CC BY
23
2000.03.027. ФЕДОТОВ Г.П. СВЯТОЙ ФИЛИПП: МИТРОПОЛИТ МОСКОВСКИЙ. - М.: МП «СтрижевЦентр», 1991. - 128 с. - Библиогр.: С.113-114.
Впервые монография русского религиозного мыслителя Г.П.Федотова вышла в свет в Париже (1928). Книга содержит введение, четыре главы и «Дополнение от издательства».
Во введении отмечается, что примеры мужественных уроков церкви государству часто встречаются в удельно-вечевую эпоху русской истории, но в столетия московского самодержавия голос церкви стал приглушеннее; в лице митрополитов и патриархов она без обличений и угроз старалась, печалуясь за опальных, смягчать жестокость государственного разума. Но один раз, в самый трагический момент русской истории, против Грозного царя-тирана восстал Московский митрополит Филипп (1507-1569). Одинокий в своем протесте как среди современных ему иерархов, так и на фоне целых веков, он «стал мучеником - не за веру Христову, защитником которой мнил себя и царь Иван Васильевич, но за Христову правду, оскорбляемую царем» (с.5). Именно в таком ключе подходит к подвигу святого уже его древнее житие, в котором обличитель Грозного затеняет Филиппа - соловецкого инока; таким он был жив и в древнерусском церковном сознании - как митрополит Московский, а не как подвижник Белого моря. То, что «митрополит Филипп принадлежит столько же истории русской церкви, как и (истории. - Реф.) русского государства» (с.6), определяется прежде всего смыслом его личного подвига.
В главе первой «В Московском дворце» подчеркивается, что в молодости близкому к великокняжескому дворцу Федору Степановичу Колычеву, будущему святителю, виднее были теневые стороны исторического процесса роста внешней силы и могущества Москвы, кулисы политического театра. Колычев принадлежал к боярству старого корня и не входил в узкий круг любимцев великого князя. Учитывая эти обстоятельства, а также и чисто церковные мотивы, возобладавшие в Колычеве впоследствии, с большой степенью вероятности можно допустить, что он вряд ли мог быть в стане поклонников нового режима и скорее был доступен глухому ропоту против Василия III, доносившемуся и до ушей иностранцев. Политический и церковно-общественный перелом, который совершался в Москве при Василии III, определил новую, более жесткую политику по отношению к церковному руководству: из девяти иерархов, занимавших московскую кафедру за
время Василия III и Ивана IV, шестеро либо были лишены своего сана насильственно, либо «добровольно» отреклись, причем один из них (св. Филипп) расстался и с жизнью. Среди сторонников неудачного восстания князя Старицкого (1537) были родные и близкие Колычева. «Их трагическая смерть не сделала из Федора озлобленного сторонника партии», но ускорила его решение отречься от мира. То, что и в тридцать лет Колычев все еще не был женат, - явление удивительное на Руси, -заставляет предполагать, что в нем тайно зрело раннее религиозное призвание.
В главе второй «Соловки» проводится мысль о том, что уже первые шаги аскетического пути Колычева свидетельствуют не о знатном «монахе поневоле», а о святом по призванию; Федор ушел из Москвы, не открывшись даже отцу с матерью и не взяв на дорогу ничего, кроме одежды; избрал очень скромную тогда, далекую Соловецкую обитель на Белом море; при поступлении в послушники не открыл своего морского имени и прошел обычный суровый путь монастырского трудничества. Такие подробности его биографии, как служба деревенским пастухом на Онеге - перед поступлением в монастырь, а также отшельничество в лесной пустыни «не мала лета», «спасают образ Филиппа от возможных искушений вложить его в схему обычной духовной карьеры, продолжающей злосчастно оборвавшуюся придворную службу» (с.32). Через десять лет соловецкой жизни Филипп был одним из первых по дарованиям и подвигам иноков, его избирают игуменом Соловецкого монастыря. Но произошло нечто весьма странное для монастырской жизни: только что избранный и утвержденный игумен отрекается от должности, и только через полтора года избирается на нее вновь. Неизвестны мотивы этого отказа - столкновение ли с враждебной монастырской партией, аскетические ли опасения, но в любом случае -бежит ли Филипп от самого себя или от врагов - мы можем судить не о честолюбивом деятеле с твердым характером борца, а о натуре скорее робкой. «Беглецом мы видели боярского сына, - замечает Г.П.Федотов, -беглецом видим и игумена» (с.34). Эти особенности поведения Филиппа позволяют не заслонять в образе хозяйственного настоятеля монастыря и мужественного исповедника его кроткой и смиреной природы. Редкие административные и хозяйственные дарования, которые обнаружил Филипп за 18 лет своего игуменства, трудно переоценить; он по справедливости считается вторым основателем Соловецкого монастыря. Немногие известия о религиозных настроениях игумена касаются не только внешнего благочестия, но и его любви к уединению в пустыни
для созерцания и молитвы; не мельницы и солеварни, а деревянная пустынька восстанавливала равновесие его духовной жизни и сохраняла в хозяине монаха, воспитывала его для последнего мученического подвига.
В главе третьей «Царь и святитель» обращается внимание на то, что из официального акта, составленного при избрании Филиппа митрополитом, видны как бы некоторая слабость, уступчивость и колебания, проявленные святителем на пороге нового служения. Сначала он обусловил свое избрание требованием отмены опричнины, а затем принял уступку Грозного - восстановление митрополичьего права - и дал слово «не вступаться в опричнину». Таким образом, его избирательная капитуляция свелась к отказу бороться против опричнины как института, но не к отказу бороться против ее злоупотреблений. При сравнении этих дней его жизни в июле 1566 г. с первыми днями игуменства в Соловках становится более ясным тот факт, что «в природе Филиппа не было энергичной властности, уверенности в себе, твердого знания своих целей и средств...» (с.55). Каждый раз первым движением оказывается стремление бежать от тяжкого бремени, но после того как власть им принята, обнаруживаются мужество и силы Филиппа, которые растут под тяжестью ноши; в нем раскрываются новые стороны его личности: «Сила Божия совершилась в немощах, и благодать восполнила естественную скудость» (там же). Хотя об административной деятельности св. Филиппа как митрополита Московского сохранилось мало сведений, несомненно, что это было бремя власти не только в Московской епархии, но и во всей русской церкви - митрополичьи полномочия в ХУ-ХУ1 вв. соответствовали тем, что были у патриарха в XVII в.: поставление епископов во все епархии и наблюдение за их деятельностью, увещелевание и исправление их путем посланий, а при необходимости -вызов их в Москву. Право судить епископов принадлежало собору, но обязанность созывать соборы также лежала на митрополите, и в XVI в. они созывались каждый год, а иногда и чаще.
Опричнинный террор Грозного имел свой ритм повышений и понижений, - волна, против которой пытался бороться св. Филипп, была самой кровавой и не скоро улеглась после его кончины - ей предшествовали неудачи внешней политики, прежде всего неудачная кампания 1567 г. Оппозиция св. Филиппа оказалась направленной не только против эксцессов, но и против самой системы управления. Является ли св. Филипп в своей борьбе против опричнины выразителем христианской совести и голосом русской земли, ставит вопрос
Г.П.Федотов, или же он выразитель «реакционных» стремлений побежденного боярства? За столкновением исторических лиц стоял принципиальный, религиозно-общественный конфликт между церковью и государством в лице царя и митрополита, который назревал в Москве задолго до Грозного, сумевшего сообщить лишь трагическую остроту не им впервые созданному противоречию: «Вместе с ростом самодержавия великих князей умаляется святительская власть митрополитов всея Руси» (с.85). Политические идеи Грозного коренятся в традиционной русско-византийской православной почве, но они доведены Иваном IV до абсурда и принимают неправославную и нехристианскую форму: идеалом власти является язычник-Август, от которого через легендарного Пруса выводится и род Рюриковичей. На современном ему «безбожном» Западе - в век Ренессанса и зачинающегося абсолютизма - и мусульманском Востоке Грозного привлекают примеры тирании. В противовес этому извращению русской теократической идеи св. Филипп отстаивал идеал государственной власти, воплощавший лучшие традиции русской церкви. Безусловно, слова жития, влагаемые ему в уста через несколько десятков лет после его мученической кончины, не могут притязать на подлинность, но они могут показать, «как церковный мир в следующем поколении представлял себе этот идеал царства, под непосредственным впечатлением подвига святителя» (с.89). Во всех основных пунктах оригинальные идеи Ивана IV осуждены в речах св. Филиппа как грех, как неправда, как теократическая ересь. Точка зрения Филиппа продолжает идею митрополита Макария, отразившуюся как в посланиях самого митрополита Макария, так и решениях Стоглавого собора и чине царского венчания 1547 г. - идею «симфонии», согласия властей, царской и священнической. Она предполагает, что указывать царю на правый путь его служения и обличать его, как и всех мирян, есть долг пастырей. Хотя Иосифа Волоцкого и принято считать самым последовательным поборником московского самодержавия, не следует забывать, что Макарий может считаться учеником Иосифа. Волоцкий игумен создал не только учение о богоподобной власти царя, но и учение о царе-тиране и законном тираноборстве, обозначив признаки тирана и законные поводы неповиновения. И если Грозным допускался только один такой повод, выраженный им в словах «кроме веры», то для Иосифа - необъятный круг нравственных преступлений: «нечестие и лукавство». И даже такой последователь Волоцкого, как митрополит Даниил, при всем его практическом оппортунизме, устанавливал моральные границы произволу царя; «можно смело оказать, что так должны были думать все
иерархи русской церкви» (с.94-95). По человеческой слабости они редко следовали тем опасным путем, которому не повиноваться неправедным повелениям князей угрозой смерти. Именно св. Филипп, который не был ни новатором-ниспровергателем традиции самодержавия, ни отсталым поклонником боярской старины, «выразил в жертве своей жизни идею православной теократии», погибнув «не за умирающий быт, но за живую идею - Христовой правды, на которой держалось все русское теократическое царство» (с.95). Весь русский народ был не только жертвой царя Ивана, но и соучастником его преступлений; не только молчаливое потворство злу, но и всеобщая деморализация были последствиями опричного режима; на выгоды опричной службы польстились не только проходимцы, но и представители старого дворянства, даже монастыри старались приписываться к опричнине ради материальных благ. Интриги епископов и монахов против св. Филиппа можно расценивать как преступления отдельных лиц, но за собор епископов, осудивший святителя, вся русская церковь и вся русская земля, считает Г.П.Федотов, несли ответственность. Не может жить общество, повседневно убивающее идею своей жизни, и карой для всей земли стало смутное время. Таким образом, «в теократическом государстве... грех царя падал на весь народ и требовал всенародного искупления» (с.84).
В главе четвертой «Прославление св. Филиппа» указывается на связь прославления митрополита Филиппа с актом всенародного покаяния: «Первыми принесли это покаяние, задолго до всероссийской смуты, монахи Соловецкого монастыря, предавшие своего отца, и сын царя, его убившего» (с.96). Через 21 год после кончины святого соловецкие монахи обратились к царю Федору Ивановичу с просьбой разрешить перевезти останки Филиппа в свой монастырь для погребения в месте, избранном для себя при жизни св. Филиппом - под папертью церкви Зосимы и Савватия; когда раскопали могилу мученика во дворе Отроча монастыря, обрели его мощи нетленными. Вскоре распространилась слава о чудотворениях св. Филиппа, сначала - среди жителей Поморья. В эти же годы неизвестный соловецкий инок -очевидец московской деятельности митрополита составил житие святого. В начале XVII в. в Соловках было составлено и другое житие, более подробно изображающее хозяйственные труды игумена и муки его заточения. При патриархе Иоасафе I, некогда соловецком постриженнике, служба св. Филиппу вносится в печатную Минею 1636 г., повсеместное празднование его памяти совершалось 23 декабря.
Десять лет спустя мощи святителя были торжественно перенесены в Преображенский собор монастыря.
В 1652 г. состоялось новое перенесение мощей св. Филиппа - в Успенский собор в Москве. Событие происходило в последний год жизни патриарха Иосифа, не пользовавшегося большим влиянием на царя Алексея Михайловича, поэтому инициатора естественно видеть в царском любимце, митрополите Новгородском Никоне. Будучи постриженником Анзерского скита в Соловках, Никон, подобно патриарху Иоасафу I, имел особое усердие и личное желание прославления св. Филиппа, но замысел и проведение необычайного торжества 1652 г. свидетельствуют о том, что у Никона была и своя церковно-национальная идея. Соборное постановление определяло перенос в Успенский собор останков трех московских иерархов: митрополита Филиппа, патриарха Иова, сосланного Лжедмитрием в Старицу и скончавшегося там, и патриарха Гермогена, замученного поляками в Чудовом монастыре. «Все три святителя были подвижниками за народное, национальное дело, и пали жертвой тиранической власти» (с.98). Москва и, прежде всего, царь приносили покаяние за грехи предков, совершали акт примирения земли с ее героями. Так, на Соловки Никона сопровождал князь Хованский с множеством дворян и служилых людей; боярская свита подчеркивала земский, национальный характер торжеств. Шествие и чудеса, совершившиеся 9 июля - в день, когда Москва встречала великого святителя, в восторженном и взволнованном письме к князю Н.И.Одоевскому описал сам Алексей Михайлович. В «Молебном послании» царя св. Филиппу, как и в этом письме, сквозит ликующая уверенность в уже наступившем торжестве правды, в полном искуплении старых грехов: «Благодать Божия в нашем царстве присно изобилует, и несть уже днесь в твоей пастве никоторого разделения» (цит. по: с.102). Возможно, именно середина XVII в. и явилась тем моментом в бурной истории русского царства, когда были достигнуты равновесие, «симфония» в реализации идеи боговластия. Уже через несколько лет произошло новое грандиозное «разделение», снова священство и царство столкнулись в борьбе - на этот раз не по вине тишайшего, благочестивейшего царя, может быть, единственного, достойного носить священный венец.
«Дополнение от издательства» включает републикации из журналов русской эмиграции: рецензию В. Ильина на книгу Г.П.Федотова «Святой Филипп митрополит Московский» и две статьи
Ю.Иваска («Молчание» и «Эсхатология и культура»), посвященные памяти Г.П.Федотова.
И.И.Девина
