CC BY
102
Многим из тех, кто сделал это верно, просто повезло. Данная проблема характерна не только для этой статьи, говорят исследователи. Та же модель распространения опечаток обнаружена и в отношении дюжины других часто цитируемых статей, которые они анализировали.
Симкин и Роучоудхари утверждают, что они прочли все работы, на которые ссылаются в своей статье, и советуют другим ученым поступать также.
Т.В.Виноградова
2003.03.015. УОЛЛЕР ДЖ. ПОМЕЩАЯ МЕТОД НА ПЕРВОЕ МЕСТО: НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА ТЕОРИЮ ФРЭНСИСА ГАЛЬТОНА О НАСЛЕДСТВЕННОЙ ОБУСЛОВЛЕННОСТИ ИНТЕЛЛЕКТА. WALLER J. Putting method first: Re-appraising the extreme determinism and hard hereditarianism of Sir Francis Galton // History of science. - Chalfont St. Giles, 2002. - Vol.40, Pt.1. - P.35-62.
Ключевые слова: Гальтон, интеллект, наследственность, воспитание.
Автор, английский историк науки, рассматривает причины, по которым выдающийся английский психолог и антрополог Ф. Гальтон (1822-1911) занял крайнюю позицию по проблеме индивидуальных различий в интеллектуальных способностях.
В 1865 г. Гальтон опубликовал статью «Наследственный талант и характер», в которой доказывал, что человеческий интеллект находится преимущественно под контролем наследственных факторов и лишь в весьма незначительной степени испытывает влияние среды. Проанализировав родословные знаменитых государственных деятелей, ученых и писателей Англии, Гальтон вычислил, что значительная их часть (от 9 до 33% в зависимости от использовавшегося биографического словаря) находилась в родственных отношениях по крайней мере еще с одной выдающейся личностью (с. 35). Он интерпретировал эти данные как бесспорное свидетельство доминирующего влияния «природы» по сравнению с «воспитанием» на умственные способности. Через четыре года он, проведя более детальное сравнение родословных знаменитых людей, опубликовал книгу «Наследственный гений» (1869). Несмотря на критику его теории, на протяжении последующих сорока лет Гальтон
много публиковался и продолжал развивать свои идеи. Эти работы занимают очень важное место в современных описаниях истории генетики и евгеники.
Крайний детерминизм Гальтона и его теория наследственной обусловленности интеллекта были подвергнуты детальному анализу. Ряд авторов связывают веру Гальтона в решающую роль наследственности с его приверженностью консервативным политическим ценностям и стремлением оправдать сложившуюся социальную структуру. Другие исследователи больше подчеркивают значение психологических факторов. Прежде всего, они обращают внимание на несоответствие между страстным стремлением Гальтона к интеллектуальному превосходству и известности, которое он проявлял еще в школьные и юношеские годы, и его разочарованием в связи с реальными достижениями. Так, один из биографов Гальтона Р. Фэнчер (Fancher) продемонстрировал, каким образом это несовпадение обусловило мировоззрение Гальтона и привело к интерпретации им интеллекта как независимого от воли индивида. Наконец, в последние годы стала подчеркиваться тесная связь между детерминистской позицией Гальтона и теми дискурсами, которые были приняты в науках о жизни в викторианской Англии.
Автор видит свою цель не в том, чтобы бросить вызов этим описаниям, которые подчеркивают значение политического, психологического и интеллектуального контекста в генезисе теории Гальтона. Он лишь намерен показать, что не меньшее влияние на теоретические построения и биологические идеи Гальтона оказала принятая им методология, а именно приверженность статистическому анализу. Историки и социологи науки, утверждает автор, «должны знать, каким образом опора на статистические методы вынуждает ученого принимать определенные верования относительно человеческой природы и общества» (с. 36).
Гальтон, будучи верным дарвинистом, еще до проведения каких-либо исследований полагал, что индивидуальные различия психологического порядка, подобно различиям телесным, могут быть объяснены только в категориях учения о наследственности. Существуют достаточно убедительные свидетельства, что его обращение к проблеме наследуемости интеллекта напрямую связано с опубликованием Дарвином (троюродным братом Гальтона) в 1859 г. своей теории естественного отбора. Мотивы Гальтона носили одновременно
профессиональный и психологический характер. К 1863 г. Гальтону стало ясно, что его научные изыскания с точки зрения того положения и признания, к которым он стремился, потерпели неудачу. Его работа на протяжении десяти лет в Королевском географическом обществе находилась под угрозой из-за его бурной и желчной дискуссии с коллегой, разрешившейся не в его пользу. Кроме того, хотя Гальтон внес существенный вклад в развивающуюся науку метеорологию, ее инфраструктура, которая позволила бы этой науке расцвести, а ее представителям добиться известности, еще просто не была сформирована.
Гальтону казалось, что, примкнув к победившей партии Дарвина, чьи влияние и власть неуклонно росли, ему будет легче войти в элиту викторианской науки. В начале 1860-х годов Гальтон пытался занять научную нишу, которая вписывалась бы в предприятие Дарвина и в то же время была оригинальной и значимой. Вначале он сосредоточил свое внимание на истории одомашнивания определенных видов животных -проблеме, которая полностью укладывалась в русло дарвинизма. Однако, несмотря на все усилия, итоговая статья Гальтона, которую он богато украсил упоминаниями о естественном отборе, не заинтересовала его кузена, и Гальтон отказался от этого проекта.
В 1864 г. Гальтон переключился на более рискованную и значимую область эволюции человека - изучение роли наследственности внутри популяции своих знаменитых соотечественников и их потомков. Помимо имплицитной значимости для дарвинистов (Дарвин и Уоллес крайне позитивно воспримут «Наследственного гения») существует еще ряд причин, по которым Гальтон сосредоточил свое внимание на родственных связях. Во-первых, непосредственным толчком послужила прочитанная им в конце 1864 г. книга Г. Льюиса (Lewes) «Физиология общественной жизни» (The physiology of the common life), в которой обсуждались вопросы, связанные с наследственной обусловленностью гениальности и потомками гениев. Во-вторых, его интерес к генетической детерминации умственных способностей перекликался с тем вниманием, которое уделялось в его среде удачной женитьбе и интеллектуальным достижениям. В-третьих, опосредованным путем его приверженность идее генетической детерминации интеллекта была связана с элитарными социополитическими ценностями, которые подчеркивают превосходство происхождения над образованием. Наконец, в-четвертых, грызущие его сомнения относительно собственной
одаренности заставили его поверить в то, что выдающийся интеллект предопределен от природы. Сочетание всех этих факторов убедило Гальтона в том, что проблема наследственной обусловленности интеллекта одна из наиболее перспективных, в том числе и с точки зрения немедленного включения в спор о месте человека в природе.
В 1864-1865 гг. Гальтон сделал свой выбор в пользу определенного эпистемологического и методологического подхода, который станет краеугольным камнем всей его карьеры: математической статистики. Гальтон, как подчеркивает автор, осознавал, что его научная оригинальность состоит прежде всего в его подходе, а не в предметной области или полученных данных (с. 39). Это увлечение статистикой имеет глубокие корни. В доме, где вырос Гальтон, много внимания уделялось изучению математики; в Кембридже его первым наставником был известный математик У. Хопкинс (Hopkins). И после того как нервный срыв, вызванный переутомлением, вынудил Гальтона покинуть университет, его увлечение количественными методами не прошло. Любую научную проблему, к которой обращался Гальтон, он пытался решить с помощью точных измерений и статистических методов. В течение семи лет до написания «Наследственного таланта и характера» он занимался метеорологией; в начале 1860-х годов он уже был членом Лондонского статистического общества.
Существуют и другие, непосредственные причины, заставившие Гальтона принять статистическую методологию в той форме, в которой он это сделал. Гальтон не хотел ограничивать свою работу по изучению наследственности проведением спорных границ между «природой» и «воспитанием» или расплывчатыми замечаниями, что оба эти фактора важны. В то же время он понимал, что существовало очень мало способов продвинуться дальше тех малоубедительных данных, которые приводили его предшественники в пользу генетической обусловленности интеллекта: биологическая наука на тот момент представить таких данных не могла. Использование статистической методологии было единственным средством внести ясность в спор о причинах индивидуальных различий в умственных способностях.
Очень быстро Гальтон осознал, что любое проявление селективности при составлении списков выдающихся личностей, было бы фатальным для отстаиваемой им позиции. Поэтому начиная с 1865 г. и далее он подчеркивал, что его списки знаменитых соотечественников почерпнуты из опубликованных словарей и справочников,
подготовленных незаинтересованной стороной. Гальтон понимал: убедительным доказательством в пользу генетической детерминации интеллекта станет демонстрация того, что родители и дети обладают сходными и одновременно экстра-ординарными умственными способностями. Тогда этот факт нельзя будет объяснить случайным совпадением. Не случайно Гальтон открывает свою книгу оценкой статистической частоты гениев: 250 на 1 млн. (с. 42). Это позволило ему утверждать, что вероятность появления двух гениев в разных поколениях одной семьи астрономически мала, если не признать существования общей причины, т.е. наследственной передачи.
Критики Гальтона ставили под сомнение саму возможность интерпретировать данные о потомках выдающихся личностей в терминах наследственной передачи. В середине викторианской эпохи значение образования и социальных факторов в целом в реализации природных задатков человека и достижении им известности казалось самоочевидной истиной (с. 43). Немногие возражали против идеи о том, что одаренность зависит от наследственных факторов. Однако большинство полагали, что лишь те, кто был одновременно талантлив от рождения и попал в благоприятные социальные условия, могут достичь выдающихся успехов.
Таким образом, перед Гальтоном в 1865-1869 гг. стояла практически неразрешимая задача: не существовало удовлетворительных способов, которые позволили бы разграничить влияние наследственных и социальных факторов на интеллектуальные достижения. Эта проблема влекла за собой другие. Во-первых, в отсутствие психометрических тестов в распоряжении исследователей не было какого-либо формального алгоритма для вычисления врожденных интеллектуальных способностей. Во-вторых, даже если признать, что выдающиеся способности целиком зависят от наследственности, логично допустить, что социальные препятствия могут помешать выходцам из низших классов проявить свою гениальность и стать знаменитыми. Это может означать, что гениальность только кажется редким явлением из-за жестких ограничений социальной мобильности (с. 45).
Практически любой, кто попытался бы с помощью статистических методов доказать генетическую детерминированность интеллекта, увидел бы эти проблемы и отказался от данного проекта как находящегося за рамками научного анализа. Но, будучи позитивистом и амбициозным дарвинистом, Гальтон был вынужден не обращать на них внимания. На
протяжении пяти лет он сумел создать серию аксиом, которые обошли методологические сложности, считавшиеся его предшественниками непреодолимыми (с. 45).
Гальтон заключает вторую главу «Наследственного гения» словами: «Я убежден, что ни один человек не добьется славы, не будучи наделенным выдающимися способностями; и я верю, что лишь единицы из тех, кто ими обладает, способны потерпеть неудачу в достижении известности» (цит. по: с. 45). Современные историки полагают, что, столь грубо недооценивая образование и социальные условия, Гальтон лишь артикулировал базовые компоненты своего политического мировоззрения. Эта интерпретация, как считает автор, требует уточнения. «Очевидно, что его догматизм в той же степени стал следствием практической необходимости, в какой был связан с интеллектуальными и идеологическими установками» (с. 46).
К 1864 г. Гальтон убедился, что сделать гипотезу наследственной обусловленности интеллекта предметом статистического анализа можно, лишь отказавшись от самой необходимости вводить критерий, который отделил бы «природу» от «воспитания». Его решение состояло в том, чтобы найти категорию людей, для которых образование и семья априори не имеют существенного значения. Поэтому он отдал предпочтение знаменитым соотечественникам, опираясь на репутацию как показатель природных способностей.
Рассматривая гениальность в качестве характеристики, передающейся генетическим путем, он поставил перед собой крайне сложную задачу. Ему необходимо было доказать, что социальные преимущества не могут объяснить наличие у выдающихся людей столь же одаренных потомков. Он основывал свои альтернативные объяснения следующими соображениями. 1. Повторение успеха в истории одной семьи происходит одинаково часто как в более меритократических областях научного и художественного творчества, так и в более закрытых сферах политики и армии. Ф. Бэкон говорил, что «гений не имеет продолжения», но его собственные потомки опровергли его слова.
2. Благосостояние и образование так часто порождают леность и апатию, что вряд ли можно считать, что обладание ими дает какое-либо преимущество. Далеко не все, кто принадлежал к высшему обществу и получил прекрасное образование, добились значительных успехов.
3. Достижения некоторых выдающихся личностей были столь экстраординарными, что было бы нереалистичным приписывать их успех
влиянию факторов среды, которые были для них общими с их коллегами
(с. 49).
Благодаря этим маневрам, как казалось Гальтону, ему удалось исключить влияние внешних факторов из предлагаемой им в 1865 г. модели, что позволило ему интерпретировать все свои данные исключительно в терминах наследственной передачи. Гальтон сумел представить Дарвину доказательства в пользу наследственной детерминации интеллекта, на которые тот впоследствии станет охотно ссылаться. Таким образом, в 1865 г. ему удалось, наконец, войти в круг дарвинистов. Однако теперь, когда его главная цель была достигнута, он был вынужден отбивать весьма энергичные нападки на ту экстремальную позицию, которую был вынужден занять.
В 1865-1869 гг. Гальтон по-прежнему много времени уделял проблеме «природы» и «воспитания». Но он вновь пришел к тому же выводу, что и раньше: влияние воспитания может быть сведено к минимуму. В книге «Наследственный гений» Гальтон предложил следующие основания в пользу приоритета природы по сравнению с воспитанием. Первое: США, которые считаются эгалитарным обществом, дали миру меньше гениев, чем Великобритания с ее устоявшейся классовой структурой. Второе и главное: образование не дает, сколько бы то ни было значимых преимуществ с точки зрения успеха и славы для действительно одаренных людей.
Более ранние исследования Гальтона привлекли его внимание к той части знаменитых людей, выходцев из низших социальных слоев и семей, которые ничем себя не прославили. Речь идет о Ж.-Ж. Руссо, Ж. Даламбере, М. Фарадее, У. Уевелле (Whewell), главе Тринити колледжа в Кембридже, и др. Могло показаться, что подобные случаи поставят Гальтона в тупик. Однако он использовал сам факт такой социальной мобильности с тем, чтобы подчеркнуть приоритет «природы» над «воспитанием». Как образование, задает Гальтон риторический вопрос, может считаться важным для их интеллектуального развития, если эти люди вообще не получили формального образования? Они без особых усилий превзошли многие тысячи своих более удачно родившихся современников, на которых в течение 20 лет щедро лились блага формального образования (с. 52). Это доказывает, что гений всегда проявит себя, вне зависимости от внешних факторов. Если ни Фарадею, ни Уевеллу их происхождение не помешало стать великими, то почему
оно должно помешать другим взобраться на вершину социальной лестницы?
Большинство, однако, не соглашались с этим допущением Гальтона. Отдельные случаи социальной мобильности на самом деле доказывают, что на свете было немало гениев, которые так и не смогли вырваться из своих маленьких деревушек. Но у Гальтона не было иного выбора, кроме как принять аксиомы, которые вызывали неприятие со стороны радикалов викторианской эпохи. Его построения вряд ли имели бы смысл, если бы он согласился с тем, что многие гении так и исчезают, не оставив следа.
Те откровенность и решительность, с которыми Гальтон стремился доказать наследственную обусловленность интеллектуальной одаренности, пишет автор в заключение, показывают, что использование специфической методологии оказало существенное влияние на формирование его биологических представлений. Несмотря на то, что политические, психологические и другие факторы также сыграли свою роль, та крайняя позиция, которую занял Гальтон, стала, прежде всего, следствием настоятельного требования втиснуть его данные о родственных связях выдающихся личностей в прокрустово ложе количественного подхода. Как и Мартин Лютер, он не «мог поступить иначе», потому что в его случае все, кроме гипотезы о жесткой генетической детерминации умственных способностей, означало бы отказ от предприятия в целом.
Т.В.Виноградова
2003.03.016. ХОСКИН М. КАРОЛИНА ГЕРШЕЛЬ: АСТРОНОМ,
АССИСТЕНТ ИЛИ ПОМОЩНИК АСТРОНОМА?
HOSKIN M. Caroline Herschel: Assistant astronomer or astronomical
assistant? // History of science. - Chalfont St. Giles, 2002. - Vol. 4, Pt.4 -
P.425-444.
Ключевые слова: личность ученого, астрономия, женщины в
науке.
Каролина Гершель (1750-1848), по словам автора - сотрудника Кембриджского университета (Великобритания), прежде всего, осталась в истории астрономии как преданная помощница своего знаменитого брата Уильяма Гершеля (1738-1822), заложившего основы звездной
