CC BY
49
2002.02.011. ПЕТРОВ Е.В. НАУЧНО-ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ РУССКИХ ИСТОРИКОВ-ЭМИГРАНТОВ В США (ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА ХХ В.): Источники и историография. - СПб.: СПб. филиал РТА, 2000. - 160 с.
В реферируемой работе предпринята попытка систематизации источниковой базы и историографической традиции изучения профессиональной деятельности русских историков-эмигрантов в университетах США и развития различных центров исторической науки российской эмиграции. Автор концентрирует внимание на массовых этапах эмиграции русских историков в США, совпада-ющих, как правило, с историей «трудовой», «первой» и «второй волны». Это позволяет рассмотреть деятельность русских историков-эмигрантов в рамках общего процесса становления и развития исторической науки российской эмиграции в США с момента орга-низации первых историко-научных обществ типа «наука» в 1904 г. до интеграции ученых, профессоров и членов «русской академической группы» в западное университетское сообщество на рубеже 50-60-х годов.
В главе 1 «Обозрение фондов историков «русско-америка-ского мира» в архивах США и РФ» отмечается, что «русскими коллекциями» эмигрантского происхождения располагают свыше сорока различных организаций Америки. У истоков сбора материалов архивной «россики» в США стояли «русские американцы»: Л.Винер, Ф.А.Голдер, М.З.Винокуров, А.Ц.Ермолинский. Формирование архивов относится к 20-30-м годам ХХ в. Личные фонды русских историков-эмигрантов в большинстве своем стали доступными лишь к 40-60-м годам, после того как многие ученые-профессора отошли от активной преподавательской деятельности и передали свои личные коллекции университетским архивам. В 70-80-е годы американские специалисты начали создавать каталоги крупнейших эмигрантских коллекций.
Самые крупные комплексы русских эмигрантских материалов находятся в архивах государственных учреждений США, универси-тетах и научных центрах. В первую очередь это «национальный архив» и рукописный отдел библиотеки конгресса США. Наиболь-шую значимость для исследователей представляют архивы: «Гуверовский» («Гуверовский архив войны, революции и мира», Стэнфордский ун-т, Калифорния) и «Бахметевский» (архив Колумбийского ун-та, Нью-Йорк).
Самостоятельным центром средоточения материалов о профессиональной и академической деятельности историков-эмигрантов
в США являются библиотеки американских университетов (Колумбийского, Принстонского, Калифорнийского, Йельского, Чикагского и др.), архивы и музеи, созданные силами самой русской эмиграции; Толстовский фонд в Нью-Йорке.
В отличие от США, основные фондодержатели эмигрантского материала долгое время в СССР и России находились в закрытом режиме и не были доступны для широкого круга исследователей. Лишь на рубеже 80-90-х годов ситуация стала меняться: на истори-ческую родину начинают возвращаться архивные и библиотечные собрания «русского зарубежья». В Москве, Санкт-Петербурге и Твери открылись библиотеки А.Солженицына, В.Голицина и Г.Струве, делаются попытки реализации совместных архивных проектов «Росархива» и «Гуверовского института».
Большинство из документов и источников, касающихся профессиональных судеб ученых русско-американского мира, сосредоточено в Государственном архиве Российской Федерации, архиве Российской академии наук, Всероссийской государственной библиотеке, Всероссийской государственной библиотеке иностран-ной литературы и др.
Во второй главе «Историческая наука российской эмиграции как историографическая проблема» отмечается, что первые систематические упоминания о профессиональной и академической деятельности русских историков за рубежом появляются в европейской и американской литературе в середине 20-х годов ХХ в. Хотя в иностранной печати творческое наследие ученых русско-американского мира было встречено с общим сочувствием, среди «диаспоры», как правило, оно не получало одобрения «из-за постоянного разногласия и разномыслия» (с. 72). У каждого было свое оправдание «крушения былого величия». Одни считали, что такой эмиграции не было в мировой практике, другие считали, что наука о прошлом России без самой России не имеет будущего. Только к 30-м годам сообщество «Россия вне России», исчерпав «возвращенческие иллюзии» и надежды на скорейшее перерождение советской власти, задумалось о необходимости «организовать себя как социум».
Первый шаг в становлении исторической науки русского зарубежья был сделан с того момента, когда историки в эмиграции принялись за упорядочивание зарубежного опыта. «Русским европейцам, - считает автор, - по праву принадлежит заслуга в том, что они не
замкнулись, не изолировались от иных эмигрантских центров, а в тяжелейших условиях занялись кропотливой регистра-цией «научных плодов деятельности» коллег по профессиональному цеху за океаном» (с. 74).
Первые труды историков-эмигрантов носили библиографи-ческую направленность, а также представляли собой обзоры русской научной исторической продукции, как вне пределов России, так и в Советском Союзе.
Работы А.А.Кизеветтера, А.В.Флоровского, И.И.Гапановича, Г.В.Вернадского, Т.С.Варшер свидетельствуют о том, что русское зарубежье в Европе в 20-30-х годах воспринимало коллег по эмигрантскому историческому цеху на американском континенте как старших и наиболее ярких представителей традиции русской дореволюционной исторической науки.
Вопросы научно-педагогической деятельности русских историков-эмигрантов чаще всего изучается в США в контексте общей истории развития американской славистики. Каждый крупный университет считал для себя обязательным иметь специалистов по славистике. Изучение истории России и СССР в 20-е годы связано с выходцами из России, которые стали главными специалистами по русской истории во многих университетах.
Новой вехой, ознаменовавшей рост интереса в США к русским делам, а значит, и к русской эмиграции, явились события 1939-
1945 гг. В этот период профессиональные знания историков-эмигрантов оказались широко востребованными в Америке. Военные действия парализовали академическую жизнь европейских столиц, увеличив число беженцев за океан. Благодаря деятельности русских историков-эмигрантов первой волны в 40-е годы в США сложилась школа, «претендующая на лидерство в мировой славистике», - считает автор (с. 88).
Американская акция по вызову в США русских беженцев и ученых была инициирована в 40-50-х годах. В ее основе лежало благоприятное впечатление университетских кругов от работы русских эмигрантов первой волны. Так, на 1942 г. общее число университетов США, где преподавался русский язык, было меньше 20, в 1945 г. - 100, позднее свыше 150 американских колледжей и университетов вели как языковые, так и страноведческие программы. В рамках американской университетской науки русские историки-эмигранты были первыми, кто
своим педагогическим опытом и знаниями помогал закладывать основы россиеведческой традиции в социальных науках США. Особая заслуга принадлежала Г.Вернадскому и М.Карповичу. За признанием пришло доверие профессиональных кругов США: в эти годы русские историки выдви-гались на самые высокие административные посты.
Феномен научно-педагогической деятельности русских историков-эмигрантов не получил до настоящего времени должной оценки в американской исторической литературе. Историки США, признавая прошлые заслуги эмигрантов в становлении американской россиеведческой традиции на ранних этапах, теперь все меньше и меньше говорят об этом вслух.
В советской историографии эмигрантскую школу традиционно рассматривали с позиций типового направления «критики буржу-азных фальсификаций». В лучшем случае критика ограничивалась признанием эмигрантской исторической науки «лженаукой». Большинство из русских ученых-эмигрантов к 30-м годам оставили активную политическую деятельность в угоду научным интересам, однако сам факт их работы в университетах давал повод для упрека в пресловутом антикоммунизме. В межвоенные годы эмигрантская проблематика была вычеркнута как не имеющая научного содержания и не представляла никакой серьезной альтернативы советской исторической науке.
Первые публикации 50-60-х годов позволили частично пересмотреть однозначное и категоричное неприятие историков-эмигрантов. Заметно активизировались контакты советских ученых с зарубежными. В целом же в литературе продолжала доминировать политическая оценка творческого наследия эмигрантов, основные посылки которой были призваны доказать, что все великое ими было сделано в России, а там, на Западе, они всего лишь паразитировали на багаже прошлого опыта.
На рубеже 80-90-х годов, считает автор, можно говорить об определенных подвижках в изучении истории эмигрантской науки. В гуманитарных науках последнего десятилетия все больше заговорили о социокультурном феномене «русских американцев», началось серьезное изучение их наследия со стороны историографов и науковедов. Историческая справедливость по отношению к профессорам-эмигрантам была восстановлена 28 марта 1990 г. постановлением общего собрания АН СССР «О восстановлении (посмертно) в членах АН СССР ученых, необоснованно исклю-ченных из АН СССР». За последние годы была
создана общенаучная информационная среда. В Москве и Санкт-Петербурге организо-вались научные центры (ИРИ, ИВИ, ИНИОН, Ин-т славяноведения и балканистики РАН, МГУ и др.), изучающие историю исторической науки российской эмиграции.
В заключение автор приходит к выводу, что профессиональный опыт историков-эмигрантов позволяет говорить об Америке как самостоятельном центре исторической науки российской эмиграции. «Нужно отдать должное - в лице историков эмигрантов первой половины Х столетия дореволюционная российская историческая наука выдержала экзамен... на предмет профессиональной пригод-ности. Русским историкам-эмигрантам удалось отстоять свои имена в американской науке» (с. 127).
В.М. Соломатина
