорбировать исламистов; баланс власти, при котором чаши весов склонялись бы не в пользу исламистов, что заставило бы их играть по умеренным правилам; время, достаточное для того, чтобы кооптация прошла эффективно.
Слишком поздно препятствовать нереформированной «Хамас» участвовать в палестинской политике. Однако есть еще время, чтобы не усугублять уже допущенные ошибки: нельзя предоставлять этой группировке последовательную свободу действий и полную легитимность вне зависимости от ее поведения. «Палестинцам при помощи Израиля, США и всего международного сообщества следует теперь изо всех сил постараться создать условия, в которых «Хамас» может либерализоваться, в надежде, что когда-нибудь оптимисты окажутся правы. Очевидно, что это долгосрочный проект» (029, с. 93).
В данный момент, когда «Хамас» контролирует палестинскую политику и национальные институты, ход - за внешними игроками, которые должны создать реальные стимулы к тому, чтобы это дви-
жение отказалось от своей воинствующей стратегии. Громадный объем политического и финансового капитала, инвестированный международным сообществом во внутренние реформы в ПА, должен отныне стать подспорьем для умеренных палестинских сил, которые смогут более эффективно конкурировать с «Хамас» как в социальной сфере, так и в вопросах безопасности. Помощь необходима также для развития прагматически настроенного палестинского политического центра путем реанимации «Фатх» и поощрения сочувствующих преобразованиям политиков и партий.
Внешним действующим лицам следовало бы также использовать свое влияние для создания будущих противовесов «Хамас». «То, что так много палестинцев рассматривают эту группу как вполне легитимную, не означает, что всем другим заинтересованным партиям остается только с этим соглашаться» (там же). Международное сообщество должно ясно отдавать себе отчет в том, что демократическое участие сообщит «Хамас» легитимность лишь постольку, поскольку эта группировка откажется от насилия, разоружится и признает право Израиля на существование. Политические переговоры с «Хамас» необходимо увязывать с реальным прогрессом в этих сферах, а не только с желанием самой группировки войти в политическое поле.
В идеале палестино-израильский мирный процесс должен развиваться в тандеме с процессом реформ внутри ПА. Однако ввиду самой природы «Хамас» и террористической угрозы конечная стадия урегулирования переговоров отдалилась теперь более чем когда-либо. Смена политического руководства Израиля, совпавшая с недавним возвышением «Хамас», сделает расширенные двусторонние переговоры в ближайшее время маловероятными. Образ слабой и вялой ПА по контрасту с сильной и брутальной «Хамас», скорее всего, углубит у израильтян тенденцию к односторонним действиям в отношении палестинцев.
«Эксперимент колоссальной важности - предоставление «Хамас» шанса войти в демократическую политику - только начинается, но даже на столь ранней стадии краткосрочная динамика кажется слишком незначительной для преодоления долгосрочных перспектив проекта. Время на укрощение «Хамас», возможно, уже упущено», - полагает Герцог (1, с. 94).
Итальянский исследователь Б. Ломбарди посвящает свою статью политической карьере одной из виднейших фигур современного исламского фундаментализма - суданца Хасана ат-Тураби.
В 1946 г. в ответ на учреждение в Египте группой суданских студентов Движения за национальное освобождение (с начала 50-х годов - Коммунистической партии) группа религиозно ориентированных интеллектуалов-суданцев, отстранившись от традиционных конфессиональных партий в попытке найти более современный способ выражения своих чаяний, основала Движение исламского освобождения. С 1954 г. оно получило название «Братья-мусульмане», а впоследствии еще дважды меняло название: сначала на Фронт исламской хартии (1964-1969 гг.), а затем на Национальный исламский фронт (НИФ). С 1964 г. харизматическим лидером движения является ат-Тураби - выходец из влиятельной суфийской семьи, получивший диплом юриста в Лондоне и защитивший докторскую диссертацию в Сорбонне. Европейский опыт ат-Тураби станет постоянной чертой его политической стратегии и получит, в частности, отражение в проекте исламской конституции - провозвестнике создания исламского государства.
Политические события 1964-1969 гг. определили важные перемены в организации «Братьев-мусульман». Эти пять лет фактически характеризовались периодической сменой фаз «многопартийной демократии» с постепенным превращением движения из организованной группировки в подлинную политическую партию. «Братья-мусульмане» длительное время верили в возможность конечной реализации своих надежд на провозглашение исламской конституции. Но эти ожидания начали развеиваться в 1969 г. с установлением в стране режима генерала Гафара ан-Нумайри, проводившего в первые восемь лет своего правления масштабные меры по подавлению различных оппозиционных групп, члены которых подвергались изгнанию или тюремному заключению (в числе последних был и ат-Тураби). В этой ситуации «Братья-мусульмане» начали выступать с инициативами, направленными на укрепление взаимоотношений с другими исламскими группами, как в самом Судане, так и за рубежом. Во имя создания единой общей силы, способной противостоять правящему режиму, они вступили с важнейшими национальными политическими партиями («Умма» и др.) в альянс, известный как Национальный фронт.
После «Национального примирения» 1977 г. ат-Тураби был освобожден и решил использовать новый климат в обществе, чтобы обеспечить своему движению доминирующие позиции на суданской политической сцене, а возможно, и приблизиться к абсолютной власти. Стратегическая линия, избранная им для достижения этой цели, предполагала: 1) изменение общества через формирование нового элитарного класса, чтобы гарантировать развитие всех институционных секторов, в частности, связанных с образованием, профессиональным обучением и административно-управленческой сферой; 2) введение членов исламистского движения в правительство для установления контроля над властными рычагами. Такой проект имел своей задачей подготовку почвы для перехода власти и государственных институтов в руки «Братьев-мусульман», а в дальнейшем -создания исламского государства.
В этот период «Братья-мусульмане» начинают пользоваться финансовой поддержкой исламских банков, первый из которых был учрежден в 1978 г. суданскими и прочими арабскими деловыми кругами, чьи политические интересы сблизили их с движением. Проникновение части «Братьев-мусульман» в мир финансов позволяет им успешно управлять предоставленными им экономическими ресурсами и вознаграждать своих членов.
Ат-Тураби занял важный пост в единственной функционировавшей на тот момент в стране партии - Суданской социалистической - и поощрял участие многих членов своего движения в работе правительства и партийном руководстве. Таким образом, «лидер "Братьев-мусульман" приводит в действие свою великолепную тактику, предусматривающую изменения, достижимые при помощи прямого участия в деятельности партий, профсоюзов, армии и институтах гражданского общества» (030, с. 85). Тогда же он принял решение лично возглавить Комиссию по ревизии суданского законодательства, что стало прелюдией к официальному провозглашению ан-Нумайри в сентябре 1983 г. шариата в качестве основы юридической системы Судане. «За этим... последовали различные ограничения самых элементарных прав человека, создавшие предпосылки для дальнейшего раскола мусульманского Севера и христианского Юга страны» (там же).
На первых порах ат-Тураби не разделял этой нетерпимой политической линии, но в то же время поддерживал решения, приня-
тые режимом, проявляя известный прагматизм. Не случайно стратегия движения обычно характеризуется как «работа изнутри» с целью создания собственной сети влияния - тактика, основанная на мирном сотрудничестве с режимом и опирающаяся на легитимное признание соответствующей роли политической организации.
В 1986 г. в Судане прошли первые свободные выборы на многопартийной основе, на которых «Братья-мусульмане» выступили под крылом НИФ, что стало важной вехой в процессе перемен внутри исламского движения в стране. В связи с этим ат-Тураби заявил, что НИФ представляет новую фазу в развитии суданского ислама, в ходе которой «Братья-мусульмане», в частности, расширят свою социальную базу путем обращения к народным массам. Его партия, как считает лидер суданских исламистов, является современным и мощным движением благодаря своему опыту работы в качестве группы действия, восприимчивой к новейшим организационным методикам и технологиям, но вместе с тем сохраняющей верность традиционным лозунгам джихада.
По мысли ат-Тураби, трансформация движения из элитарной организации в народный фронт придает организации новый облик, в котором барьеры, поставленные фанатизмом и групповой солидарностью, размываются и сменяются сознанием единого целого, более адекватного миссии ислама и способного создать на Земле подлинную исламскую державу.
В то же время, действуя на суданской политической сцене, НИФ применяет и инструменты, унаследованные от организаций-предшественников: финансовые ресурсы, политические кадры и мощные средства связи, которые были в свое время использованы для свержения в 1989 г. правительства Садика ал-Махди и поддержки сменившего его военного режима Умара ал-Башира.
Анализируя исторические судьбы Судана, ат-Тураби пришел к выводу о необходимости придания государственной идеологии страны арабо-исламского характера. Доктрина суданских «Братьев-мусульман», по собственному признанию ат-Тураби, следует идеологическим директивам основателя одноименного египетского движения Хасана ал-Банны.
Достижение целей, которые ставил перед собой суданский лидер, в период, предшествовавший государственному перевороту, серьезно затруднялось многочисленными альянсами, продиктован-
ными конъюнктурными соображениями. Однако проекты ат-Тураби всегда намечали выполнение трех главных задач: достижение государственной власти любыми средствами, установление исламского государства, а затем и создание, в том числе репрессивными мерами, исламского общества; распространение ислама на зоны, не охваченные исламской миссионерской деятельностью. В связи с этим последним пунктом ат-Тураби представляет себя защитником мира от западного капитализма и империализма.
Если захват политической власти был осуществлен после переворота 1989 г., то воплощение в жизнь фундаментального идеологического принципа (создание исламского государства) оказалось сведено к доктрине таухида, определяемого как единство Бога, из которого логически вытекает всеобъемлющая система жизнеустройства.
Еще в 1983 г. ат-Тураби очертил свою концепцию исламского государства, указав на четыре принципиальных и непреложных положения: 1) исламское государство не является секулярным;
2) ислам не знает различения между религией и государством;
3) шариат представляет собой основу не только религиозного, но и публичного, и социального законодательства; 4) исламское государство не отвечает знакомой западному миру концепции национального государства. Базовая лояльность направлена прежде всего в отношении Бога, а затем - в отношении сообщества верующих (умма). Народ не является носителем суверенитета и источником власти: таковыми признаются Бог и ниспосланные им законы; первостепенным институтом в исламе выступает умма, в силу чего исламское государство представляет лишь часть более обширного целого. Исходя из этой концепции, ат-Тураби признает гарантом принципов свободы, равенства и единства только исламскую умму.
Политическая стратегия ат-Тураби отдает приоритет созданию подлинно исламского общества, для построения которого исламистское движение сосредоточивает свои усилия преимущественно на планировании организационной тактики, нацеленной на продвижение своих членов на командные высоты в институционной и социальной власти. В этом отношении наиболее последовательная и успешная инфильтрация исламистов отмечается в рядах вооруженных сил. Уже к концу 50-х годов исламисты по совету своих египетских коллег создают собственные армейские ячейки, первый генеральный секретарь, Рашид ат-Тахир, был замешан в попытке государственно-
го переворота (ноябрь 1959 г.). Но только в 1983 г., когда ан-Нумайри провозгласил исламское право единственной действительной в стране юридической системой, ат-Тураби выступил с идеей «исламизации армии». Офицеры в обязательном порядке посещают курсы «Ислам как вера и культура», проводимые Исламским африканским институтом Хартума, в которых принимает участие и значительная часть членов Руководящего революционного совета национального спасения. Еще до падения ан-Нумайри (апрель 1985 г.) НИФ стал открыто действовать в войсках под предлогом их поддержки в «борьбе с врагами нации», чем мотивировалось и учреждение организации под названием «Общество защиты родины-матери и веры», занимавшейся собиранием средств для армии.
Исламское движение в Судане - это довольно противоречивое социально-политическое течение. Идеология ат-Тураби доминирует преимущественно на риторическом уровне и направлена исключительно на мобилизацию населения. Фактически в своих программах и планах он предпочитает обобщенные формулировки, что считает наиболее эффективным способом консолидации, рекрутирования и массовой мобилизации, и стремится популяризировать собственные политические идеи, облекая их в этико-религиозную форму, опирающуюся на Коран, и в то же время придать им современную оболочку.
Чтобы завоевать доверие и заручиться поддержкой нарождающейся суданской буржуазии, ат-Тураби акцентирует черты современности, присущие исламским движениям. Он сумел снабдить НИФ религиозно-политической доктриной, позволившей исламистам оправдать и рационализировать свои переменчивые позиции и инициативы, и построить целую систему исламской идеологии, именующуюся фикх ад-дарура («юриспруденция необходимости»), которая, по сути, представляет собой прагматический иджтихад -самостоятельную интерпретацию исламского права и интеллектуального наследия, исходящую из приоритета общего блага или интересов. Эта философия с ее лозунгом «Нужда не знает законов и правил» вызвала в исламском мире многочисленные дискуссии эластичностью и оппортунизмом своего содержания.
Для описания действующего в Судане порядка он также вводит новый термин - «цивилизационная альтернатива» (хайар хада-ри), который, подчеркивая независимость курса суданского правительства в экономической и культурной сферах, определет его
модель демократии и политическую философию как не навязанную какими-либо внешними силами.
И для этого есть основания: многие эксперты считают НИФ весьма успешной политической силой по сравнению со всеми другими присутствующими в регионе, в том числе «Братьями-мусульманами». Некоторые североафриканские наблюдатели-исламисты рассматривают НИФ как идеальный пример значительной массовой поддержки политического движения современного типа. Лидер исламского подполья в Тунисе Рашид ал-Ганнуши признает влияние суданского опыта как на свое религиозно-политическое мировоззрение, так и на практическую деятельность и организацию рекрутирования молодежи и женщин.
Своей широчайшей популярностью и вместе с тем эффективностью НИФ обязан прежде всего тому, что он считается скорее чисто суданским движением, нежели исламской партией, и поэтому активно не участвует в возрождении или обновлении исламской мысли (единственным его вкладом здесь являются лишь работы самого ат-Тураби), ограничиваясь политическим доминированием. Подчеркивая свой «суданизм», он провозглашает относительную терпимость к различным идеологическим подходам. «НИФ отнюдь не безразлично формирование у суданцев гражданского самосознания, которому свойственно развитое представление о свободе. Признается очевидным, что единственными институционно-политическими системами, совместимыми с суданской реальностью, будут демократия и плюрализм» (030, с. 89). Вместе с тем ат-Тураби все же решился на разработку несколько иной программы будущего страны.
В 1989 г. военные, предварительно кооптированные в кампанию исламизации армии, проводившуюся НИФ в середине 80-х годов, свергли правительство ал-Махди, обвиненное в слабости и коррупции из-за переговоров, начатых с Армией освобождения Южного Судана.
Этот момент нестабильности предоставил ат-Тураби возможность воплотить на практике свои чаяния, что стало венцом его десятилетнего пребывания в высших эшелонах суданской власти.
Следуя политической теории божественного суверенитета (ха-кимийа), выработанной исламским теоретиком пакистанского происхождения Абу-л-Ала ал-Маудуди и основателем египетских «Братьев-мусульман» ал-Банной, ат-Тураби укрепил свои позиции в
Судане с политическим возвышением НИФ в мае 1985 г., через месяц после свержения ан-Нумайри. Поборник космополитического исламского возрождения и в то же время интеллектуал и популист (достаточно упомянуть о концепции этического государства как функции божественной воли и народа), ат-Тураби выступает в своих многочисленных книгах об исламском законодательстве и религиозном обновлении, проповедуя верность самым ортодоксальным традициям коранической юриспруденции, что не мешает ему интепре-тировать роль женщин в исламском обществе в более современном ключе, чем действующий суннитский и шиитский истеблишмент. Следует признать, что НИФ стал первой суданской партией, вовлекшей женщин в политику и давшей им возможность быть представленными в парламенте.
Кроме того, ат-Тураби поддерживает тесные контакты с ин-тегристскими кругами Саудовской Аравии, Пакистана, Ливии и Туниса. Он призывает молодежь, выросшую в США и Великобритании, избирать своей специализацией новейшие информационные технологии.
Несмотря на то что во время переворота 1989 г. он оказался в заключении - командующий ал-Башир стремился тогда продемонстрировать свою беспристрастность в неприятии суданских партий, -ат-Тураби, благодаря поддержке группы военных лидеров, связанных с НИФ, смог сразу же поставить под контроль находившуюся у власти хунту.
Он укрепил свою власть вследствие введения шариата в федеральных штатах севера страны (март 1991 г.) и постепенной милитаризации Совета революционного командования - верховной государственной инстанции, завершившейся его формальным роспуском в 1993 г. Однако его модернистский подход к вопросу открытости в отношении Запада подвергся интенсивной критике внутри партии. Ат-Тураби начал объединять вокруг себя противников суданского истеблишмента, желая преодолеть суданские социально-политические реалии с их исторической сложностью и значительной фрагментарностью. Ему удалось проявить и свои управленческие способности: его политическая стратегия состояла в дальнейшем ослаблении позиций традиционных властных институтов (в первую очередь, братств) и формулировании всеобъемлющей и связной
идеологии, которая смогла бы стать ферментом в процессе крупномасштабного видоизменения социальной структуры страны.
Этот последний аспект тем важнее, что Судан преодолевает сложную переходную фазу, в которой столкновения различных группировок внутри правящего класса, очевидно, отражают конфликты между различными слоями и группами общества. В настоящее время страна сталкивается с тяжелейшими экономическими и общественно-политическими затруднениями: с трудом достигнутое формальное соглашение между мусульманским Севером и христианским Югом, война в Дарфуре и вытекающая отсюда социальная напряженность, не говоря уж о сложности международных отношений.
Ат-Тураби разработал политическую платформу «Системы конференций», демократическую по замыслу, но на практике являющуюся всего лишь одним из институтов, контролируемых НИФ, который никак не задействует механизм политического участия. На деле членам, не признающим идеологии режима, доверяются лишь подчиненные роли; в процессе принятия властных решений они по сути маргинализованы. Предусмотрено также функционирование совещательного собрания (шура), открытого для всех и разбирающего вопросы общественного интереса. «Подобное структурирование властного управления - не новость для исламского мира, напротив, оно учитывает концепты и методы, восходящие к старым мусульманским обществам» (030, с. 90). Тот же НИФ подчеркивает сходство с прошлым для оправдания своего контроля над суданским обществом. В любом случае в политическом проекте движения самым явным образом просматривается инструментализация религиозной идеологии.
Ат-Тураби указывает, что ислам следует интерпретировать как основополагающую доктрину, базирующуюся на согласии и религиозной терпимости. Поэтому исламское правление представляется ему стабильной системой под защитой населения, которое, воспринимая режим как выражение своей религиозности, внесет свой позитивный вклад в политический процесс.
Со второй половины 90-х годов попытка режима смягчить внутренние репрессии, несколько отмежеваться от международного терроризма и допущение выхода ряда независимых газет способствовали постепенной реинтеграции Судана в рамки международного сообщества.
Главным же мотивом открытости Запада по отношению к Хартуму стало обнаружение крупных нефтяных месторождений вдоль
границ, разделяющих север и юг страны. Перспектива освоения этих ресурсов привлекла внимание иностранных нефтедобывающих компаний к разработке природных ресурсов Судана, что способствовало радикальному изменению внешней политики режима.
Тот факт, что позже под давлением наиболее радикального крыла НИФ, возглавляемого Али Усманом Тахой, ат-Тураби вновь оказался в заключении, во многом связан с желанием правительства продемонстрировать международному сообществу вообще и Египту в частности (особенно после покушения на жизнь Х. Мубарака в Эфиопии), что Судан заслуживает доверия своими демократическими устремлениями и противостоянием терроризму. Однако, заключает Б. Ломбарди, «несомненно, что политические способности и харизма [ат-Тураби], скорее всего, еще не раз станут решающими для судеб НИФ» (030, с. 94)
Т.К. Кораев
