CC BY
7
"динамика репрезентаций" оказывается важнейшим элементом процесса конструирования индивидуальной идентичности внутри социального контекста. "Представление о себе самом, - замечает в этой связи Костала-Фуно, - предполагает чистоту и ясность репрезентаций... а также способность управлять своим поведением, видеть его границы и иметь средства для его реализации" (с.296).
Таким образом, для того чтобы стать элементом действия, представление о себе и своем окружении должно обладать отчетливостью и остротой, которые могут притупляться в некоторые периоды жизни (в связи с изменением жизненных планов, переменой профессии, внутренним личностным кризисом). "Действие же выступает своего рода исполнительным директором по отношению к представлению и может рассматриваться в качестве опытного и временного поля, необходимого для активизации феномена представлений, обладая одновременно социокогнитивным и социо-аффективным значением" (с.297).
Е.В.Якимова
2001.03.037. САБИНИ ДЖ., СИЛВЕР М. ЯВЛЯЮТСЯ ЛИ ЭМОЦИИ ТОЛЬКО СОЦИАЛЬНОЙ КОНСТРУКЦИЕЙ?
SABINI J., SILVER M. The not altogether social construction of emotions: a critique of Harre and Gillett // J. for the theory of social behaviour. - Oxford, 1998. - Vol.28, N 3, - P.223-235.
Дж.Сабини и М.Силвер (психологический факультет Пенсильванского университета, США) полагают, что точка зрения социального конструкционизма, рассматривающего эмоциональный опыт как разновидность культурно-специфических социальных суждений, не может быть признана исчерпывающей и нуждается в теоретическом углублении. С этой целью они подвергают критическому анализу концепцию эмоций, сформулированную Р.Харре и Г.Джиллетом, и сопоставляют ее с классической психологической теорией У.Джемса. В самом общем виде несовпадение двух концепций может быть охарактеризовано как противостояние иррационализма и социального когнитивизма. Для Джемса возникновение эмоциональных реакций (например, страх при виде медведя) не опосредовано участием разума; эмоциональное переживание страха возникает как следствие определенных соматических и физиологических реакций (беглец спасается от медведя не потому, что путем рассуждений он понимает, что
его жизни грозит опасность, а потому, что его принуждает к этому закон естественного отбора).
Он спасается бегством от медведя, задыхаясь и обливаясь потом, т.е. переживает состояние страха, так же естественно, как чихает, когда в воздухе есть цветочная пыльца. Очевидно, резюмируют Сабини и Силвер, что соматические состояния и физиологические реакции являются, по Джемсу, обязательным условием и определяющим фактором эмоционального переживания.
С точки зрения социального конструкционизма, к которому тяготеют Харре и Джиллет, все обстоит как раз наоборот. Главным фактором эмоциональных состояний является их семантическое содержание, освященное локальной конвенциональной традицией, в рамках которой телесные проявления могут иметь смысл (как в современной евро-американской "эмоциологии"), а могут и не иметь его. То есть соматический (и физиологический) аспект опыта и выражения эмоциональных переживаний вторичен и даже случаен; эмоции же, являясь существенным элементом конверсации, выступают "психологическим эквивалентом утверждений особого рода, а именно -суждений; они представляют собой разновидность речевого акта, т. е. то, что делают" (с. 224). К примеру, человек в гневе кричит своему обидчику: "Убирайся к черту, ты, ублюдок!" Ясно, что только семантическое содержание этого эпизода, т. е. значение, принятое в контексте локальной "эмоциологии", делает данный речевой акт актом переживания и выражения именно гнева (а не любви, сочувствия и т.п.), подчеркивают Харре и Джиллет.
По мнению Сабини и Силвера, доводы конструкционизма логичны, обоснованы, но не исчерпывают содержания эмоций. Дело в том, что "хотя эмоции и связаны теснейшим образом с суждениями, они не являются только суждениями" (с. 225). Телесные проявления эмоциональных состояний (громкий голос, сжатые в гневе кулаки) придают смысловому содержанию эмоций особую силу. Эта сила не связана с семантическим содержанием суждений, она "проясняет отношение субъекта эмоций к смыслу эмоциональных проявлений"; другими словами, соматическое состояние демонстрирует подлинность эмоциональных эпизодов как феноменов, находящихся "вне компетенции воли". "Физиологические вибрации, о которых говорил Джемс, представляют собой примеры конституирующих элементов эмоций, поскольку они по своему характеру невольны, но, разумеется, эти вибрации не всегда с необходимостью выражают эмоциональные
переживания, и кроме того, существуют иные типы опыта, которые при определенных условиях оказываются по ту сторону воли (навязчивые мысли)" (с. 227).
Сказанное не следует понимать таким образом, продолжают Сабини и Силвер, что эмоциональные переживания всегда протекают вразрез с желаниями их субъектов (человек может желать любви и радоваться тому, что он ее испытывает). Тонкость состоит в том, что даже в тех случаях, когда человек вовсе не рад своему эмоциональному состоянию, он тем не менее не в силах его избежать.
Утверждая, что эмоции суть речевые акты (предупреждающие, угрожающие, обещающие и т. п.), конструкционисты намеренно не различают эмоциональные переживания (чувства) и их выражение. Между тем это различие весьма существенно для понимания того, почему эмоции не сводимы к речевым актам и не исчерпываются ими, замечают Сабини и Силвер. Речевые акты всегда подразумевают определенную цель, которую преследует говорящий, т. е. они интенциональны, тогда как эмоции спонтанны. Игрок, получивший нужную карту, испытывает чувства радости и удовлетворения и даже может их выразить "на языке тела". Однако это выражение не тождественно речевому акту, так как игрок не имеет намерения информировать остальных о своем везении. Если подлинное эмоциональное переживание не идентично речевому акту, то намеренное выражение радости игроком, которому, напротив, не повезло и который тем не менее пытается обвести вокруг пальца своих партнеров, будет уже целенаправленным действием, близким речевому акту. Другое дело, что интенциональное эмоциональное поведение не равнозначно искреннему (аутентичному) эмоциональному опыту. Кроме того, продолжают свои рассуждения авторы, для того чтобы выраженное эмоциональное переживание стало речевым актом, необходимы определенные социальные условия, в частности публичность. Утверждение "я женюсь", произнесенное в одиночестве, не равнозначно клятве возле алтаря; выкрик "ты - ублюдок" становится выражением гнева (а не констатацией факта незаконного рождения) только тогда, когда его слышат другие и идентифицируют сказанное - в соответствии с локальными конвенциями конверсации - как проявление гнева. Вместе с тем спонтанность (не интенциональность) эмоций не означает их произвольности (как с точки зрения их содержания, так и в смысле вероятности возникновения). По мнению Харре и Джиллета, в любой культуре существует практически неограниченное количество оценочных суждений самого невероятного
характера, а потому число эмоций, которые могут быть сконструированы по социокультурным шаблонам, совершенно произвольно. В противовес этому утверждению Сабини и Силвер подчеркивают, что эмоциональные феномены - это переживания, не подпадающие под юрисдикцию субъективной воли, в этом смысле они произвольны, но ограничены обстоятельствами своего возникновения, "Раз мы утверждаем, что по крайней мере часть подлинного эмоционального опыта находится по ту сторону воли, мы должны признать, что только те суждения, которые способны взять верх над волей, могут стать частью эмоций" (с. 231).
Таким образом, полемика с социально-конструкционистской трактовкой феномена эмоций позволяет сделать следующие выводы: а) эмоции не есть исключительно произвольные социальные конструкции, ограниченные только конвенциями конверсации; б) естественные (соматические, физиологические) выражения эмоциональных переживаний обладают большей силой воздействия на окружающих, чем речевые акты, поскольку окружающие считают эти выражения невольными (спонтанными), а потому подлинными, аутентичными и искренними.
Е.В.Якимова
