CC BY
68
Несмотря на стремление самодержавия ограничить круг полномочий органов местного самоуправления, они оставались самостоятельными в выборе приоритетных направлений своей деятельности, причем в некоторых отраслях хозяйства земство было монополистом. Принцип самофинансирования позволял сосредоточить в руках самоуправления денежные суммы, собранные в виде налогов с данной территории. Мало того, государство предоставляло земству значительные средства для осуществления тех или иных мероприятий.
Земские учреждения, несмотря на все организационные недостатки, способствовали вовлечению населения в общественную жизнь. Публикация отчетов и докладов управы по различным вопросам позволяла избирателям следить за деятельностью своих избранников.
Перечень непосредственных обязанностей земства определялся обширным законодательством, которое ограничивало компетенцию органов самоуправления и способствовало появлению подзаконных актов (постановлений), а также приводило к систематическим обращениям земцев в Сенат за разъяснением отдельных положений. Законодательное урегулирование основных вопросов организации, финансирования и полномочий органов самоуправления способствовало повышению эффективности хозяйственной деятельности земства. «Современное же муниципальное право пока еще недостаточно разработано. Поэтому богатый исторический опыт хозяйственной работы земства может быть успешно использован только в том случае, если будет создана прочная законодательная основа деятельности органов местного самоуправления и обеспечены действенные механизмы реализации законодательства» (с. 118).
В.М.Шевырин
2005.02.010. СУОМЕЛА Ю. ЗАРУБЕЖНАЯ РОССИЯ. ИДЕЙНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ НА СТРАНИЦАХ РУССКОЙ ЕВРОПЕЙСКОЙ ПРЕССЫ В 1918-1940 ГГ. / Пер. с фин. Суни Л.В. - СПб.: Коло, 2004. - 352 с. - (Зарубежные ученые об истории России).
Ключевые слова: 1918-1940, русская эмиграция, русская европейская пресса, отношение к событиям в СССР.
Исследование финского ученого Юлитта Суомела, состоящее из девяти разделов, посвящено истории русской эмиграции в Европе в период между двумя мировыми войнами. Автор обращается к причинам
эмиграции, рассматривает вопрос о ее масштабах и распределении по странам. На материалах эмигрантской прессы Ю.Суомела анализирует идеологию наиболее значительных политических группировок - кадетов, эсеров, меньшевиков-социалистов и монархистов, их представления о событиях, происходивших в Европе и СССР, взгляды на проблему признании советской власти, поиск путей возвращения на родину.
В географическом плане работа охватывает три региона, каждый из которых имел свое значение по мере того, как в период между двумя войнами эмиграция перемещалась от близлежащих к российским границам территорий в Центральную Европу, а затем - во Францию. В рамках исследования не рассматривается эмигрантская пресса, издававшаяся в южном, альпийском регионе Европы.
Исследование ограничивается десятью событиями, отражающими, по мнению автора, наиболее важные для истории России процессы. Первое из них связано с поражением армии Врангеля.
Хотя проницательные политики и журналисты могли предвидеть, чем закончится вооруженная борьба белых против большевиков, после того как уставшие от мировой войны союзники их покинут, поражение Врангеля оказалось для большинства эмигрантов неожиданным. На страницах эмигрантской прессы началось обсуждение новых политических альтернатив, и разногласия среди эмигрантов усиливались. Эмигрантские издания, отражая различные общественные взгляды, видели в событиях Гражданской войны совершенно разные процессы. Даже в изданиях, представлявших воззрения либеральной буржуазии, таких как «Руль» и «Последние новости», не было единства.
Лидер левого крыла - Милюков, хотя прагматически и признал большевистскую власть в России, считал необходимым для России избавиться от самих большевиков. Как и многие другие, Милюков полагал, что это должен сделать русский «народ». Мифический «народ» жил, в представлениях эмигрантов, в качестве их последней надежды и опоры.
В свою очередь, Набоков в газете «Руль» превозносил заслуги Врангеля как военачальника и полагал, что Белая армия, которую в полном составе удалось эвакуировать в Европу, еще сумеет продолжать борьбу против большевиков. Народ слишком измотан войнами и революциями. Русские одни не в силах уничтожить большевизм, для этого требуются общие усилия всей Европы.
Эсеры и их орган «Воля России» еще до Милюкова провозглашали, что настало время, чтобы народ взялся за оружие и освободил страну от большевизма. Переход врангелевских солдат в гражданское состояние и их возвращение на родину ускорило бы демократизацию России, а следовательно, и поражение большевиков.
У эмигрантов существовали самые разные представления о том, сколько потребуется времени для «политического созревания» народа. Только эсеры ожидали народного выступления в самом ближайшем будущем. По мнению же «Последних новостей», газеты левого крыла кадетов, на эту подготовку должно было потребоваться немало времени. «Руль» же вообще высказывал опасение, что Россия перестанет существовать прежде, чем крестьяне заинтересуются политикой (с.120).
Однако поступающие в марте 1921 г. сведения из Советской России вновь заставили многих эмигрантов поверить в то, что настоящее выступление народа начнется раньше ожидавшегося срока. На страницах их печати развернулась дискуссия о том, каким образом эмиграции следует относиться к восстанию. Надо ли эмигрантам каким-либо способом поддерживать восстание и быть вместе с восставшими, или же следует наблюдать за происходящим со стороны.
По мнению «Воли России», в стране начинался именно тот подъем, которого эсеры так ожидали с момента поражения армии Врангеля. Меньшевистский «Социалистический вестник» не разделял энтузиазма эсеров по поводу того, что в Советской России началось новое массовое восстание. Меньшевики-социалисты пытались всеми возможными способами заглушить в эмигрантских кругах воодушевление, вызванное восстанием в Кронштадте. По их мнению, революция в Советской России находилась еще в столь ранней стадии, что ее ни в коем случае не следовало подталкивать извне.
В свою очередь газета «Руль» писала, что лозунги эсеров о «народной революции» являются несостоятельными, поскольку народ настолько задавлен Гражданской войной и большевистским террором, что не в состоянии в одиночку спасти Россию. Поэтому «Руль» настаивал, чтобы восставшим была предоставлена помощь извне.
Той же самой весной 1921 г., когда Кронштадтский мятеж пробудил у одних эмигрантов надежды на продолжение вооруженной борьбы, а у других - веру в перерождение, «эволюцию» советского общества, в эмигрантской среде родилась и третья точка зрения по поводу отношения к Советской России. Эта новая позиция, более
радикальная по сравнению с предыдущими взглядами по вопросу о возвращении на родину, сформировалась в кругу так называемых сменовеховцев.
По их мнению, эмигрантам прежде всего надо было изменить отношение к Советской России. Для этого вовсе не требовалось принимать большевизма. Следовало лишь признать, что большевики в той текущей ситуации представляли собой единственную прочную государственную власть в стране. Эмигрантам надо было возвращаться на родину и начинать там работу на благо страны (с. 281).
Сменовеховцы привели в замешательство эмигрантскую прессу, которая резко отрицательно отнеслась к данной идее. Однако несмотря на ожесточенную критику, сменовеховцы все же пользовались поддержкой. В начале 1921 г. почти одновременно в трех центрах русской эмиграции стали выходить газеты: в Хельсинки - «Путь», в Риге - «Новый путь», и в Берлине - «Новый мир», материалы которых по вопросу об отношении к Советской России были близки к сменовеховцам. Эмигрантские газеты Центральной Европы в один голос, независимо от своих взглядов, заклеймили эти издания за пресмыкательство перед Советами, утверждая, что они были основаны для разрушения эмиграции и распространения «лживой советской пропаганды» (с. 150).
Новая волна комментариев в эмигрантской прессе возникла в связи с переходом Советской России к НЭПу. Парижские «Последние новости» Милюкова после первой отрицательной реакции стали писать, что социалисты России приблизились к истине, признав невозможность социализма в аграрном хозяйстве, а НЭП стал «первым признаком, свидетельствующим о выздоровлении советского общества». Вслед за экономическими преобразованиями последуют изменения политического характера, жизнь в России вернется в нормальное русло
По поводу суждений о «революции и эволюции» в эмигрантской прессе возникла жаркая дискуссия, которая продолжалась на протяжении всех 1920-х годов. В том, что возрождающийся в результате НЭПа капитализм приведет к крушению всей советской системы, «Руль» и «Последние новости» оптимистически сходились. По мнению «Руля», НЭП был последней отчаянной попыткой большевиков удержаться у власти. Противоположного мнения придерживалась эсеровская «Воля России». Для эсеров новая экономическая политика и вызванная ею идея «эволюции» были равносильны поражению.
Эмигранты были далеки от единства и при обсуждении вопроса о международном признании советского государства. Автор пишет, что на момент подписания Рапалльского договора большая часть эмигрантской прессы продолжала представлять большевиков как незаконных узурпаторов власти. «Последние новости» полагали, что стабилизация международных позиций большевиков привела бы к укреплению их власти внутри страны, а это, по мнению газеты, было нежелательно, поскольку в таком случае начавшийся с НЭПом процесс эволюции, несомненно, стал бы замедляться. Но уже к моменту подписания дипломатического договора с Англией ее взгляды изменились и уже не отличались от аргументации тех сторонников признания Советской России, которые считали, что дипломатическое признание Англии должно улучшить положение «народа России» (с.169).
Против признания России международным сообществом выступило правое крыло эсеров. Левые эсеры и «Воля России» стояли на позиции поддержки признания. В.Чернов, издававший в Берлине газету «Голос России», также приветствовал заключение Рапалльского соглашения и в качестве аргумента апеллировал к интересам народа (с. 164).
Эмигранты-меньшевики на страницах журнала
«Социалистический вестник» писали, что все социалисты должны желать советскому правительству только добра. Укрепление капитализма должно было ускорить начало «настоящей» марксистской революции в России. Согласно воззрениям меньшевиков, дипломатическое признание Советского Союза было частью уже начавшегося в связи с НЭПом процесса эволюции.
Газета берлинских кадетов «Руль» пыталась умерить «накал страстей». По ее мнению, только единогласие может позволить эмигрантам оказывать влияние на общественное мнение в Европе, для чего эмигрантам следует сохранять хотя бы внешнюю видимость мира, а не демонстрировать всем и вся разногласия в своих рядах. «Руль» отказывался обсуждать плюсы и минусы признания, как это делали многие газеты. В противном случае, утверждалось в газете, европейские страны просто не будут знать, кого из нас следует слушать, и вскоре прекратят слушать вообще.
Что касается освещения в эмигрантской прессе борьбы за власть в руководстве Советского Союза, то этой теме европейские газеты русской эмиграции начали уделять внимание лишь после смерти Ленина. Самыми
распространенными в этой связи стали рассуждения о «бонапартизме». Основным претендентом на роль Наполеона большинство газет считали Троцкого (с. 214). В этой связи автор замечает, что партийное руководство большевиков и эмигрантская пресса «подкармливали» друг друга сообщениями о поддержке Троцкого. Когда советская пресса предупреждала о троцкистской «подрывной работе», эмигранты понимали это так, словно правящей группировке противостояла широкая оппозиция. Эмигранты исходили из того, что идейный мир оппозиции сродни их собственным взглядам. Отсюда уверенность, что их снова ждут в России и они могут поддержать оппозицию в Советском Союзе.
Из всех эмигрантских газет в начале 1924 г. наибольшее внимание уделяла Троцкому газета «Руль». Троцкий для нее не был Наполеоном, а являлся единственной альтернативой партийному руководству. Весной 1924 г. «Руль» выражал уверенность, что возглавляемая Троцким оппозиция развалит коммунистическую партию, а с ее крахом падет и советская система. «Руль» писал, что не имеет никакого значения, какая из противоборствующих сторон погибнет первой, выражая надежду, что новый «Бонапарт» выйдет из рядов эмиграции, а не из большевиков.
Меньшевики же усматривали опасность бонапартизма в ином. Бонапарта они видели в Сталине, поскольку именно он стремился провести в России бюрократическую контрреволюцию. Троцкий же, по мнению меньшевиков, являлся лучшей гарантией против угрозы бонапартизма. Начиная с 1924 г. в «Социалистическом вестнике» появилось немало статей, в которых Троцкий выступал как демократическая альтернатива, которая спасет Россию от большевистской диктатуры.
Представлявшая взгляды правых эсеров газета «Дни» присоединилась ко взгляду меньшевиков, написав, что требование Троцкого о расширении внутренней партийной демократии в эмигрантской прессе теперь понимается как необходимость демократизации во всем советском обществе. Но «Дни» Керенского не ждали от Троцкого многого. Скудость комментария газеты Керенского автор рассматривает как свидетельство того, что Керенский не желал предоставлять Троцкому какой-либо роли в будущей России
Критикуя меньшевиков, «Воля России» полагала, что вообще нечего пугать читателей бонапартизмом. На самом деле, уверяли левые эсеры, никакой опасности диктатуры не было.
После поражения Троцкого и по мере того, как фашизм укреплял свои позиции в Европе, некоторые из эмигрантских газет начали обсуждать вероятность того, что потенциальным спасителем России может стать Сталин и что именно он может оказаться гарантом демократического развития России (с. 222). Даже на страницах «Дня» Керенского в декабря 1927 г. появились первые благожелательные отзывы о Сталине. Эти изменения заметила газета монархистов «Возрождение», которая стала выходить в тот момент, когда дискуссия о бонапартизме на страницах эмигрантской прессы была в самом разгаре. Характеризуя позицию двух «конкурентов-соглашателей», Керенского и Милюкова, газета писала, что эта перемена происходит не от безнадежности, как в случае с «Последними новостями», а, наоборот, от чрезмерного оптимизма. Керенский полагает, отмечала редакция, что пройдет всего несколько месяцев, и он будет на месте Сталина. «Возрождение» утверждала, что у эмигрантов нет иного выхода, как пытаться любыми способами уничтожить советскую власть. В это время «Возрождение» оказалось в руках правых радикалов, которых иные считали фашистами. Увлечение фашизмом не только монархистов но и многих других эмигрантов, автор объясняет и тем, что они не видели в нем серьезной угрозы для демократии. Фашизм представлялся им лишь временной мерой, которая требовалась для сокрушения большевизма. После того как фашизм выполнил бы свою задачу, он должен был сам по себе исчезнуть за ненадобностью, раствориться в системе демократического парламентаризма.
По мере того, как активная самостоятельная борьба против советской власти лишилась перспектив, боевой настрой непримиримых начал меняться. Даже «Руль» и «Возрождение» обратились к терминологии «третья сила» и «народ». В «Возрождении», например, появились статьи о «новой революции», с помощью которой народ свергнет большевиков, а «Руль» в дни празднования десятилетия Октябрьской революции открыто признал свое поражение и отказался от идеи, что из эмигрантской среды мог бы вырасти «Бонапарт», который бы возглавил процесс возвращения домой (с.221).
В свою очередь «Последние новости» не видели причин для пессимизма. Напротив, газета торжествовала, что с самого начала придерживалась верной позиции. Наконец-то, через десять лет, утверждал Милюков, русская революция возвращалась на тот путь, по которому должна была идти с самого начала. Сталин, по мнению
Милюкова, не сможет в одиночку руководить Россией, диктатор должен опираться не на партию, а на силы «живой России», т.е. на народ. Керенский же усматривал в действиях Сталина признаки приближающегося установления единовластия в стране (с. 225).
Переход к политике коллективизации дал эмигрантской прессе реальные факты для характеристики деятельности Сталина и формирование представлений о нем как о руководителе Советской России. Эсеры были подавлены тем, что шел разгром деревни, которую они считали своей социальной базой в России.
В то же время меньшевики-социалисты в эмиграции были готовы оказать Сталину поддержку уже на начальной стадии реализации его плана. Меньшевиков, по словам автора, менее всего заботила судьба сельского населения России. В то самое время, когда в «Социалистическом вестнике» зимой 1919-1930 гг. практически в каждом номере печатались известия о преследованиях трудящихся, о крестьянстве не было сказано ни слова. Для редакции вестника важнее всего было показать, что революция продолжается. В марте 1930 г. лидер партии меньшевиков Дан заявил, что начатая Сталиным коллективизация была «свидетельством того, что он был настоящим революционером» (с.233).
Из эмигрантских газет лишь «Руль» глубоко заинтересовался этой «войной» с крестьянством, расценив ее в весьма оптимистическом тоне, как залог поражения большевиков. Интерес, проявленный газетой «Руль» к судьбам советской деревни, объяснялся тем, что на рубеже 1929-1930 гг. газета все явственнее переходила под контроль правых эсеров. Гессен, правда, еще принимал формально участие в издании, но из-за разногласий он все более отстранялся от дел. «Руль» стал, таким образом, рупором интересов новой партии. Широко используя материалы по коллективизации в Советском Союзе, «Руль» попытался еще раз повлиять на общественное мнение в Европе. Реакция европейских правительств на события в Советском Союзе была вялой, «Руль» вынужден был признать, что судьба российского крестьянина не интересует руководителей Европы. Впрочем, на протесты эмигрантов по поводу жестокости советской власти не обращали внимания и раньше (с.234).
В этой связи автор констатирует: несмотря на точность информации и на страстные призывы к европейскому общественному
мнению, эмигрантская пресса оставалась в изоляции - даже тогда, когда она обращалась к темам, касавшимся всей Европы.
Коллективизация изменила взгляды «Последних новостей». Сталинская политика, звучало с ее страниц, приведет к тому, что «новый фактор» - «коллективный народ России» - свергнет Сталина». «Руль», «заклятый враг» «Последних новостей», отметил изменение позиции газеты. Он писал, что некоторые эмигранты считают теперь источником всех бед Сталина, хотя раньше они в него верили.
Окончательно негативная оценка Сталина, его политики и Советского Союза в целом произошла в конце 30-х годов, когда стали поступать известия о политических процессах в России.
Сталинские репрессии, произведенные летом 1937 г. в Красной армии, положили конец бытовавшим в эмигрантской среде представлениям о том, что Сталин является руководителем, который заботится прежде всего о государственных интересах России.
В связи с нападением Советского Союза на Финляндию в конце ноября 1939 г. эмигрантские газеты практически единодушно осудили политику Сталина.
По мере нарастания международной напряженности тема того, как эмигрантам следует относиться к вероятной войне и в связи с ней - к положению Советского Союза (России), в 1934-1939 гг. стала центральной на страницах эмигрантских газет. Рост национального самосознания в среде эмигрантов привел к тому, что они всерьез размышляли о защите Советской России. В эмигрантской прессе предлагались самые разнообразные способы, при помощи которых различные категории эмигрантов могли получить возможность возвратиться на родину. Общим для большинства было мнение, если эмигрантам в грядущей войне придется делать выбор, чью сторону принять, то это должен быть Советский Союз, т. е. Россия. Однако на этом их единогласие и заканчивалось. Милюков, например, полагал, что эмигранты не должны принимать участия в вооруженной борьбе, поскольку недоверие Советского Союза к эмигрантам настолько велико,
что «в Красную армию нас едва ли возьмут». Керенский по аналогии с событиями Первой мировой войны рассчитывал на народное восстание. Он даже полагал, что примирение с эмигрантами было для Советского Союза единственным способом избежать полной катастрофы, а роль эмигрантов - встать на сторону Советского Союза, а не против него (с. 257).
Керенскому отвечало монархическое издание «Возрождение». По мнению газеты, ход российской истории определяется не соглашением с большевиками, а безжалостной с ними борьбой. Для «большевизированных» эмигрантов, по ее словам, была важна только территориальная целостность Советского Союза, а не будущее его народа. Путь к возвращению следовало искать любым путем, даже в рядах «вражеской» армии (с. 267).
В данном случае выводы книги не согласуются с оценками других исследователей, утверждающих, что в среде эмигрантов в 1920-е и 1930-е годы укреплялись позиции крайне правых и монархистов. По убеждению Ю.Соумелы, авторитет «Возрождения» никогда не достигал уровня популярности «Руля» или «Последних новостей». Из крупных газет она единственная противилась популярному в эмигрантской прессе намерению идти на войну, чтобы защищать Советский Союз.
В. С.Коновалов
2005.02.011. ТИТОВ В.Ю. МЕНТАЛИТЕТ КРЕСТЬЯНСКОГО ПРОТЕСТА В ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ (СЕРЕДИНА 1880-х - 1920-е ГОДЫ). - Иркутск: Изд-во Иркут. гос. ун-та, 2003. - 214 с.
Ключевые слова: сер. 1880-х - 1920-е годы, крестьянский протест в Восточной Сибири.
Книга, состоящая из введения и трех глав, посвящена анализу крестьянского менталитета в Сибири. В основу книги положены собранные архивные данные о так называемом праве местного обычая, который принимали всем сходом на общем собрании. Постепенно традиция местного обычая превращалась в негласные правила землеустроительных работ - главного вопроса возбуждавшего сибирскую деревню к протестам. В этой связи автор высказывает предположение, что общинные традиции толкования законов, подавленные силой после революции, частично переносились крестьянами в город, когда в СССР
