CC BY
15
2004.03.032. ПРОБЛЕМЫ ЛИТЕРАТУРЫ ХХ ВЕКА: В ПОИСКАХ ИСТИНЫ: СБОРНИК МАТЕРИАЛОВ ПО РЕЗУЛЬТАТАМ
ВСЕРОССИЙСКОЙ НАУЧНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ МОЛОДЫХ УЧЕНЫХ «ПРОБЛЕМЫ ЛИТЕРАТУРЫ ХХ ВЕКА» / Сост. и отв. ред. Фесенко Э.Я. - Архангельск: Поморский государственный университет им. М.В. Ломоносова, 2003. - 357 с.
Названия разделов сборника: «Современная интерпретация литературы ХУШ-Х1Х вв.»; «Литература начала ХХ в.: Анализы, интерпретации, рецепции»; «Герменевтические горизонты поэзии и прозы 30-70-х годов ХХ в.»; «Проблемы поэтики и лингвопоэтики»; «Проблема литературных связей» - дают представление о широте диапазона обсуждаемых в нем актуальных проблем. Размышления ученых не скованы ни хронологическими рамками, ни границами одной из национальных литератур, ни областью исследования. Предмет рассмотрения - русская и зарубежная литература; временной период - ХУШ-ХХ вв.; аспекты исследования
- литературоведческий, лингвистический, философский, искусствоведческий.
Первый раздел открывается двумя статьями Н. А. Нехлебаевой (Северодвинск)1, объектом которых является древнерусская литература рубежа ХУП-ХУШ вв. («Мир суетный и мир духовный в “Рождественской драме” Димитрия Ростовского: современное прочтение», «“Духовный чин” и “земной успех” в произведениях Димитрия Ростовского»).
ХУШ в. представлен «одной из ключевых» фигур в истории русской науки и культуры этого столетия - М.В. Ломоносовым. Т.Г. Петрова (Москва) обращается к личности ученого в новом ракурсе литературной критики русского зарубежья. К периоду конца ХУШ - начала Х1Х в. относятся литературные произведения, анализируемые в статьях Е.Г. Рудкиной «Русский литературный герой второй половины ХУШ -начала Х1Х в. на государственной службе (к постановке проблемы)», Е.Ю. Ваенской (Архангельск) «Образ русского пространства в цикле В.Т. Нарежного “Славянские вечера”», Л.С. Богачевой «Проблема национального духа в историческом повествовании А.А. Бестужева-Марлинского» и «Об источниках повести А. А. Бестужева-Марлинского “Роман и Ольга”».
1 Далее город проживания участников конференции из Северодвинска не указывет-
ся.
Американская и русская литература конца Х1Х в. представлены работами С.В. Сироштан (С.-Петербург) «Образы природы в поэзии Эмилии Дикинсон», А.Г. Лошакова «Идейно-образные и метатекстовые проекции концепта “болезнь” в произведениях В.М. Гаршина», О.С. Лепеховой и А.Г. Лошакова «Символика чисел в концепте “болезнь” в произведениях В. М. Гаршина».
Биография и произведения Всеволода Гаршина в статье
А. Г. Лошакова рассматриваются в лингвокультурном аспекте концепта «болезнь». Личная и творческая биография писателя, подчеркивает автор статьи, «во многом, если не во всем», были определены болезнью Гаршина. Он испытывал страдания от собственной душевной болезни и от болезни общества, неразрывной частью которого себя ощущал. Герой его произведений - тщетно противостоящий «многоликому злу» одинокий человек с обнаженными нервами, болезнь которого рождена осознанием ответственности за общественную несправедливость. Автор статьи приводит слова С. Н. Булгакова, относившего Гаршина к тем писателям-интеллигентам, которых отличала «боль от дисгармонии жизни и стремление к ее преодолению». Эту боль «новую святую, религиозную боль человечества» Д. Мережковский в посвященной Л. Толстому статье «Поденщик Христов» назвал «социальной болью».
В концепте «болезнь» соединены самые разнообразные культурнозначимые смыслы. Выявляя его содержание в религиозно-философских работах, автор статьи приходит к выводу, что «в христианской картине мира концепт”болезнь” представлен в подчинении архетипической антиномии добро-зло - основополагающими началами бытия» (с. 51). Этимологические разыскания подтверждают связь идеи болезни с идеей Бога (божевольный - юродивый, блаженный), с идеей добра (болезнивый или болестный - сострадательный, милосердный). Соглашаясь с мнением П.В. Бекедина, О.Р. Николаева, Б.Н. Тихомирова, считающих Гаршина убежденным христианином, и опровергая Н.О. Лосского, полагающего, что писатель «предстает в облике нехристианина», А.Г. Лошаков утверждает: «... тексты Гаршина позволяют говорить об определяющем их художественном сознании, а их определителем, несомненно, является христианство» (с. 56).
Болезнь как пороговая ситуация между жизнью и смертью, «момент наивысшего напряжения физических, нравственных, духовных сил» (с. 57-58) проходит через все произведения писателя. Несмотря на то, что конкретные причины, вызывающие болезнь, разные: раны, полученные в
бою («Четыре дня», «Из воспоминаний рядового Иванова»), психическое расстройство («Ночь», «Красный цветок»), потеря любимого человека («Происшествие», «Надежда Николаевна»), - главный источник страдания всегда один - «социальная боль».
Религиозный, нравственный аспект «оказался нарочито акцентированным» в военных рассказах Гаршина, где остро ставится проблема «личность - народ - война». Анализируя рассказ «Трус», исследователь определяет трагедию, болезнь души гаршинского героя: «Для”труса” война становится источником нравственных терзаний, ибо не может он ни умом, ни сердцем согласовать слово Божье о любви и мире с необходимостью исполнить свой долг гражданина - турку бить» (с. 61). Вопрос о войне и личности Гаршин выводит в плоскость религиозного осмысления. Такая постановка проблемы сближает В. Гаршина с другим «духовным писателем» - Д. Мережковским.
Автор рассматривает своеобразную реализацию концепта «болезнь» в рассказе «Четыре дня», где раненый рядовой Иванов умирает рядом с убитым им турецким солдатом. В рассказе происходит «мучительный процесс рождения, пробуждения личности, крестный путь постижения правды Божией» (с. 65); именно боль и страдание изменяют отношение человека к миру и к себе, являясь главным импульсом к переосмыслению. Этика ненасилия Л. Толстого, под влиянием которой находился Гаршин, впитала в себя гаршинскую «социальную боль», пронизав все его произведения христианским пафосом неприятия войны.
Разбор произведений, созданных в начале ХХ в., составляет второй раздел сборника. В нем исследуются религиозно-философские воззрения Д. С. Мережковского на примере романа «Смерть богов. Юлиан Отступник» (О.А. Дойкова, Архангельск), понятие «пространство вечности» в рассказах И.А. Бунина (Н.Ю. Рыбакова, Сыктывкар), концепция творческой личности в литературно-критических и поэтических текстах З.Н. Гиппиус (А.Г. Лошаков, Е.А. Биричевская) роль фантастики в раскрытии образов в художественной системе романа Ф. Сологуба «Мелкий бес» (Д.В. Боснак, Нижний Новгород), «Музыкальность» поэзии Осипа Мандельштама (А.Е. Лазоркина, Ярославль), творчество М.М. Пришвина в критическом сознании русского зарубежья и оценках советских критиков 20-30-х годов (Т.Г. Петрова, Москва).
Д. В. Боснак указывает на важную роль, которую играет фантастика в раскрытии проблемы героя в романе Ф. Сологуба «Мелкий бес». Основная характеристика героя - перманентная подверженность его
сознания мистическому началу. «Язычество» Людмилы, отрицающей христианскую этику, и попытки Передонова «зачураться» от колдовства, тема оборотничества, двойничества прослеживаются автором статьи и подтверждаются цитацией романа.
А.Е. Лазоркина отмечает «единство и стройность» как «главное требование к миру, коренящееся в душе Осипа Мандельштама» (с. 104). Сочетание интеллектуально-философских интересов, унаследованных поэтом от отца, с музыкальностью, воспринятой от матери, стало основой его творчества. Мандельштам страстно любил музыку: «После посещения концертов он бегал по комнате, тормоша волосы, и улыбался. Его глаза блестели. С ним происходило что-то «музыкальное». Контакт со звучащей, живой музыкой был для него залогом нового стихотворения» (с. 106). Современники отмечали особую манеру, с которой Мандельштам читал свои стихи, дирижируя правой рукой, он вел стихи от forte к piano, «вследствие чего прочитываемые им строки часто звучали как баркарола» (с. 105). Музыка и ритм стихотворений Мандельштама менялись в зависимости от времени. Гармония цикла «Tristia» исчезает в стихах 1921-1925 гг. В начале 1930-х язык поэзии снова меняется, приобретая двойную песенную мощь. Автор статьи отмечает музыкальность «Рояля», где использована «звуковая инструментовка», и «Ленинграда», где «минорные мысли о смерти переданы через сонату Шуберта: И всласть с утра до вечера, / Заученную вхруст, / одну сонату вечную / твердил он наизусть» (с. 107).
Третий раздел включает статьи Э.Я. Фесенко «К вопросу о романтическом герое в литературе советского периода», З.А. Поповой (Санкт-Петербург) «Рецепция классических текстов в “Городе Эн”
Л. Добычина», А. А. Камаловой «Жизнь и смерть в романах Гайто Газда-нова (“Возвращение Будды” и “Призрак Александра Вольфа”)», Т.В. Швецовой «Интерпретация сюжета о Гамлете в романе Альфреда Дёблина “Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу”», Т.В. Лошаковой «“На дне экзистенции”: О рассказе Т. Боровского “Прощание с Марией”», Л.В. Чаловой «Фолкнер в поисках правды (на материале романа “Притча”)», А.В. Аношиной «Пейзаж в “Колымских рассказах” В.Т. Шаламова», И.Б. Ничипорова (Москва) «У истоков авторской песни: баллады Михаила Анчарова», Е. В. Сальниковой (Сыктывкар) «Природоведческая ветвь в советской литературе (М. Пришвин, И. Соколов-Микитов, В. Журавлев-Печорский)».
«Нам хотелось разобраться в том, исчез ли романтизм в литературе советского периода, а если нет, то как он трансформировался в творчестве различных писателей, какие черты поэтики классического романтизма он сохранил, а какие утратил», - так формулируется проблематика статьи Э.Я. Фесенко (с. 117). По мнению исследователя, творчество
В. Каверина, А. Грина, Ю. Олеши, И. Бабеля, К. Паустовского дает богатый материал для исследования судьбы романтизма в эпоху социалистического искусства.
Задача статьи А. А. Камаловой - «интерпретировать представления персонажей о жизни и смерти, что позволит сделать некоторые выводы об особенностях художественного мышления Гайто Газданова» (с. 142). В ходе работы автор выявляет мистическое, экзистенциальное и романтическое начала, свидетельствующие о философском и эстетическом синтезе в художественном мировоззрении Газданова.
В раздел «Проблемы поэтики и лингвопоэтики» вошли статьи: «Архетип тени в литературе Х1Х-ХХ вв: “Злой гений” или “второе Я”?» (автор - Е.Н. Синаева), «Образ зеркала и его роль в мировой культуре» (Э.Я. Фесенко, Е.Н. Синаева), «Поэтика отрицания и этика самоограничения» (Е.Ш. Галимова, Архангельск), «Символология Марины Цветаевой и древнерусские литературно-эстетические константы» (С.В. Козлов), «Анализ рассказов А.С. Грина с позиций метра и ритма: (Проблемы взаимодействия стиха и прозы)» (Т.А. Парамонова, Самара), «Фразеология как источник экспрессивности художественного текста: (На материале рассказов М.М. Зощенко)» (Т.М. Шихова, Т.П. Тарасова), «“Метароманный” цикл Гайто Газданова» (И. А. Дьконова), «Взаимодействие стиха и прозы в творчестве В.С. Высоцкого» (М.П. Павлова, Самара), «Нетождественная строфика и маргинальные формы как проблема описания строфических моделей новейшего русского стиха 1960-1990-х годов: (На материале творчества И. Бродского и И. Жданова)»
(М.А. Панарина, С.-Петербург), «Поединок в структуре художественного произведения: (На материале англосаксонского эпоса”Вeowulf,»
(В.Л. Белова), «Природа как художественный концепт: (На материале английской литературы XX в.)» (Т. С. Нифанова), «Традиции жанра драматического монолога в английской поэзии XX в. (О.В. Валетова, С.-Петербург), «Специфика перцептивных образов ветра в русской поэзии XX века» (Н.В. Осколкова), «Человек романа В. Пелевина “Generation П”» сквозь призму предикации (Е.И. Циркова, Ногинск).
Е.Н. Синаева связывает мотив тени с проблемой самопознания человека, рассматривая борьбу героя и его тени как нравственнофилософский конфликт между Добром и Злом. В «Удивительных приключениях Петера Шлемиля» А. фон Шамиссо и в «Тени» Е. Шварца этот конфликт решается в пользу героя, в «Калебе Уильямсе» У. Годвина
- в пользу его «копии». В осмыслении архетипа тень исследователь намечает три основные тенденции. В первой - развивается теория швейцарского психолога К. Г. Юнга, воспринимающего тень как «персонификацию темных сторон личности», «демонического двойника», «злого гения», пытающегося подчинить все желания человека. Во второй -образ тени связывается с «маской», с утратой человеком индивидуальности. В третьей - тень - это «второе Я», «модель памяти», хранящая информацию о мыслях и чувствах человека.
В статье Е.Ш. Галимовой подчеркивается важная роль отрицательных конструкций в лирике Анны Ахматовой. Автор указывает на то, что единственной работой, посвященной ахматовской негационной поэтике, является статья В. Полухиной, опубликованная на английском языке в 1990 г., в то время как двухтомник того же года, составленный М. Кралиным, насчитывает 39 стихотворений Ахматовой, начинающихся с «не» и «нет». Отрицательные построения встречаются в абсолютном большинстве произведений поэта. Е.Ш. Галимова рассматривает отрицание во множестве конструктивных вариаций: отрицание как способ утверждения («Настоящую нежность не спутаешь / Ни с чем и она тиха»), как сравнение («И струится пенье панихидное, / Не печальное нынче, а светлое»), отрицание как средство создания парадокса («Но не тесно в этой тесноте / И не душно в сырости и зное»), отрицание как характеристика не названного явления («Не оттого, что зеркало разбилось, / Не оттого, что ветер выл в трубе, / Не оттого, что в мысли о тебе / Уже чужое что-то просочилось, - / Не оттого, совсем не оттого / Я на пороге встретила его»).
Среди наиболее экспрессивных, эмоционально и содержательно насыщенных отрицаний автор статьи выделяет три основные группы: отрицания, выражающие утрату («Там за сердцем я не уследила, / И его украли у меня», «И сердце то уже не отзовется / На голос мой, ликуя и скорбя. / Всё кончено... И песнь моя несется / В пустую ночь, где больше нет тебя»), содержащие запрет («В мою торжественную ночь / Не приходи. Тебя не знаю») и передающие сознательный отказ от чего-либо («Земной отрадой сердца не томи, / Не пристращайся ни к жене, ни к
дому, / У своего ребенка хлеб возьми, / Чтобы отдать его чужому...») (с. 219-224). По утверждению автора статьи: «Поэтика отрицания органична для Ахматовой, так как она становится универсальным способом передачи и самых разных сторон личности лирической героини, и ее восприятия мира» (с. 227).
Последний раздел состоит из пяти статей: «Русский славянофил и чешский просветитель: К вопросу о русско-чешских культурных связях» (М.Ю. Карушева-Елепова, Архангельск), «Об одной несостоявшейся дуэли в ХХ веке: М. Кузмин и С. Шварсалон» (А.А. Кобринский, С.-Петербург), «К проблеме “странного сближения” литератур в ХХ в. (В. Набоков и Э.М. Ремарк)» (А.Ю. Мещанский), «“В единении наше спасение, в расколе - наша гибель!”: По страницам газеты “Русский инвалид”» (А.А. Ревякина, Москва), «Виктор Астафьев и Николай Рубцов: к проблеме взаимоотношений» (В. Н. Бараков, Вологда).
А.А. Ревякина дает представление об одном из периодических изданий русского зарубежья, существовавшем в Париже с 1924 по 1940 г. и в 1960-е годы - «Русский инвалид». Газета стремилась «воссоздать и сохранить исторический, военный, бытовой колорит и самый дух утерянной родины» (с. 338). Автор статьи делает обзор всех выпусков «Русского инвалида», выходившего в 1924-1929 гг. как однодневная газета, а также литературно-художественных и литературно-критических публикаций 1930-х годов, когда «Русский инвалид» выходил как ежемесячная военнонаучная и литературная газета.
Параллели между «различными по духу и по стилю писателями»,
В. Набоковым и Э.М. Ремарком, проводит А.Ю. Ме-щерский, обнаруживая сходство не только «на уровне фактов их жизни», но и «на уровне экзистенциального мироощущения» (с. 333). Автор статьи замечает, что и В. Набокова, и Э.М. Ремарка интересовал вопрос о «сохранении человека в условиях расчеловечи-вания» (с. 334). По мнению писателей, «духовное воскрешение личности зависит от ее способности воспринимать мир в его сложности, неповторимости и цельности» (с. 335). И потому в художественных мирах этих писателей-эмигрантов, понимающих невозможность жить только прошлым, «жизнь не замыкается в круг, а размыкается в спираль, позволяющую выходить на новые уровни сознания, связанные с опытом прошлого» (с. 335).
К.А. Жулькова
