CC BY
56
секторе северной стены под защитой надвратной прямоугольной башни. Толщина стен варьирует в пределах от 1,8 до 2,1 м, а в западном секторе южной стены достигает 2,6 м. Глубина фундамента также различна, но составляет как минимум 0,9 - 1,0 м (с. 68).
Укрепленное поселение автор склонен идентифицировать с крепостью Кратюкара, упоминаемой Прокопием Кесарийским. Это был небольшой районный центр на территории, подчиненной провинциальной столице 8еМ1ка. Имеющиеся данные позволяют предполагать, что крепость была уничтожена в ходе одного из вторжений славян во Фракию и Грецию в период между 577 и 581 гг. (с. 92-93).
А.Е.Медовичев
ЭТНОЛОГИЯ И ФИЗИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ
2006.01.039-044. НОВЫЕ МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ИССЛЕДОВАНИЙ ЭТНОНАЦИОНАЛЬНОЙ ПРОБЛЕМАТИКИ. (Сводный реферат).
1. ГУБОГЛО М.Н. КОНТУРЫ ЭТНОПОЛИТИЧЕСКОЙ СОЦИОЛИНГВИСТИКИ // Междисциплинарные исследования в контексте социально-культурной антропологии: Сб. в честь Ю.В.Арутюняна / Отв. ред. Губогло М.Н.; Ин-т этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая. -М.: Наука, 2005. - С. 40-76.
2. ДРОБИЖЕВА Л.М. ЭТНОСОЦИОЛОГИЯ СЕГОДНЯ. ПРО-БЛЕМЫ МЕТОДОЛОГИИ МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫХ ИССЛЕ-ДОВАНИЙ // Там же. - С. 14-26.
3. КОМАРОВА Г. А. ЭТНИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ЭКОЛОГИЗАЦИИ ГУМАНИТАРНОГО ЗНАНИЯ // Там же. - С. 120-154.
4. ЛЕБЕДЕВА Н.М. ЭТНОЛОГИЯ И ПСИХОЛОГИЯ О ЛИЧНОСТИ // Там же. - С. 98-120.
5. МАЛЬКОВА В.К. ИССЛЕДОВАНИЕ ЭТНИЧЕСКОЙ ПРОБЛЕМАТИКИ В СМИ: (Предметообразующие контуры этнополитической журналистики) // Там же. - С.154-170.
6. ТИШКОВ В.А. НОВАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ И РОССИЙСКАЯ ЭТНОЛОГИЯ // Там же. - С.26-40.
Ключевые слова: Новые междисциплинарные направления исследований этнонациональной проблематики.
В сборник, посвященный 75-летию Ю.В. Арутюняна, российского социолога и историка, члена-корреспондента РАН по социологии, вошли
статьи, посвященные различным аспектам развития современного этносоциологического изучения народов России и стран СНГ. Первый раздел «Этнология и смежно-отраслевые научные дисциплины» составили статьи, посвященные новым междисциплинарным направлениям современных российских исследований этнонациональной проблематики.
Л.М. Дробижева в статье «Этносоциология сегодня. Проблемы методологии междисциплинарных исследований» обращает внимание, что последние 10-15 лет для этносоциологии были временем нового самосознания в связи с возросшей востребованностью ее социальной практики. Как и ряд других направлений социологии, она -междисциплинарна, и не только с этнологией, но и с социальной психологией, с формирующимися этнополитологией, этноэкономикой.
Институциализация этносоциологии как направления выразилась не только в создании специальных подразделений в академических институтах и кафедр в университетах (например, в Санкт-Петербургском университете на социологическом факультете), но и в чтении специальных курсов в рамках общей социологии. Частично тематика курса этнической социологии совпадает с курсом по социальной антропологии.
«В самом широком смысле предметом этносоциологии выступают социальные события, процессы, связи, явления, происходящие в этнически маркированном социальном пространстве. Естественно, эта маркировка может меняться, исчезать, снова возобновляться, главное -понять, что стоит за этими изменениями в социокультурном пространстве» (2, с. 16). Иначе говоря, «предметом этносоциологии как раз и является изучение того, как и почему интеллектуальные конструкции превращаются в социальные конструкции, которые ориентируют поведение людей, деятельность социальных институтов», -заключает автор (2, с. 18).
После распада СССР и в условиях открытых этнических вызовов на всем постсоветском пространстве конструктивистская парадигма приобрела особую популярность не только в научных кругах, но и в политической практике. «Конструктивизм стал одним из самых широко используемых методологических подходов в социологии, этнологии, философии, политологии, истории. С точки зрения этой парадигмы стали объяснять, кем и как конструируется символическое пространство. <...> Акцент был перенесен на идеологических, политических,
этнических «предпринимателей», лидеров и активистов, которые осуществляют политические, этнические мобилизации с помощью «культурных войн», «войн исторической памяти» (2, с. 23).
Признавая объяснительный потенциал данной парадигмы, вместе с тем, считает автор, обстоятельный анализ процессов нового этапа исторического развития России требует применения наряду с конструктивистским и структуралистско-конструктивистского или полипарадигмального подхода. (Речь идет о субстанциалистской, эссенциалистской, этнологической, примордиалистской парадигмах.) Такой подход представляется наиболее перспективным в нашем плюральном обществе, особенно когда его изучением занимаются представители разных дисциплин, заключает автор.
Статья В.А.Тишкова «Новая политическая антропология и российская этнология» является продолжением интервью, данного «Журналу социологии и социальной антропологии» (СПб., 2001. С. 5-34, 68-74) с целью объяснить авторскую позицию относительно единства и различий между этнографией, этнологией, этнической социологией и социальной антропологией для определения границ, характера и статуса перечисленных дисциплин, а также для обновления их теоретико-методологических основ.
Эволюция дисциплинарного интереса социально-культурной антропологии к политическому связана, в первую очередь, с переносом «интереса со статики и синхронности морфологических типов «политической системности» на динамику и диахронию меняющихся обществ. Он помог подвергнуть сомнению увлеченность прежней антропологии повторяемостью, укорененностью и цикличностью эволюции социальных структур, своего рода утопию культурно обусловленного баланса и даже гармонию «традиционных обществ», при которых почти не оставалось места разрыву с «традицией» или ее радикальной смене, несмотря на обилие этнографической литературы, посвященной соотношению традиций и инноваций» (6, с. 27).
Отдавая должное классическим исследованиям эволюции политических обществ (политогенез), политической антропологии колониальных сообществ и «конфликту культур», структурно-функциональной теории политических систем, которые занимали ведущие позиции до 60-х годов XX в., В. А. Тишков определяет новые направления в области политической антропологии, которые могут
существенно обогатить объяснительные ресурсы современной науки применительно к современным обществам.
«Во-первых, при изучении сложных политий, какими являются современные общества-государства, крайне важно исследовать не только основополагающие конституционно-типологические конструкции и процедуры, чем занимаются прежде всего политологи, а промежуточные, дополнительные и параллельные политические структуры и их отношение к «формальной власти». Применительно к России (на нее направлен наш интерес) и к другим странам огромную важность, например, имеет политика этничности и этнических элит, проблема лидерства и соперничества, особенно в ситуации быстрых институциональных перемен, насыщенных противоречиями и конфликтами. Именно поэтому при рассмотрении ряда фундаментальных современных процессов мы обращаем внимание на роль индивидуальных акторов социального пространства, на частные стратегии людей, на процесс принятия решений на политической арене, на политические импровизации и выбор проектных сценариев» (6, с. 30).
К новейшим тенденциям автор относит также развитие диалога историков и антропологов. В рамках этого направления одной из главных тем политической антропологии стала сфера взаимодействия государственной политики, гегемонии власти или отдельных групп и формы сопротивления, которая, в свою очередь, породила нестабильность, экстремизм, гражданские войны, насилие, террор.
«Современная политическая антропология включила в свой арсенал не только вопросы социальной истории повседневности и политическую экономию, но и вопросы «символического капитала», массовых информационных воздействий и неформальных сообществ как важнейших элементов политического поля и системы власти, а также самого существования культурно сложных сообществ (национальных и транснациональных). Соединение мифопоэтики и политики позволяет открыть новую сферу политической антропологии - символического действия и воздействия (управления)», - обращает внимание автор (6, с. 32).
В начале 1990-х годов, по мнению автора, имел место не просто кризис отечественной этнологии, а нечто большее - отсутствие дисциплины, понимаемой в мире как социально-культурная антропология. Вместе с тем последнее десятилетие XX в. и нынешнее время войдут в историю как период благотворного развития
этнологической науки под воздействием внешних и внутренних факторов. «Внешние - это общественно-политическая актуализация этнического фактора и новые роли этничности в жизни индивидов и общества в целом. Достаточно сказать, что вместо «неантагонистических противоречий в решении национального вопроса» научное сообщество столкнулось с вызовом открытых этнических конфликтов и даже с распадом государства под воздействием этнонационализма в различных его формах, включая вооруженную сецессию. Вместо «национальных пережитков» появились «национальные движения» и «национальное возрождение» как форма этнической мобилизации, требовавшие совсем другого объяснительного языка и исследовательских приемов. Появились новый интерес и новые ресурсы в обществе к сохранению и утверждению этнокультурной мозаики, будь это интеллектуальные дебаты по поводу националистической мифологии или массовое увлечение культурным партикуляризмом, включая этнографическое краеведение. Наконец, появился социальный заказ в форме политического и управленческого интереса со стороны государства, хотя и в смутных и плохо финансируемых формах» (6, с. 34). Роль внутреннего фактора сыграла мобилизация самого академического сообщества.
Самый значительный прорыв произошел в двух направлениях: в расширении тематики и увеличении количества научной продукции. За последние десять лет появились новые научные направления (религиоведение, миграционные, диаспорные, гендерные исследования, юридическая антропология, этология человека, политическая антропология, конфликтология и др.).
В жанровой ориентации приоритет остается за историко-этнографическим исследованием. Серьезной методологической и даже общественной проблемой является третирование современности российскими этнологами, считает В.А.Тишков.
Статья М.Н. Губогло «Контуры этнополитической социолингвистики» (1) посвящена актуальной ситуации преодоления границ устоявшихся научных дисциплин в процессе осмысления и оценки феномена этничности. Автор пишет: «Четыре фундаментальных понятия - язык (как важнейшее средство коммуникаций), народ (как этническая общность), государство (как система политических институтов и взаимоотношений между ними) и общество (как гражданское общество) занимают ключевое положение соответственно в предметной области языкознания, этнологии, социологии и политологии.
Однако ни одна из названных наук, несмотря на свой исторически сложившийся статус самостоятельных наук, на богатые традиции и общепризнанные очертания границ профессиональной занятости, не обладает монопольным правом на изучение только «своего» понятия» (1, с. 41).
Основанием для междисциплинарных интерференций служит ряд обстоятельств, одно из которых - возникновение в сопредельных, приграничных областях проблемных пустот, заполнение которых неизбежно требует гибридизации, т.е. теоретического (методологического) и инструментального (методического) «захода» с разных сторон. Под первичной гибридизацией (скрещиванием) исследований автор понимает не хронологический, а науковедческий аспект, когда проблемное ядро нового научного направления возникает на стыке предметных областей двух ранее самоопределившихся и уже зарекомендовавших себя наук.
«Этнолингвистический национализм», установившийся на постсоветском пространстве и наиболее отчетливо проявившийся в заметной политизации проблем этнических языков, которые этнократические элиты взяли на вооружение в борьбе за власть и ресурсы, за очищение престижных социальных ниш от «нежелательных» этнических контрагентов, актуализировал совмещение политологических и социологических методов изучения того, как языковая политика используется для решения неязыковых проблем.
«Общественная потребность симбиоза этнополитических и этносоциологических подходов к изучению языка в новых постсоветских условиях диктовалась множившимися языковыми и этническими конфликтами, что привело к возникновению новой области социолингвистических исследований, которую В.И.Беликов и Л.П.Крысин одними из первых назвали лингвистической конфликтологией» (1, с. 49).
Автор вводит также понятие «вторичная гибридизация», под которой понимается такая сложная дисциплина, в состав которой входит проблематика, ранее «прописанная» в нескольких традиционных науках. Наглядным примером вторичной гибридизации может служить этнопсихологическое направление, реализуемое первоначально как составная часть этносоциологических исследований. Согласно авторитетному мнению Ю.В. Арутюняна и Л.М. Дробижевой, этнопсихология развивается в русле двух междисциплинарных направлений - этносоциологии и социальной психологии. Каждая из них, добавляет автор, гибридна и по происхождению, и по сути. Следуя этой
логике и учитывая четерехкомпонентный состав дисциплины, ее уместно было бы именовать этносоциологической социопсихологией.
Аналогичный пример представляет собой и этнополитическая социолингвистика. Она не подменяет ни одну из наук, фокусирующих специальное внимание соответственно на этносе, государстве и обществе и ограничивается определением места, роли и функций языка в каждом из указанных объектов.
«Следовательно, миссию этнополитической социолингвистики можно определить как мониторинговое изучение меняющегося баланса между теми, кто и как формирует и распространяет языковое «предложение», и получателями, определяющими «спрос». Иными словами, баланс между языком «вне человека» и «внутри человека» представляет собой системное явление, определяющее внешний облик и внутренний характер не только этноязыковой, но и этнополитической ситуации в многоэтничном и многоязыковом государстве» (1, с. 67).
Изменения, происходящие в этноязыковых ситуациях современной России в ходе политических и социально-экономических трансформаций, обусловили смещение акцента языковых потребностей и языковых практик от духовно-эмоциональных в сторону рационалистических, а их реализация в повседневной жизни - от идеологизированных к политизированным мотивам и моделям.
Статья Н.М. Лебедевой «Этнология и психология о личности» посвящена основным исследовательским направлениям в современной системе психологических знаний. В западной (прежде всего американской) науке изучением связи культуры и психологии занимаются психологическая антропология и кросскультурная психология. Главное и основное отличие кросскультурной психологии от психологической антропологии в том, что она - прежде всего - отрасль психологии, поэтому в ней проверяются и разрабатываются прежде всего психологические теории и законы, поиск универсалий и культурной специфики ведется также психологическими методами. Психологическая антропология сформировалась внутри культурной антропологии как междисциплинарное направление исследований «культура и личность»
В отечественной научной традиции (она ведет свое начало от европейской философской мысли) исследования обусловленности психологии этничностью проводятся в рамках этнической психологии. «В настоящее время этническая психология в России переживает период бурного развития: реалии нашей жизни стимулировали многочисленные
эмпирические исследования на пространстве бывшего СССР, основной целью которых явилось изучение трансформации этнической идентичности, динамики межэтнических отношений, проблемы этнических меньшинств, миграций и аккультурации и других, прежде всего социально-психологических проблем. Наряду с этим профессиональные психологи в ведущих психологических центрах России ведут этнопсихологические исследования, которые обогащают и развивают не только социальную психологию, но и общую психологию и психологию личности» (4, с. 100).
В последние годы в отечественной науке возрос интерес к проблемам личности, формированию ее самосознания и к одной из наиболее значимых ее характеристик - к ценностям или ценностным ориентациям. Ценности детерминируют процесс познания человеком социального мира и в то же время осуществляют психологическую регуляцию поведения человека в социальной среде.
Западные психологи С. Шварц и В. Билски предложили теоретическую концепцию, в которой ценности рассматриваются как некие (часто неосознаваемые) критерии выбора и оценки человеком своих поступков, а также оценки других людей и событий. Из трех универсальных человеческих потребностей (биологические нужды, потребности согласованного социального поведения и потребности выживания и благосостояния всей группы) исследователи выводят десять основных типов мотивации. Каждому типу мотивации соответствует ведущая мотивационная цель. По определению авторов, это - саморегуляция; стимулирование; гедонизм; достижение; власть; безопасность; конформность; традиция; благожелательность; универсализм.
В эмпирических исследованиях разных культур (в 48 странах) было подтверждено, что десять типов выделенных авторами ценностей в качестве руководящих жизненных принципов признаются и разделяются практически всеми представителями исследованных групп, т.е. эти типы ценностей могут считаться универсальными.
Разработанные исследовательские процедуры в применении к русскому социуму дали модель, несколько отличающуюся от «классической» по характеру взаимодействия - конфликт или гармония -между ценностями. Структура динамических отношений типов мотивации индивида в русской культуре характеризуется сближенностью секторов «стимулирование» + «гедонизм» и «универсализм» + «благожелательность» + «безопасность».
При объединении двух первых исходных блоков в один мотивационную цель нового блока можно определить как «переживание удовольствия от новизны и состязательности для поддержания оптимального уровня активности организма».
«Пространство мотивации русского человека, по данным исследования, - пишет автор, - зиждется на двух мощных основаниях: любви к добру, стремлении делать добро и тяге к риску, загулу, безудержной вольнице. "Пассионарность" и "добротолюбие" находятся на противоположных концах основной оси структуры динамических отношений блоков "Ценности, выражающие интересы индивида -Ценности, выражающие интересы группы". ... И русское "добротолюбие" - это выработанная православной культурой (очень мягкая и любящая) узда на русскую "пассионарность", не будь которой, русский человек разрушил бы вокруг себя все и самого себя в первую очередь. Так человеческая культура ограничивает и одновременно спасает человеческую природу» (4, с. 118).
Г.А. Комарова в статье «Этнический аспект экологизации гуманитарного знания» обращается к одной из форм переориентации в современной науке, которую принято называть «тенденцией экологизации». В общем плане эту тенденцию можно понимать как учет последствий воздействия человека на природную среду с целью свести к минимуму отрицательные результаты его деятельности по преобразованию природы. Одной из основных форм этого процесса выступает возникновение или развитие наук, переходных от экологии к другим дисциплинам: естественным, техническим, общественным.
Особое место в системе экологических дисциплин занимает этноэкология. В России оформление этого научного направления относится к концу 1970-х годов, чему предшествовало выделение таких научных дисциплин, как этническая география и этническая демография. Успешному развитию новой научной дисциплины способствовало создание в 1980 г. проблемной группы (позднее - лаборатории) группового (этнопопуляционного) долгожительства, а затем в 1981 г. -сектора этнической экологии в составе Института этнографии под руководством В.И. Козлова. В 1990-е годы отечественные этноэкологи много сделали для разработки принципов и методики этноэкологической экспертизы.
В основу этноэкологического понимания функционирования этнической группы этноэкологами положены два основных термина:
жизнеобеспечение и адаптация. Понятие «культура жизнеобеспечения» стало существенным нововведением отечественной этноэкологии. И прежде всего потому, что КЖ как одна из наиболее устойчивых составляющих этнической культуры, определяющих уровень адаптационных возможностей этнической группы и ее взаимоотношений с окружающей природной и социально-культурной средой, является важной частью изучения этногенетических проблем и культурно-исторических реконструкций этнических явлений. Рассматривая культуру в свете теории адаптивных систем, Э.С. Маркарян подчеркивает ее важную роль в качестве адаптивно-адаптирующего механизма человеческой деятельности.
Этноэкология имеет свой аспект и в исследовании проблемы радиоактивного загрязнения окружающей среды. Г.А. Комарова, в частности, исследовала систему жизнеобеспечения представителей различных этносов, проживающих в зоне повышенной радиации, возникшей в середине XX в. на Южном Урале в результате техногенной катастрофы, связанной с деятельностью крупнейшего в СССР комплекса по производству оружейного плутония «Маяк».
Автором особое внимание уделено моделям поведения представителей различных этнических групп и религиозных конфессий. Условно эти модели названы «русская», «татаро-башкирская» и «мусульманская».
В.К. Малькова в статье «Исследование этнической проблематики в СМИ (Предметообразующие контуры этнополитической журналистики)» на основе своих многочисленных исследований кратко представляет основные узлы и направления пропаганды этничности. В современной научной литературе уже сложились понятия этническая информация (различного рода сведения о народах, странах, их истории и обычаях, современных политических событиях и т.д.) и этническая журналистика (т. е. журналистика, освещающая различные аспекты этничности).
В СМИ, как центральных, так и региональных прессе, радио, телевидении созданы и действуют специализированные каналы, целенаправленно освещающие проблему этничности. В России, например, существуют и активно работают так называемые СМИ этнических диаспор и меньшинств, которые появились в основном в послед-
нее десятилетие. В первое постсоветское десятилетие этническое пространство журналистики значительно расширилось вслед за этническими реалиями жизни.
В качестве важнейших и наиболее актуальных тем могут быть выделены проблемы межнациональных (межэтнических) отношений в российских регионах; взаимоотношения республик и федерального Центра; проблемы «этнического криминала»; освещение этноконфессиональных и межконфессиональных взаимоотношений.
Исследования показали, что кроме журналистов авторами многих публикаций на этническую тематику (до 20% в центральных изданиях) являются «непрофессионалы». Например, в федеральной и московской прессе - это нередко политики и авторитетные представители творческой интеллигенции, а в российских республиках и других регионах - в основном представители местной администрации, которым СМИ предоставляют свою трибуну (5, с.167). Таким образом, помимо просвещения журналистов и общественного контроля за их деятельностью необходимы еще и профессиональные экспертные оценки различных структур гражданского общества, способные предотвратить появление этноконфликтных публикаций в СМИ.
Т.Б. Уварова
2006.01.045. РЕАЛЬНОСТЬ ЭТНОСА: ОБРАЗОВАНИЕ И НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ: Материалы VI Международной научно-практической конференции «Реальность этноса. Образование и национальная идея» (Санкт-Петербург, 2-5 марта 2004 г.) / Под науч. ред. Набока И. Л. - СПб.,: Астерион, 2004. - 558 с.
Ключевые слова: Реальность этноса. Образование и национальная
идея.
В сборнике представлены материалы докладов и выступлений участников 6-й Международной научно-практической конференции «Реальность этноса» более чем из 50 городов и регионов России. Структура сборника в значительной мере отражает логику теоретико-методологического рассмотрения взаимосвязи образования и национальной идеи: от междисциплинарной рефлексии по поводу содержания самого понятия (Раздел 1. Национальная идея в России: от понятия к социокультурной реальности); рассмотрения традиции его интерпретации в отечественном гуманитарном знании (Раздел 2.
