CC BY
23
2000.03.020. ЛЮБИЧЕВА В.Ф., МОНАХОВ В.М. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ФОРМИРОВАНИЯ СОВРЕМЕННОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ: Философское осмысление этики бизнеса. - М.; Новокузнецк: Ин-т повышения квалификации, 1998. - 149 с.
Как отмечают авторы, с точки зрения морали, бизнес - лишь модель, сколок общественных отношений. Моральные проблемы в нем не сложнее и не проще, чем в обществе в целом. Как показывает история, социальный прогресс связан с совершенствованием именно демократических форм управления обществом, которые активизируют личный интерес в качестве катализатора общественного развития. И наоборот, социальную катастрофу испытывают те общества, где личный интерес не включен в общественную жизнь, которая полностью регламентируется «сверху» государством.
Дарвиновская гипотеза об «отборе» морали в историческом развитии общества подтверждается ходом истории, свидетельствующей о неуклонном расширении в общественном сознании сферы морали. В дикие времена в сферу морали включались только «соплеменники», затем, во времена рабовладения, - все «свободные» люди, далее - все люди, что и было идеологически закреплено в мировых религиях, и, наконец, с возникновением «экологического сознания» - среда обитания человека со всей ее живой и неживой природой. На моральную «сверхцель» социальной эволюции указывает и идея демократии, идея справедливого общества и свободного в нем человека.
То, что мораль - фундаментальная детерминанта истории, подтверждается принципиально «этическим» подходом людей к ценностям: общество без ценностей не может существовать, поскольку ценности играют роль психологической опоры человека в его жизнедеятельности, являются неотъемлемой частью его личностной структуры.
Этика бизнеса не базируется на экспертизе в целом феномена предпринимательства в свете теории ценностей. Описывая предпринимательское сущее, этика бизнеса оказывается бессильной определить, насколько это сущее является должным, и, следовательно, понять, «хорошее» оно или «плохое». Если бизнес - антиценность, то словосочетание «этика бизнеса» либо абсурдно, либо призвано отразить претензию предпринимательского поведения на «новую мораль». Если же он - ценность, моральное, социально ответственное явление, то «этика
бизнеса» должна выступать в роли классической этики, т.е. безоговорочно осуждать любые отступления предпринимательского поведения от моральных норм.
Таким образом, словосочетание «этика бизнеса», если оно претендует на какую-то предметность, предполагает, что этика -классическая, а бизнес - социально ответственный. И потому, доказав, что норма предпринимательского поведения - социальная ответственность, авторы стремятся подчеркнуть право «этики бизнеса» представлять определенную «социологическую» реальность.
Нередко бизнес рассматривают как институционализованный эгоизм. В странах, где процветает экономическая и политическая демократия, тем не менее существует реальная проблема найти оптимальное соотношение экономической эффективности и социальной справедливости. И ситуация такова, что при данном уровне равновесия сторон сдвиг последнего в пользу какой-то одной из них немедленно сказывается отрицательно на другой. На первый взгляд, это подтверждает тезис об антагонизме между бизнесом и моралью: попытки усилить социальную ответственность бизнеса разрушают бизнес. Однако подобная закономерность обязана не заведомой аморальности предпринимательства, а тому обстоятельству, что от бизнеса можно требовать лишь оптимальной социальной ответственности - разрушается он не моралью, а с одинаковым успехом заниженными и завышенными ее к нему требованиями.
Предприниматель действует наверняка в интересах других и под большим вопросом в своих собственных, например, когда нанимает профессионалов и платит им: те в гарантированном выигрыше, его же прибыль - в подверженной случаю и потому туманной перспективе. Так что сам по себе присущий предпринимательскому поведению риск придает этому поведению в каких-то конкретных ситуациях моральное качество.
Согласно подходу «бизнес - это общество», предпринимательское поведение со всем его «эгоизмом», или благоразумием, морально настолько, насколько моральны любые, ставшие традиционными стереотипы общественных отношений. Стереотип предпринимательского «благоразумия» - это не обязательно определяющая, главная, а тем более единственная добродетель в бизнесе. Все здесь, как и в обществе, переходит в свою противоположность: в одних ситуациях «благоразумие» будет добродетелью, в других - злом. Таким образом, хотя данный подход и не интерпретирует предпринимательство как
институционализированный эгоизм, он не берется доказывать и моральность бизнеса.
Авторы предлагают двигаться не от этики к бизнесу, к постулированию в качестве нормы предпринимательского поведения социальной ответственности, не от должного к сущему, а, наоборот, от сущего к должному, от философского и конкретно-исторического контекстов проблемы социальной ответственности бизнеса к собственно этическому контексту данной проблемы. Иными словами, авторы стремятся вывести этику бизнеса не из этики, а из философского и конкретно-исторического обоснования моральности бизнеса.
Бизнес институционализирует в рамках естественного «экономического общества» личный интерес, превращая последний в личный экономический интерес. Однако кантовская этика составила скорее исключение в мировой этической традиции. В этике Платона и Аристотеля, а также в еврейской, христианской, буддийской и индусской моральных учениях «благоразумие» (практический здравый смысл) получило статус добродетели, проявляющейся в предусмотрительности, личном интересе.
Согласно А. Смиту, демократия - экономическая или политическая
- это условие проявления социальности, моральности человека. Вот почему рыночная экономика и политическая демократия не могут друг без друга обходиться: одна естественным образом тянет за собой другую. Именно поэтому споры в российском постперестроечном обществе о том, лучше было начинать с политической или экономической реформы,
- споры не о стратегии, а о тактике. Именно теория А.Смита определила историческую тенденцию усиливающегося взаимовлияния морали, экономической и политической демократизации. Мораль фундаментально определяет историю, в социологическом плане представляющую собой последовательную смену общественных парадигм, каждая из которых дает свою картину социальных инициатив.
Предпринимательское поведение - лишь разновидность, аспект «общечеловеческого» поведения и поэтому полностью регулируется чисто человеческими стандартами «хорошего» или «плохого». По мнению авторов, данный постулат применительно к бизнесу как конкретно-исторической категории не выполняется. Ведь бизнес -экономическое проявление не демократии вообще, а западной демократии. И он воплощает в себе именно ее особенности, прежде всего ее перспективы морали. «И пока мы не постигнем эти перспективы, мы не поймем своеобразия моральных проблем экономической демократии,
именуемой бизнесом, просто не сумеем сделать «этику бизнеса» предметной...» (с.27).
У американского философа П.Фейерабенда за констатацией кризиса старой научной рациональности стоит констатация кризиса рационалистической модели жизни. Выступая антисциентистом, развенчивая традиционную науку, он предстает идеологом реформации современной рационалистической цивилизации. А значит, делают вывод авторы, он выступает идеологом тех общественных организаций, которые борются за права человека, за мораль в этой цивилизации. «...Исторически сложившаяся идеология такой борьбы - антисциентизм» (с.40). Антисциентизм в обществе - свидетельство того, что общество протестует против растворения морали в «исследовательском» подходе к любым без исключения ситуациям.
Б.Брехт превращал театр в публицистику, а точнее, публицистику -в искусство, а зрителя - в ученого. В результате мораль оказывалась лишенной своей традиционной непосредственно-человеческой предметности: моральные проблемы возникали и решались уже в новом предметном поле и морально ответственными становились не люди, а обезличенные социальные условия, которые и начинали определять поведение человека. Таким образом, Б.Брехт своим театром создал прецедент моральной проблематики, характеризующий не просто общество, а «онаученное общество». Авторы приходят к выводу, что «нет этики бизнеса вообще, а есть этика бизнеса в «онаученном», информационном обществе, допустим в посттоталитарном социуме... Устоявшийся бизнес не может быть иным, как только социально ответственным» (с.44).
Главным вопросом метода экономической науки авторы считают вопрос о допустимости категории должного и о способе «проникновения нормативного элемента» в экономическую теорию. В современном мире нравственное и хозяйственное настолько тесно переплетены, что «вычленение» чистой экономической проблематики вряд ли возможно. Авторы выделяют двух выдающихся мыслителей ХХ в., прямо заявивших об этической направленности экономической теории и пытавшихся сформулировать ее этический базис: это русский философ С.Булгаков и английский экономист Дж.Кейнс. Будучи представителями разных философских школ и в некоторой степени различных духовных культур, они были едины в признании нравственного характера экономической науки, заявляя о своей оппозиции ортодоксальной
экономической теории, отстаивающей принцип этической нейтральности.
С.Булгаков, опираясь на традиции русской социально-философской мысли со свойственным ей преобладанием нравственного элемента над рационализмом, подходил к хозяйственной жизни с религиозно-философских позиций и рассматривал хозяйственную деятельность как явление не только материальной, но и духовной жизни. Именно Булгаков впервые поставил вопрос о философии хозяйства как о некоей системе оценок, норм и идеалов применительно к сфере хозяйствования, выступил с критикой ортодоксальной экономической теории за узость ее философско-нравственного базиса.
В отличие от С.Булгакова Дж.Кейнс рассуждал в рамках философии рационализма, не обращаясь к религии как к некоей безусловной нравственной инстанции. Он рассматривал этику как систему ценностных ориентиров в обществе, проявляющуюся в правилах поведения людей и являющуюся отражением духовной эволюции общества. Исходя из переменчивости этических установок в обществе, он полагал, что ученый-экономист может выступать носителем новых ценностных ориентиров и предложить новую экономическую теорию, опирающуюся на соответственный философско-нравственный базис. Именно признание этической направленности экономической теории, необходимости ориентировать ее на постановку и решение тех проблем, которые общество считает особенно важными, составляет суть кейнсианской революции.
У А. Смита взаимосвязь нравственного и хозяйственного элементов определялась его представлениями о нравственной природе человека, заложенной Богом. Именно благодаря нравственной основе и взаимосвязанности всех людей через Бога личное благо отдельного человека в принципе может быть согласовано с благом других людей и общества в целом. Вера в Бога позволила примирить корысть и добро, нравственность и хозяйство.
Признание существования некоторого нравственного контекста экономической деятельности еще не определяет то, каким образом этика отражается в экономической теории. В данном случае авторы выделяют два пути. Первый, нормативный или внешний, предполагает, что хозяйственная деятельность рассматривается сквозь призму некоторой заданной извне системы ценностей, которая привносится экономистом и отражает его мировоззренческую позицию и проявляется в императиве,
указывающем направление должных изменений экономической реальности.
Второй путь, внутренний или позитивистский, предполагает, что этические установки проникают в теорию через экономического субъекта, т.е. присутствуют в ней постольку, поскольку экономические субъекты в своем поведении ориентируются на нормы и представления о допустимом и недопустимом, о добре и зле и т.п. Способ проникновения этики в экономическую теорию тесно связан и во многом определяется методологией.
Многие последователи А.Смита, подчеркивая и развивая идею общественной гармонии, ослабили внимание к культурно-нравственному контексту экономических процессов, к проблеме нравственной обусловленности экономических мотиваций. И этот разрыв между этикой и экономической теорией заметно увеличивался в результате влияния философии позитивизма, с одной стороны, и того, что идеология свободной экономики стала общепризнанной и более не нуждалась в каком-либо обосновании - с другой. Отдаление экономической теории от этики происходило в связи - и параллельно - с утверждением принципа методологического индивидуализма и дедуктивного метода анализа, хотя сами по себе эти принципы не исключают интерес к нравственной стороне поведения человека.
Наиболее ощутимый удар по объективистской тенденции был нанесен Дж.Кейнсом. Он выступил как против этической нейтральности экономической теории, так и господства методологического индивидуализма, за нормативную ориентацию экономической науки, признавая тем самым «внешний» способ проникновения этики. Проблема экономической политики, являющаяся важной частью концепции Кейнса, тесным образом связана с этико-философской позицией ее автора. Кейнс нисколько не преуменьшал проблему целей и средств, намерений и результатов. Он вполне осознавал возможность того, что добрые намерения и соответствующие им действия могут обернуться плохими результатами. Но в условиях, когда конечный результат неизбежно оказывается вне пределов воздействия человека, единственным приемлемым правилом поведения становится требование следовать добру. Представление о добре у Кейнса глубоко индивидуалистично, что отражает его приверженность идее чисто личностной основы морали. На представления Кейнса о допустимых средствах решения экономических проблем большое влияние оказали события в России, экономическая и социальная политика советского
правительства. «Наблюдая за происходящим в нашей стране, Кейнс получил подтверждение тезису, что едва ли существуют какие-либо экономические цели, необходимым способом достижения которых была бы революция» (с.68).
Развитие экономической науки ХХ в. отмечено не столько противостоянием про- и контррыночной аргументации, сколько сохраняющейся дихотомией нормативной и позитивной ориентаций в экономической теории и попытками преодолеть эту дихотомию. Нравственные установки и моральные ограничения признаются хозяйственными факторами, влияющими на поведение человека в экономической области, а следовательно, и на развитие экономики в целом. Тем самым открывается путь их проникновения в экономическую теорию.
Авторы приводят ряд фактов, свидетельствующих о непосредственном влиянии принятых в обществе моральных норм на экономическое поведение людей. Например, отношение в обществе к жизни в долг, к семье и будущим поколениям - все это влияет на склонность к сбережениям, а в конечном счете, определяет национальную норму сбережений. Нравственные принципы, воплощенные в трудовой этике, в большой степени влияют на производительность труда и эффективность производства, в некоторых областях они являются регуляторами, гораздо более эффективными, чем любой вид внешнего контроля, включая и контроль рынка и цен. Во многих случаях поведение человека в экономической области в значительной мере регулируется представлениями о справедливости и морали, причем они не могут быть сведены к иным мотивациям.
Авторы обращаются к концепции «эволюционной этики» Ф.Хайека. В рамках этой концепции этические нормы трактуются как некоторые надындивидуальные правила поведения, заставляющие людей сдерживать свои инстинкты. Эти правила спонтанны и утверждаются или отбрасываются в ходе процесса эволюции в зависимости от того, способствуют ли они выживанию и экспансии принявшего их общества или же, напротив, ведут его к застою и гибели. Моральные нормы способствуют упорядочению экономической деятельности и координации экономической активности людей вне зависимости от того, осознается это людьми или нет.
Для Хайека традиционная мораль представляет стержень общественного развития, обеспечивающий его непрерывность и преемственность. Эта точка зрения принципиально отличается от
позиции Кейнса, для которого традиционная мораль - фактор, сдерживающий развитие.
У Хайека традиция и система нравственных принципов, которую она несет, выполняет примерно ту же роль, что и «невидимая рука» у А.Смита - согласование двух уровней: индивидуального и общественного. Однако в трактовке того, что предопределяет возможность подобного согласования, проявляются глубокие различия в мировоззренческой позиции двух ученых. Если для Смита принципиальная возможность гармонии личного и общественного - не что иное, как одно из проявлений божественной мудрости, то для Хайека единственной силой, способной примирить все устремления, является процесс эволюционного отбора. В концепции Хайека проявилось уже не столько признание важности морали как фактора, существенным образом влияющего на сферу экономики, сколько стремление дать рациональное объяснение социально-нравственному контексту и его эволюции в связи с эволюцией рыночного порядка.
Основной долг и назначение человека с точки зрения протестантизма - преобразование мира в процессе трудовой деятельности. Человек как бы обязан реализовать свое профессиональное предназначение: именно в этом, а не в рыночных отношениях, присущим почти всем типам обществ, заключается сущность капитализма.
Аналогичная морально-трудовая традиция была сформулирована и в православии на Руси в середине XIV в. исихастами. Отвергая разум в делах веры, исихасты рассчитывали на возможность самосовершенствования человека. Важной чертой такого совершенствования их идеолог Нил Сорский считал необходимость жить «от праведных трудов своего рукоделия». Его последователи -нестяжатели - не только не старались распространить свою практику в светской среде, но прямо отстранялись от государственных и мирских дел, уходили в заволжские скиты. В их практике на первом месте было не трудовое служение, а «умное делание», направленное на мистическое общение с Богом. Одним из возможных истоков буржуазных отношений являлся монастырский устав, если он включал в себя задачи переустройства мира и если монастырский уклад жизни получал распространение в миру.
Авторы выделяют следующие этические и социальные принципы православия, не совпадающие с пафосом капитализма: основным «способом» спасения души является посмертная молитва, причем обретается спасение через церковную организацию; моральные
общинные нормы довлеют над правовыми; личное начало подчиняется общинному; государство имеет характер священного института, недоступного и критике, и преобразованиям. «Характер этнически зафиксированных норм предопределил впоследствии и большевистское восприятие марксизма - отождествление будущего состояния общества с государственной формой собственности» (с.98).
Религия большинства культур либо безразлична к хозяйственной деятельности, либо осуждает богатство и мирские заботы. В тех же случаях, когда она «гуманистична», поощряет жизненные радости и рассматривает мир как гармоническое создание, она толкает человека к нарушению собственных моральных заповедей. В христианстве в целом, и в православии в частности, содержатся предпосылки различного отношения к миру и к его активному преобразованию. Однако до последнего времени православие оставалось на позициях освящения любого социального порядка, тормозило социальное творчество и индивидуальную мирскую активность.
Важнейшим силовым «полем» стыковки этики и предпринимательства стали в России этносоциальная и православно-христианская традиция Добра и Справедливости, этический максимализм духовного действия в любой сфере общественной практики. Авторы отмечают, что попытки навязать России западную модель развития путем ее вульгарной пересадки встречают нравственный отпор. Российское предпринимательство, как и его нравственно-религиозную основу, невозможно понять вне русской культуры, морали и религии. Отсечь православные корни - значит уйти от национальной почвы, заменить Россию другой страной.
Авторы выделяют следующие особенности пути развития России:
1) Россия - великая евразийская страна, где сходятся два потока всемирной истории. Ее миссия - творческая «переплавка» западного (европейского) и восточного (азиатского) опыта. Она - «посредник» между ними в социокультурной, этической, философской сферах;
2) в России тысячелетиями сохранялось общинное владение хозяйства, оказавшее огромное воздействие на российское общественное сознание, философию, этику; 3) Россия - «модель» всего мира в географическом, геополитическом, социокультурном смысле этого понятия. Именно в России создалась особая цивилизация третьего пути - поиска справедливости для всего человечества.
Авторы отмечают следующие этико-религиозные идеи, оказавшие значительное воздействие на экономико-хозяйственную жизнь России:
1) этнопсихологические черты русского народа, восходящие еще к дохристианскому времени; 2) православная этика в отношении к богатству, собственности, хозяйственной сфере в целом, определившая на века сущность русской цивилизации; 3) русская идея, как соборно-интегральная «сквозная» идея, объединяющая историю, философию, этику, ментальность русского народа.
Выделяются следующие характерные черты русской души. Во-первых, это глубинные, православно-христианские основы бытия, выразившиеся в примате любого дела или предприятия (исихазм). Во-вторых, это настойчивая нравственная устремленность к справедливому деянию во имя всех, а не только себя лично. Индивидуализм, эгоистически прагматическое отношение к действительности не были свойственны российской цивилизации. Для русского типична ситуация, многократно отраженная в литературе: разбогател, стало скучно, душа требует чего-то большего; бросил все, пожертвовал богатство на монастырь, ушел в скит замаливать грехи. Русский этико-философский вопрос: «Зачем?» для западного менталитета теряет свой смысл. В-третьих, православно-христианская этическая традиция никогда не возвеличивала богатства и его носителей, объявляя всех равными перед лицом Бога. Труд рассматривался, как в народной этике, так и в религиозной, как основа и путь к собственности: он, а не капитал, был «главой» нравственной оценки человека. Взять чужое, отнять у сирого и убогого, жить за чужой счет, вне собственного труда считалось великим грехом. Напротив, труд как духовное, богоугодное действо был главным звеном народной этики нестяжательства, ведущей чертой русской цивилизации.
Нил Сорский, яркий самобытный моралист XV в., возглавил движение нестяжателей в борьбе с иософлянами. Глава последних Иосиф Волоцкий был сторонником огосударствления церкви, включения ее в феодально-собственнические отношения, отхода ее от заветов раннехристианских общин. Нестяжательство пыталось сохранить первоначальное христианство, уберечь церковь от раскола и вторжения житейской трезвости, развить дальше основы русской цивилизации.
Для русской литературы и этики XIX в. характерен взгляд на предпринимательство вне реальных потребностей общества, на базе одних абсолютов, борьбы добра и зла. С русским религиозно-нравственным Ренессансом тесно связано такое беспрецедентное явление российской жизни, как меценатство, которое на десятилетия опередило западные концепции «протянутой руки». Оно убедительно доказало, что
и православие может являться основой подхода к рыночным отношениям. Как свидетельствует опыт российского предпринимательства, только этическая основа его способна стать творческим импульсом к развитию на путях национальной самобытности, осваивая западный опыт и не теряя своего лица.
Основной мотив протестантского учения состоит в преодолении разрыва между мирской деятельностью и религиозной. Этот разрыв, свойственный христианству вообще, нередко приводил к проповеди отрешенности от мира, осуждению всякого бытоустроительства и отрицательному отношению к социальной деятельности, что рассматривалось как третьестепенное, не имеющее отношения к спасению. В протестантизме социальная и профессиональная деятельность столь же угодна Богу, как и молитва. Рациональное преобразование общества и космоса в целом выступает безусловным религиозным долгом верующего, ибо космос по библейскому откровению предназначен для того, чтобы служить на пользу роду человеческому. В этике протестантизма, если сравнивать ее с предшествующей, католической, этикой, осуществлен значительный переворот: протестантская этика как нельзя лучше соответствовала этносу буржуазного предпринимательства и рациональной организации труда.
В числе образцов дооктябрьского российского предпринимательства легко обнаруживаются такие, которые вполне соответствуют духу аскетического рационализма, сформировавшегося на иных, по сравнению с западными, основаниях. Русская духовная культура резко противостоит духу перераспределения, духу алчности: она освобождает человека от низменных инстинктов зависти и злобы. Опора на нее способна существенно оздоровить духовно-нравственную атмосферу общества, что имеет непосредственное значение для духа подлинного предпринимательства, для формирования устойчивой и работоспособной личности.
О.В.Летов
