CC BY
30
СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ
2003.01.022-025. ПОЛИТИКА КОНСТРУКЦИОНИЗМА. (Сводный реферат).
2003.01.022. VELODY I., WILLIAMS R. Introduction. // The politics of constructionism. - L., etc., 1998. - P. 1-12.
2003.01.023. LYNCH M. Towards a constructivist genealogy of social constructivism // Ibid., P. 13-32.
2003.01.024. GERGEN K. Constructionist dialogues and the vicissitudes of the politics // Ibid., P. 33-48.
2003.01.025. HACKING I. On being more literal about construction // Ibid., P. 49-6.
Цель настоящего сборника, отмечают в предисловии британцы И.Велоди (факультет экономики и социальных наук университета Западной Англии) и Р. Уильямс (факультет социологии и социальной политики университета Дурхэм), составляет анализ «концептуально-терминологической инновации» в социальных науках, которую принято обозначать не совсем удобным термином «социальный конструкционизм» (022, с. 1). На протяжении последнего десятилетия популярность этого термина среди социальных аналитиков продолжает расти, хотя вопрос о том, что он в сущности обозначает, все еще остается открытым. Большинство сторонников социального конструкционизма считает своими родоначальниками Бергера Лукмана, однако далеко не все придерживаются сегодня их класси-ческой феноменологической ориентации; более того, многие конструкционисты к числу своих «генеалогических предшест-венников» относят Куна, Фуко и Гарфинкеля. По этой причине Велоди и Уильяме предпочитают не заниматься поиском исчерпыва-ющей дефиниции термина «социальный конструкционизм», предла-гая «обозначить только то, что, с нашей точки зрения, составляет его главные аргументы, которые определяют его развитие» (022, с.2). В общем и целом, данное понятие представляет
собой «собирательное обозначение совокупности исследований, отличающихся поверхностной эклектической схожестью» (там же). Несмотря на то, что эта поверхностная схожесть таит внутри себя массу разногласий в подходах и методах исследования, авторы предисловия склонны поддержать «оптимистическую позицию К.Гергена», который усматривает в конструкционизме потенциал для выработки более или менее единообразных концептуальных основ и целей социально-эпистемологического анализа нового типа. Герген считает, что конструкционизм - это «не столько фундаментальная теория знания, сколько антифундаменталистский диалог ученых» (цит. по: 022, с.2). Главными темами этого диалога (общими для представителей разных ответвлений конструкционизма) выступают социально-дискурсивная природа знания, его ценностно-идеологическая окрашенность, дифференциация социальных полномочий и привилегий в соответствии с доминирующими социальными и научными концепциями. Статьи, составляющие настоящий сборник, являются иллюстрацией такого диалога, который высвечивает природу и перспективы конструкцио-низма в контексте постмодернистского развития социального анали-за научного и обыденного знания, заключают Велоди и Уильяме.
В статье М.Линча (факультет гуманитарных исследований Брунельского университета, Великобритания) предпринята попытка построения «конструкционистской генеалогии социального конст-руктивизма»(023, с.2). Автор рассматривает как идентичные термины «конструкционизм» и «конструктивизм», предпочитая последний как более удобный и имеющий глубокие социально-культурные корни в европейской цивилизации. Исходя из того, что конструктивизм пропитан «духом неприятия доминирующих нарративов» в любой области человеческого знания (что является следствием его антинфундаментализма и открытости разным «голосам»), Линч предлагает исследовать «возможные альтернативы существующим сегодня конвенциональным историческим очеркам конструкти-визма» (023, с.13). В настоящее время социальный аналитик любой теоретической ориентации не может закрыть глаза на существование конструктивизма и не высказать своего к нему отношения. Игнорировать конструктивизм в социальных науках столь же абсурдно, как попытаться пройти мимо постмодернизма. Разница (как, впрочем, и схожесть) состоит в том, что при обсуждении конструктивизма многие задаются вопросом: а есть ли он на самом деле? Другими словами, речь идет о том,
имеет ли конструктивизм свое собственное «содержание», некоторую сущность, средоточие, фундамент, общность определений, единообразие подходов и концепций, универсальные каноны. Линч считает, что определять (точнее, описывать) феномен конструктивизма целесообразнее всего в его собственных терминах, исходя из его собственных концептуальных установок. В таком случае конструктивистское движение в социальных науках лучше всего представить в виде «хрупкой, неустойчивой коалиции маргинальных групп академи-ческих кочевников» (023, с.14). Знание, продуцируемое такими группами, объединяет не столько общность догматов, технических протоколов, доминирующих нарративов или ясно очерченных идеологий, сколько «терпимость к полифонии мнений».
Оппонентами конструктивизма выступают философы-позитивисты, абсолютисты, реалисты, логицисты и т. п. Общность оппозиции, в свою очередь, способствует сплоченности и объедине-нию разобщенных (по определению) представителей конструк-тивизма. Как это ни парадоксально, основное обвинение против последних состоит в том, что они выступают «врагами свободного исследования» - при том, что именно конструктивизм приветствует абсолютную свободу научного анализа и сосуществование самых разных позиций в научном творчестве. Сложность состоит не только в определении содержательной сущности конструктивизма, но и в самоидентификации его носителей. Типичный и чисто конструк-тивистский ответ на вопрос: «Являетесь ли Вы конструктивистом?» будет следующим: «В зависимости от аудитории». Сказанное не означает, что аудитория делает конструктивиста скорее наоборот. Вместе с тем, при всех трудностях определения природы этого движения (обусловленных самой этой природой) представляется возможным и целесообразным «сконструировать идеально-типичес-кую дисциплинарную историю конструктивизма, или, точнее, конструктивистского развития социальных исследований научного знания» (023, с.15). На самом деле, в литературе можно найти массу примеров подобных «генеалогий» и «дисциплинарных историй», принадлежащих как перу самих конструктивистов, так и их оппонентов; они содержатся в обзорных и вводных статьях, в обобщающих выступлениях на конференциях и т. п. Вопрос в том, являются ли подобные генеалогии конструктивистскими по своему характеру, направленности и методике создания. По мнению автора, все существующие сегодня попытки обрисовать дисциплинарную историю
этого движения (как его сторонниками, так и противни-ками) носят «конвенциональный» характер и никак не отвечают полифоническому, мятежному духу самого конструктивизма. Учитывая сказанное, Линч предлагает начать с критического анализа существующей «историко-генеалогической» литературы (чтобы пока-зать, какая генеалогия не нужна конструктивизму), а затем скон-струировать показательную альтернативу существующим моделям.
Что представляет собой конвенциональная история той или иной научной дисциплины? Чаще всего она носит «героический» характер, т.е. опирается на фиксированный набор основополагающих концепций, выдающихся открытий и их авторов. Этот набор отражает вехи в поступательно-прогрессивном движении научного знания, причем его актуальное состояние «здесь и сейчас» рассматривается в качестве высшей точки отсчета, а история раскручивается в обратном направлении - назад, к истокам. Такой подход позволяет продемонстрировать постепенное расширение научной дисциплины и содержащегося в ней знания за счет «инклузивных инноваций», которые преодолевают теоретическую и практическую ограниченность прежних подходов и исследова-тельских тактик. Имена выдающихся ученых непосредственно связываются с прогрессом в данной научной области, фиксируются конкретные «даты» научного прогресса (публикация классических трудов, «рождение» и «смерть» научных революций и т.п.). Историк-конвенционалист пытается напрямую соотнести настоящее и прошлое избранной научной дисциплины, устанавливает ассоциативные связи между «вехами», «именами» и «текстами». Эта связь и избранные календарные даты тиражируются в публикациях, выступлениях и учебных пособиях, так что в конце концов она становится содержанием общественного сознания. В итоге конвенциональная история научной дисциплины приобретает канонический облик, появляется возможность рассказывать историю науки, не прибегая к ее содержательному анализу и не обращаясь к «классическим» текстам. Как правило, авторы конвенциональных генеалогий ставят себя (и свою научную школу) во главу развития дисциплины, обильно цитируя собственные и близкие по духу научные труды. В результате «многие авторитетные дисциплинарные истории конструируются теми, кто уже занимает в них исключительное место или претендует на него» (023, с. 17).
Разумеется, не все исторические очерки науки являются «героическими»; те из них, которые создаются оппонентами (в
частности, противниками конструктивизма), носят иронический и даже уничижительно-разрушительный характер. Здесь перечис-ляются ошибки и просчеты конструктивистов, их теоретические промахи, интеллектуальная и методологическая несостоятельность и т.п. Такие генеалогии не столько повествуют об истории дисцип-лины, сколько демонстрируют отношение к ней автора-оппонента.
В рамки конвенциональных повествований вполне уклады-ваются и существующие «конструктивистские самопрезентации», которые обычно выполняют инструментальные или риторические функции как элемент общих рассуждений о современном состоянии конструктивистского анализа и его трактовок научного и обыденного знания. Такие истории конструктивизма обычно пишутся конструктивистами же для того, чтобы показать место и (авангардную) роль той или иной конструктивистской идеи, текста, автора (как правило, самого повествователя) в общем потоке конструктивистской мысли. Иначе говоря, подобные генеалогии носят «сконструированный, но не конструктивистский характер» и потому не могут считаться подлинной альтернативой конвенцио-нальным историческим очеркам науки, заключает Линч.
Как в таком случае должна выглядеть подлинно конструктивистская история конструктивизма? Здесь возможны разные пути, в зависимости от того, что понимать под словом «конструкция». Для многих оно означает возможность ре-конструкции, т. е. воссоздания истории научной дисциплины в соответствии с такими ценностями и целями, которые по тем или иным причинам кажутся автору привлекательнее, чем традиционные (натуралистические) интерпретации. Однако, если такая реконструкция не носит радикального характера, она чаще всего «сводится к простому воспроизведению общих схоластических научных тенденций» (023, с.20). Так, обычно берется та или иная каноническая версия истории идей и подвергается «ревизии» под углом зрения популярных в данный момент концепций и подходов. При этом может выясниться, например, что «Структуре научных революций» Куна предшествовала ныне забытая работа Л.Флека «Генезис и развитие научного факта». Обычно такие реконструкции преследуют тенденциозные цели: их авторы стремятся подкрепить ту или иную совокупность положений, близких их собственной позиции. Такая тактика - всего лишь разновидность общепринятого в науке обмена мнениями, которое в целом укладывается в рамки конвенциональных
исторических повествований.
Более радикальной будет (ре)конструкция, затрагивающая практику цитирования научной литературы как метода поддержки позиции автора. Для того чтобы читатели и коллеги могли услышать как можно больше разных «голосов» (в духе конвенционалистской привер-женности полифонии), можно, к примеру, поставить условием цитирования непопулярность или малую известность того или иного ученого, а также «второстепенность» его исследований. Это «простейшее техническое условие... поможет радикально модифицировать мораль-ную экономику академичеркого стиля... что в конце концов изменит весь облик писанной интеллектуальной истории» (023, с.21).
В целом же конструктивистская генеалогия конструктивизма должна строиться по принципу парадокса, захватывающей игры, эксперимента; в ней должен присутствовать опыт новых литератур-ных форм, воображаемых диалогов, перформанса и инсталляции, которые никак не укладываются в традиционные академические каноны научных публикаций и публичных выступлений. В качестве такой «игровой альтернативы» конвенциональным очеркам истории науки Линч предлагает модель конструктивистской генеалогии, базирующуюся на слове «конструкция».
Задача конструктивистской дисциплинарной автобиографии состоит в последовательном описании действий, посредством кото-рых группы и индивиды становятся участниками движения, называ-емого социальным конструктивизмом, считает автор. Причины присоединения к этому движению могут быть самыми разными или отсутствовать вовсе. В этом смысле участие в движении социальных конструктивистов аналогично участию в уличном политическом шествии, где, помимо активистов, присутствует масса сочувствую-щих, интересующихся и просто праздно гуляющих людей. Всякое объяснение того, почему тот или иной индивид присоединился к рядам конструктивистов, конституируется уже в процессе движения, в контексте участия; «это -история в развитии, конструирование которой подчинено перипетиям сиюминутных обстоятельств и точек зрения» (023, с.23).
Важнейшим понятием, объединяющим элементом, центром притяжения конструктивизма Линч считает слово «конструкция». Такая позиция, по его мнению, вполне отвечает духу номинализма, который традиционно приписывают конструктивизму. Другое дело, что содержание этого слова, его значение (опять-таки в духе самого
конструктивистского движения) зависит от контекста его употреб-ления, поэтому конструктивистские программы отличаются таким разнообразием и полифоничностью звучания. «Конструктивистов связывает воедино прежде всего приверженность слову, имени, наименованию, и, вероятно, некоторому набору лозунгов, а не совокупности идей, теорий или методов» (023, c.24).
Среди генеалогических предков современного конструк-тивизма Линч называет привычные в этом контексте имена Бергера и Лукмана, Шютца, Гарфинкеля и Витгенштейна. При этом он подчеркивает, что конструктивизм Бергера и Лукмана не был радикальным, более того, их влияние на конструктивистов наших дней, по сути дела, ограничивается тиражированием названия их основного труда «Социальное конструирование реальности». Бергер и Лукман сумели соединить ведущие тенденции современной им социальной теории с социологической феноменологией Шютца; заслуга же Шютца состояла в том, что он заменил каузальное объяснение социальных явлений и процессов «экспликацией естественных аттитюдов идеально-типического члена общества или группы» (023, c.25). Гарфинкель поместил конструктивизм в контекст повседневности, поставив во главу угла феномен интерсубъек-тивности. Наконец, следуя Витгенштейну, Шютц и Гарфинкель взяли на вооружение «описательный подход к процессу исполь-зования языка и осуществления практических действий».
Завершая описание одного из вариантов идеальной модели конструктивистской генеалогии конструктивизма, Линч замечает, что подобная модель менее всего должна походить на перечень выдающихся имен, выстроенных во временной последовательности и связанных единством идей и методов; скорее это «случайный конгломерат способов мышления и научного творчества». Ключевым элементом такого конгломерата выступает слово «конструкция», так как именно оно «позволяет навести мосты между туманными дескриптивными экспликациями конституирующих практик и более понятным интересом к общим аспектам продуцирования знания». В более привычных социальных и естественно-научных дискурсивных рамках «конструкция означает установление порядка вещей, противоположного естественному, а деконструкция понимается как способ развенчания иллюзионистских приемов, скрытых за фасадом натуралистических объяснений или представлений» (023, с.27).
Таким образом, резюмирует свои рассуждения Линч, продуктивность
слова «конструкция» обусловлена тем, что оно выступает своего рода «наживкой», на которую попадаются неофиты популярного интеллектуального движения, готовые отдать ему весь свой научный и творческий потенциал. Но как только приверженцы конструктивизма пытаются заменить эклектическую поверхностную близость взглядов (которая и обеспечила настоящий успех конструк-тивизма) чем-то более глубоким, устойчивым и целостным, ключевое понятие и общая направленность конструктивистского движения теряет свою эвристическую и практическую силу. «Конструктивизм, - пишет в заключение Линч, -достаточно плодотворен и эффективен, но сам по себе он еще не гарантирует оригинальности и корректности мышления или глубины метафизического осмысления мира» (023, с.29).
К. Герген, профессор психологии Свартмор-колледжа (Пенсильвания, США), один из ведущих теоретиков социального конструкционизма, обращается к анализу «конструкционистского диалога современности» с точки зрения его разносторонней политической направленности и воздействия на развитие общества (024). Политические пристрастия конструкционистов наших дней, замечает Герген, уходят своими корнями в общественные катаклизмы конца 60-х. В этой связи он предлагает последовательно ответить на следую-щие вопросы: а) каким образом политические процессы 60-70-х годов подготовили трансформацию академического стиля мышления и его обращение к конструкционизму; б) каковы точки полити-ческого соприкосновения и расхождения внутри современного конструкционизма; в) каковы возможные политические последствия конструкционистского диалога на рубеже ХХ-ХХ1 столетий?
Среди современных социальных аналитиков, продолжает свои рассуждения Герген, наблюдается устойчивая тенденция рассматривать конструкционизм в качестве «единого фронта», участники которого единодушно сопротивляются любым формам эссенциализма, реализма, фундаментализма и структурализма. Считается, что неприязнь конструкционистов к перечисленным философским направлениям обусловлена их отказом разделить веру традиционной науки и философии в существование объективной истины, универсальной морали, культурной исключительности западного мира и безграничного прогресса. Другими словами, конструкционизм сегодня отождествляют с культурной перспективой постмодернизма, противостоящей мировоззрению модерна. Более внимательные критики усматривают в
конструкционизме полифо-нию подходов и мнений, справедливо описывая его как совокупность пересекающихся и частично перекрывающих друг друга конверсаций и практик в рамках постмодернистского дискурса. При этом подчеркивается, что представители разных ответвлений конструк-ционизма могут сохранять имплицитную приверженность тем или иным элементам модернистской традиции.
Не оспаривая бытующих в научном сообществе интерпретаций социального конструкционизма, Герген считает нужным внести свои коррективы. Для восстановления истрических корней и осмысления внутренних разногласий современного конструкционистского движе-ния, включая его политическую направленность и социально-политические последствия, необходимо четко дифференцировать три основных направления в общем потоке конструкционистского дискурса. Герген условно называет их «идеологическим, литературно-риторическим и социальным движениями», различающимися избранными «рычагами объяснения» социального и научного знания и практики. Все три движения утвердили себя посредством «крити-ки» - прежде всего критики традиционного понимания природы и функций языка как адекватного отображения (или представления) событий и процессов реального мира. Такое понимание составляло и составляет сердцевину модернистской философии и науки. Именно декларируемые репрезентативные функции языка обусловливают социальный авторитет научного знания и его способность к прогнозированию. В противном случае «под сомнение ставятся фундаментальные основы не только научного, но и всякого иного авторитета», - утверждает Герген. «Претензия на объективность всегда служила главным основанием авторитета как такового - в академической среде, в политической практике, в деловой и предпринимательской сферах. Если же способность слова передавать истину ставится под сомнение, рушится вся иерархия авторитетов модерна (024, с.34).
Конструкционистская «деконструкция» репрезентативных свойств языка была подготовлена философией логического эмпиризма 20-30-х годов, которая, собственно, и обнаружила ахил-лесову пяту традиционного толкования слова как «носителя истины». Однако общая антирепрезентативная установка современного конструкционизма получила неодинаковую реализацию (и имела разные политические последствия) в каждом из трех названных выше его ответвлений.
Идеологическая критика с ее «срыванием масок» со всех и всяческих «авторитетов» отличалась наиболее откровенной политической направленностью; литературно-риторическая, дискре-дитирующая «авторитеты» методом лингвистического редукцио-низма, имеет в основном внутриакадемический характер; наконец, критика социальная, направленная на развенчание социальных мифов, связанных с генезисом знания, проповедует принципы демократического либерализма.
Идеологический тип критики, пишет автор, «демонстрирует сконструированность авторитарного дискурса, действуя исключи-тельно в политических целях» (024, с.37). Это конструкционистское движение возникло на гребне политического протеста против войны во Вьетнаме, в рамках движения за гражданские права, в контексте феминистского политического активизма. На фоне перечисленных социальных выступлений почитавшиеся до тех пор святыней объективность, цельность и моральная нейтральность науки не только утратили свою непререкаемость, но начали рассматриваться как социальные явления со знаком минус. Объективность оказалась тождественна равнодушию к судьбам невинных жертв военной агрессии, ценностная нейтральность обернулась невольным пособни-чеством жестокой бойне. Стало очевидно, что понятие долженство-вания приложимо ко всем и всяческим институтам, включая научные. Движение идеологической критики слилось воедино со всеми прочими социальными движениями протеста конца 60-х годов. Главным средством конструкционистско-идеологической дискреди-тации «авторитетов» стала демонстрация «слабости слова» и развенчание философской концепции языка как носителя истины. Идеологическая критика изменила фокус общественного внимания, показав, что за претензией на обладание истиной (в науке, политике, искусстве) скрываются вполне определенные и далеко не возвышенные идеологические и прагматические мотивы: обладание властью, богатством, правом распоряжаться судьбами миллионов, утверждать свое культурное и иное превосходство и т.п. «В результате язык описаний и объяснений реконструируется как язык мотивов; претензия на нейтралитет оказывается мистификацией, а язык фактов отождествляется с манипуляцией сознанием. Таким образом, претензия авторитета на владение языком как носителем истины редуцируется до уровня примитивной пропаганды»(024, с.36).
Идеологическая критика 60-70-х годов в значительной степени была подготовлена работами Франкфуртской школы; в современном
конструкционизме ее наиболее яркими адептами выступают активистки феминизма.
Литературно-риторическая критика также базируется на принципиально иной философии языка, нежели традиционное его толкование. Следуя Соссюру, она видит в языке самостоятельную замкнутую систему со своими внутренними законами и правилами, которая связана с «миром обозначаемого» только конвенционально. В таком случае объяснение и описание детерминируются свойствами языка и его внутренними правилами, а не свойствами и закономер-ностями внешних объектов. «По мере того, как описание и объяснение начинают рассматриваться как обусловленные языко-выми конвенциями, объект описания теряет свою способность внедряться в слова языка. Если требования языковой системы абсорбируют процесс авторитетного объяснения, то объект объяснения - как не зависящий от самого объяснения - утрачивает онтологический статус, а авторитет утрачивает доверие», - замечает Герген (024, с.37-38). Основной метод литературной критики, продолжает автор, это развенчание лингвистического редукци-онизма, сферой же его «политического» применения в основном является академическая научная среда, в первую очередь - «интеллектуальная политика французского структурализма». Как показал Деррида, нет никаких оснований усматривать ту или иную субъективность (структуру, намерение, мысль) «за пределами слова. Значение слов зависит от их связи с другими словами языка, от письменных и устных дефиниций, формального и неформального употребления в разных обстоятельствах в разное время» (024, с.39). Таким образом, утверждают постструктуралисты, «вне текста нет ничего», следовательно, техника лингвистического и семиотического анализа может применяться для развенчания любых авторитетных суждений, основанных на текстах. Так, например, и поступил Рорти, предпринявший литературную атаку на традиционную философию с ее «неудачной метафорой языка как зеркала», отражающего события внешнего мира. С этой точки зрения, замечает Рорти, многовековой философский спор эмпириков и рационалистов выглядит как столкновение соперничающих литературных традиций.
Социальная критика, имевшая ключевое значение для возникно-вения социального конструкционизма, берет свое начало в работах Вебера, Шелера и Маннгейма, обратившихся к теме социального генезиса научного знания. Эту традицию продолжили Кун, Бергер и Лукман, Гурвич, Фуко,
Фейерабенд. Примечательно, что с самого начала социальным концепциям знания оказались близки идеи демократического либерализма. В частности, социальный конструкци-онизм защищает свободу индивидуального выбора и творчества, обрушивая праведный гнев «на тиранию эмпирического фундамента-лизма вообще и авторитет естествознания, в частности, требуя права голоса для всех тех, кто был лишен его научным истеблишментом» (024, с. 41). Как утверждал Фейерабенд, цель работы ученых состоит в том, чтобы создать свободное общество, в котором все традиции будут равноценны и всем будут доступны полномочия и власть. «В этом смысле, -поясняет Герген, - адресатом социального пафоса конструкцио-нистского социального движения является скорее средний, или буржуазный класс - «в отличие от идеологического направления, для которого чаще всего главными оказываются нужды низших слоев и маргинальных групп» (024, с.41). Наиболее ценным достижением конструкцио-нистской социальной критики автор считает выявление и анализ микросоциальных процессов продуцирования научного и обыденного знания. В этом ряду особого внимания заслуживают следующие темы: социологический анализ «сотворения факта» в стенах научной лаборатории, изучение коммунальной дискурсивной практики, объяснение феномена группового влияния на принятие решений и интерпретацию данных, выявление локально-случайного характера научного описания, микроанализ этнометодологов.
Общей чертой трех составляющих современного социального конструкционизма, пишет в заключение Герген, выступает критика традиционных представлений о языке и авторитете, которая, однако, реализует себя разными методами и развивается в разных научно-социальных контекстах. В своей совокупности констукционистские тактики и методы обусловили «глубинный сдвиг в академической ментальности, вызвав соответствующие изменения в представлениях о научном знании, занятиях наукой, педагогической деятельности и надлежащих формах общественной жизни» (024, с.42). Тем не менее за общим конструкционистским фасадом скрывается «тайная» привязанность многих его приверженцев старым модернистским традициям - привязанность, которая вносит диссонанс в современный конструкционистский диалог и служит критической мишенью для его оппонентов. Так, камнем преткновения для многих «сочувствующих конструкционизму» является присущее ему изменение аналитического фокуса - с индивидуального на коммунальный. Для многих ученых, особенно для психологов, статус индивидуальных психологических
процессов остается вопросом первостепенной важности, тем более, что такая позиция созвучна многовековой политической и моральной традиции в западной культуре. Для конструкционистов-«традиционалистов» исходной клеточкой процессов «конструкции» и «деконструкции» остается индивид (субъектность действий, когнититвные свойства, эмоциональные состояния), тогда как более последовательные сторонники постмодернизма отдают предпочтение социально-коммунальной «точке отсчета». Второй источник напряженности внутри конструкционизма - это угроза релятивизма. Для многих активных участников конструкционистского диалога (например для Р.Харре) неприемлема позиция нигилизма, которую они считают неизбежным и закономерным следствием постмодернистского развенчания авторитетов и дискредитации традиций. Выход, по мнению Гергена, следует искать на пути создания новой «политики отношений» между соперничающими точками зрения. Необходимо максимально развивать конструкционистскую концептуальную и методологическую полифонию, интеллектуальную терпимость и готовность признать «интеллигибельность любого рода» как имеющую право на существование (точнее - на сосуществование с прочими вариантами интеллигибельности). Диалог конструкци-онистов должен получить новую политическую реализацию и продемонстрировать новый тип политических отношений, основанный не на оппозиции и противостоянии, а на «взаимном политическом обмене, который усиливает взаимозависимость разных аспектов знания, рассеивает и элиминирует обоюдные обвинения, активизирует возможность сотрудничества в противовес бесперспективной полемике» (024, с.46).
Ян Хэкинг (философский факультет университета Торонто, Канада) считает, что термин «социальный конструкционизм» вследствие его слишком частого употребления утратил содержательную определенность и понятийную четкость, превратившись в расхожий ярлык (025). Автор выдвигает и обосновывает 6 тезисов, которые, по его мнению, будут способствовать возвращению строгого - «буквального» - смысла понятиям «конструкция» и «конструкционизм».
Тезис 1. Большинство объектов, о которых говорится, что они социально сконструированы, на самом деле могут быть сконструированы (если они вообще сконструированы) только социальным путем. Следовательно, эпитет «социальный» в контексте и названиях социоконструкционистских исследований чаще всего оказывается
тавтологией, а потому его нужно использовать весьма избирательно - для того, чтобы сделать соответствующий акцент, подчеркнуть различия и контраст и т. п.
Прилагательное «социальный», пишет Хэкинг, превратилось сегодня в ненужный довесок, который не привносит ничего существенного ни в содержание, ни в результат социо-конструкционистского анализа окружающего мира. Например, понятие «гендер» (в отличие от термина «пол») является сугубо социальным как с точки зрения своего генезиса, так и применения. Очевидно, что его конструирование не может осуществляться иначе, чем социальным путем. Поэтому уместнее было бы рассуждать о социальных аспектах «пола», но совершенно бессмысленно акцентировать социальность сконструированной природы тендерных характеристик. Акцент на социальности тех или иных «конструкций» оправдан только тогда, когда речь идет о неодушевленных предметах, о явлениях, которые считаются природными, т.е. возникают и функционируют помимо общества, независимо от социальных процессов. Так, известная монография Б.Латура и С.Вулгар «Социальное конструирование научных фактов» посвящена работе группы медиков, удостоенных Нобелевской премии за синтез одного из важнейших гормонов эндокринной системы млекопитающих, включая человека (в природе этот гормон может быть получен в таких микроскопических количествах, что его научное изучение не представляется возможным). «Утверждение авторов о социальном конструировании безличных, до-социальных, биохимических фактов стало в 1979 году настоящим шоком для научного мира», - замечает Хэкинг (025, с.50). Тем не менее в более поздних своих работах Латур снял определение «социальный» применительно к процессу конструирования научных феноменов на том основании, что традиционная дихотомия природного и социального является «подделкой». Факты в большей мере «создаются», чем «открываются» в научном поиске, а раз так, то могут ли они создаваться иначе, чем посредством социальных интеракций ученых и обмена мнениями в конкретных социальных обстоятельствах, задается вопросом Латур. Таким образом, пишет Хэкинг, философы и социологи естественнонаучного знания осознали социальную сконструированность научных фактов раньше, чем те исследователи, которые обратились к более «человечным» феноменам (социальным по своему опреде-лению). До сих пор в компьютерном перечне работ в жанре социального
конструкционизма можно встретить такие шедевры, как «социальное конструирование преподавания французского языка в средних школах Онтарио» (025, с.51).
Разумеется, речь идет не о том, чтобы вовсе изъять определение «социальный» из лексики конструкционизма. Это прилагательное является частью целостного наименования широкого социально-аналитического движения и подразумевает солидную совокупность концепций, теорий, доктрин и методов. Следует, однако, четко дифференцировать конструкционистское и схожее с ним содержание исследований, которые начинаются с выражения «социальное конструирование того-то и того-то». Так, известная работа Дж. Серла «Конструирование социальной реальности», при всей прозрачности ее названия, вовсе не является социоконструкционистской. Серл описывает процесс объективации некоторых общественных инсти-тутов и практик, которые произрастают из социальных привычек и взаимообменов, постепенно превращаясь в «объективную реальность» социальной жизни. Но в его работе нет и намека на эмпирические социальные наблюдения и, что особенно важно, его совершенно не интересует то, что К. Маннгейм назвал разоблачением (социальных институтов и идеологических доктрин). Вместо этого Серл утверждает, что сам способ конструирования институтов и практик делает их объективными. «Конструкция» в данном случае выполняет функцию метафоры, которая описывает процесс сооружения социальных организаций как надстройки над более низким уровнем физических и биохимических взаимодействий.
Тезис 2. Сфера конструкционистских идей более обширна, чем принято считать. В частности, метафору конструкции активно использует логический позитивизм, который обычно рассматривают как антипод конструкционизма.
Действительно, теория Б.Рассела - это не что иное, как теория логических конструкций, утверждает Хэкинг. «Если X - это термин, который грамматически указывает не то-то и то-то, то X есть логическая конструкция во всех тех случаях, когда предложения, в которых X фигурирует в качестве обозначения того-то и того-то, логически эквивалентны предложениям, в которых X не присутствует и нет никаких ссылок на ту сущность, которую X обозначал» (025, с.52). Следовательно, хотя утверждение, использующее X, по видимости указывает на эти сущности, логический анализ устраняет эту импликацию. «Там, где возможно, - говорит Рассел, - следует
использовать логические конструкции вместо подразумеваемых сущностей» (Цит. по: 025, с.52). Конструкционистская программа Рассела получила развитие в работах Р.Карнапа и Н.Гудмена. Психологи-позитивисты 30-40-х годов начали применять термин «конструкция» для обозначения некоторых гипотетических сущностей или их количественных измерений (коэффициент Проблема для
эмпирической социологии тех лет состояла в том, чтобы различить «полезные» и «фантастические» сущности (типа либидо), т.е. решить вопрос о критериях валидности подобных терминологических образований.
Таким образом, резюмирует свой исторический экскурс Хэкинг, «корни социального конструкционизма следует искать в недрах того самого логического позитивизма, который так искренно ненавидят конструкционисты-практики» (025, с.53). Сегодня можно выделить по крайней мере три исторически устойчивых толкования «конструкции» и соответственно три термина для обозначения соответствующих процессов и практик. Во-первых, это «конструк-ционализм», или философский проект Рассела, Карнапа и Гудмена (последний является автором этого наименования), цель которого - демонстрация или доказательство того, что различные «сущности», понятия, слова и т.п. суть конструкции, «сделанные из иных материалов, нежели они сами». Сторонники конструкционализма признают, что конструкции - это дело рук человеческих, но не занимаются изучением социальных аспектов и обстоятельств этого «дела». Являясь антиреалистами в отношении сконструированных объектов, они не занимают скептической позиции, т.е. не утверждают, что то, что сконструировано, не существует или что у нас нет оснований верить, что это существует. Напротив, оснований для веры у нас достаточно, но наши верования - это совсем не то, чем они кажутся. «Конструкционализм - это изменение уровня дискурса», -заключает автор (025, с.54).
Под конструкционизмом (или социальным конструк-ционизмом) следует понимать различные социологические, истори-ческие и философские проекты, цель которых - обнаружение и анализ актуальных, исторически обусловленных социальных интеракций, или причинно-следственных связей, которые привели или способствовали конструированию той или иной сущности. Конструкционисты отличаются более глубоким скепсисом в том, что касается реального существования социальных конструкций.
Наконец, существует еще понятие конструктивизма, которое обозначает совокупность математических школ, полагающих, что утверждение о существовании математического объекта корректно тогда и только тогда, когда мы можем этот объект сконструировать.
«Конструкционалисты, конструкционисты и конструктивисты обитают в разных интеллектуальных условиях», - пишет Хэкинг. Тем не менее темы и подходы, характерные для всех трех «измов», имеют много общего. Все они утверждают, что «вещи не являются тем, чем они кажутся», все они отличаются иконоборчеством, так как ставят под сомнение ту приукрашенную действительность, которую большинство обычных людей принимает за чистую монету. Если же углубиться в историю, то легко увидеть, что все три направления мысли «являются эманацией кантианства» (025, с.54).
Тезис 3. Мы должны настоятельно требовать, чтобы метафора конструкции сохраняла один из элементов ее буквального значения -«строительство или складывание целого из отдельных частей».
К сожалению, в большинстве конструкционистских исследо-ваний понятие «конструкция» является «мертвой метафорой», поскольку авторы, употребляющие данный термин, забыли, что «слова, которые они используют, не имеют буквального значения...они служат заместителями своих буквальных эквива-лентов» (025, с.56). Необходимо реанимировать метафору социальной конструкции, т. е. вернуться к ее исходной, ключевой идее поэтапного строительства объекта из составных частей, последовательного составления целого из отдельных элементов. Такое толкование присуще и конструкционалистам (в философии), и конструктивистам (в математике). Конструкционисты (в социальных науках) также должны, наконец, усвоить, что «все, что достойно названия конструкции, было сконструировано или конструируется стадиально, причем более поздние стадии надстраиваются над более ранними или являются их продуктом. Все, что может быть названо конструкцией, имеет историю... своего сооружения», - настаивает Хэкинг (025, с.56). Примером адекватного применения конструкционистской метафоры может служить уже упоминавшаяся книга Латура и Вулгар, где история создания синтетического гормона рассказана как история сменяющих друг друга этапов исследоваетльской работы. Известная монография К.Данцигера «Конструирование субъекта» посвящена генезису психологического знания; здесь рассматриваются преем-ственность и последовательность стадиального конструирования четырех
«сущностей», составляющих костяк психологии как науки: понятия(субъект), практики (приемы и методы исследования), совокупности знания (теории и концепции) и нового типа личности. Метафора конструкции в данном случае описывает «создание специфических исследовательских техник, институтов и темати-ческих проблемных полей, которые складываются в единое целое, образуя новую стадию в процессе продуцирования более совершенных техник, новых институтов и более сложных проблем... это последовательность, которая включает в себя строительство целого из элементов, уже построенных и организованных как целое» на предшествующем этапе работы (025, 58-59).
Тезисы 4 и 5. Конструкционистский анализ должен иметь своей целью «разоблачение» идеи или социальной практики (в терминах Маннгейма) - в противовес их развенчанию или дискредитации как «неадекватных», «ложных» и т.п. Следует, однако, различать между собой исследования, нацеленные исключительно на дискредитацию, и такие, где развенчание идеи или практики сопровождается историей их последовательного социального конструирования.
В современном конструкционизме, замечает автор, чаще говорят о деконструкции - понятия, термина или их совокупности, составляющей «знание», чем о разоблачении в духе Маннгейма. Однако необходимо помнить, что деконструкция - это чисто вербальное искусство, требующее перетолкования, ре-интерпретации устоявшегося значения слов и их отношений друг к другу. Это «уровень семантических акцентов». Маннгейм, а позднее и Рассел, предлагали перейти на иной уровень дискурса, более высокий, чем тот, который подлежит обсуждению. Маннгейм ратовал за выявление «экстра-теоретических функций» идеологий и социальных идей, независимо от решения вопроса об их истинности или ложности. Аналогичная задача стоит и перед социальными конструкционистами наших дней, считает автор. Другое дело, что достаточно часто конструкционистский анализ совпадает с теоретической (семантической) деконструкцией понятий или обозначаемого ими знания. Если подобной деконструкции сопутствует стадиальная история конструкции соответствующих идей и практик, то исследование можно считать отвечающим критериям социоконструкционисткого жанра.
Тезис 6. Конструкционистский анализ охватывает сегодня две сферы реальности: а) людей и все, что с ними связано (отношения, идеи, интеракции, знание) и б) неживую природу. Первый тип анализа имеет
социополитическую направленность, второй - метафизическую.
Констркуционизм в естествознании нацелен на обсуждение чисто метафизических проблем существования/несуществования тех или иных научных «фактов» в качестве объективной реальности. Его «разоблачения» связаны с идентификацией «грамматической силы языка», которая заставляет нас верить во вневременность и вечность фактов, сконструированных в ходе научного исследования. По мнению автора, истинным назначением конструкционизма является решение социально-политических и моральных проблем, поэтому перспективы развития этого аналитического движения он связывает преимущественно со сферой человеческих отношений. «Один их главных недостатков всех дискуссий о многопрофильности и всеохватности конструкционизма, -пишет в заключение Хэкинг, - это дефицит внимания к чисто моральным вопросам» (025, с.67).
Е.В.Якимова1
1 Окончание в следующем номере.
