CC BY
174
ДРЕВНИЙ МИР
2006.01.002. СУРИКОВ И.Е. ПРОБЛЕМЫ РАННЕГО АФИНСКОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА. - М.: Языки слав. культуры, 2004. - 144 с. -(Studia historica. Series minor).
Ключевые слова: Афины V—IV вв. до н.э., некоторые аспекты законодательства Драконта и Солона.
В книге рассматриваются некоторые аспекты законодательства Драконта и Солона в архаических Афинах, а также специфика самого феномена древнегреческого права, сыгравшего немаловажную роль в формировании такого грандиозного явления, как ius Romanum, и вместе с тем столь несхожего с ним по многим принципиальным моментам.
При их сопоставлении, пишет И.Е. Суриков, сразу же становится очевидной несистематизированность, даже аморфность, греческого права, неразвитость его категориального аппарата. Примечательно отсутствие в древнегреческом языке даже слова, которое могло бы служить эквивалентом римского термина ius и которое можно было бы без существенных оговорок перевести как «право». Греческое 5шп, обычно переводимое как «справедливость», пригодно в этом отношении весьма относительно, отмечает автор. Анализ его семантики показывает, что в имплицитно заложена идея мировой гармонии, порядка,
равновесия, даже незначительное нарушение которого влечет за собой неминуемое возмездие, поскольку наносит ущерб нормальным отношениям между людьми и сверхъестественными силами. Этим объясняется определенный «глобализм» древнегреческого понимания 5^кn, которая контролирует даже физическую вселенную, а отнюдь не регулирует только столкновения индивидуальных воль, как римское ius. Этим же, в свою очередь, объясняется и недостаточная отделенность древнегреческого права от религии и этики, и относительная его примитивность. Впрочем, в некоторых областях, например, в процессуальной сфере, древнегреческое право достигло значительной степени разработанности, по крайней мере в таких передовых центрах, как Афины, где система судопроизводства в V-IV вв. до н. э. вообще была чрезвычайно развитой и даже изощренной. Таким образом, заключает И. Е. Суриков, дело не в том, что древнегреческое право в чем-то
примитивнее римского. «Скорее, - пишет он, - следует говорить о двух во многом не схожих феноменах, эволюция которых в силу ряда обстоятельств шла различными путями и, соответственно, привела к неодинаковым результатам» (с. 16).
В первой части книги рассматривается законодательство Драконта и, главным образом, его исторический контекст. Это, пишет автор, древнейшая кодификация права в Афинах (621 г. до н.э.), о котором можно судить не только по сообщениям поздних греческих писателей (как о большинстве других раннегреческих законодательств), но и на основании уникального эпиграфического памятника - копии закона об убийствах, сделанной в конце V в. до н.э., но сохранившей архаичность лексики подлинника (с. 29).
В отечественной историографии законодательство Драконта, как правило, трактуется как уступка эвпатридов демосу, стремившемуся ограничить судебный произвол знати путем письменной фиксации действующего обычного права, что, по мнению автора, не соответствует действительности. Несомненно, пишет он, что проведенная Драконтом кодификация была вызвана каким-то обострением внутренней напряженности в Афинах в данный период. Однако, полагает И.Е.Суриков, нет оснований связывать ее с противостоянием аристократии и демоса, поскольку сама тематика закона скорее затрагивала интересы аристократических родов, активно практиковавших обычай кровной мести, но вряд ли имела отношение к повседневной жизни незнатного гражданина, не входившего в систему родов, т. е. не являвшегося геннетом. Непосредственной целью закона об убийствах было ограничение кровной мести между аристократическими родами, вспышка которой после так называемой «Килоновой смуты» грозила самому существованию полиса. При этом в сознании афинян опасность, по-видимому, заключалась не столько в дестабилизации политической ситуации как таковой, сколько в усилении состояния «скверны», вызванной волной убийств и способной спровоцировать гнев богов по отношению ко всему сообществу. И хотя кровная месть не была полностью запрещена, законодатель поставил под контроль государства ее проявления, связав жителей Аттики некими общеобязательными процедурами, необходимыми для ликвидации «скверны» (с. 38-42, 50).
В политической публицистике вв. до н.э. фигура самого
Драконта и его деятельность подверглись значительной мифологизации. Так, безусловно фиктивной, отмечает автор, является знаменитая
«конституция» Драконта, имевшая якобы характер цензовой политии (впрочем, как и ряд других мер, никакого отношения к нему не имевших). С точки зрения исследователя, есть серьезные основания утверждать, что Драконт вообще не подверг письменной фиксации никаких законов, кроме закона об убийствах. Именно поэтому через достаточно короткий срок Солон должен был кодифицировать остальные сферы обычного права для регулирования иного рода жизненных ситуаций (с. 43-44).
Религиозному аспекту законодательства Солона, до сих пор остававшемуся вне поля зрения исследователей, занимавшихся его реформами, посвящена вторая часть книги. Не рассматривая данную проблему во всей ее полноте (поскольку это потребовало бы специального исследования), автор затрагивает два взаимосвязанных конкретных вопроса. Первый из них касается взаимоотношений Солона с крупнейшим греческим святилищем - храмом Аполлона в Дельфах и их отражения в законодательстве, политической деятельности и мировоззрении афинского реформатора. Второй вопрос связан с законами, регулирующими погребальную практику, поскольку обрядность в данной сфере занимала крайне важное место в частной и общественной жизни греческих полисов. Именно эти законы, цитируемые позднейшими античными писателями, являются, по мнению автора, наиболее аутентичной составляющей солоновской традиции и находят широкое подтверждение в археологическом материале. Значительно менее достоверна традиция о его реформах, поскольку на их интерпретацию в конце V и в IV в. до н.э сильное воздействие оказала идеологическая борьба вокруг так называемой патрю^ поХгша («отеческого государственного устройства»), одним из основателей которого считался Солон (с. 75-76).
В настоящее время, пишет И.Е. Суриков, можно считать доказанным, что дельфийское святилище оказало значительное влияние на становление самого феномена раннего греческого законодательства, как, впрочем, и тот факт, что категория закона в архаическую эпоху относилась, в сущности, к религиозной, сакральной сфере жизни.
Соответственно, введение новых законов (или изменение старых), или даже просто их письменная фиксация рассматривались как акты космического значения, которые требовали божественной санкции.
В налаживании контактов Афин с Дельфами, как полагает автор, основная заслуга принадлежит лично Солону, а также близкому к нему аристократическому роду Алкмеонидов, которые сыграли заметную роль в Первой Священной войне (595-585 гг. до н.э.). С этого времени афинский законодатель пользовался безусловной поддержкой дельфийского жречества, которое, как показывает далее автор, оказало существенное влияние на его религиозные взгляды. Реконструировать их позволяют прежде всего стихи самого Солона, в которых присутствуют размышления на религиозно-этические темы. Так, несомненно дельфийское происхождение, с точки зрения исследователя, имеет идея евномии («благозакония»), занимающая центральное место во взглядах Солона и противопоставляемая им дисномии («беззаконию»). Другим важнейшим принципом солоновского мировоззрения было соблюдение меры во всем, глубоко созвучное дельфийской идеологии, в которой Аполлон представал как бог меры, предела, порядка, гармонии, противостоящей хаотическим, энтропийным силам, в архаическую эпоху воплощавшимся, в частности, в образе Диониса (с. 99-102).
Указанный принцип нашел полное воплощение в законах Солона, регулирующих различные аспекты погребального ритуала именно в ограничительном направлении как в плане материальных затрат, так и в отношении разного рода психоэмоциональных проявлений. Причем, как особо подчеркивает автор, речь в данном случае идет не о фиксации уже существующих норм, а о действительно реформаторских мероприятиях, проведенных в русле общей тенденции, характерной для греческого мира архаической и классической эпохи и отразившейся также в римских законах XII таблиц (с. 112).
Впрочем, полагает И. Е. Суриков, ограничения вряд ли были обусловлены только стремлением уменьшить непроизводительные расходы и тем самым ликвидировать вызывающую пышность аристократических похорон в связи с развитием эгалитарной тенденции в процессе становления полиса. Не менее важное значение имели еще две причины, на которых и акцентирует свое внимание автор. Одна из них относится к сфере религиозного мировоззрения архаической эпохи и
связана опять же с проблемой скверны, минимизировать последствия которой были призваны ограничения, касающиеся продолжительности ритуала, числа и состава участников. Другая причина лежит на стыке религии и политики. Запрещение крайних проявлений скорби должно было снижать эмоциональный накал мероприятия, что было особенно важно в тех случаях, когда хоронили человека, не умершего своей смертью, а погибшего от рук согражданина. В подобных ситуациях излишняя экспрессивность нередко провоцировала новые убийства, а следовательно, усиливала состояние скверны, ввергая полис в кровавую гражданскую распрю (с. 120-122).
В заключение автор касается проблемы взаимосвязи погребального законодательства с законами о наследстве, поскольку в представлениях древних греков участие в погребальном культе включало индивида в круг близких родственников, а это, в свою очередь, давало право на долю наследуемого имущества. Рассматриваются также религиозный аспект некоторых других законов и мероприятий Солона. Среди них, в частности, такие, как введение принципа выборности высших должностных лиц полиса, в том числе коллегии архонтов, на основе жребия (т.е. «по воле богов»); реформа афинского лунного календаря, по которому отмечались праздники и проводились различные культовые церемонии. Тем самым Солон вносил серьезные изменения в религиозную жизнь государства. В целом сущность этих изменений автор определяет как формирование системы полисной религии взамен родовой, и именно это направление, полагает он, всемерно поощрялось Дельфийским храмом и жречеством Аполлона (с. 142-143).
А.ЕМедовичев
СРЕДНИЕ ВЕКА И РАННЕЕ НОВОЕ ВРЕМЯ
2006.01.003. ВАЙЗ А. БЛАГОЧЕСТИЕ И ВЛАСТЬ. ОБРАЗ ЛЮДОВИКА БЛАГОЧЕСТИВОГО В ЖИЗНЕОПИСАНИЯХ ЛЮДОВИКА.
WEIHS A. Pietas und Herrschaft. Das Bild Ludwigs des Frommen in den Vitae Hludowici. - Munster, 2004. - 207 S.
Ключевые слова: Каролингская империя, пер. пол. IX в., вопросы благочестия и княжеской этики в жизнеописаниях Людовика Благочестивого.
Монография Александра Вайза «Благочестие и власть» посвящена исследованию образа Людовика Благочестивого в раннесредневековых жизнеописаниях императора. Образ Людовика рассматривается через призму княжеской этики; особое внимание уделено месту категории «благочестие» (pietas) в представлениях об идеальном правителе.
