CC BY
39
2005.04.030. ПРИМОЧКИНА Н.Н. ГОРЬКИЙ И ПИСАТЕЛИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ. - М.: ИМЛИ РАН, 2003. - 364 с.
На основе новых архивных документов доктор филол. наук Н.Н. Примочкина (ИМЛИ) исследует роль М. Горького в литературной жизни русского зарубежья 20-30-х годов. Монография является продолжением предыдущей книги автора «Писатель и власть: М. Г орький в литературном движении 20-х годов» (М., 1996; 2-е изд. - М., 1998).
Обширный фактический материал включает около 200 неопубликованных писем, текстов и документов из отечественного и зарубежного хранения. Используя архивные данные, автор исследует «усилия писателя по наведению культурных “мостов” между советской Россией и эмиграцией» (с. 4), анализирует его личные и творческие взаимоотношения с писателями «первой волны», впервые подробно рассматривает отношение М. Горького к сменовеховству и евразийству.
В книге, состоящей из отдельных очерков, даны портретные характеристики 27 литературных деятелей. Автор намеренно уделяет меньше внимания линиям и темам, разработанным ранее в научных исследованиях (например, «Горький и журнал “Беседа”», «Горький и
В. Ходасевич»). Н.Н. Примочкина акцентирует внимание на материале до сих пор не введенном в научный оборот: «Стремлением рассказать читателю об интересных и значительных, но малоизвестных, несправедливо забытых именах русского литературного зарубежья объясняются некоторые “перекосы” в освещении разных тем и фигур. Они также вызваны сознательным желанием избежать повторения уже известного материала и ввести в научный обиход как можно больше новой информации» (с. 6). По этой причине «“патриарху” зарубежья Б. Зайцеву отведено места меньше, чем второстепенному, хотя и очень плодовитому И. Наживину... Та же диспропорция характерна и для разделов, посвященных литературной молодежи» (с. 6).
В первой части монографии рассматриваются взаимоотношения М. Горького с писателями старшего поколения эмиграции. Глава «Идейные и художественные оппоненты» включает очерки: «“Крупнейшие из литераторов. отравлены политикой” (З. Гиппиус, Д. Мережковский)»; «Кончается Бунин самый крупный и прекрасный художник»; «“Очень тусклый писатель” (Б. Зайцев)»; «А Цветаева - из рук вон!»; «Работа вехистов мало кого убеждает»; «Рабоче-крестьянский граф Алексей
Толстой»; «“Очень путаный человек” (И. Наживин)»; «“В небрежном к вам отношении - не повинен” (Г. Гребенщиков)».
Враждебность писателей русского зарубежья к большевизму определила их отношение к М. Горькому как представителю новой России. Несмотря на то, что, находясь за границей в начале 20-х годов, Горький не раз выступал со статьями и открытыми письмами, подвергавшими критике большевистские методы террора, для «вождей» литературной эмиграции он оставался преданным сторонником советской власти. Оценивая почти сорокалетние «сложные и противоречивые» отношения Мережковских и Горького, Н. Н. Примочкина заключает: «Их непрекращающаяся острая полемика, вызванная столкновением непримиримых миропониманий, не только не мешала взаимному интересу друг к другу, но даже усиливала его... В годы революции “политика” почти совсем заслонила от Мережковских Горького-художника, но и тогда они не могли не признать за ним “несомненный литературный талант, сильный и неровный”, которым они “порою восхищались”. Горький, со своей стороны, всегда старался разграничить политическое и эстетическое при оценке этих писателей» (с. 52).
Независимо от личных взаимоотношений, идейно-художественных разногласий неизменным оставалось искреннее преклонение Горького перед бунинским даром. Дружески расставшись с Горьким в 1917 г., И. Бунин разоблачал писателя в 1921 г. на страницах «Общего дела», а в 1930-х годах выступал с чтением и публикацией мемуаров, в которых Горький был представлен как «грубый, бессердечный, бесцеремонный человек» и бездарный писатель (с. 72). В качестве доказательства, подтверждающего переживания Горького по поводу открытой враждебности Бунина, Н.Н. Примочкина приводит факт публикации Горьким адресованных ему бунинских писем, которые «свидетельствовали об искренности их прежней дружбы» (с. 73). Исследовательница предполагает, что подобный шаг (публикация писем еще живого современника без его согласия) «был
продиктован глубоко затаенной невысказанной обидой писателя, которому были далеко не безразличны грубые нападки бывшего друга и его истолкования их прежних отношений в искаженном виде» (там же).
Взаимным интересом и доверием в 1900-х годах начались отношения М. Горького и Б. Зайцева, но в период революции они резко изменились. Отдавая должное Горькому за помощь голодающей интеллигенции и спасение от ареста многих ученых и художников, Б. Зайцев не одобрял его работы в официальных большевистских учреждениях.
Такой была, например, деятельность Горького в Оценочно-антикварной комиссии, осуществлявшей сбор и оценку предметов искусства из разгромленных помещичьих усадеб и брошенных буржуазных квартир для дальнейшей их продажи за границу. Б. Зайцев необоснованно назвал эту акцию «спекуляцией». Писателя отталкивало и «безбожие» М. Горького, который, в свою очередь, не воспринимал Б. Зайцева как большого художника. Причиной этой взаимной недооценки Н. Н. Примочкина считает несовпадение творческих темпераментов писателей, разнона-правленность их духовных исканий.
Поэтические и литературно-критические выступления
М. Цветаевой вызывали у Горького «неприятие и раздражение» (с. 85). Автор монографии утверждает, что нет ни одного положительного или нейтрального отзыва писателя о М. Цветаевой. Стала известна запись М. Горького, сделанная предположительно в 1925 г., но не вошедшая ни в «Архив А.М. Горького» (М., 1969), ни в полное Собрание сочинений писателя. В ней подвергалась жесткой критике вся поэзия М. Цветаевой: «Терпеть не могу ее стихов, это у нее всегда - сплошная симуляция истерии, и нечто сухонькое, оглушительно шумное, нарочито восторженное. На показ. Женщина, совершенно лишенная чувства лирики» (цит. по: с. 87). М. Цветаева, напротив, высоко ценила писательский талант М. Горького и даже считала, что Нобелевская премия 1933 г. присуждена И. Бунину только как политический жест, а по праву она должна бы принадлежать М. Горькому.
На характер личных и литературных отношений М. Горького и
А. Толстого в значительной степени повлияла принадлежность последнего к идейно-политическому и литературному движению русской эмиграции - сменовеховству. Н.Н. Примочкина считает, что мнение М. Горького менялось по мере того, как все более прояснялось подлинное «лицо» сменовеховской газеты «Накануне», в которой «красный граф» сотрудничал до возвращения в Россию. Автор монографии опровергает распространенную в современном литературоведении версию о том, что А. Толстой оставил работу в «Накануне», порвал с эмиграцией и уехал на родину благодаря идейному воздействию М. Горького. В этом предположении не учитывается позиция М. Горького 1922-1923 гг. - его отрицательное отношение к попыткам советской власти подавить духовную свободу. Н.Н. Примочкина замечает: «. если Горький в то время и мог как-то воздействовать на Толстого, то действительно в сторону более трезвого отношения к новой власти, но не позитивного, а критичного» (с. 112).
«Не совсем вписываются в главу об идейно-художественных оппонентах Горького такие фигуры как И. Наживин и тем более Г. Гребенщиков» (с. 8), - считает автор и объясняет включение очерков об этих писателях в структуру первой главы тем, что зарубежные контакты И. Наживина и Г. Гребенщикова с Горьким, начавшиеся с взаимного тяготения и стремления к сотрудничеству, в силу различных литературных и жизненных обстоятельств не привели к осуществлению задуманного.
Во многом сходной оказалась позиция Горького и Наживина по «крестьянскому вопросу», что отразилось в их переписке. В начале 1920х годов они писали «об озверении народа, о его жестокости и оба возлагали вину за это на многовековое иго самодержавной власти» (с. 126). Однако в эпистолярном общении Горького с И. Наживиным ощущалась осторожность, «несмотря на неоднократные просьбы адресата, Горький явно уклонялся от личных встреч с ним»; «болезненно самолюбивый Наживин не мог этого не заметить» (с. 130). В последнем из сохранившихся писем он предложил М. Горькому поставить перед сотрудниками внепартийной «Беседы» как «условие» - «приятие революции и новой России». Такое условие противоречило независимости участников журнала (слова о приятии революции Горький выделил красным карандашом, а внизу написал: «Дурак или нахал?»). Причиной разрыва М. Горького с И. Наживиным автор монографии считает «мелкое тщеславие и непомерное самолюбие» последнего, «роль “правдолюбца”, эмоциональная неистовость как в любви, так и в ненависти (часто первое, увы, вскоре переходило во второе) - все это отпугивало, отвращало русскую эмиграцию от Наживина, который вскоре оказался в полной изоляции» (с. 131).
По мнению Н.Н. Примочкиной, общее презрительное отношение литературной эмиграции к Наживину проявилось в историческом обзоре Г. Струве «Русская литература в изгнании». Уделив в книге место даже мелким писателям русского зарубежья, он посвятил издавшему 49 томов сочинений Наживину всего несколько строк: «В эмиграции подвизался также бывший толстовец И.Ф. Наживин. В 1920-е годы им было опубликовано несколько романов на злободневные темы, в том числе длиннейший роман о Распутине» (с. 134). После того как в 1928 г. М. Горький вернулся в СССР, И. Наживин не раз обращался к нему с просьбой о содействии в издании новых книг на родине и о собственном возвращении в Россию.
Вторая глава «Со-“беседники”», состоит из очерков: «“Человек весьма интересный” (В. Ходасевич)»; «“Он настоящий поэт” (А. Белый)»; «“Великий
вы чародей слова” (А. Ремизов)», «Автор отличных “Очерков Италии”» (П. Муратов)»; «Надеюсь, Оцуп не обидится»; «“Я глубоко заинтересован вашей работой” (М. Осоргин)»; «“Примите мою. благодарность, Мастер!” (Вяч. Иванов)»; «“Женщина, достойная помощи и внимания”
(Н. Петровская)»; «“Свет сердечной правды” (С. Юшкевич)».
Центральный сюжет второй главы - участие писателей русского зарубежья в берлинском журнале М. Горького «Беседа» как свидетельство его активного сотрудничества с политически нейтральными литераторами. В своем журнале писатель собирался объединить прогрессивные культурные силы Европы, России и русской эмиграции. Он пригласил к сотрудничеству иностранных писателей (Р. Роллана, Дж. Голсуорси, С. Цвейга, Ф. Элленса), советских (М. Пришвина, С. Сергеева-Ценского, Л. Леонова, К. Федина, В. Каверина и др.) и писателей русского зарубежья (А. Ремизова, М. Осоргина, П. Муратова, Н. Берберову и др.). Именно в «Беседе» «должна была найти осуществление горьковская идея “моста”, соединяющего два “берега” русской литературы» (с. 19). Не жалея времени и сил на подготовку новых материалов для «Беседы» М. Горький вел длительные переговоры с «советскими вельможами» о допуске журнала в Россию; однако в секретных бюллетенях Главлита «Беседа» характеризовалась как политически вредное издание и не была допущена в Россию. После его ликвидации в 1925 г. начиналось сближение М. Горького с официальными советскими кругами, а литературные контакты с со-«беседниками» значительно сужаются: прекратились отношения с В. Ходасевичем, Н. Берберовой, П. Муратовым; резко порвал Горький со своим давним другом Е. Кусковой. Однако с М. Осоргиным писатель сохранил прежние связи почти до конца жизни.
Во второй части книги исследуются взаимосвязи М. Горького с писателями младшего поколения эмиграции: «“Эти евразийцы - люди крупного калибра” (П. Сувчинский, Д. Святополк-Мирский, С. Эфрон)»; «“Искренно желаю успеха” (Г. Алексеев)»; «“Читал вашу интересную книгу” (Р. Гуль)»; «“Чувствую запах здорового, талантливого человека” (Н. Орлов)»; «Пишет “от ума” и “ради формы” (И. Болдырев)»; «“Учитесь побольше, посерьёзней” (В. Яновский)»; «Вы. своеобразно
талантливы” (Г. Газданов)»; «“Большевик-князь” (А. Хилков)».
В этой части работы раскрывается роль М. Горького как наставника и старшего друга начинающих писателей русского зарубежья. Переход видных евразийцев - П. Сувчинского, Д. Святополка-Мирского,
С. Эфрона - на коммунистические позиции во многом осуществился благодаря М. Горькому.
Автор монографии рассматривает взаимоотношения писателя с молодыми прозаиками - Г. Алексеевым, Р. Гулем, И. Болдыревым, В. Яновским, Г. Газдановым, творческие контакты с которыми не прервались и после возвращения Горького на родину. Важную роль сыграл писатель в «становлении двух начинающих прозаиков, в судьбах которых особенно рельефно отразилась трагическая парадоксальность эпохи, - коммуниста - “невозвращенца” Н. Орлова и “большевика-князя” А. Хилкова» (с. 9). При этом трем известным парижским писателям - И. Болдыреву,
В. Яновскому и Г. Газданову - уделено внимания меньше, чем «не столь талантливому и ныне почти забытому» А. Хилкову, что объясняется двумя обстоятельствами: «Во-первых, для названных парижских прозаиков заочное знакомство с Горьким было лишь эпизодом (хотя и значительным) в их литературной жизни, а для Хилкова - событием, во многом определившим его судьбу. Во-вторых, сведения о жизни и творчестве первых трех содержатся в многочисленных иностранных и отечественных исследованиях и библиографических справочниках, о Хилкове же до сих пор было известно очень мало» (с. 7).
К.А. Жулькова
2005.04.031. КЛАССИКА И СОВРЕМЕННОСТЬ В ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ 20-30-Х ГОДОВ: СБ. НАУЧ. ТР. / ИНИОН РАН. Центр гуманит. науч.-информ. исслед.; Редкол.: Петрова Т.Г. (отв. ред.) и др. - М., 2005. -200 с.
Статьи реферируемого сборника объединены проблемой традиций и преемственности, актуально звучавшей в руском зарубежье. Показан живой процесс рождения классики в современности. Книга открывается статьей С.Р. Федякина «Кризис художественного сознания и его отражение в критике русского зарубежья». Дискуссии, постоянно возникавшие в эмигрантской прессе, связанные с текущим литературным процессом, не могли не отразить и сложности положения писателя в современном ему мире, и общего понимания кризиса культуры.
Одна из самых ранних дискуссий, возникших в эмиграции, - дискуссия о языке (1923 -1929). П.М. Бицилли, в частности, говорил о рождении в России и за рубежом «нового, второго» (с. 12), конкурирующего с общенациональным, русского языка. Об этом свидетельствует проза Лескова, Розанова, Ремизова. За противостоянием «двух языков»
