CC BY
41
2004.03.003. ТИМОФЕЕВ Л.И., ПОСПЕЛОВ Г.Н. УСТНЫЕ МЕМУАРЫ / Сост. и предисл. Панькова Н.А. ; Подгот. текстов Радзишевского Д.В. и др.; Примеч. Л.С. Новиковой и др. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003. - 224 с.
В книге публикуются тексты двух магнитофонных записей (от 23 апреля 1971 г. и 22 сентября 1980 г.), хранящихся (как и свыше тысячи других кассет с воспоминаниями ученых, писателей, художников и т.п.) в Отделе фонодокументов (Научной библиотеки МГУ им. М.В. Ломоносова), переименованном в 2003 г. в Собрание фонодокументов им. В.Д. Дувакина. С 1967 г. и до последних дней жизни он записывал «устные мемуары», поэтому значительная часть собрания принадлежит именно ему1. Лишь несколько бесед напечатаны2; подавляюшее большинство записей ждет своих издателей.
В первой беседе (от 23 апреля 1971 г.) Л.И. Тимофеев (1904-1984) и во второй (от 22 сентября 1980 г.) Г.Н. Поспелов (1899-1992) рассказывают о своем прошлом: о годах молодости, об учебе в Высшем литературно-художественном институте (Тимофеев) и МГУ (Поспелов), об
1 В.Д. Дувакин (1909-1982) в 1926 г. поступил на этнологический факультет (Литературное отделение) Московского ун-та; по его словам, у него в «удостоверении» написано: «Окончил Московский университет, уклон художественного перевода творческого цикла литературного факультета 1-го Московского университета» (с. 91). С 1931 по 1941 г. работал в Государственном литературном музее, руководил (вместе с А. Г. Бромбергом) бригадой по изучению и пропаганде творчества В.Маяковского; в 1938 г. был командирован в Ленинград (в Кабинет изучения художественной речи), чтобы привести оттуда фоновали-ки, на которых С.И. Бернштейном были записаны голоса писателей; в 1940 г. участвовал в организации записей воспоминаний о Маяков-
Продолжение сносок 1 и 2 со с. 12.
ском (работа была прервана войной); в 1939 г. начал преподавать в МИФЛИ, где в 19401941 учебном году вел спецкурс по творчеству Маяковского. Позднее он читал на филфаке МГУ лекции по истории русской литературы ХХ в., вел семинар, который вдохновлял «истовой любовью к русской поэзии и хорошим знанием авангарда, в том числе и формалистов», по воспоминаниям Вяч. Вс. Иванова (цит. по: с. 129). В 1966 г. после известного суда над А.Д. Синявским и Ю.М. Даниэлем, где Дувакин выступал в качестве свидетеля со стороны защиты, он был уволен с филологического факультета. Вскоре он начал работать на кафедре научной информации МГУ. В.Д. Дувакин - историк русской литературы, текстолог, архивист, автор книги о Маяковском «Радость, мастерством кованная» (М., 1964) и многочисленных статей о поэте и его окружении.
2 См.: Тимофеев-Ресовский Н. Воспоминания. - М.: Прогресс, 1995. - М.: Согласие, 2000; Беседы В.Д. Дувакина с М.М. Бахтиным. - М.: Прогресс, 1996; М.: Согласие, 2002; Анна Ахматова в записях Дувакина. - М.: Наталис, 1999; Азарх-Грановская А.В. Воспоминания: Беседы с В.Д. Дувакиным. - Иерусалим; М., 2001; Осип и Надежда Мандельштамы. - М.: Наталис, 2002.
аспирантуре в Институте языка и литературы Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН)1, где они оба учились, о научных дискуссиях, в которых им довелось принимать участие, о своих встречах с известными и выдающимися личностями. В каждой из публикуемых записей читатель найдет подробные автобиографические сведения о собеседниках В. Д. Дувакина, обогащенные примечаниями, поясняющими исторический фон и научный контекст публикуемых материалов (к первой беседе комментарии написаны Н.А. Паньковым, ко второй - В.Л. Чернец и Л.С. Новиковой). При этом широко используются архивные материалы (ЦГАЛИ, Архив РАН, Центральный муниципальный архив, ГАРФ, Научно-исследовательский отдел рукописей Российской гос. библиотеки), а также личные фонды (Архив Г.Н. Поспелова и др.).
В предисловии Н.А. Паньков подчеркивает: «Читая текст каждой из бесед, легко заметить, что Поспелов и Тимофеев как бы дополняют друг друга... На многое они смотрят совершенно по-разному, и тогда возникает заочный "спор" между ними; да порой и в событиях прошлого, о которых идет рассказ (дискуссия о концепции Переверзева, например), они находились по разную сторону научных "баррикад".» (с. 4).
Основной сюжетной канвой первой беседы - с доктором филол. наук Л.И. Тимофеевым (ИМЛИ) - является история Брюсовского института (1921-1925). Высший литературно-художественный институт (ВЛХИ) им. В.Я. Брюсова возник в 1921 г. из слияния студии ЛИТО (Литературно-издательского отдела) Главпрофобра (Главного управления профессионального образования Наркомпроса), общеобразовательных курсов «Дворца искусств» и части ГИС (Государственного института слова); кроме того, «весной 1922 г. в состав ВЛХИ влились учащиеся Профессионально-технической школы поэтики (Поэтического техникума), в которой работали Брюсов и целый ряд других преподавателей» (с. 110).
1 РАНИОН - Российская ассоциация научно-иследовательских институтов общественных наук. Создана в 1924 г. на факультете общественных наук (ФОН) Московского университета (тогда называлась АНИОН), в 1926 г. выделилась из Университета. При РАНИОН были Коммунистическая академия (1918-1936; до 1919 г. называлась Социалистической академией общественных наук; с 1919 по 1924 - Социалистической академией), также Институт красной профессуры (ИКП, 1921-1938) - высшее учебное заведение, готовившее преподавателей общественных наук, научные и партийные кадры (с. 189).
По признанию Л.И. Тимофеева, в системе преподавания поэзии имелось «два уклона: непосредственно творческий и стиховедческий» (с. 7); его увлекла именно теория стиха, чем он и вызвал «к себе некоторые симпатии преподавателей и Брюсова» (с. 8). Как следует из комментария: «В свидетельстве, выписанном Тимофееву 11 июля 1925 г., говорится, что Правление ВЛХИ постановило считать его окончившим институт "по циклу стиха, критики, педагогики и художественного перевода"» (с. 112). Естественно, что и сама беседа, и материал комментариев имеют преимущественное отношение к истории поэзии; в совокупности в книге воссоздается ряд своего рода портретов различных поэтов и литературных деятелей.
В первую очередь - это В.Я. Брюсов, организатор института, в котором он читал лекции, привлекая слушателей «оригинальностью и глубокой научностью подхода к материалу», по словам М.С. Григорьева (с. 118). Брюсов читал «Энциклопедию стиха», «Древнегреческую литературу», «Историю римской литературы», «Латинский язык в связи с общим языкознанием» и другие курсы, вел «Семинарий по всеобщей истории» (с. 117). Как вспоминает Л.И. Тимофеев, он «экзаменовал необычайно долго... по сорок минут он гонял по всему курсу, студенты от него выходили, буквально потеряв лицо» (с. 15). Практиковался, например, такой прием - «написать стихотворение в пушкинском стиле, но с тем, чтобы в нем чувствовалась какая-то современность» (с. 15-16).
Касаясь состава преподавателей ВЛХИ, Л.И. Тимофеев называет имена пушкиниста М.А. Цявловского, фольклориста Ю.М. Соколова, специалиста по русской классике Я.О. Зунделовича (вел семинарии по Гоголю, Достоевскому, Тютчеву), К.Г. Локса (читал лекции по теоретической поэтике, вел класс прозы), специалиста по французской литературе М.Д. Эйхенгольца, И. А. Кашкина (преподавал английский язык и одновременно был студентом), М.С. Григорьева (проректор по научной части; читал курсы «Логики», «Психологии», вел «Семинарий по психологии языка и творчества»). В этом ряду наиболее рельефным предстает «портрет» Г.А. Шенгели: переводчик, теоретик стиха, он повлиял на А.Н. Колмогорова, Вяч. Иванова; его книга «Техника стиха» была напечатана в 1960 г. под редакцией и с предисловием Л.И. Тимофеева.
Брюсов, будучи членом ВКП(б), «всячески старался преодолеть существовавший в ВЛХИ "дефицит" марксистских тенденций и кадров» (с. 120). С этой целью он пригласил В.Ф. Переверзева, который читал лекции, в частности по теме «Что такое марксизм».
Студенты видели «живьем» Есенина, Маяковского, Сельвинского
- «соприкоснулись непосредственно с поэзией» (с. 40). Тимофееву запомнился Маяковский незадолго до самоубийства: «Ощущение... трагизма и до сих пор яркое зрительное представление об этом метании какого-то очень напряженного, взволнованного, в таком трагическом внутреннем состоянии находящегося человека у меня сохранилось очень ясно» (с. 38).
Среди студентов названы будущий горьковед Б.В. Михай-ловский, литературовед-западник Б.И. Пуришев, стиховеды М.А. Гершензон (племянник М.О. Гершензона) и М.П. Штокмар, исследователь советской литературы И.М. Машбиц-Веров, писатели Артем Веселый (Н.И. Кочкуров) и С. Злобин, поэты Михаил Голодный (Михаил Семенович Эпштейн), Джек Алтаузен, Иван Приблудный (Яков Петрович Овча-ренко), Николай Дементьев и др.
Некоторые выпускники становились преподавателями. Например, М.П. Малишевский по своим лекциям издал за свой счет книгу «Метро-тоника: Краткое изложение основ метротонической междуязыковой стихологии. Ч. 1. Метрика» (М., 1925). «Позднее М.Л. Гаспаров, определив метротоническую теорию как "фантастически странную и сложную", отметил, что на ее основе А.П. Квятковским в конце 20-х годов была сформулирована гораздо более известная. концепция тактового стиха»,
- комментирует Н.А. Паньков (с. 115).
Значительное место занимает описание самого дома на Поварской (Воровского) под № 52, в котором размещался Институт (у читателя создается почти зримое представление обо всех перипетиях его преобразований, внутренних перестроек). И сейчас спорят, он ли описан у Л. Толстого в «Войне и мире» как «дом Ростовых». До Брюсовского института, который просуществовал с 1921 по 1925 гг., в здании размещался Дворец искусств, из посетителей которого и были набраны многие студенты. Позднее его занимал ФОСП; свои большие заседания там проводила РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей); затем в нем размещался Союз писателей. Даны подробные сведения о владельцах (князья Долгорукие, барон Бодэ, графиня Соллогуб) (с. 140).
В связи с разговором об И. Сельвинском (озабоченном в тот момент отсутствием поэтической смены, которую он пытался сформировать вокруг журнала «Красное студенчество») обсуждаются конструктивизм, ЛЦК (Литературный центр конструктивистов) и творчество таких поэтов, как В. Луговской, Э. Багрицкий (Дзюбин), В. Инбер, К. Зелинский,
A. Квятковский, Б. Агапов, Н. Адуев, Дир Туманный (Н.Н. Панов). В комментариях этот список конструктивистов расширяется: названы имена И. Аксенова, Е. Габриловича, Г. Гаузнера и др. Фотография запечатлела почти всех перечисленных поэтов. Вспоминаются забытые имена поэтов-«комсомольцев» - «конструктивистской молодежи»: И. Дукор,
B. Цвелев, А. Кудрейко, Л. Лавров, К. Митрейкин.
В беседе, в частности, уделено специальное внимание отношению Тимофеева к РАПП: «Там было очень живо, интересно, очень много всяких новых вещей, новые люди... Я был очень увлечен» (с. 45); но с 1931 г. «на себе ощутил. элементы внутреннего гниения» (с. 47). В конце 1928 г. Л.И. Тимофеев, как член РАПП и участник журнала «На литературном посту», напечатал в двух номерах большую статью против В.Ф. Переверзева, которая принесла ему, по его признанию, «скандальную известность» (с. 39). В комментариях воссоздается контекст этого события; сообщаются достаточно подробные сведения об оппонентах Переверзева - известных рапповских деятелях - Л. Авербахе, В. Ермилове, И. Гроссмане-Рощине. Они предложили Тимофееву продолжить его критическое наступление - так он оказался в кругу разоблачителей «переверзевщины» (подробнее об этой дискуссии речь идет в следующем материале).
В беседе В.Д. Дувакина с доктором филол. наук, профессором Г. Н. Поспеловым1 сюжетной канвой является предыстория филологического факультета МГУ: в январе 1931 г. кафедры факультета литературы и искусства (созданного в МГУ в ноябре 1930 г.) были выведены из университета и переданы различным ведомствам (ОГИЗ, Союзкино и др.); в 1933 г. на их базе создается ИФЛИ (Институт истории, философии и литературы), который потом превратился в МИФЛИ (с. 90), а в декабре 1941 г. он слился с МГУ (в Ашхабаде, куда были эвакуированы оба учебные заведения); итак, в результате слияния в МГУ был образован филологический факультет (с. 203).
В 1922-1925 гг. Г.Н. Поспелов учился в МГУ на отделении литературы и искусства факультета общественных наук (факультет организован в 1921 г.). По воспоминаниям ученого, в эти годы более других запомнились: очень отчетливые теоретические положения «великолепно-
1 Текст этой беседы был впервые опубликован - в несколько сокращенном виде и без примечаний - в кн.: Живая мысль: К 100-летию со дня рождения Г.Н. Поспелова. - М., 1999. - С.59-91.
го профессора и человека» Ю.М. Соколова, который в своих лекциях по русскому фольклору всецело опирался на теорию Веселовского, его историческую поэтику (с. 68); семинар по стилистике «серьезного, самобытного, преданного своему делу» лингвиста А.М. Пешковского (с. 70); курс стихосложения, который вел В.Я. Брюсов (на зачете «каждый студент должен был получить какое-то произведение и тут же, не раздумывая... на доске записать его ритмическую структуру и показать, в чем его суть») (с. 70-71).
Однако на первое место Поспелов ставит В.Ф. Переверзева, лекции которого «отличались удивительной стройностью и последовательностью. определенной теоретической системы» (с. 71). «У этого человека не мозг, а железные рельсы в голове» (с. 72), - говорил будущий академик А. С. Орлов (в МГУ в 1908-1931 гг. он читал курс истории древнерусской литературы). По-настоящему учеником В.Ф. Переверзева Поспелов стал, поступив в аспирантуру РАНИОН, где в среде аспирантов образовалась «вполне отчетливая - переверзевская - группа» (с. 76).
В.Ф. Переверзев не был филологом по образованию (окончил естественный факультет), и это, конечно, в какой-то мере отразилось на его учении, замечает Поспелов, кратко излагая далее суть его теоретической системы: «... это была теория искусства - игры. с мыслью о том, в частности, что писатель может изображать только свой характер, играть только в него ...» (с. 71).
В Примечаниях эти слова ученого оснащаются цитатами, библиографией и обобщениями. Комментаторы, в частности, разъясняют тезис В.Ф. Переверзева об «игре» художника в свой «социальный характер» -основополагающий во всех его работах. Согласно Переверзеву, наиболее полно «социальный характер» (классовая психология) писателя воплощен в «стержневом образе» произведения, который организует всю систему образов (персонажей); отсюда вытекает важнейшая задача исследователя - «в объекте поэтического изображения найти его субъект, в изображенном найти изобразителя»1. Решая эту задачу, следует учитывать возможность несовпадения социального статуса персонажа, указанного в произведении, с его истинным «социальным характером»: «Если Достоевскому и случается иногда обрядить своих героев в костюм поме-
1 Переверзев В.Ф. Необходимые предпосылки марксистского литературоведения // Литературоведение. - М., 1928. - С.15.
щика или светского человека - например, Валковского, Мышкина, Свид-ригайлова, - то, кроме костюма, в них не сыщешь ни единой черты ни помещика, ни светского человека. У них такой же психический склад, как и у всех мещан, те же чувства, те же мысли»2. По логике Переверзева, писатель не может убедительно воспроизвести социально чуждую ему психологию: «И куда бы ни летел на крыльях творческого воображения автор. он летит, окруженный своими образами, всюду несет их с собой»1 (с. 186).
В отличие от В.Ф. Переверзева, Г.Н. Поспелов, как он сам отмечает в беседе, уже тогда «выступал с такой точки зрения, что существуют образы автогенные и гетерогенные» (с. 77). Иными словами, как поясняют комментаторы, он «считал, что писатель может воспроизводить не только свой "социальный характер". Это положение, изнутри разрушающее "монистическую концепцию" Переверзева», было намечено в цикле статей Поспелова о «Записках охотника» Тургенева (Родной язык в школе. - 1927. - № 4-6), но более подробно раскрыто в статье «Стиль "Дворянского гнезда" в каузальном исследовании», опубликованной в сборнике «Литературоведение», вышедшем под редакцией В.Ф. Переверзева в 1928 г. (с. 194). При организационной подготовке сборника самое активное участие принимал Г.Н. Поспелов.
Эта книга пяти авторов (В.Ф. Переверзев, И.М. Беспалов, Г.Н. Поспелов, У.Р. Фохт, В.Г. Совсун) стала главной мишенью в начавшейся борьбе с «переверзевщиной». Составители Примечаний, дополняя приводимые Поспеловым сведения, последовательно освещают все этапы дискуссии. Волна критицизма нарастала от статьи к статье, печатавшихся в журналах «На литературном посту» (1928, № 18, 22 - Л. Тимофеев; 1928, № 23 - М. Григорьев; 1929, № 3 - Л. Цырлин; № 13 - А. Гурштейн), «Записки научного общества марксистов» (1928, № 4 - И. Егоров), «На подъеме» (1929, № 2 - М.В. Беляев), «Звезда» (1929, № 3 - Г. Горбачев), «На подъеме» (1929, № 12 - Д. Мазнин). На этом этапе Переверзева обвиняли в «механицизме», узости понимания «социального генезиса» произведений, в деидеологизации искусства, в недооценке «идей» писателя и др.; его метод расценивался как отступление от принципов марксистской критики Г.В. Плеханова (с. 195). В конце ноября 1929 г. в
2 Переверзев В.Ф. Гоголь. Достоевский: Исследования. - М., 1982. - С. 224.
1 Переверзев В.Ф. Проблемы марксистского литературоведения // Литература и
марксизм. - М., 1929. - № 2. - С. 22.
Комакадемии состоялась завершающая дискуссия (в продолжение 7 вечеров); ее материалы были опубликованы в сборнике «Против механистического литературоведения» (М., 1930). В заключительном слове основного докладчика С.Е. Щукина осуждение взглядов Переверзева было недвусмысленно переведено в политическую плоскость: «Система Переверзева стоит поперек дороги дальнейшему развитию марксистской пролетарской мысли...» (с. 196).
На следующем этапе, в журнальных и книжных изданиях 19301932 гг., характерной чертой стал «отход от прежней оппозиции "Плеханов - Переверзев" ввиду начавшегося пересмотра наследия Плеханова и противопоставления ему В.И. Ленина» (с. 196). Теперь Переверзеву ставили в вину не отступление от «ортодоксии» Плеханова, а следование ей (см. статьи Л. Авербаха, Г. Горбачева, С. Малахова, С. Динамова, М. Добрынина, И. Анисимова, В. Ермилова, А. Еголина и др.)1.
Тогда же были разгромлены «теории Фриче», и социологическая методология Г.В. Плеханова - В.Ф. Переверзева - В.М. Фриче «стала называться «вульгарным социологизмом» (с. 96). А с 1935 г., продолжает Поспелов, на первый план в Коммунистической академии вышла группа Лифшица - Лукача, издававшая журнал «Литературный критик» (19331940). Ими был выдвинут тезис о том, что «литература представляет собою явление народное, что классовость не играет никакой особенной роли, а все дело в народном значении», которое определяется «реализмом художественного произведения.» (с. 97). Это была «новая, так сказать, тенденция в науке, которая сменила вульгарный социологизм», - отмечает Поспелов (с. 98).
Однако в конце 1939 г. против «Литературного критика»2 появилась разгромная статья В.В. Ермилова3 и началась дискуссия против Лифшица - Лукача, теорию которых «окрестили. теорией единого потока» (с. 98). Суть дела заключалась в следующем, поясняет Поспелов:
1 Перечень публикаций, отразивших все этапы дискуссии, см. в указателях: Лит. дискуссии: Библиогр. выпуск. - М., 1931. - № 1: Переверзевщина и творческие пути пролетарской литературы. - С. 5-10; Советское литературоведение и критика. Теория литературы. 1917-1967: В 4 ч. - М., 1989. - Ч. 1. - С. 78-82, 106-107.
2 Литературный критик (1933-1940) - ежемесячный журнал, орган Оргкомитета Союза советских писателей. Важнейшей его задачей было противостояние тради-циям рапповской критики.
3 Ермилов В.В. О вредных взглядах «Литературного критика»// Лит. газ. - М., 1939. - 10 сент.; Красная новь. - М., 1940. - № 4.
одни думали, что писатель может стать реалистом благодаря своему мировоззрению, другие - что вопреки. Первые были «благодаристы», вторые - «вопрекисты», и между ними шла борьба. Лифшиц1 и Лукач2 утверждали, что «преодолевая свои идеологические предрассудки, писатель мог стать реалистом и получить народное значение в своем творчестве» (с. 100). Их критиковали, в частности, за чрезмерное распространение реализма и народности чуть не на всю мировую литературу. Журнал «Литературный критик» был «прекрасный», считает Поспелов, и закрыли его «именно потому, что он был полон еретических взглядов этих самых "вопрекистов"...» (там же).
Комментируя этот научный сюжет, авторы Примечаний отмечают, что, по предположению Поспелова, впервые «пресловутое вопреки» было сказано М.М. Розенталем в статье «Мировоззрение и метод в художественном творчестве» (Литературный критик. - М., 1933. - № 1), где он комментировал известные суждения Ф. Энгельса в письме к М. Гаркнесс (от начала апреля 1888 г.) о реализме Бальзака. По Розенталю, «глубокое знание писателем жизни, тщательное изучение действительности подсказывает реалистический метод, который вопреки взглядам автора проявляется в правильном... изображении действительности»3. Оппонентом Розенталя был «благодарист» И. М. Нусинов. Как пишет Поспелов, среди теоретиков, выступавших в журнале «Литературный критик» в 1930-е годы, «одни защищали решающее значение творческого метода, другие -мировоззрения писателя. И первые явно выглядели сильнее. По существу же, на каждой стороне была только доля истины»4.
1 Лифшиц М.А. - философ, эстетик, теоретик литературы - встретился с Лукачем в 1930 г. в Институте К. Маркса и Ф. Энгельса. Их сблизил круг научных интересов: эстетическое наследие классиков марксизма, история и теория реализма, творчество Л. Толстого, Бальзака.
2 Лукач Дьердь (Георг) (1885-1971) - венгерский философ, эстетик, теоретик литературы - жил как эмигрант в СССР в 1933-1945 гг., работал в Институте философии АН СССР. На русском языке вышли книги: Проблемы теории реализма. - М., 1935 (см. материалы дискуссии в Комакадемии: Литературный критик. - М., 1935. - № 2, 3), Литературные теории XIX в. и марксизм. - М., 1937; К истории реализма (статьи 1936-1936 гг.). - М., 1939 (книга вызвала широкий критический резонанс); Своеобразие эстетического: В 4 т. -М., 1985-1987.
3 Литературный критик. - М., 1933. - № 1. - С. 24.
4 Поспелов Г.Н. Методологическое развитие советского литературоведения // Советское литературоведение за пятьдесят лет. - М., 1967. - С. 56.
Анализируя работы Лукача 1930-х годов, Г.Н. Поспелов отмечал в них, как и у М.А. Лифшица, «абстрактность» и «натяжки» в истолковании «народности» произведений, а также доведение принципа «вопре-кизма» до крайности: из разборов произведений Лукачем «легко можно было сделать такой более широкий вывод, что и вообще консервативность и даже реакционность общественных позиций писателей не только не мешает, но иногда даже способствует глубине и силе их художественных обобщений, величию их творчества, и следовательно, писатели могут и не стремиться к овладению наиболее прогрессивными общественными взглядами. Мимо таких возможных выводов, конечно, никак не могли пройти те литературоведы и критики, для которых прогрессивность взглядов советских писателей была главным условием творческих успехов и самого развития советской литературы»1.
В беседе с В. Д. Дувакиным Г.Н. Поспелов также касается одного драматического эпизода из своей личной научной биографии. В 1938 г., вспоминает он, состоялось «большое заседание в Министерстве просвещения, в Комиссариате еще тогда просвещения», где его «публично прорабатывали» в связи появлением в «Учительской газете» (от 13 дек.
1938 г.) статьи «Сумбур вместо истории литературы» с разоблачением его «ложных взглядов» (с. 95). В результате приказом № 3 от 5 февраля
1939 г. «О методологических ошибках Г.Н. Поспелова в преподавании истории литературы» ученый был снят с работы; только в 1941 г. приказом ректора ИФЛИ от 15 мая 1941 г. он был «назначен зам. зав. кафедрой истории русской литературы» (с. 205).
Книга иллюстрирована редкими фотографиями из нескольких личных собраний. Имеется указатель имен.
А.А. Ревякина
1 Поспелов Г.Н. Методологическое развитие советского литературоведения // Советское литературоведение за пятьдесят лет. - М., 1967. - С. 74-75.
