CC BY
111
от мифа, созданного вокруг того или иного имени. Это не имело значения - образец для подражания, для восхищения был найден.
В книге также приведены документальные подробности, касающиеся табели о рангах, российских наград, коронации русских царей и различных бытовых явлений (сватовство и женитьба, зимний праздничный цикл, пиры и застолья, дороги, язык цветов и т.п.).
О.В. Михайлова
2004.03.017. ГУСТАФСОН Р.Ф. ОБИТАТЕЛЬ И ЧУЖАК: ТЕОЛОГИЯ И ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ТВОРЧЕСТВО ЛЬВА ТОЛСТОГО. - СПб.: Акад. проект, 2003. - 480 с.
Профессор Принстонского университета Ричард Ф. Густафсон исследует связь между психологической жизнью Л. Толстого, его религиозным мировоззрением и художественным творчеством,
Автор полемизирует с традиционным утверждением, что существуют «два Толстых»: художник до кризиса 1880-х годов и «религиозный мыслитель и пророк после него» (с. 10). Не обнаружив никаких свидетельств радикальных изменений во взглядах или теоретических построениях писателя, американский исследователь основывается на убеждении, что «существует только один Толстой». Кроме того, вопреки распространенному мнению, будто писатель был просто моралистом, реконструкция его богословских взглядов показывает широкий диапазон мысли от онтологии и эпистемологии до эстетики, этики и политической теории, основанных на личном религиозном опыте. Именно этот всеобъемлющий взгляд различными способами объединяет художественные произведения русского писателя и христианского богослова второй половины XIX -начала XX в.
Монография состоит из двух частей. В первой - «Истории человеческой связанности» - анализируется обусловленность персонажей и событий в произведениях писателя с его метафизикой и этикой. Во второй части - «Состояния человеческого сознания» - исследуется художественное изображение внутреннего опыта в связи с эпистемологией, эстетикой, политическими теориями и толстовским богословием молитвы.
В своих произведениях писатель стремился воссоздать идею жизни и художественный образ, соответствующие восточно-христианской традиции, но освобожденные от того, что он считал церковными ошиб-
ками в прочтении догматов, и от того, что представлялось ему бессмысленным в большей части философии и богословия. Две его основополагающие идеи - свобода и единство - противостояли как религиозному, так и светскому миру, в котором он жил. Сражаясь с ведущими силами интеллектуальной и духовной жизни России, Толстой оказался чужаком в своей родной земле.
Но и в отчуждении писатель остается обитателем мира, где он жил. Хотя Толстой и противостоял церковной жизни, официальным толкованиям догматов, однако он разделял многие взгляды восточнохристианских мыслителей ранне-восточной и византийской традиции, а также и взгляды некоторых своих современников в России. Писатель смотрел на мир в русле греческой и платоновской традиций (средне- и неоплатонической), отличавших учение восточного христианства от аристотелевского и римского Запада. Именно в духе восточной традиции Толстой разделяет фундаментальное положение о высшем единстве, которому подчинены все существа; он поддерживает положение о том, что интуитивное, «мистическое» постижение действительности первично по отношению к эмпирическому познанию и что только диалектическое мышление может обнять единство, превосходящее все частности. В своем учении о Боге Толстой находится между трансцендентностью и имманентностью, как и мыслители, настаивавшие на том, что Бог непознаваем в своей сущности, но познаваем в своих «энергиях». Для Толстого, как и для восточно-христианской традиции в целом, грех - это отпадение от изначального единства всякой твари, а спасение подразумевает осуществление Божественной действительности «Всего во Всем». Толстовская метафизика во многом сходна с учением всеединства, созданным младшим современником писателя Вл. Соловьевым.
Р. Густафсон отмечает, что в Толстом «поражают не противоречия в его жизни и учении, которые многие с легкостью находили, но внутренняя последовательность его кризисов и тех вопросов, которые они ставили перед ним» (с. 19). Жизнь писателя определялась его поиском веры и потребностью понять смысл своего предназначения. Долгие годы семейной жизни в Ясной Поляне свидетельствуют о глубинном желании писателя ощущать себя частью мира, и если в конце жизни он так яростно объявлял себя гражданином мира и так громко проповедовал идеал человеческой связанности, то это происходило из-за ощущения себя обитателем этого мира. Толстой-Обитатель является частью мира, он свой в своем мире, его ощущение своего «Я» лучше всего реализуется в
этой взаимной «свойскости». В первой записанной им молитве Толстой показал, что для него ощущение слияния с миром и способность любить основываются на чувстве безоговорочного приятия, на убеждении, что он любим. В мгновения экстатической молитвы Толстой-Обитатель, проповедуя идеал человеческого единства, надеется на спасение всех людей вместе.
Ощущение «свойскости» и уверенности Обитателя сопряжено у Толстого с присутствием и заботой родителей; но сиротское прошлое лишило его уверенности в том, что его любят, ощущения уюта и заботы, чувства единства с миром, а значит, способности принимать любовь без страха потерять ее. Все главные герои писателя, кроме Наташи и Николая Ростовых, - сироты; многие переживают утрату одного из родителей.
Толстой-сирота хочет любить, быть своим в мире, но не может: он - Чужак, в течение всей своей жизни разрушавший почти все личные и общественные связи, которые он сам же некогда создавал, и винивший в собственном одиночестве других. Психологическая драма стала следствием провала попытки быть Обитателем; драма разыгрывалась в рамках общественных и экономических отношений того мира, в котором он родился. Толстой-аристократ - Обитатель России - жил в роковой изоляции от ее народа; Толстой-Чужак, подверженный вспышкам гнева из-за осознания краха любви (черта, которую он передал таким разным героям, как Николай Ростов и отец Сергий), враждебен всему миру.
Толстой писал, что произведение искусства вытекает из «состояния души художника», и при чтении его интересовал именно выраженный в литературе «характер автора». Писатель стремится к любви - к той «истине» в искусстве, которая показывает единственный путь «воли Божьей». В центре его творчества - поиск любви, который является для него основной ценностью: Чужак становится Обитателем. В качестве примера, иллюстрирующего этот поиск любви, вокруг которого строятся произведения Толстого, Р. Густафсон приводит один из ранних толстовских рассказов «Люцерн». Главная его тема - миссия любви, путь к которой преграждает отчуждающая злоба Нехлюдова. Рассказ поразительно точно передает характер его автора, повествует об Обитателе и Чужаке, пророчески предсказывая дальнейшую судьбу самого Толстого.
Если в автобиографическом «Люцерне» единственное, что маскирует эту автобиографичность - имя героя, то в автопсихологической трилогии «Детство», «Отрочество», «Юность» писатель не только замаскировал собственное имя, но и приписал главному герою жизненный
опыт своих знакомых, а события из собственной жизни отдал другим персонажам. Однако такое искажение личного жизненного опыта скрывает точку зрения автора лишь затем, чтобы полнее ее обнаружить: «характер автора» на протяжении всего повествования не изменяется. В трилогии изображен поиск «вечно растущей» душой ее утраченной гармонии.
Исследователь отмечает, что несмотря на сложный психологический рисунок и многообразие сюжетных ходов и деталей в них есть единство опыта, общего для автора и его персонажей, воплощенное в действиях, которые составляют основную часть каждого произведения. «Одна мысль», руководящая смыслом произведения, и «одно чувство», которым оно исполнено, яснее всего раскрывается в кульминационный момент повествования: в «Детстве» - воскрешение любви благодаря воспоминаниям о матери; в «Отрочестве» - утрата любви из-за греха перед отцом; в «Юности» - попытка заново открыть себя самого, определить будущее своей личности, возвратившись в родительский дом. Рассмотрение трилогии в таком ключе показывает, что в основе ее лежит своего рода модель чередования инверсии, поворота и возвращения -диалектика, которая играет определяющую роль в мышлении Толстого. И «Детство», и «Юность» преодолевают («переворачивают») утрату любви с помощью возвращения к ней; «Отрочество» переворачивает любовь «Детства»; «Юность» пытается преодолеть («перевернуть») утрату любви «Отрочества». В каждой части трилогии «чередуются различные мгновения спасительного единства и мгновения отчуждения, а движущей силой всей трилогии в целом оказывается диалектика переворота и возвращения к любви, находящая свое наивысшее выражение в эпизоде в саду, в переживании мистического союза с Богом; но за этим эпизодом следует развязка нового “переворота”, ведущего к изоляции, неудаче, изгнанию» (с. 52). Композиция трилогии в общих чертах рисует историю Обитателя и Чужака, предопределяя композицию трех главных романов Толстого, составляющих вторую толстовскую «трилогию жизни».
Трилогия «Детство», «Отрочество», «Юность» - репетиция определяющего действия трех главных романов, воспроизводящая психологическую драму кризисов самого Толстого. Драма состоит из трех этапов: идиллическое прошлое, бесплодное настоящее и полное надежд будущее. В центре каждого - Чужак, хотя начало и конец связаны с образом Обитателя. Эта драма, воспроизводящаяся в жизни почти всех главных героев Толстого, и есть рассказ о жизни «автора-героя».
«Детство» повествует об идиллическом мире, который трагически утерян, а потом волшебным образом вновь обретен благодаря воспоминанию: в «Войне и мире» говорится о родине, оскверненной вторгшимся иноземным врагом, которого изгнали торжествующие Обитатели России. Определяющее действие вращается вокруг переворота и возвращения: гармоничная жизнь разрушена, а потом чудесным образом восстановлена. Эпилог романа изображает восстановленный мир всех собранных воедино. Князь Андрей умер, вернувшись к тому «источнику любви», из которого, как ему открылось, он произошел, продолжая жить героем в воображении своего маленького осиротевшего сына: Чужак исчез. Пьер женат на Наташе, воплощающей «силу жизни», а Николай, жаждущий домашнего очага, женат на княжне Марье. Роман завершается сценой, в которой сведены вместе эти четыре главных персонажа, как бы примиряющие различные устремления своего создателя: желание понять соединяется с изобилием жизненной силы, потребность в семье и доме сочетается с потребностью в религиозном поиске. Выхваченный из временного потока романа, эпилог изображает два счастливых семейства, живущих в единстве и согласии.
«Анна Каренина» переворачивает эту картину: в конце концов все персонажи этого романа окажутся в одном положении с Алексеем Карениным, который, возвратившись домой, нашел его запертым. В центре повествования в «Анне Карениной» не просто разрушенная гармония, но всепроникающий раздор мира. Как и «Отрочество», «Анна Каренина» начинается с открытия, что жизнь - не гармония, какой она представлялась. Кульминацией обоих произведений становится отчаяние из-за греха, который приводит их главных героев в мир одиночества, где Чужак мечтает о мести. Повествование переходит от надежды вновь стать Обитателем к реальности одиночества, от мечты о спасительном единстве к реальности отчуждения, от упования к разочарованию.
В «Воскресении» возрождается один из героев «Юности» - Нехлюдов. В «Юности» у Николеньки тоже двойное прошлое, к которому он обращается в начале повести, построенной как цепь столкновений с реальностью, проверок и судилищ. В центре обоих произведений -эпизод возвращения домой, где герои провели детство; именно в саду их ожидает вера. Оба произведения заканчиваются тем, что герой выходит из сада, отправляется в мир и обнаруживает несоответствие своего лучшего «Я» и реальных попыток совершать правильные поступки; оба произведения начинаются весной, однако в «Воскресении» это время
года показано не как непосредственное переживание героя, а с точки зрения рассказчика, как некая объективная данность. В «Воскресении», начинающемся с постижения благодати мира Божьего, дарованного всем, человек становится Обитателем.
Все произведения Толстого начинаются в тот момент, когда герой находится на перепутье, откуда он отправляется исполнять свою миссию поиска и обретения счастья, - и в этих поисках развивается его душа. Герой Толстого должен испробовать различные варианты счастья, пытаясь обрести его в наслаждении, в материальном благополучии, в славе, в искушении, в любви, в столкновении между «Я» и другими. В конце концов ему откроется Божественное. «Словесные образы Толстого вбирают в себя прекрасную мысль св. Григория Нисского о том, что христианство есть подражание Божественной природе, и слова восточной христианской литургии о том, что Бог есть “человеколюбец”. В этой традиции Божьей Любви Толстой живет неотчужденным» (с. 453).
Т.М. Миллионщикова
2004.03.018. ШУЛЬЦ С.А. ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОЭТИКА ДРАМАТУРГИИ Л.Н. ТОЛСТОГО: (ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ). - Ростов н/Д.: Изд-во Рост. ун-та, 2002. - 240 с.
В монографии доктора филол. наук С.А. Шульца рассматриваются драмы Л. Толстого в контексте мировой литературы. Речь идет о литературном процессе в его внутренней логике, с присущей ему «памятью жанра» (М. Бахтин). Образ человека в драме, по сравнению с другими литературными родами, заведомо строится «напоказ», за счет выхода за свои подразумеваемые фабульные пределы. На коротком пространственном отрезке персонаж должен сам, безо всякой видимой авторской помощи, раскрыть себя в своем экзистенциальном целом. Именно благодаря этому частный момент, выхваченный из жизни и ставший основой действия, приобретает в драме универсальный характер.
В первом разделе реферируемой книги ставится вопрос об исторической эстетике драматургии Толстого. Его понимание искусства вообще и драмы в частности выявляется в контексте всего творчества и на фоне близких писателю философско-эстетических концепций. «Борьба с эстетикой», которую вел поздний Толстой, была направлена на принципы «ложного», «ненародного» творчества, но объективно - отнюдь не на всю художественную мысль как таковую. Искусство в своем духовном и этическом измерении становилось для Толстого радикальным самовы-
