CC BY
21
2004.04.015. Н.В. ГОГОЛЬ И МИРОВАЯ КУЛЬТУРА: Вторые гоголевские чтения: Сб. докл. / Правительство Москвы. Ком. по культуре г. Москвы; Гор. б-ка № 2 им. Н.В. Гоголя; Под общ. ред. Викуловой В.П. -М.: Университет, 2003. - 248 с.
В сборнике объединены доклады, прочитанные 1-3 апреля на Вторых Гоголевских чтениях в Москве, прошедших в рамках празднования 2002 г. как Года Украины в России. Авторы исследуют вопросы взаимопроникновения украинской и других славянских культур в творчестве Гоголя, влияние западноевропейских писателей и поэтов (Э.Т.А. Гофман, Дж. Дж. Белли), восприятие гоголевского наследия в русской литературе начала ХХ в.; уточняются факты биографии писателя.
Книга открывается статьей доктора филол. наук В.А. Воропаева (проф. МГУ) «Полтора века спустя», в которой речь идет о состоянии дел в отечественном гоголеведении. Обобщая современные подходы к исследованию великого русского писателя, автор выделяет два основных направления. Первое - изучение Гоголя с позиций православного мировоззрения; второе - традиционное «либеральное» литературоведение, использующее в основном западные методы (фрейдизм, формализм, вульгарно-социологический подход, психоанализ) без учета национальной специфики отечественной словесности. Автор рассматривает сегодняшнее гоголеведение в следующем порядке: публикация новых текстов; переиздание недоступных широкому читателю работ о писателе (отечественных и эмигрантских); формирование центров изучения Гоголя в памятных местах; появление первого тома нового Академического издания сочинений писателя.
Кандидат филол. наук И.А. Виноградов (ИМЛИ РАН) в статье «Первый биограф Гоголя» дает оценку собирательной и издательской деятельности украинского историка и писателя П. А. Кулиша (18191897). Его «Записки о жизни Н.В. Гоголя, составленные из воспоминаний его друзей и знакомых и из его собственных писем» (СПб, 1856) до сих пор сохраняют свое значение как важный первоисточник биографических сведений о писателе. Однако влияние П.А. Кулиша на представления читателей и исследователей Гоголя не исчерпывается материалом его книги. Содержание «Записок...», как и сам тон повествования, оказали воздействие на других биографов, прежде всего на В.И. Шенрока -составителя четырехтомных «Материалов для биографии Гоголя» (М., 1892-1896)
В статье «Пасхальность в поэтике Гоголя» доктор филол. наук И.А. Есаулов (проф. РГГУ) отметил необходимость преодоления двух крайних методологических установок: гоголевское наследие рассматривается либо как проекция религиозного мировоззрения писателя, либо с позиции «универсальной поэтики». Свою статью автор рассматривает как предварительную попытку примирения крайностей. Свой анализ творчества Гоголя он строит, опираясь на особую значимость для русской культуры «пасхального архетипа» (с. 23).
По его логике, в финале «Мертвых душ», к примеру, происходит художественно организованное пасхальное чудо воскресения «мертвого душою» центрального персонажа поэмы. «Его нельзя сциентистски "объяснить", так как в тексте нет жестких границ, отделяющих описание тройки Чичикова от описания "птицы-тройки", но можно "понять", однако такое понимание непременно сопряжено с верой в чудо воскресения. Финальное вознесение Чичикова возможно точно так же, как и воскресение русского народа: ведь пасхальность России в "Выбранных местах из переписки с друзьями" соседствует с убеждением, что "никого мы [русские] не лучше, а жизнь еще неустроенней и беспорядочней всех..."» (с. 27). Осознание греховности, продолжает автор, «в итоге приводит к ее преодолению, когда оказывается возможным "сбросить с себя все недостатки наши, все позорящее высокую природу человека", когда во время пасхального торжества "вся Россия - один человек". Таким образом, структура "Мертвых душ" и структура "Выбранных мест." имеет пасхальную основу, которая определяет их поэтику» (там же).
Писатель И.П. Золотусский (Москва) в статье «"Записки сумасшедшего" и "Записки из подполья"» отмечает, что в истории литературы обе повести «стоят рядом, и строптивый наследник, "принимая дела" своего предшественника, желает освободиться от связывающих их уз. Но, как это обычно случается между "отцами" и "детьми", не может их порвать» (с. 52). Полемика между учеником и учителем «развертывается по всему фронту: это не диалог стилей, приемов или литературных школ. Тут речь идет о сущности - о христианском идеале, тем более, что именно с Гоголя начинается христианизация русской литературы. Достоевский верно чувствует этот поворот, осуществляемый Гоголем, и, следуя ему, находит его недостаточно полным» (с. 54). Рассматривая параллель «Записки сумасшедшего» - «Записки из подполья», И.П. Золотусский отмечает, что повесть Достоевского появилась через 30
лет после произведения Гоголя, которое является всего лишь одной из петербургских повестей, тогда как «Записки из подполья» - ключ ко всему Достоевскому. Тем не менее именно «Записки сумасшедшего» можно считать наиболее близко стоящими и к форме, и к методу Достоевского.
Доктор филол. наук Н.Н. Арват (проф. Нежинского гос. ун-та, Украина) анализирует «ритм и троичность в идиостиле Н.В. Гоголя», являющиеся отнюдь не эпизодическими: они частотны и регулярны; выполняют определенные художественно-изобразительные функции.
Сложные и неоднозначные личные отношения между Пушкиным и Гоголем - в центре внимания члена Союза журналистов России В.Ю. Белоноговой (Нижний Новгород), автора статьи «К пушкинским аллюзиям в "Записках сумасшедшего"». Обращаясь к «мифу о дружбе двух гениев», автор показывает, как в тексте гоголевской повести просматриваются и ученичество писателя, и читаемые между строк его упреки Пушкину - «гуляке праздному», «аристократу-небожителю» - «в барской лени».
Доктор филол. наук В.Ш. Кривонос (проф. Самарского гос. пед. ун-та) в статье «Тарас и Андрий в "Тарасе Бульбе" Гоголя» отмечает, что до сих пор сон Тараса не привлекал специального внимания исследователей и не рассматривался в соотнесенности с другими снами, изображенными в произведениях Гоголя. Между тем содержание этого сна наяву и его сюжетные функции принципиально значимы для понимания символического смысла истории Андрия. Поведение Тараса в роковой и потому сюжетно отмеченный для судьбы Андрия момент является типичным у Гоголя поведением сновидца, выходящего на какое-то время из сонного состояния, чтобы тут же вновь вернуться в него, но теперь уже с «отрывками из действительности». Особенность повести заключается в том, что именно этот отрывок (то, что привиделось во сне, сбывается) и определяет смысловые границы сна Тараса. «Содержание этого сна наяву и его сюжетные функции (выйди Тарас из сонного состояния, останови Андрия, судьба младшего сына могла бы сложиться по-друому) принципиально значимы для понимания символического смысла истории Андрия» (с. 75).
В статье «Двуликий Сквозник-Дмухановский» доктор филол. наук Ю.В. Манн (проф. РГГУ) рассматривает сценическую историю гоголевского «Ревизора». Анализируя трактовку роли Городничего, автор отмечает, что сценические традиции М. Щепкина и И. Сосницкого,
прошедшие через более чем полуторастолетнюю историю русского театра, отозвались в современных интерпретациях А. Папанова и К. Лаврова.
Кандидат филол. наук И.Б. Делекторская (Москва) в статье «Гоголевские мотивы в творчестве Сигизмунда Кржижановского» анализирует программные произведения писателя, в которых встречается имя Гоголя - это повести «Возвращение Мюнхаузена» (1927-1928), «Штемпель: Москва» (1925) и «Чужая тема» (1981). На поверхностный взгляд, Гоголь не принадлежал к первому ряду культурозначимых фигур, концептуальных для поэтики Кржижановского, однако при ближайшем рассмотрении «равнение» на этого писателя присутствует в его произведениях.
В статье «Контуры художественной философии Гоголя» доктор филол. наук В.И. Мильдон (проф. ВГИК) высказывает гипотезу, что в поэме «Мертвые души» мир и человечество - синонимы. Хотя действие разворачивается в России (она является материалом, хорошо известным писателю и потому используемым), истинным местом действия романа является весь мир и персонажи (пусть и русские люди) олицетворяют человечество.
По замыслу писателя, после всех нравственных испытаний Чичиков делается праведником, образцом для подражания. Гоголь пришел к мысли, что европейский мир исчерпал свои исторические ресурсы, находится в глубоком кризисе, и единственная надежда европейского человечества - Россия. В силу этого на русском человеке лежит историческая ответственность - спасти европейский мир. Такая задача и поручалась Чичикову-праведнику, каким он должен был предстать во втором и третьем томах романа и сделаться нравственным образцом, универсальным примером. Подражая герою, Россия готовилась к выполнению исключительной миссии. Рассказать о подобном герое, по мысли Гоголя, призван всякий настоящий писатель.
Особенности гоголевского фольклоризма в «Вечерах на Хуторе близ Диканьки» анализирует кандидат филол. наук Е.Е. Дмитриева (ИМЛИ РАН) в статье «Пожив в такой тесной связи с ведьмами и колдунами.». В повествовательную форму «Вечеров.», обнаруживающую влияние принципов немецкого романтизма, Гоголь облекал сюжеты, заимствованные из устных народных преданий, легенд, песен, народной драмы; соответственно в повестях цикла проявляется сходство и с украинским фольклором, и с фантастической демонологией немецких романтиков - Л. Тика, Э.Т.А. Гофмана, Жан-Поля. «Вечера.» представ-
ляют собой уникальный случай, когда источниками литературного произведения являются генетически родственные варианты общеевропейских фольклорных сюжетов, взятые из двух разных традиций: украинской и западноевропейской, при этом западноевропейский сюжет преломляется в украинском сквозь призму эстетики немецкого романтизма. Именно романтическая эстетика преобразует прагматический в своей основе мир народной былички, где умение вести себя с нечистой силой уже является залогом победы над ней, в особый художественный мир «Вечеров.», в котором человек далеко не всегда способен противостоять космическому злу.
С.В. Овечкин (аспирант СПбГУ Санкт-Петербург) в статье «Видение и слово у Гоголя» отмечает, что одной из задач раннего творчества писателя стало выявление «зримого» логоса - эротико-неоплатонического («Сорочинская ярмарка»), затем августианского, «внутреннего» («Вечер накануне Ивана Купала», «Страшная месть») -в мире «устного» родового слова. Очищение логоса от языческих составляющих выразилось в борьбе персонажей за сферу «зримого» с демоническими силами легенды («Вечер накануне.», «Ночь перед Рождеством», «Страшная месть»). При этом рефлексия зримой природы слова приходит к двум предельным для Гоголя точкам: с одной стороны, к выявлению во «внутреннем» зримом структуры Апокалипсиса («Страшная месть») и, с другой стороны, к переоформлению «грамоты» в «грамматику», отчуждающему смысл письма («Иван Федорович Шпонь-ка и его тетушка»).
Тема статьи доктора филол. наук А.И. Иваницкого (РГГУ) сопоставительная: «Гоголь и Гофман: Гротеск и его преодоление». Гофмановские повести гротескны в том смысле, что в них бытие человека определяется связями с различными природными началами. Поэтика Гофмана, в отличие от гоголевской, почти не связана с архаикой: его поэтическое мировоззрение питалось интересом к алхимии, резенкрей-церству, кабалистике и другим религиозно-
натурфилософским учениям, в которых мир и человек равно образуются соединением и игрой различных одухотворенных начал природы. Причем момент игры является принципиальным и обусловливает своего рода поэтический облик мироздания, воплощаемый в музыке. Гоголь же представил всю гамму чувств человека в постоянном сочетании в них смеха и страха, что и определило гротескную природу его образов.
В сборнике опубликованы также статьи кандидата филол. наук Л.И. Гетман (доц. Нежинского гос. пед ун-та, Украина) «Рыцари веры или филистерские мещане?», Е.М. Солоновича (член Союза российских писателей, доц. Лит. ин-та им. А.М. Горького) «Поэт, открытый Гоголем», доктора филол. наук Ю.Я. Барабаша (ИМЛИ РАН) «Портрет» в европейском интерьере (Гоголь и художники-назарейцы)», С.А. Долгополовой (сотрудник Музея-усадьбы Ф.И. Тютчева) «Гоголевская комната в Мурановском доме (О роли предания в усадебной жизни)», А.И. Куншенко (сотрудник литературного музея-заповедника «Абрамцево», Хотьково) «Иллюстрации художника Виталия Горяева к поэме Н.В. Гоголя "Мертвые души"», В.С. Карташова (проф. Московской мед. академии им. И.М. Сеченова) «Два ботанических автографа Гоголя», В.П. Викуловой (директор гор. б-ки №2 им. Н.В. Гоголя, Москва) «Дом Гоголя на Никитском бульваре (историко-архитектурная хронология)».
Т.М. Миллионщикова
2004.04.016. ЮНГ С. «ИДИОТ» ДОСТОЕВСКОГО И ПОСЛАНИЕ ИАКОВА.
YOUNG S. Dostoevsskii's «Idiot» and the Epistle of James // Slavonic a. East Europ. rew. - L., 2003. - Vol. 81, N 3. - P. 401-420.
Английская славистка Сара Юнг (Ноттингэмский университет) полагает, что прочтение романа Ф.М. Достоевского «Идиот» сквозь призму новозаветного Послания св. ап. Иакова позволяет глубже, чем традиционное соотнесение князя Мышкина с Христом из Евангелия от Иоанна, проникнуть в художественный замысел писателя, рельефнее представить тематическую структуру романа, переплетение в нем мотивов и образов.
Прежде всего неубедительна, с точки зрения исследовательницы, попытка отождествить главного героя «Идиота» с образом Христа русской православной церкви. Ничто в романе не свидетельствует о близости Мышкина к православию: его религиозный опыт связан более с западным, протестантским окружением. Кроме того, если в начале рома-
