CC BY
17
2004.02.013. СИДДИГИ А. СОВЕТСКОЕ РАКЕТОСТРОЕНИЕ В 30-е ГОДЫ: ТЕХНОЛОГИЯ, КОНФЛИКТ И ТЕРРОР В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ.
SIDDIGI A. the rocket's red glare: Technology, conflict and terror in the soviet union // Technology a. culture. - Chicago, 2003. - Vol. 44, N3. - P.470-501.
Ключевые слова: Королев, Реактивный институт, политический террор, нововведения.
Автор - сотрудник Питтсбургского университета (США), рассматривает историю советского ракетостроения в 30-е годы и анализирует причины, по которым советские разработки оказались менее успешными, чем немецкие.
Россия имеет глубокие традиции в ракетостроении. Она стала родиной одного из основоположников современной космонавтики К.Циолковского (1857-1935). В 1903 г. Циолковский опубликовал фундаментальную работу о возможностях исследования космического пространства, используя мощные ракеты на жидком топливе.
В начале 30-х годов советские ИР в области ракетостроения были весьма успешными и шли параллельно с теми работами, которые велись в Германии. Тем не менее сразу после окончания войны, когда началась охота за немецкими военными секретами, выяснилось, что Германия обладает самой мощной баллистической ракетой в мире (орудием возмездия 2, Фау-2). ФАУ-2 продемонстрировал советским специалистам слабость их собственных работ. Что же произошло? Почему Германия обогнала СССР?
Большинство российских и западных историков считают, что причина кроется в терроре 1937-1938 гг., когда были арестованы и расстреляны ведущие инженеры и конструкторы Реактивного научно-исследовательского института (РНИИ). Арест Сергея Королева (19061966) в июне 1938 г. стал кульминацией разгрома, которому НКВД подверг Реактивный институт. В течение следующих шести лет Королев прошел все ужасы ГУЛАГа: подвалы Лубянки, лагерь в Восточной Сибири и, наконец, «шарага» Туполева в Москве. Освобожденный в 1944 г., он был назначен руководителем советского проекта по созданию баллистических ракет. Через 12 лет его команда запустила первый искусствен-
ный спутник Земли, превратив Советский Союз в технологическую супердержаву.
Автор придерживается иного мнения. Он считает, что реконструкция событий 30-х годов позволяет иначе взглянуть на эти причины. Острые конфликты относительно выбора направления, в котором следует вести ИР, сотрясали РНИИ еще до чисток. Эти технологические разногласия частично ответственны за аресты в РНИИ и, как полагает автор, повлияли на траекторию советского ракетостроения больше, чем чистки (с. 412).
Автора интересуют два основных вопроса. Как Советы осуществляли радикальные технологические инновации в довоенные годы, учитывая острую потребность в индустриализации и перевооружении армии? Как инженеры пытались разрешить свои разногласия в условиях террора? Эти вопросы важны, поскольку помогают понять, каковы особенности проведения ИР в условиях жестких финансовых и политических ограничений.
На судьбу советского ракетостроения в значительной мере повлияла его двойственная и противоречивая природа, когда одна группа ученых и инженеров ориентировалась на военные нужды, а другая - на покорение космического пространства. Те, кто мечтал о космосе, включая молодого планериста Сергея Королева, в 1931 г. объединились в маленькую группу энтузиастов - «Группу изучения реактивного движения» (ГИРД). Члены группы, находясь под впечатлением работ Циолковского, отдавали предпочтение жидкостным ракетным двигателям (ЖРД) по сравнению с более привычными твердотопливными (пороховыми) ракетными двигателями (ТРД).
В отличие от ГИРД, располагавшейся в Москве, инженеры-ракетостроители, ориентировавшиеся на военные цели, сосредоточились в Ленинграде. В 1928 г. была организована Газодинамическая лаборатория (ГДЛ), задача которой состояла в разработке ракет на твердом топливе для военной авиации. В 1929 г. к ГДЛ присоединилось небольшое подразделение, во главе которого стоял двадцатилетний Валентин Глушко и которое должно было заниматься ЖРД. К 1933 г. в лаборатории, насчитывавшей уже более двухсот человек, были разработаны несколько типов ЖРД и ракетных снарядов на бездымном порохе.
В конце 20-х годов командование Красной армии, прежде всего маршал М.Тухачевский, заинтересовалось работой ГДЛ. В конце 1932 г. Тухачевский (один из немногих в СССР, кто понимал значение новых
технологий) предложил объединить ГДЛ и ГИРД в единый институт по разработке ракетной техники для военных целей. После серии переговоров в сентябре 1933 г. им был подписан приказ о создании на базе ГИРД и ЛГД нового Реактивного института, который должен был подчиняться Реввоенсовету. Но буквально через месяц был издан декрет о переводе института в компетенцию Наркомтяжпрома. Таким образом, Тухачевский уже не мог контролировать им же созданный первый в мире институт по ракетостроению.
С первых же дней своего существования РНИИ столкнулся с серьезными проблемами. Ведущее место в новом институте заняли сотрудники ГДЛ. Энтузиасты космических исследований из ГИРД, страстно поддерживавшие идею объединения, не ожидали, что в результате окажутся вытесненными на обочину. Главой института стал Иван Клейменов, протеже Тухачевского и бывший руководитель ГДЛ, который поддерживал инженеров из Ленинграда, занимавшихся ракетами на твердом топливе. Сергей Королев стал его заместителем, но в его компетенции находились лишь вспомогательные подразделения, включая библиотеку, рабочие мастерские и пр. Королев был раздражен таким положением вещей. На протяжении трех месяцев, пока он оставался заместителем, Королев многократно конфликтовал с Клейменовым, отстаивая позиции своих коллег из ГИРД. В январе 1934 г. Клейменов потерял терпение и обратился в партком, рекомендуя исключить Королева из института. В качестве компромисса партийные функционеры перевели Королева на более низкую должность.
Клейменов прекратил финансирование нескольких исследовательских проектов, имеющих фундаментальное значение для бывших сотрудников ГИРД, включая работу над реактивным самолетом. Эта отмена вызвала такое недовольство, что даже Тухачевский был вовлечен в конфликт. В мае 1934 г. Королев, например, в своей докладной записке жаловался Тухачевскому, что «в институте складывается невыносимая ситуация» (цит. по: с. 480). Тухачевский хотел, чтобы Клейменов был уволен, но попытка не удалась. Серго Орджоникидзе, в то время глава Наркомтяжмаша, взял Клейменова под свое покровительство. В результате в 1934 г. многие бывшие сотрудники ГИРД ушли, были уволены или понижены в должности. В центре конфликтов, разгоревшихся в институте, стояли три главные технологические проблемы.
Первая и самая главная проблема была связана с использованием вида ракетного топлива (твердого или жидкого). В ГДЛ в течение десяти
лет основное внимание уделялось ТРД; Клейменов львиную долю ресурсов института бросил именно на этот проект. Королев же и его коллеги настаивали на необходимости разрабатывать более мощные и перспективные ЖРД. Клейменов, сместив Королева в январе 1934 г., поставил на его место Георгия Лангемака, пионера в области создания пороховых ракет. Обе стороны непрерывно спорили между собой на разного рода заседаниях, конференциях, а также направляли письма в вышестоящие инстанции.
Вторая проблема также касалась выбора вида топлива. Циолковский предсказывал, что ракеты смогут путешествовать в пространстве, используя специальную смесь жидкого топлива: криогенного жидкого кислорода и жидкого водорода. Вслед за Циолковским ветераны ГИРД всю энергию тратили на разработку такого типа ЖРД. Здесь они вновь вступали в конфликт с фракцией ГДЛ, которая, мало уделяя внимания ЖРД, тем не менее отдавала предпочтение азотной кислоте, поскольку ее легче хранить и она дешевле в производстве. Тогда как для сторонников ЖРД с использованием жидкого кислорода вопросы хранения были гораздо менее значимыми, чем энергетические характеристики. В 1936 г. Валентин Глушко из ленинградской группы опубликовал монографию по этой проблеме, в которой резко критиковал работы с использованием жидкого кислорода как бесперспективные. Выводы Глушко, а также ограниченность ресурсов заставили директора института Клейменова в ноябре 1936 г. свернуть все работы по этому проекту.
Однако споры и конфликты не утихали. На протяжении всего существования института члены фракции ГИРД обращались с письмами в правительственные и партийные органы, отстаивая приоритет жидкого кислорода и жалуясь на руководство института. Особенно яростную атаку вели независимо друг от друга два человека - Леонид Корнеев и Андрей Костиков; выдвигавшиеся ими обвинения впоследствии были использованы НКВД во время террора, которому подвергся институт в конце 30-х годов (с. 482).
Третья проблема, вокруг которой кипели споры, состояла в том, какие ракеты строить - крылатые или баллистические. В середине 30-х годов Королев, не имея в своем распоряжении достаточно мощных ЖРД, отдавал предпочтение крылатым ракетам. В то же время он подчеркивал, что работы по созданию баллистических ракет ни в коем случае нельзя сворачивать. Клейменов с ним соглашался. Однако им обоим пришлось защищать свою позицию от нападок со стороны Андрея Костикова, который доказывал, что баллистические ракеты с военной точки зрения не имеют
будущего; они могут быть полезны лишь при изучении верхних слоев атмосферы. В течение 1934 г. Костиков несколько раз обращался к Клейменову, настаивая на необходимости остановить работы над этим проектом. В конечном итоге Костиков вместе с двумя другими коллегами обратился с письмом к Орджоникидзе. В результате Клейменов, видимо, опасаясь за свое положение, пообещал исключить работу над баллистическими ракетами из планов института, но лишь после увольнения своих оппонентов из института.
Разногласия внутри РНИИ коренились в разном видении будущего ракетной техники. Одни сотрудники, и их было большинство, пытались отвечать военным императивам; другие - мечтали о полетах в космос. Общая политическая и экономическая ситуация не только обостряла напряженность внутри института, но и препятствовала радикальным инновациям, которые были необходимы для создания высокоэффективных баллистических ракет.
В отличие от других институтов 30-х годов РНИИ имел дело с принципиально новым оружием. Ни военное руководство, ни инженеры не понимали военного потенциала ракетной техники. На протяжении короткого периода в начале 30х годов советское правительство поддержи -вало радикальные инновации, но затем эта поддержка заметно ослабла. Стремление к максимально быстрому перевооружению армии препятствовало радикальным инновациям. Наркомтяжпром не включал работу института в число своих приоритетов и соответственно финансировал его. Из 1,6 млрд. рублей, выделенных им на военную промышленность в 1936 г., РНИИ получил только 3,42 млн. Из этой суммы Клейменов лишь одну треть направил на разработку ЖРД (с. 485). В условиях финансовых ограничений инженеры РНИИ не могли позволить себе такой роскоши, как проводить ИР в разных направлениях. Кроме того, военное командование не особенно интересовалось новыми разработками в области ракетного оружия, уделяя основное внимание базовым вооружениям. Еще один фактор, который негативно сказался на характере советских ИР в области ракетостроения, - это отсутствие разведывательных данных относительно конкурирующих немецких разработок.
Хотя секретность вокруг военных программ в Германии усилилась после того, как Гитлер пришел к власти в 1933 г., Советы имели доступ к информации о немецком ракетном проекте вплоть до конца 30-х годов. В.Леман (Lehman), симпатизировавший коммунистическим идеям, работал в отделе контрразведки гестапо и на протяжении 30-х годов передавал советской стороне информацию о немецких военных технологиях,
включая ракетный проект, руководил которым В. фон Браун (с. 488). Однако разведывательные данные практически не повлияли на работу советских ракетостроителей: инженеры ничего не знали о немецком проекте. Отсутствие интереса к ракетостроению у советских лидеров, видимо, привело к тому, что данные разведки не были предоставлены руководству РНИИ.
При слабой государственной поддержке, отсутствии интереса со стороны военных, а также разведданных инженеры столкнулись с трудным выбором. В итоге Клейменов и его союзники пошли по пути наименьшего сопротивления, выбрав те направления ИР, которые были дешевле и сопряжены с меньшим риском, что неудивительно, учитывая требования дня. Однако их решение привело к серьезным конфликтам с теми, кто отдавал предпочтение более радикальным, но и более рискованным ИР. К несчастью для института, внутренние разногласия совпали по времени с большим террором.
В 1937-1938 гг. было уничтожено практически все высшее командование Красной армии. 26 мая 1937 г. были арестованы Тухачевский и еще семь высших офицеров, включая его помощника, крупного военачальника Р.Эйдемана, который в начале 30-х годов финансировал работы ГИРД. Через 17 дней все они были расстреляны. Сотрудники Реактивного института, которые были связаны с Тухачевским и Эйдеманом, включая Клейменова и Королева, тут же оказались под подозрением. Леонид Корнеев, которого Кдейменов дважды увольнял из института, обратился к наркому обороны К. Ворошилову с письмом, где обвинял Клейменова в саботаже (с. 490).
В августе 1937 г. Клейменов был уволен из РНИИ и переведен в другой институт на более низкую должность. Один из оппонентов Клейменова, Андрей Костиков, написал длинное письмо в партийный комитет РНИИ с доносом не только на Клейменова, но и на других сотрудников института из старой фракции ГДЛ. Его обвинения варьировали от некомпетентности до саботажа. Письмо Костикова сыграло роковую роль в судьбе РНИИ, поскольку НКВД использовал его в качестве плана для расправы с институтом (с.491). В ноябре 1937 г. были арестованы Клейменов и ряд других сотрудников РНИИ. Через несколько месяцев он и еще 36 человек были расстреляны (с. 491). Вслед за этими арестами последовали другие, в итоге очередь дошла и до Королева.
Несомненно, аресты в РНИИ в 1937-1938 гг. сильно повлияли на развитие советского ракетостроения. Ни Королев, ни Глушко, два веду-
щих инженера института, не вернулись к серьезной работе вплоть до 1944 г. Мы никогда не узнаем, что они могли бы сделать, если бы не эта катастрофа. Но действительно ли аресты изменили, как считают большинство историков, траекторию работы института? Несмотря на перерыв, который они вызвали, институт продолжал работу и после 1938 г., не меняя фундаментально баланс ИР, сложившийся в середине 30-х годов; как и раньше, основное внимание уделялось ТРД. В 1938 г. при скромных ассигнованиях инженеры РНИИ продолжили разработку реактивных снарядов, и в итоге были созданы бесствольные системы реактивной артиллерии. Во время Второй мировой войны Советский Союз с успехом использовал эти относительно недорогие системы, любовно названные «катюшами».
Любые технологические нововведения сопряжены с риском, обусловленным неопределенностью отношений между инвестициями и их отдачей. Однако уровень риска может меняться в зависимости от масштабов государственной поддержки, характера инноваций (радикальные или умеренные) и наличия данных разведки о работе более успешных конкурентов. Советские ученые и инженеры увязли в конфликтах относительно выбора технологических подходов, которые не были разрешены ни на технологическом, ни на управленческом, ни на политическом уровнях. В таком случае решение может быть найдено, только если возрастает уровень государственной поддержки, или инженеры отдают предпочтение менее инновативным технологиям, или политическое руководство соглашается на сопряженные с риском радикальные инновации. Тупиковые конфликты, подобные тем, которые раздирали Реактивный институт, в большей степени связаны с системными ограничениями (отсутствием денег, неопределенностью перспектив, негибкостью главных действующих лиц и пр.) инновационного процесса, чем с неспособностью решать специфические технологические проблемы (с.495).
Та же схема может быть прослежена на примере еще одной радикальной инновации, работа над которой велась в 30-е годы, - разработке радара. Как и в случае с ракетной техникой, на ранних этапах Тухачевский поддерживал этот проект. Работа над созданием радарной установки велась параллельно двумя независимыми командами, которые использовали разные технологические подходы. Начиная с 1935 г., когда финансирование этой программы сократилось, эти две стороны стали отчаянно бороться за ограниченные ресурсы. Когда двумя годами позже начались чистки, один институт спровоцировал атаку на другой, что привело к
арестам и увольнению ряда ученых и инженеров и нанесло оглушительный удар по радарному проекту. Лишь летом 1943 г. по подсказке внешней разведки советское руководство обратило внимание на этот проект и, более того, сделало разработку радарной установки приоритетной.
Таким образом, в обоих случаях разногласия в выборе направлений ИР предшествовали террору и подогревали его. В научных учреждениях происходили аналогичные процессы. Острая профессиональная борьба внутри Центральной астрономической обсерватории в Пулково, несомненно, стимулировала волну арестов в 1937-1938 гг., тогда как другой крупный астрономический институт - Государственный астрономический институт им. П.К.Штернберга - прошел через чистки почти без потерь. Отсутствие профессиональных конфликтов и доброжелательные отношения помогли избежать разгрома.
На основе проведенного анализа автор приходит к трем основным выводам.
1. Конфликты в РНИИ, имевшие место в 30-е годы, подрывают представление большинства западных и российских историков о линейном развитии советского ракетостроения, на какое-то время прерванного чистками. Инженеры, отдавая предпочтение конкурирующим технологиям, конфликтовали друг с другом на протяжении десяти лет. При политическом курсе на быструю милитаризацию преимущество было на стороне тех, кто отдавал предпочтение низкотехнологичным решениям. Эти технологические разногласия не только служили контекстом для преследования ведущих инженеров в институте, но и повлияли на траекторию советского ракетостроения сильнее, чем чистки.
2. Пример ракетного проекта показывает, что противоречия внутри государственных институтов, промышленности и компартии существовали до чисток и нередко подогревали их. Говоря о советской творческой интеллигенции, английский историк П.Кенец (Кепе7) пишет: «Нас привлекает образ художника одиночки, борющегося против репрессивной системы и в конечном итоге становящегося жертвой тирана... Даже поверхностный анализ показывает, что художники не просто жертвы, но также и архитекторы системы, которая в итоге уничтожала их самих. Советская система преуспела в том, чтобы сделать практически всех своими сообщниками» (цит. по: с.500). То же самое может быть сказано об ученых и инженерах, которые слишком часто добровольно выполняли грязную работу государства.
3. Пример советского ракетостроения 30-х годов помогает понять, как радикальные инновации развиваются в жестких социальных, политических и экономических условиях. Советская ракетная программа в отличие от немецкой не имела поддержки со стороны высших правительственных кругов, за исключением первых лет своего существования. Отсутствие поддержки, неблагоприятный климат и ограниченные ресурсы породили тупиковые конфликты. В сталинскую эпоху менеджеры не были способны разрешать подобные конфликты продуктивным образом. Вместо этого они использовали террор, который уничтожил многих участников конфликта, но разрешить его так и не смог.
Аналогичные технологические разногласия беспокоили советскую ракетную программу и в 50-60-е годы. Люди типа Королева и Глушко играли ключевую роль в этих спорах, как и 20 лет назад. Но в 50-е годы при высокой государственной поддержке, в условиях, когда никто не настаивал на немедленной отдаче, и в отсутствии террора техническая интеллигенция разрешила эти конфликты самым продуктивным образом. Как результат, в 1957 г. Советский Союз запустил небольшой металлический шар на орбиту Земли, открыв эру космических исследований.
Т.В.Виноградова
