CC BY
38
Вроде бы уже завершенная Большая игра была обречена начаться снова, в новом облике и с новой энергией.
А была ли реальной российская угроза Индии, спрашивает в заключение автор. Для него несомненно, что для участников Большой игры — она казалась достаточно реальной и постоянной. И история Индии, казалось, подтверждала их опасения. Как указывал один российский генерал, из двадцати одного вторжения в Индию, предпринятого за века с севера и запада, восемнадцать оказались успешными. Разве были какие-то основания думать, что мощнейшая российская армия слабее любой другой? Люди, подобные Кауфману и Скобелеву, Алиханову и Громб-чевскому, в равной степени боялись, что, если они умерят российские притязания на среднеазиатские ханства, англичане в конечном счете присоединят эмираты к своей индийской империи.
Что касается самих индусов, то, обсуждая все эти расклады, с ними никто не консультировался. Вот только в борьбе империй прежде всего проливали свою кровь они, равно как их соседи-мусульмане.
В. С.Коновалов
2004.04.018. РОЗЕНТАЛЬ И.С. МОСКВА НА ПЕРЕПУТЬЕ: ВЛАСТЬ И ОБЩЕСТВО В 1905-1914 гг. - М.: РОССПЭН, 2004. - 256 с.
Монография д.и.н. И.С.Розенталя состоит из введения, семи глав («Москва - Петербург», «Администрация и общественность», «Рабочий вопрос», «Пути просвещения», «Вокруг исторических годовщин», «Московские масоны», «Взгляд в будущее») и заключения. В книге рассматриваются взаимоотношения властных структур и населения Москвы в период между революцией 1905-1907 гг. и Первой мировой войной, роль общественного мнения и центров общественной активности, в которых оно формировалось: органов местного самоуправления, политических партий, профсоюзов, менее изученных организаций - московских клубов и масонских лож. Прослеживается, как видоизменялась в общественном сознании традиционная коллизия «Москва-Петербург», выясняется, насколько успешными оказались попытки правительства консолидировать общество, обращаясь к исторической памяти народа и опираясь на символическую функцию Москвы. Жизнь Москвы показана через представления ее жителей о прошлом и будущем города и страны, о себе и о власти, о проблемах происходившей тогда модернизации. Эта книга - о роли «московского фактора» в истории России того времени. Москва по-
прежнему занимала особое место в жизни страны, и это своеобразно окрашивало все локализованные здесь общероссийские процессы.
Если попытаться одним словом определить характерную черту предвоенной ситуации в России, пишет автор, то подойдет слово «непонимание» - взаимное непонимание верхнего слоя и низов общества, бюрократии и оппозиции, народа и образованного меньшинства. Непонимание, кроме того, теми и другими общенациональных интересов - при одновременном взаимном навязывании или приписывании другим собственных представлений. У верхов - в силу инерции, не учитывающей в достаточной мере воздействия на массовое сознание урбанизации и других последствий модернизационных процессов. Но оставалась неясной и степень устойчивости унаследованного, «ментального». Так или иначе, но неспособность понять «чужую правду» отличала всех (с. 203).
Пример Москвы показывает, что в России начала XX в. складывались элементы гражданского общества - самоорганизующиеся институты, необходимые для выражения и реализации интересов граждан; городское самоуправление, периодическая печать, политические партии, всякого рода общества, союзы, клубы и другие ассоциации. Увеличение их количества, расширение круга их участников свидетельствовало о дифференциации потребностей, усвоении идеи самоценности личности, осознании права на выбор форм взаимного сотрудничества - помимо сословных и иных градаций, установленных государством. Но, во-первых, подчеркивает автор, осознала это малая часть населения. Во-вторых, степень автономии институтов гражданского общества была неодинакова и часто невелика. Необходимость выбирать между юридическим оформлением своего существования, что предопределяло жесткую зависимость от властных структур, не гарантируя от произвола, и нелегальностью, а следовательно, и малочисленностью ограничивала роль этих институтов в жизни тех или иных социальных групп и общества в целом.
Искусственно сдерживая развитие гражданского общества, власть объективно способствовала политизации и радикализации неполитических ассоциаций, сохранению конфронтационной политической культуры, исключавшей согласование противоречивых и сталкивающихся интересов. Приоритет насильственных и патерналистских методов управления перед правовыми затруднял прочную стабилизацию.
Как выяснилось, не обладала прежней действенностью и мифология, связанная с Москвой: подчеркивание непреходящего значения второй столицы с целью самокоррекции облика монархии не дало сколько-
нибудь ощутимых результатов. Ни яркие религиозно-политические зрелища, ни деятельность образцовых администраторов типа московского губернатора существенно не повлияли на отношение ко всему правящему слою. Оно оставалось враждебным или настороженно-недоверчивым, в том числе у промонархически настроенного большинства жителей Москвы. «Различение и противопоставление Москвы и Петербурга подверглось в преддверии мировой войны заметной дифференциации, испытывая разнонаправленные воздействия, обретая сталкивающиеся друг с другом, разъединяющие, идеологизированные смыслы. Поляризация представлений, входивших в круг традиционных, явилась одним из симптомов ослабления устойчивости общества» (с. 41).
Но большинство москвичей не стало опорой и либеральной интеллигенции, важнейшим центром движения которой была в рассматриваемый период Москва. Городское самоуправление осталось не связанным прочными корнями с «толщей» населения. Этой «толще» трения наверху были явно безразличны. В свою очередь администрация в стремлении укрепить «властную вертикаль» предпочитала старым и новым центрам общественной активности выборочные контакты с представителями московского населения, рассчитывая, иногда верно, на признательность, но не учитывая в должной мере потенциал недоверия и враждебности, «презумпцию виновности» власть имущих как народной ментальности, не сложился (хотя бы еще не отлаженный) механизм передачи общественных настроений, желаний и требований от общества к властным структурам. Тем более не приходится говорить о контроле общества за исполнением своих требований (с. 81).
К началу Первой мировой войны определилась и неудача попыток либералов установить практическое взаимодействие с леворадикальными группировками, имевшими опору в социальных низах.
Попытки снять остроту социального напряжения через контакты с имеющимися рабочими организациями исходили от незначительного меньшинства московских предпринимателей, остальные же, как заметил впоследствии один из представителей этого меньшинства П.А.Бурышкин, в полном согласии со своими петербургскими собратьями-соперниками и предпринимателями из провинции «не проявили ни понимания современной им обстановки, ни предвидения будущего». В этом смысле «межреволюционный период явился временем упущенных возможностей. Самоуспокоенность представителей центральной власти и местной администрации, так же как инертность большинства буржуазии,
контрастировала с настроениями в низах московского общества - разнообразными, но далекими от удовлетворенности своим положением» (с. 112).
Народное просвещение не стало обособленным, отделенным от главных проблем московского социума. Традиционное народолюбие интеллигенции, определяющее основной вектор ее активности в сфере просвещения, помноженное на жизненный опыт учащихся-взрослых, не могло все же обеспечить удовлетворяющее тех и других уверенное продвижение на этом направлении, устранить полностью стремление разрешить противоречия в этой области радикальными способами (с. 129).
Масонство не преодолело разрозненности интеллигенции, идеологической пестроты и несовместимости разных ее политических групп. Идея возвращения к какому-то подобию Союза освобождения была равно неприемлемой как для большинства кадетов, так и для социал-демократов. Не удалось решить и ту ограниченную задачу, которую поставили московские прогрессисты, - координировать действия либералов и революционеров. Реальное сближение затронуло лишь некоторых из них и не продвинулось дальше обмена информацией. В конечном счете «либеральная инициатива по возрождению масонства отразила лишь некоторые черты интеллигентов-инициаторов, их способность уловить насущные потребности времени, но также и непрактичность в реализации своих замыслов и в выборе приоритетов. Результаты масонского эксперимента не соответствовали затраченным усилиям» (с. 189). Не говоря уже о том, чтобы переплавить традиционалистское сознание социальных низов в конституционное и правовое, здесь не наблюдалось ни малейших «подвижек». Неудача побуждала задним числом конструировать гипотетическую альтернативу той тенденции, которая возобладала в действительности и привела в условиях Первой мировой войны к социальному взрыву. Позже казалось, что имелся шанс «оздоровить» режим ценой отказа либеральных кругов от «рискованных экспериментов» типа требований всеобщего избирательного права и ответственности правительства перед Государственной думой. «Но стремление "ужиться" с авторитарным режимом, если бы оно было последовательным и определенным и имело широкую поддержку, предполагало встречные шаги. Между тем, - пишет автор, - они не просматриваются даже на уровне взаимоотношений местной администрации и местного самоуправления, в том числе и в Москве - при всех промосковских жестах сверху» (с. 205).
Юбилейные торжества 1912 и 1913 гг. - 100-летие Отечественной войны 1812 г. и 300-летие дома Романовых - не остановили «далеко уже зашедший к тому времени процесс десакрализации монархии в народном сознании». Центром новой консолидации российского общества Москва тогда не стала - притом что и позже, во время войны и в первые месяцы революции 1917 г., более массовые антимонархические настроения совмещались с неисчезнувшей монархической ментальностью (республика с «хорошим царем», «дельным царем», «царем на три года» и т.п.). Эта ментальность в конечном счете определила длительность существования коммунистического режима - «республики с царем», что означало и сакраментальное отношение к вождям (с. 155).
В.М.Шевырин
2004.04.019. ЛАНДИС Э.-С. ЭПИЗОД ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ: ГЕНЕРАЛ МАМОНТОВ В ТАМБОВЕ, АВГУСТ 1919. LANDIS E.-S. A Civil war episode: General Mamontov in Tambov, August 1919. - Pittsburgh, 2002. - 41 p. - (The Carl Beck papers in Russian a. East Europ. studies, N 1601).
Работа Эрика Ландиса (Оксфорд) относится к популярному в современной западной историографии направлению «местной истории» и посвящена рейду генерала Мамонтова в Тамбовскую губернию в августе 1919 г. Изучение рейда и его сокрушительных последствий не только способствует лучшему пониманию истории гражданской войны в губернии, включая такие еще не до конца проясненные сюжеты, как «дело Миронова» и антоновщина, но и позволяет связать события, происходившие на микроуровне, с широкомасштабными общенациональными тенденциями. Автор представил хронологическое описание событий августа 1919 г., анализируя их в контексте более крупных проблем периода революции и гражданской войны (с.2-3).
В исследовании подробно, день за днем описывается стремительное продвижение 4-го Донского корпуса генерала Мамонтова в глубь Тамбовской губернии, в тылы красных, взятие Тамбова 18 августа, а через несколько дней - уездного города Козлова, где базировался штаб командования Южного фронта.
Этот рейд современники считали попыткой расстроить готовившееся контрнаступление Красной Армии, нацеленное на Кавказскую армию барона Врангеля. Однако очень долгое время цель его оставалась неясной командованию красных, поскольку данные разведки были край-
