CC BY
92
2002.03.030. АБАШЕВА М.П. ЛИТЕРАТУРА В ПОИСКАХ ЛИЦА (РУССКАЯ ПРОЗА В КОНЦЕ ХХ ВЕКА: СТАНОВЛЕНИЕ АВТОРСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ). - Пермь: Изд-во пермск. ун-та, 2001. - 320 с.
Книга доктора филол. наук М.П.Абашевой - результат изучения и описания самосознания писателей, форм новой писательской идентичности, сложившихся в России в конце ХХ столетия. Исследователь обосновывает правомерность выделения 90-х годов как самоценного периода качественного обновления литературы (одновременно модернизма и постмодернизма), а вместе с тем и завершения тенденций, существовавших начиная с 60-х годов. Конец века стимулировал финалистские настроения: «... 1990-е годы становятся своеобразной линзой, фокусирующей широкий спектр историко-литературных, культурных и философских проблем эпохи» (с.7).
На первый план выходит задача самоидентификации художника. Полагая, что эта проблематика носит интердисциплинарный характер, М.П. Абашева в своей монографии привлекает данные психологии, социологии, философии, культурной антропологии, герменевтики (в частности, положения работ Г. Гадамера и П. Рикера).
Жизнь писателей, их быт определяют содержание едва ли не большинства прозаических произведений А. Битова, Ю.Буйды, В.Войновича, С.Гандлевского, В.Ерофеева, В.Маканина, А.Мелихова, А.Наймана, Е.Попова, В.Попова, А.Сергеева и др. Темы, связанные с писательской профессией, осваиваются и в массовой литературе («Стилист» А.Марининой, книги А.Лазарчука и М.Успенского и др.). Таким образом, в современном литературном процессе резко увеличивается доля жанров автописьма, «где писательская субъективность выражается наиболее непосредственно и щедро: писательских мемуаров, романов о писателе (в другой известной терминологии - метапроза), т.н. филологического романа» (с.8).
М.П.Абашева дает определение романа о писателе, или «метапро-зы», полагая, что это не только тематическое, но и структурно-содержательное понятие, максимально полно выражающее авторское сознание. Метапроза имеет «следующие признаки: тематизация процесса творчества через мотивы сочинительства, жизнестроительства, литературного быта и т. д.; высокая степень репрезентативности «вненаходи-мого» автора-творца, находящего своего текстового двойника в образе персонажа-писателя: зеркальность повествования, позволяющая постоянно соотносить героя-писателя и автора творца, «текст в тексте» и «ра-
мочный»: метатекстовые комментарии, трактующие взаимопроникновение текстовой и внетекстовой реальности; «обнажение приема», переносящее акцент с целостного образа мира, создаваемого текстом, на сам процесс ..., реконструирование этого еще не завершенного образа, что активизирует читателя, поставленного в положение соучастника творческой игры; пространственно-временная свобода, возникающая в результате ослабления миметических мотивировок, в свою очередь связана с усилением «творческого хронотопа» (Бахтин), который приобретает положение, равноправное по отношению к окружающим его «реальным» хронотопам» (с.21). Изучение метапрозы позволяет автору монографии сделать обобщающие выводы о характере литературного развития 90-х годов.
В первой части книги — «Кризис персональной идентичности и моделирование нового самосознания писателей (на материале «метапро-зы» 1990-х годов)» — раскрываются «повествовательные стратегии писательского самоопределения 1990-х годов». Однако, логика развития материала потребовала обращения и к литературе 1960-1980-х годов. Выдвижение фигуры писателя в качестве персонажа и повествователя наметилось в прозе 70-х годов на скрещении основных тогда повествовательных установок: идущей от лирической прозы 60 — х годов ориентации на изображение характерологической речи персонажа и отчасти от противоположной установки — на доминирование авторского начала. Тогда появился новый тип героя — пишущий полубезумец, графоман, чудак (произведения В.Шукшина «Штрихи к портрету», В.Ерофеева «Письмо к матери», С.Соколова «Между собакой и волком»). Одновременно произошли изменения в языке, который стал активно вбирать в себя разговорную стихию. М.П.Абашева анализирует «Чужие письма» (1968) А.Морозова, где монолог становится единственным способом характеристики и существования героя; и этот прием рассматривается в одном ряду с исканиями Д.Пригова, А.Кабакова, Л.Петрушевской и др. Тематизация литературного быта писателя, вместе с развитием наррати-ва, «станет характерной чертой прозы 1990-х годов» (с.29). М.П.Абашева отмечает также общее тяготение метапрозы к мотивам зеркальности и двойничества. Смена точек зрения в произведениях Л.Петрушевской (например, «Время ночь», 1992) дает возможность взгляда на героиню как бы «со стороны». Наличие внутренней и внешней точек зрения образует сложную повествовательную структуру.
Сама «феноменология письма, акт письма», встречающиеся у Л.Петрушевской, являются своего рода «прототекстом или инвариантом
женской прозы девяностых» (с.32). Одной из первых Петрушевская сблизила психоанализ и литературное описание персонажа, наметив перспективы развития женского письма. М.П.Абашева отмечает освоение писательницами массовой культуры, введение тем смерти, болезни, пола, рода, семьи. Подобное разнообразие тем обуславливает связь проблематики женской прозы со стилистикой устной речи. При этом граница между реальным автором и автором-героем становится неощутимой, «вполне проницаемой» (с.44). Данная особенность прослеживается и в «женской прозе» И.Полянской («Прохождение тени», 1997), и в романе Ю.Буйды ("Ермо", 1996).
Вместе с тем М.П.Абашева определяет особенности индивидуальной творческой манеры. Тенденции к «моделированию» текста отмечены на примере романа М. Вишневецкой "Глава четвертая, рассказанная Геннадием" (1996) — самого причудливого по конструкции «романа о писателе» (с.47). Подобное же предельное обнажение конструкции текста с последующим деконструированием наблюдается и в прозе В.Нарбиковой — прежде всего в романе «Ад как Да и аД как дА» (1990). Описанные литературные эксперименты воспринимаются автором как постмодернистские — в них доминирует тенденция к литературной игре.
В главе «Владимир Маканин: формулы самопознания» основным объектом исследования становится роман «Андеграунд, или Герой нашего времени» (1998) как «вариант стратегии жизненного поведения писателя» (с.59), как формула литературного сознания России второй половины ХХ в. В этом роман «симметричен «Пушкинскому дому»
A.Битова»; эти два романа как бы «обрамляют литературную эпоху» (там же).
Среди рассматриваемых М.П.Абашевой вопросов взаимодействия с традицией (прежде всего с прозой Ф.Достоевского) выделено использование формы присутствия героя-писателя (как повествователя и действующего лица), а также поэтики двойников. Проводится анализ основных художественных приемов: таковы — метафора, способы организации художественного пространства, зеркальность, полифония, своеобразие синтаксиса, функции литературной игры, специфика символов. Объектом исследования является также эволюция творчества В.Маканина. В качестве сопоставительного материала привлекаются произведения
B.Сорокина (прежде всего «Голубое сало», 1999), отмечается свойственный писателям «радикальный языковой эксперимент».
В главе «В поисках утраченного автора (повествовательная идентификация как порождающая модель прозы Андрея Битова)» отмечается,
что вне зависимости от обстоятельств и масштаба действия в произведениях писателя встречается неотменимый и постоянный внутренний сюжет. Автор монографии определяет его как «переживание нецельности и невоплощенности субъекта и попытки эту цельность восстановить» (с.94). В стиле это выражается и «потоком возвращающихся, неровных, незакругленных речевых конструкций. в сложном синтаксисе, обилии вопросительных конструкций и многоточий, скобок, закрепляющих сомнение, в преимуществе глагольной лексики над именной» (там же).
Проза А.Битова — это проза самосознания и самопознания. «И если для В.Маканина самопознание героя предстает как сюжетная задача ("Портрет и вокруг"(1991), а самосознание автора скрывается за всеобъемлющим словом героя ("Андеграунд, или Герой нашего времени»), то для Битова, особенно для "позднего" Битова конца 1990-х годов, важно обнаружить подлинное "я" в открытом авторском слове, являющемся и основой его прозы» (с.94-95).
Автор анализирует подступы к метапрозаическим произведениям А. Битова — его интервью и статьи. Особое внимание уделено воздействию битовских текстов на читательское сознание и на формирование новых культурных моделей, в особенности поведенческих. Общее движение творчества А. Битова развивается как самоопределение через историю — свою и чужую. При этом «процесс самоидентификации становится жизненной проблемой и литературным сюжетом» (с.98). Особенно отчетливо это проявилось, в частности, в автобиографической книге, своего рода творческой биографии «Неизбежность написанного» (1998). М.П.Абашева отмечает также, что автор и герой Битова все больше эмансипируются друг от друга. «Автор постепенно смещается как будто бы на границу текстуального мира, в пространство между жизнью и текстом» (с. 101).
Эволюция А.Битова отражает общую стратегию развития метапро-зы 1990-х годов — поиск бытийной идентичности. Писатель прямо говорит о ее невозможности в сфере литературной; однако и вне литературы для А.Битова идентификация тоже невозможна. По мнению М.П.Абашевой, данный парадокс становится «генеративным принципом» метапрозы А.Битова. Роман «Азарт, или Неизбежность ненаписанного» (1998) представляет собой «изощренную повествовательную структуру, обнажающую принципы текстопостроения, характерные для всего творчества Битова» и воплощает в себе тенденции, чрезвычайно показательные для метапрозы в целом (с .112).
Часть вторая «Самоидентификация автора в мемуарной прозе 1990-х годов» раскрывает проявления самоидентификации писателя в дневниках и мемуарах, уверенно потеснивших популярные в начале 90-х годов постмодернистские тексты. Рассказ о писательской жизни становится формообразующим моментом в новой книге В.Войновича «Замысел» (1998). Такая форма уже встречалась у Е.Попова — «Прекрасность жизни» (1990), «Душа патриота, или Послания к Ферфичкину» (1995). Характеризуя особенности прозы Е.Попова, М.П.Абашева отмечает: «фамильярное» сближение частного бытия с историческим, непременную иронию, метатекстовые комментарии и погруженность в литературный быт, цепкое внимание к речевым клише времени.
Разрушая прежние жанровые каноны, современная мемуарная проза демонстрирует изменения статуса документа и вымысла. Она посвящается недавнему прошлому, что приводит к тому, что позиция автора лишается исторической дистанции; главным становится изображение эпохи в ее обыденных проявлениях. В то же время герой-литератор не исключается из контекста истории, «просто именно так понимается сегодня историчность личности» (с .127).
Запечатлеть «стиль жизни» своего литературного поколения и определить его место в истории литературы стремится также А.Найман. Исследованию романной трилогии отведена глава «Искусство жить». Главной задачей писателя становится воссоздание мифологии и поведенческого стиля поколения, атмосферы своей эпохи. В каждом из трех романов дается и завершенный концепт поэта. Анализ текстов А.Наймана позволил автору монографии выявить целый ряд актуальных сегодня в литературе «типов идентичности».
В главе «Текст как поведение и поведение как текст (Сергей Ганд-левский и другие)» автор монографии устанавливает особенности построения сюжета, своеобразие композиции, подходы к созданию героев в произведениях писателей «круга Гандлевского». Отдельные замечания связаны с реализацией литературного быта в эстетике концептуалистов и «новых реалистов». Всем авторам свойственна тяга к литературной мифологии и литературной роли. Для С.Гандлевского быт является «областью творческого поведения, сферой, где вырабатываются новые литературные стратегии и ... культурные жесты» (с.174).
В главе «Пол, локус, быт, литература (автоидентификация в прозе Нины Горлановой)» показано, что во второй половине 90-х годов автоидентификация проводится не только путем прямой субъективации, но и через внесубъектные формы: изображение семьи, детства, места обита-
ния, «шум случайной речи» (с.193). В рассказах Н.Горлановой, как правило, ничего не происходит, автор просто описывает повседневность. С точки зрения М. П. Абашевой, «именно быт в ее мире чреват захватывающей сюжетностью» (с.194). Описываемое пространство по большой части сугубо частное. Текст создается как коллаж из каких-то заготовок — реплик, разговоров и слухов. Истоки творческой манеры писательницы М.П. Абашева находит в произведениях В.Розанова (с.208).
Третья часть «Персональная идентичность провинциального писателя» отведена анализу устных автобиографических рассказов пермских авторов. Разговор идет о специфике автобиографического подхода в литературе, начавшегося в «интеллектуально-исповедальной прозе»
A.Немзера, продолженного в произведениях «Ужин с клоуном»
B.Кравченко (1992), «Последний роман» М.Берга (1994), «Ониксовая чаша» (1994), «Роман с простатитом» (1997) А.Мелихова, «Любью», «Проза поэта»(1999) Ю.Малецкого. В подобных текстах, считает М.П.Абашева, автобиографическое начало представлено как «абсолютно литературная условность» (с.218). Вместе с тем наблюдается актуализация дневников, записных книжек и писем как литературной формы.
Ценный исследовательский материал представляют устные автобиографические рассказы писателей, биографии в «долитературном» существовании. Современный писатель, как правило, понимает устную речь как речь подлинную, и в этой своей подлинности выражающую систему ценностей человека. Именно такую речь использует как строительный материал для своих книг С.Алексиевич. В конце 1990-х годов автобиографическое начало усиливается даже в таких по определению "строгих" жанрах, как научное исследование; последнее нередко обрастает контекстом персонального житейского опыта - например, "Конец цитаты" (1996) М.Безродного.
Автор монографии определяет методику идентификации провинциального писателя, устанавливая, что само место (в данном случае -Пермь) воздействует на писательское самоопределение. Ведь темой художественной творчества в 1990-е годы часто становятся «пространство, ландшафт, отношения человека с местом собственной жизни» (с.289).
В «Заключении» автор отмечает, что последнее десятилетие ХХ в. «стало периодом повышенной авторефлексии русской литературы» (с.312). В монографии самосознание писателей описано «главным образом в четырех аспектах: как жизнь авторского сознания, проявляемую в художественных текстах через повторяющиеся повествовательные структуры (у В.Маканина) или внутритекстовую авторефлексию автора
(у А. Битова); как поиск художниками символических моделей культуры, позволяющих воплотить сознание современного писателя; как автоконцепцию писателя и литературы конкретного исторического периода; наконец, как формирование писательской идентичности не только в историческом времени, но ив географическом пространстве, по-своему влияющем на особенности этого процесса» (с.313).
Современная русская литература ищет адекватный язык переживания собственного сознания, что проявилось в увеличении числа рефлексирующих персонажей-писателей. Сам писатель пробует различные роли и маски: «безумного творца» (А.Морозов, Л.Петрушевская и др.), «проклятого поэта» (А.Найман), «архаиста-новатора» (О.Павлов). Сегодня писателю важно «обнаружение бытийной, а не культурной идентичности» (с.315). Новый писательский статус и новое самосознание в провинции вырабатываются крайне тяжело. Многие ранее существовавшие факторы литературного процесса наполняются новыми смыслами; таковы прежде всего — читатель, адресат. Культурная ситуация 1990-х отчасти напоминает рубеж 20-30-х годов по интенсивности поиска новой художественности. Это обстоятельство выдвигает на первый план «биографическое как социальный феномен и авторитетный дискурс» (с. 318).
Т.М.Колядич
