CC BY
21
В «Приложении» дана публикация Н.А. Померанцевой «Малая книга Большой Медведицы». Автор рассматривает антропософские общества и художественные клубы 1920-х годов как попытку программирования чтения, создания искусства памяти, отличающегося от типа чтения, называемого «официальной просветительской политикой». Это чтение основано на эмоциональном восприятии «афористической» мудрости.
В сборник также вошли статьи А.А. Немировского - «Гомер-читатель: Слово как отражение "начала" европейской истории», М.А. Ариас-Вихиль - «Отступление как путь к праведности: От слушателя к читателю (риторический прием отступления в православной гомилетике)», М.-Ж. Фуртанье (Франция) - «Дубровский, читатель(-и) Расина», М. Делона (Франция) - «Идеальный читатель маркиза де Сада». Опираясь на широкий контекст гуманитарных наук, авторы статей показывают, что читатель является не только важной фигурой литературного процесса, но и внутренней эстетической целью художественного произведения.
О. В. Михайлова
2006.04.002. РУССКАЯ ГЕРМАНИСТИКА: ЕЖЕГОДНИК РОССИЙСКОГО СОЮЗА ГЕРМАНИСТОВ. - М., 2004. - Т. 1. -319 с.
Первую (основную) часть реферируемого сборника составляют полные тексты докладов, прозвучавших на первой конференции Союза германистов России «Русская германистика в прошлом и настоящем: имена и проблемы», состоявшейся в ноябре 2003 г. в РГГУ (Москва). Участники конференции, как и составители книги, стремились представить обзор истории отечественной германистики, оценить ее достижения, выделить наиболее яркие имена, сформулировать ее задачи в настоящем и будущем.
Сборник открывается приветственным словом Председателя Союза германистов Германии профессора К. Эйлиха, обращенным к участникам конференции. В своем небольшом выступлении К. Эйлих констатировал издавна существовавшее взаимовлияние российской и германской литератур, а также подчеркнул роль российских ученых в сохранении тесных взаимоотношений между этими литературами.
В докладе «Тайный код российской германистики» профессор Российского государственного педагогического университета Санкт-Петербурга А.И. Жеребин предлагает взгляд на «русский германистический дискурс» (совокупность русских текстов о немецкой литературе) с исторической точки зрения. Выделяя истоки русской германистики в работах А.Н. Веселовского, автор прочерчивает далее «линии преемственности» к В.М. Жирмунскому и Ю.М. Лотману. В работах последнего, по мнению А.И. Жеребина, отчетливо ощущается опора на основополагающее наблюдение А.Н. Веселовского относительно происхождения западных литератур: не просто из органической эволюции народнопоэтических основ, а «в результате скрещивания последних с теми латинскими литературными образцами, к усвоению которых имелась "посылка в познании, во внутренних требованиях духа"» (с. 14). В работах Ю.М. Лотмана («Триединая модель культуры», 1982, и др.) выстроена теоретическая модель взаимодействия литератур, согласно которой восприятие иноязычного текста сопровождается его переводом на семиотический язык воспринимающей культуры - «перекодировкой».
А.И. Жеребин намечает ряд проблем, актуальных для современной германистики. Необходима специальная разработка так называемых контекстных связей: «очевидно, что возведение двух или более разноязычных литературных явлений к общему контексту может служить принципом сопоставления этих явлений также и вне их прямого контекста» (с. 21). При этом связующим может быть любой корпус текстов, поддающийся анализу по тому или иному признаку - ментальному, жанровому, идейному, тематическому или формальному. Интересную и недостаточно изученную форму контекстных связей представляют собой «черты сходства, возникающие во всех европейских литературах на основе одновременного обращения к предшествующим эпохам и стилям, которые ощущаются и актуализируются как родственные и служат общим резервуаром мотивов, сюжетов, поэтических образов» (с. 22).
Лучшими исследованиями российских ученых в области германистики А.И. Жеребин считает книгу В.М. Жирмунского «Немецкий романтизм и современная мистика» (1914), Н.Я. Бер-ковского «Романтизм в Германии» (1973), труды М.М. Бахтина, А.В. Михайлова.
Немецкий германист Дирк Кемпер, преподающий в МГУ, в своем докладе предлагает свой вариант ответа на вопрос «Для чего нам нужна научная история германистики?» Постоянная рефлексия по поводу собственного развития - неотъемлемый признак научной деятельности. Однако наблюдение системы германистических дисциплин над собственным развитием в настоящее время относится к наиболее запущенным областям авторефлексии наук гуманитарного цикла (с. 34). Необходимость же такого контроля очевидна, прежде всего в области научного языка, который используется германистами достаточно «произвольно», ибо сегодня стилю научной прозы не обучают студентов ни в Германии, ни в России.
Д. Кемпер подчеркивает значение истории германистики для дальнейшего ее развития и дает краткий обзор положения дел в Германии, где эта научная дисциплина как самостоятельная оформилась лишь в 60-е годы ХХ в. Автор выделяет «Историю германской филологии, по преимуществу в Германии» (1870) Р. Фон Рау-мера, «Историю германской филологии» (1891), незавершенную «Историю немецкой науки о литературе до конца XVIII столетия» З. фон Лемпицкого и «Историю германской филологии» (1957) Й. Дюннингера.
Важной вехой в истории немецкой германистики явился состоявшийся в Мюнхене в 1966 г. конгресс, где был произведен «окончательный расчет с национал-социализмом». Как считает Д. Кемпер, принципиальное значение имели тогда доклады Э. Леммерта «Германистика - немецкая наука» и К.О. Конради «Немецкое литературоведение и Третий Рейх». Названные авторы призывали «вернуть» германистику на путь «непритязательной специальной дисциплины, объединяющей лингвистику, историю литературы и литературную эстетику», освободив ее от этико-религиозного балласта, от роли «немецкой сверхнауки» (с. 39).
Далее Д. Кемпер обращается к созданию «Центра по изучению истории германистики» при Немецком литературном архиве в Марба-хе (1972) и роли этого масштабного проекта в дальнейшем становлении дисциплины. В целом, Центр не оправдал ожиданий прежде всего потому, что работал вне рамок университета и вскоре фактически превратился в специализированный отдел Немецкого литературного архива (с. 44). Подлинный же прорыв в области современной, методо-
логически ориентированной истории германистики произошел лишь в середине 1980-х годов по инициативе самих ученых.
Заметным событием, обозначившим начало нового этапа самоосмысления, стало издание В. Хаубрихсом и Г. Заудером книги «История филологической науки» (1984), в которой авторы выдвигают на первый план три элемента: высокий уровень методологической рефлексии, предполагающий непрерывную переоценку соотношения исторического и актуального в науке; расширение историко-научного контекста посредством систематического учета достижений в области языкознания и родственных дисциплин (особенно романистики); повышение точности исследований, что само по себе уже способствует качественному скачку в изучении истории науки (с. 44).
Характеризуя ситуацию, сложившуюся в области истории немецкой германистики на настоящий момент, Д. Кемпер использует понятие «полиперспективизм» (Фоскамп), подразумевающее выход за рамки лишь когнитивного метода и включение в область исследований истории научных учреждений, социальных, политических и других условий научного творчества, что предполагает и плюрализм исследовательских методов, отвечающих многообразию предмета исследования (с. 47).
Первые шаги научной истории германистики в России немецкий исследоватедль связывает со статьей А.В. Михайлова «О нынешнем состоянии германистики в России. Предварительный отчет»1 (1992), где прочерчены «различные перекрещивающиеся линии развития германистики в России» и поднимается вопрос о возможности «вообще вести речь о русской литературоведческой германистике как об "окончательно сложившейся и самостоятельно существующей дисциплине"» (с. 50). Актуальность последнего вопроса в российской ситуации, по мнению А.В. Михайлова, обусловлена, во-первых, запоздалым развитием системы университетского образования в России, а во-вторых, особым, холистическим, характе-
1 Michailow A. Zum heutigen Stand der Germanistik in Russland. Ein vorläufiger Bericht // Germanistik in Mittel- und Osteuropa 1945-1992: Eine Veröffentlichung der Arbeitsstelle für die Erforschung der Geschichte der Germanistik im Deutschen Literaturarchiv Marbach am Neckar/ Hrsg. von König Ch. - Berlin, 1995. -S. 183-201.
ром русского мышления, сопротивляющегося всякой дифференциации.
Доцент СПбГУ, доктор филологических наук А.В. Белобратов в своем докладе оценивает вклад В.М. Жирмунского в историю отечественной германистики. Главное достоинство первой книги ученого «Немецкий романтизм и современная мистика» (1914) автор видит в «удивительном сочетании достаточно внятного и четко прописанного концептуального подхода с ярким, живым слогом ученого и человека, открывающего для себя в "чувстве жизни" раннего немецкого романтизма нечто притягательное и узнаваемое, обращающееся к нему из современности, из европейской литературы и культуры конца XIX -начала XX столетия» (с. 62).
Второй книге В.М. Жирмунского - «Религиозное отречение в литературе Германии», посвященной гейдельбергскому романтизму и опубликованной в 1919 г., по мнению докладчика, «сильно не повезло»: она появилась в самое неблагоприятное время, когда в России мало кому было дело до религиозных метаний и исканий Клеменса Брентано. К тому же, написанная в русле «довоенного академизма», эта книга была скорее чужеродна с точки зрения «стремительно входившего в научный оборот формализма, равно как и для готовящегося к "прыжку" социологического литературоведения» (с. 63).
Поворотным периодом в творчестве Жирмунского А.В. Белобратов считает 1920-е годы: «С этим временем связан его огромный теоретический рост, интерес к проблеме стиля, первые стиховедческие работы и работы по поэтике и одновременно... бурная научно-педагогическая деятельность в Петроградском университете и ряде других учебных заведений» (с. 64). Но если в конце 1920-х годов национально-культурная политика большевиков в какой-то мере способствовала открытию новой сферы научных изысканий, в том числе и в области германистики, то уже в начале 1930-х самого Жирмунского и его соратников по немецкой диалектологии коснулись аресты и репрессии, резко оборвавшие эту линию научной деятельности. С середины 1930-х область его научных интересов постепенно перемещается в направлении сравнительно-исторического изучения литератур, и книга «Гёте в русской культуре» (1937) предстает первым значительным достижением в этой области. В последующие годы публикации о немецкой литературе появляются лишь спорадически, и лишь с середины 1950-х годов В.М. Жирмунский
вновь возвращается к деятельности германиста-литературоведа (работы о Гердере и немецких демократах XVIII в., «История легенды о Фаусте»).
Размышляя над научным наследием В.М. Жирмунского, автор доклада осмысливает и роль ученого-германиста в России, выделяет разные уровни его взаимодействия с культурой своего времени. В первую очередь, это просветительская, учительская работа, предполагающая отчасти разумный консерватизм. Однако до сих пор ситуацию в нынешней российской университетской германистике «трудно назвать достаточной: ни учебная, ни методическая литература ни в коей мере не удовлетворяет имеющимся запросам и потребностям» (с. 72). Что же касается диссертационно-монографического и научно-публикационного уровней русской германистики, то здесь, по мнению А.В. Белобратова, просто необходимы инновационные подходы, научный эксперимент, поиск (с. 72).
Первый председатель Российского союза германистов (20032005), профессор РГГУ Н.С. Павлова в своем докладе «О теоретическом смысле работ А.В. Михайлова» задается вопросами, какова научная основа работ этого выдающегося ученого, какое значение имеет его пример для российской германистики в целом.
После смерти А.В. Михайлова оказалось, что его статьи о немецкой, австрийской, швейцарской литературах, сложившись в единое целое, представляют историю этих литератур на протяжении многих веков. Сам же ученый всегда утверждал, что не пишет историю литературы, а в статье об австрийской поэзии объяснил, что считает своей задачей не изложить историю австрийской поэзии, а «открыть вид на происхождение этой поэзии из духа австрийской культуры» (с. 75). Н.С. Павлова подчеркивает, что главным предметом исследования для А.В. Михайлова всегда оставался именно «дух культуры». При этом источник «духа», строя и характера литературы ученый искал в состоянии «движущейся жизни»: «он ощущал культуру как всеохватно сопричастную движущейся жизни» (с. 75). Сама включенность культуры в движущееся время имела для него первостепенное значение и требовала соответственного уровня понимания и знания. Такой подход приносил удивительные результаты: историзм А.В. Михайлова не совпадал со стандартным сопряжением литературы с историческим развитием, а движущееся время включало в себя не только историю, но и другие смыслы.
Огромное значение для А.В. Михайлова имел образ «границы»: из понимания «границ» складывалась его концепция мировой литературы - «в единстве мировой литературы он видел многообразие разного» (с. 78). При этом главным «отступлением от общего» в глазах Ученого оставалось творчество великих писателей: в его работах немыслима «смерть автора»; не литературное течение или направление, а связанные с ним гении являлись выразителями своего времени. «Контекст, "жизненное" начало воплощалось, таким образом, у А.В. Михайлова в данных во весь рост фигурах великих писателей» (с. 78).
Констатируя тот факт, что работы А.В. Михайлова - явление прежде всего национальное, хотя и весьма значимое для мировой науки, Н.С. Павлова подчеркивает и огромную важность для ученого глубокого погружения в сущность другой культуры. По ее мнению, если бы А.В. Михайлов в своих работах употреблял понятие «интертекстуальность», введенное Ю. Кристевой и Р. Бартом, оно означало бы у него не только то же, что у них, но еще и иное. «Если у Барта понятие интертекстуальности определяется как "общее поле анонимных формул... бессодержательных или автоматических цитат, даваемых без кавычек". то у Михайлова интертекстуальность означала бы еще и драматическое, вопреки "границе", столкновение своего и чужого, нового и старого, их взаимный неравнодушный взгляд в лицо друг другу. Такая интертекстуальность составляет самое зерно его теоретической коннотации» (с. 81).
Помимо докладов, прозвучавших на учредительной конференции Союза российских германистов, сборник содержит также присланные статьи по актуальным проблемам русской германистики («Русско-немецкий Фауст» В.В. Дудкина, «Проблема аутентичного слова: лирический язык прозы Вольфганга Борхерта» Н.Т. Рымаря, «Рецепция литературы венского модерна в России» Ю.Л. Цветкова, «Пространственные метафоры в работах А.В. Михайлова» Г.И. Данилина, «А.В. Карельский и исследования немецкого романтизма в России» А.В. Ерохина, «Людвиг Тик в отечественном литературоведении: проблемы исследования» К.Г. Ханмурзаева и др.), а также рецензии на новые работы российских германистов.
Е.В. Соколова
