CC BY
155
Филология
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2014, № 2 (2), с. 88-93
УДК 82
1992 ГОД В ТВОРЧЕСКОЙ ЭВОЛЮЦИИ БОРИСА РЫЖЕГО © 2014 г. Т.А. Арсенова
Институт истории и археологии УрО РАН, Екатеринбург chelovekmira@mail.ru
Поступила в редакцию 28.04.2014
Рассматриваются стихотворения Б. Рыжего 1992 года - времени первых творческих поисков и поэтических публикаций. Предпринимается попытка описания складывающегося поэтического мира Б. Рыжего; внимание обращено на специфику его поэтического пространства, способы самоопределения лирического субъекта в окружающем мире, особенности его кругозора, основные темы и идеи.
Ключевые слова: Борис Рыжий, ранняя лирика, творческая эволюция, поэтическое пространство, кругозор лирического субъекта.
Творческая активность Бориса Рыжего, земная жизнь которого оборвалась на 27-м году жизни, приходится на сравнительно непродолжительный отрезок времени с 1992 по 2001 гг. Несмотря на это, значительный объем его поэтического наследия, насчитывающий около тысячи стихотворений (на данное время около 700 из них опубликовано)1, позволяет говорить о творческой эволюции поэта, пренебречь которой невозможно при углубленном изучении его поэтического мира.
Два посмертных наиболее полных и основанных на хронологической подаче материала сборника стихотворений Б. Рыжего: «Оправдание жизни» (2004) [2] и «В кварталах дальних и печальных...» (2012) [3] - достаточно репрезентативно освещают творческие поиски юного поэта 1993-1995 гг. и, вопреки воле автора относительно публикации самых ранних его текстов, заставляют признать порою слабые «пробы пера» неотменимым фактом его художественной биографии. Руководствуясь принципом безоценочности исследовательского взгляда и не пытаясь по ходу дела истолковывать отдельные «темные места», странные неловкие образы, встречающиеся в текстах юного Рыжего, обратимся к его самым ранним опубликованным стихотворениям - стихотворениям 1992 г., небольшим числом включенным в указанные книги, а также обнаруженным в других изданиях.
В начале 1992 г. Борису Рыжему 17 лет, он уже женат и учится на первом курсе Горногеологической академии. Пишет стихи, появляется на поэтических вечерах института и в ли-тобъединении им. М.М. Пилипенко. Предпринимая первую и, пожалуй, единственную на данный момент попытку периодизации творче-
ства Рыжего, поэт и филолог Ю.В. Казарин обозначает этот этап его стихотворческих опытов (1992-1993 гг.) как «накопительный». Как бы подтверждая читательское впечатление некой самоограниченности данных стихотворений Рыжего, он отмечает: «В это время юный Борис сам становится своим третьим (наряду с отцом и сестрой Ольгой - Т. А.) источником поэтоло-гической информации, который сформировался на основе этико-эстетического поиска и отбора» [1, с. 700].
1992 г. знаменуется для начинающего поэта дебютом в известном издании: на страницах «Российской газеты» выходят три стихотворения Рыжего: «Облака пока не побледнели.», «Елизавет» и «Воплощение в лес» [их тексты см. также: 4, с. 16-17]. И это единственные тексты 1992 г., опубликованные в год их написания2. Еще 8 (7) стихотворений, датированных 1992-м, находим на страницах «Оправдания жизни» и «В кварталах дальних и печальных...»: «Поздно, поздно! Вот - по небу прожектора.»3 [2, с. 7], «Ветер, надев папильотки табачного дыма.» [2, с. 292], «Где-то там далеко, где слоняются запахи леса.» [2, с. 293; 3, с. 29], «Пейзаж с детством»4 [2, с. 293-294], «Родная, мы будем жить здесь.»5 [2, с. 294], «Стоял обычный зимний день.» [2, с. 295; 3, с. 27], «Небо как небо, бледные звезды.» [3, с. 30], «Мне наплевать на смерть царя.»6 [3, с. 31]. Кроме того, из неопубликованных текстов Рыжего 1992 г. в поле нашего зрения попадает стихотворение «Если меня убьют на войне.» (12.01.1992) - фото его рукописи приводит Алексей Кузин в книге «Следы Бориса Рыжего» [4, с. 6].
Остановимся отдельно на стихотворении, открывающем первую публикацию Рыжего и в
силу этого обстоятельства выполняющем задачу представления читателям голоса нового поэта: «Облака пока не побледнели, / Как низкопробное сукно. // Сидя на своей постели, / Смотрел в окно. // Была луна белее лилий, / На ней ветвей кривые шрамы, / Как продолженье четких линий / Оконной рамы. // Потом и жутко, и забавно, / Когда, раскрасив красным небо, / Восход вздымался плавно -плавно... / И смело. // А изнутри, сначала тихо, / Потом, разросшись громыханьем, / Наружу выползало Лихо, / Опережая покаянье. // "Еще луны чуть-чуть!" - развоюсь, / Встану, сверкну, как гроза и. // Не надо! Вдруг еще небо размою / Своими слезами» [2, с. 291-292]. Выделим данное стихотворение в качестве текста, намечающего специфические черты лирики Рыжего «накопительного» этапа, в частности, характерную для него созерцательность, особый кругозор лирического субъекта, обусловленный отодвинутостью картин окружающего мира, жизни «других» в целом - за окно7. Несмотря на бросающееся в глаза отсутствие местоимения 1 лица «я», столь частотного в лирических текстах и особенно «напрашивающегося» в начале приведенного стихотворения в контексте деепричастного оборота («сидя на своей постели»), «я» лирического субъекта обнаруживает себя в глагольных формах («развоюсь», «встану», «сверкну», «размою») и прямой речи. Что, на наш взгляд, примечательно, так это динамика проявления в тексте стихотворения лирического субъекта: от изначальной статичности ситуации, самонивелирования героя, полностью обращенного во вне и визуально регистрирующего картины отстраненной за окно природы, - через выражение внутреннего, отзывающегося на видимое, переживания («Потом и жутко, и забавно.») -к буквально вторжению героя с его репликой в пространство, сначала безмолвного, затем с «разрастающимся громыханьем» окружающего мира.
Лирический герой стихотворений 1992 года и нескольких последующих лет8, не будучи активным участником окружающей, как бы сама собой происходящей жизни (подчас демонстративно от нее отстраняясь), занимает позицию одинокого отдаленного соглядатая. Так, в стихотворении «Ветер, надев папильотки табачного дыма.» «я» лирического субъекта отводит себе место лишь стороннего зрителя разворачивающейся перед ним масштабной картины («А Бог сам с собою играл в бильярд небосвода, / сквозь тучи протиснув косою ухмылкою месяц...»): «И я, улыбаясь, глядел на обочину леса.», «А я, улыбаясь, глядел и всей силою лег-
ких.» [2, с. 292]. Создается впечатление, что главное, что Б. Рыжий может сказать о себе, -это, прежде всего, определить свое подчиненное пространственное положение, обусловленное оппозицией «дом / улица» (значимой оппозицией на протяжении всего его творчества). Здесь примечательны строки одной из первых дневниковых записей А. Кузина, в которых упоминается молодой поэт Рыжий: «23 марта 1992. <...> Еще Б. показал мне 4 новых стихотворения <.> и одно, менее удачное, о городе с высоты форточки и пьяного человека. Опять поразил меня точностью замысла и выполнения» [4, с. 7]. Преодолевается такая подчиненность и изначальная заданность пространственного положения героя (чаще всего - положения находящегося в доме, у окна) разве что актом письма, поэтического освоения мира, но не непосредственным вмешательством в ход событий. Самоотстранение героя от активной деятельности на уровне грамматических показателей можно также проследить на примере строки из неопубликованного и несохранившегося стихотворения «Взгляд» от 27.05.92: «Там старшаки убили кошку, / одним из тех убийц был я» [цит. по: 4, с. 11]. Сравним: лирическому субъекту легче назвать себя «убийцей» (статика), нежели сказать вместо «[они] убили» - «мы [я] убили» (динамика)! Для него, таким образом, органичнее дать себе определение, чем непосредственно выразить действие глагольной формой (действие, совершенное где-то «там», на отдалении).
Здесь необходимо сказать, что для более объемного представления поэтического мира начинающего поэта Б. Рыжего нам видится оправданным обращение не только к перечисленным выше опубликованным стихотворения 1992 г., но и к текстам, сохранившимся лишь отчасти (см. процитированное выше «Там старшаки.»), в виде отдельных строчек и «образных зарисовок» их верного читателя А. Кузина9. Так, в записи от 14 июля 1992 г. Кузин фиксирует: «Борис Рыжий попросил оценить подборку его стихотворений за март-июль (штук 40). Он отказался от своих февральских стихов, где писал обо всем как человек взрослый. <.> К сожалению, я не оставил у себя эти стихотворения (подборку из 40 шт.; здесь курсив автора. - Т. А.), вернул Борису. И тогда, и в дальнейшем я просил его сохранять все написанное, зная уже о его склонности отказываться от созданного ранее. Он обещал сберечь подборку. Но я знаю, что она не сохранилась или же пока не найдена. Потому привожу ниже список этих стихов, составленный мной для беседы с Борисом» [4, с. 16].
По материалам Кузина, оформленным в виде двух списков стихотворений, расположенных по хронологии написания [4, с. 9-12; 18-23], можно проследить частотные для юного Рыжего приемы, мотивы, идеи. В подкрепление отмеченной нами созерцательности лирического субъекта и как бы соскальзывания его взгляда с самого себя на окружающее пространство, в котором он определяет свое место, ищет свое лицо и подтверждение собственного существования, приведем несохранившееся стихотворение «Взгляд» (другое, от 20.06.92) . Его содержание Кузин передает следующими строчками: «Будет дождь. Кухня. Наблюдаю за собой, но не выходит, мимо. Так же солнце смотрит на мир, и корова глядит на уголья сгоревшего дома и не может понять, сгорела она или нет» [4, с. 11]. Свое неучастие в окружающей жизни, вероятно, обусловленное и возрастным фактором (временем, когда осознаешь, что раньше, в детстве, просто жил, не задумываясь, а сейчас задумываешься, как жить, и потому только готовишься жить: «Я здесь - на кухне - из прошлой жизни, как в кассу за билетом жить» [4, с. 11]), лирический герой Рыжего пытается мотивировать так: «Как просто, как просто быть просто пей-зажем11 на фоне, / как просто на фоне приветствовать будущий день.» [2, с. 293], или декларативным тоном объясняет: «Жизнь воспринимать на слух лучше, чем торговать мясом, бить под дых, глядеть на святых» [4, с. 10].
Будучи поэтом-«топофилом» с юности, Б. Рыжий обращает пристальное внимание на окружающее его пространство города и вписанные в него природные явления (связанные с временем суток или сезоном, погодой), поэтически осваивая их при помощи столь любимой им в 1992-1993 гг. густой вещественной или физиологической метафоры («декоративной метафорики», по определению Д. Сухарева [9, с. 13])12. В апреле 1992 г. Кузин записывает в своем дневнике: «Как-то, почитав Кальпиди, [Борис] сказал, что больше не станет просто так писать, в один присест, а возьмет за правило в день писать по две строчки, но полные метафор. Я улыбнулся» [4, с. 7]. К этому времени Борисом уже написано стихотворение «Елизавет»13: «Копьем разбивши пруда круп, / вонзилась рыжая река. / Завод сухой клешнею труб / доил седые облака.» [4, с. 16]. Прием отелеснива-ния урбанистического хронотопа, заимствованный поэтом в раннефутуристической эстетике, работает в этот период буквально в каждом пространственном образе: «.сутулый силуэт Свердловска / лежал и, будто бы в подушку, / сон продолжая сладкой ленью, / лежал подъезд,
в сугроб уткнувшись / бугристой лысиной ступеней» [3, с. 27]; из неопубликованного: «Вены дождя вздулись, как вены атлета», «Вечер нахлынул и вылился горлом», «Синие губы небес сосут желток заката», «Май вывалил вечер, как черный язык», «Ночь, сдвинув лопатки сугробов, рыгнет позапрошлым туманом» [4, с. 10, 11, 18] и т. д.14
«В метафорах моих нет и тени какого-либо подтекста. Просто я так вижу,» - заверяет Рыжий в небольшом предисловии к своей первой поэтической подборке в «толстом» журнале (сент. 1993) [5]. Однако очевидно, что в случае Рыжего стратегия проецирования тела во всей его физиологии на внешнее пространство является не просто актом ученичества и обкаткой формальных эпатажных приемов футуристов, но подсознательной ориентацией на Маяковского, чьи приемы отелеснивания пространства осложняются чисто лирической трагедийностью, экспликацией незащищенности поэта перед агрессивным пространством, в котором и природные компоненты подчиняются общей интенции к подавлению миром лирического субъекта [см.: 12, с. 31].
В отличие от лирических текстов Рыжего более поздних периодов, создаваемые им образы города на раннем этапе еще не пропитаны энергией личной биографии и воспоминаниями о детстве; наоборот, поэт, не избегая «общих мест» отечественной литературы, противопоставляет город деревне и дикой природе (что было свойственно литературе сентиментализма и романтизма) и подчеркивает враждебность герою демонизированного города (что, в свою очередь, изначально было чертой петербургского текста): «Кнуты ливней над клячей Свердловска . Одичалая улица. . Город - прототип ада»; «В городе тесно. В лес, но опоздал, я уже житель города.»; «Я бы уехал в лес, но поздно. Я в городе, чтобы прожить. Но не всосало в эту серую массу города. Отрицание города»; «Утро, город, траур кварталов»; «О, лес. город - выродок»; «Этот город лежит на земле, как болезненный бред»; «Могильные плиты домов» [4, с. 9-10, 11, 18, 19, 20] и т. д. Стремление юного поэта к обретению некоей новой точки зрения, в которой он, не ощущая подавляющей и подчиняющей заданности окружающего городского пространства, мог бы реализовать свою творческую свободу («А я . всей силою легких / вдыхал в себя сад, ощущая седую свободу» [2, с. 292]), обусловливает зарождающуюся в лирике Рыжего 1992 г. тему отрицания города и идею побега из чуждого ему мира «других» в иные пространства - «лес»,
«сад» и т. д. (см.: «Воплощение в лес», «Где -то там далеко, где слоняются запахи леса.»; «В сад. Отречься от времени, вникнуть в другое время» [4, с. 11]). Безучастность в обыденной жизни, декларируемая лирическим героем - «Уйти из жизни, чтобы лучше видеть.» [4, с. 10], - таким образом, становится залогом самоопределения и самореализации поэта, см.: «Ночь в городе. Идите за мной в ночь - природу, - вспомните бренность жизни. Увидите себя» [4, с. 19].
Наряду с хронотопами леса и сада, «ночь» также укрывает и оберегает героя от пустой суеты жизни, оставляя за ним возможность свободного созерцания: «Родная, мы будем жить здесь, где нет прохожих, / где лишь созвездья. <.> / Мы будем жить здесь. Мы будем вместе смотреть. / <.> По сути дела не будет лета, зимы и прочих. / Не будет милых моих. Любимых моих. Хороших. / Туман укроет нас белоснежной своей рогожей, / и будут ночи. Сплошные ночи. Сплошные ночи. / <.> мы будем в ночи, как в отложении - два омара» [2, с. 294295]. Схожие функции по отношению к лирическому герою выполняет пространство дома в целом. Словно руководствуясь советом Бродского «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку», Рыжий говорит: «Улиткой на кухне свернусь», «Люблю полумрак захламленной квартиры. (<.> Город манит его к замерзшим, но он остается в квартире с лирой и просто живет)» [4, с. 10, 20] и нередко обращается к локусу кухни (см., напр., «Небо как небо, бледные звезды.»).
Юношеская (по выражению А. Кузина, «младенческая») тема «Мне здесь не нравится, здесь все не так»15 в творчестве Рыжего определяет два основных вектора в устремленности его лирического субъекта выломиться из обыденной жизни. Это, во-первых, характерный исключительно для ранних стихов вектор извне враждебного городского пространства в лес и, во-вторых, шире представленный вектор самоконцентрации, ухода в себя.
Так, среди самых ранних текстов Рыжего программным в плане выражения идеи ухода поэта в себя с определенной долей уверенности можно назвать несохранившееся стихотворение «Крот в нору - прыг, поэт в себя - скок.»16. Если верить записям того же Кузина, в рукописи Рыжего этот текст был датирован 4 июля 1992 г. Прочитав его впервые в августе того же года, Кузин фиксировал для себя его содержание следующим образом (не без темнот): «Уход в себя, в ночь. Как крот в землю, но земля для него Бог, а для Бога ночь - нет. Жизнь - враг. И
не пойму даже светлых дней. как кочки из болота, чем дальше, тем трудней» [4, с. 12].
Двумя месяцами позже именно это стихотворение Рыжего становится объектом критики поэта и руководителя лит. клуба им. Пилипенко Н.Я. Мережникова. Кузин пишет: «Мережников посмотрел стихи Б.Р. Попросил и меня высказать мнение. Сам он упрекал Б.Р. за стихотворение "Крот в нору - прыг, поэт в себя -скок.". Говорил, что нельзя говорить "жизнь мне враг", а если уж сказал, то это надо объяснить и расшифровать - почему? Я это стихотворение защищал. Сказал, что объяснять свое произведение не надо - оно для молодого человека естественно в наши дни. В этом стихотворении Б.Р. как младенец начинает, как юноша рассуждает, а в последней строфе - как бывалый муж. И по долгой мысли, и по сквозным образам оно состоятельно» [4, с. 13-14].
«Долгая мысль» - вот как формулирует Кузин главное достоинство данного стихотворения, именно эту фразу он запишет снова в феврале 1993 года по прочтении второй редакции текста. Как нам видится, «долгая мысль» в понимании одного из первых постоянных читателей и критиков юного Рыжего А. Кузина непосредственно связывается с его представлением о творческой эволюции поэта. Последовательное «вызревание» угловатых ученических стихов Рыжего 1992 г. проявляется именно в указанном «начинании в роли младенца и завершения в роли взрослого»; прохождение подобного пути, по мнению Кузина, для начинающего поэта естественно и необходимо: «Он [Борис] отказался от своих февральских стихов, где писал обо всем как человек взрослый. А затем он прошел в своих стихах путь от младенчества к взрослости. Вначале - много стихов, где он жалуется, отвергает мир, но - не говорит, почему. После этого - попытки самоопределиться в мире, и, наконец, - анализ мира»; «.Итак, эгоцентризм, драматическое восприятие жизни, определение себя в мире, анализ жизни. Это обязательные составляющие личности Поэта. <.> Вот путь великих поэтов: датчик, анализатор, кибернетическая система» [4, с. 8, 15].
Теперь, отстранившись от юношеских поэтических опытов Рыжего, вспомним замечание Олега Дозморова из его статьи 2010 г.: «На мой взгляд, то, что отличает Бориса от современной лирики и роднит, прежде всего, с Пушкиным, -это способность лирического субъекта духовно меняться по ходу стихотворения <.> Он в начале стихотворения один, а к концу его - другой. Метаморфоза бывает разительная . и чем она разительней, тем сильнее воздействие сти-
хотворения на нас, читателей» [13, с. 59]. Если в стихах Рыжего 1992 г. Кузин не раз отмечает постепенные перемены в самоопределении героя от текста к тексту, то стихотворение «Крот в нору - прыг, поэт в себя - скок.» знаменует для него своего рода новый этап в творческой эволюции Рыжего-поэта, когда «долгая мысль» позволяет лирическому субъекту пройти внутренний путь уже в рамках одного стихотворения. К чему конкретно приходит Рыжий в финале этого, увы, несохранившегося текста, остается загадкой, и нам приходится доверять читательской интуиции Кузина. Но важно здесь то, что открыто декларируемая юным поэтом (пусть и не новая, заимствованная у традиции) идея необходимости ухода поэта из обыденной жизни в себя и отстраненной созерцательности
- «Уйти из жизни, чтобы лучше видеть.» -станет одним из первых шагов к обретению в последующем его творчестве более объемного по-настоящему поэтического кругозора. Кругозора, вмещающего в себя одновременно различные пространства и временные слои, охватывающего жизнь в целом и позволяющего вопреки юношескому «Жизнь мне враг» на новом уровне заявить: «Жизнь - суть поэзия.».
Примечания
1. Ю.В. Казарин пишет, что отец Б. Рыжего Борис Петрович, «разбирая архив сына, обнаружил ок. 1000 текстов, среди которых добрая половина не публиковалась. Олег Дозморов и я помогали Борису Петровичу в этой работе, и я могу утверждать, что тогда, к лету 2002 г., оставалось более 450 хороших / прекрасных / отличных / замечательных стихотворений, которые обязательно должны были быть опубликованными. Мы также заметили, что Борис тщательно скрывал свой "ученический" период, у него вообще хватило ума, вкуса, а главное - выдержки не публиковать подражательных и слабых вещей» [1, с. 695].
2. В 1993 г. поэтических публикаций будет уже не одна, а четыре: две в газете УГГА «Горняк», одна в «Главном проспекте», еще одна - в «толстом» журнале «Уральский следопыт».
3. Вероятно, данный текст ошибочно отнесен к 1992 г. (хотя благодаря «военной» теме и перекликается с указанным чуть ниже стихотворением «Если меня убьют на войне.»); в более позднем сборнике «В кварталах дальних и печальных...» он датируется 1999-м. «По словам Олега Дозморова, Борис часто изменял даты написания того или иного стихотворения,
- пишет Ю. Казарин, - в основном указывая более ранние сроки написания текста: поэт как бы продлевал, вытягивал свою жизнь в прошлое, зная, что чем больше было, тем больше остается, или - количество прошлого в поэзии, в культуре вообще, обеспечивает соответствующее ему количество будущего» [1, с. 637].
4. Вариант стихотворения, датированный декабрем 1992 г. [см. также: 4, с. 20]. В журнальную подборку за сентябрь 1993-го [см.: 5] Рыжий почему-то включает более ранний вариант, датированный мартом 1992 г.
5. Вариант стихотворения, датированный декабрем 1992 г. Журнальный вариант данного стихотворения, переработанного Рыжим в феврале 1993-го, озаглавлен «Жить здесь» [5; см. также: 4, с. 23].
6. Пассаж о включении этого провокативного и слабого стихотворения в сборник см. в рец. Е.И. Зейферт на кн. «В кварталах дальних и печальных...» [6, с. 340].
7. Лирическая ситуация созерцания поэтом заоконных видов, сопряженная с состоянием ме-дитативности и рефлексии внебытового порядка, довольно отчетливо представленная в стихотворениях Б. Рыжего разных лет, отдельно рассмотрена нами в работе: [7].
8. См. стихотворение, опубликованное в 1994 г., «Много видел. Не много жил.»: «Мое тело висит, словно плащ на гвозде, / на взгляде, который прикован к звезде. / И она не мала. Далека. / Я далек от людей. Я стою у окна...» [8; здесь и далее курсив в цитатах наш. - Т. А.].
9. Дм. Сухарев, автор объемного предисловия к одному из сборников Рыжего, также не обходит вниманием тот факт, что «ранних стихов Борис не хранил, публиковать даже не собирался, мы знаем об их существовании из дневника Алексея Кузина <...>. В дневниках с завидной педантичностью, глазами понимающего (позже - с трудом понимающего) старшего друга, прослежен практически весь путь, пройденный Рыжим-стихотворцем после окончания средней школы» [9, с. 13]. О кн. А. Кузина «Следы Бориса Рыжего» см. также: [10].
10. Возможно, словом «Взгляд» А. Кузин обозначает не название текста, данное автором, а собственное интуитивное отнесение данного лирического произведения к некоему жанру «стихотворения-взгляда» ?..
11. В журнальном варианте стихотворения -«.предметом на фоне. » [5].
12. Пристрастие юного поэта к созданию густых и плотных пространственных образов (преимущественно - городских) с помощью метафоры телесности в самых ранних стихотворениях впоследствии трансформируется в постоянную, неизменную любовь Рыжего к топографически точным образам города, имеющим реальные корни и достигающим своей материально ощутимой плотности уже иным путем - за счет повышения их денотативности и эффекта читательского узнавания [см. подробнее: 11].
13. Елизавет - окраинный микрорайон Свердловска-Екатеринбурга, примыкающий к микрорайону детства Б. Рыжего Вторчермету.
14. Позже, в стихотворении 1996 г. «Прощание с юностью» Рыжий скажет об этом времени: «.как сложно сочинял, как горько пел, / глагольных рифм почти не принимая, / как выбирал я ритм, как сорил / метафорами, в неком стиле нервном / всю ночь писал, а поутру без сил / шел в школу, / где был двоечником первым» [2, с. 74].
15. См. текст заметки А. Кузина «Шаги Бориса Рыжего», опубликованной в газ. «Доверие» в нояб. 1992 г., в: [4, с. 14-15].
16. В дневнике А. Кузина очерчивается содержание еще одного стихотворения, своего рода «завета» Рыжего «Поэтам» от 15.08.92 (а-ля «Юному поэту» Брюсова, которого всегда чтили в семье Рыжих): «Бежать в себя. Жизнь - глядеться в пустоту, душу отдавать бумажному листу - что завещать труп вороньей стае» [4, с. 19].
Список литературы
1. Казарин Ю. Поэт Борис Рыжий: постижение ужаса красоты // Рыжий Б.Б. Оправдание жизни. Екатеринбург: У-Фактория, 2004. С. 251-814.
2. Рыжий Б.Б. Оправдание жизни. Екатеринбург: У-Фактория, 2004. 832 с.
3. Рыжий Б.Б. В кварталах дальних и печальных: избр. лирика. Роттердамский дневник. М.: Искус-ство-т век, 2012. 576 с.
4. Кузин А.В. Следы Бориса Рыжего: заметки из дневника. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2004. 104 с.
5. Рыжий Б. Пейзаж с детством: [стихи] // Уральский следопыт. 1993. № 9. С. 16.
6. Зейферт Е.И. «Друзья мои, я вас любил под фонарями, облаками.» // Кормановские чтения: ст. и мат-лы. [Вып. 13]. Ижевск: Удмуртский ун-т, 2014.
С. 336-341 (см. то же: Знамя. 2013. № 5. URL: http://magazines.russ.ru/znamia/2013/5/z23 .html).
7. Арсенова Т.А. Ситуация «поэт у окна» в лирике Бориса Рыжего // Дергачевские чтения-2011: Русская литература: национальное развитие и региональные особенности: В 3-х т. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2012. Т. 3. С. 3-10.
8. Рыжий Б. «Дожидаясь стихов, как оброка, от ночи.»: [стихи] // Уральский следопыт. 1994. № 3. С. 8.
9. Сухарев Д. Влажным взором: [вступ. ст.] // Рыжий Б.Б. В кварталах дальних и печальных: избр. лирика. Роттердамский дневник. М.: Искусство-XXI век, 2012. С. 5-24.
10. Изварина Е. Версия духовной биографии // Урал. 2004. № 6. URL: http://magazines.russ.ru/ ural/2004/6/izv18.html
11. Арсенова Т.А. Вторчермет Бориса Рыжего на литературной карте России: к проблеме читательской рецепции // Уральский исторический вестник. № 4 (33). 2011. С. 31-36.
12. Комаров К.М. Модификации «телесности» в раннем творчестве В. Маяковского // Научное обозрение: гуманитарные исследования. 2013. № 12. С. 29-34.
13. Дозморов О. Кытлым, Кышлым и Кытлым: история создания нескольких стихотворений Бориса Рыжего // Russian Literature. Vol. 67. Issue 1. 1 Jan. 2010. P. 57-66.
THE YEAR OF 1992 IN BORIS RYZHY'S CREATIVE EVOLUTION
T.A. Arsenova
The article observes a few Boris Ryzhy's poems, which "survived" wholly or partially, of 1992 - the year of the earliest creative search and of the poet's first publications. An attempt has been made to describe beginning études in B. Ryzhy's poetic world, to pay attention to the peculiarities of his poetic space and of his outlook, to specify his lyrical subject's ways of self-determination in the surrounding world, his topics and ideas.
Keywords: Boris Ryzhy, early lyrics, creative evolution, poetic space, the outlook of the lyrical subject.
References
1. Kazarin Yu. Poet Boris Ryzhiy: postizhenie uzhasa krasoty // Ryzhiy B.B. Opravdanie zhizni. Ekaterinburg: U-Faktoriya, 2004. S. 251-814.
2. Ryzhiy B.B. Opravdanie zhizni. Ekaterinburg: U-Faktoriya, 2004. 832 s.
3. Ryzhiy B.B. V kvartalakh dal'nikh i pechal'nykh: izbr. lirika. Rotterdamskiy dnevnik. M.: Iskusstvo-XXI vek, 2012. 576 s.
4. Kuzin A.V. Sledy Borisa Ryzhego: zametki iz dnevnika. Ekaterinburg: Izd-vo Ural. un-ta, 2004. 104 s.
5. Ryzhiy B. Peyzazh s detstvom: [stikhi] // Ural'skiy sledopyt. 1993. № 9. S. 16.
6. Zeyfert E.I. «Druz'ya moi, ya vas lyubil pod fonaryami, oblakami...» // Kormanovskie chteniya: st. i mat-ly. [Vyp. 13]. Izhevsk: Udmurtskiy un-t, 2014. S. 336-341 (sm. to zhe: Znamya. 2013. № 5. URL: http://magazines.russ.ru/znamia/2013/5/z23 .html).
7. Arsenova T.A. Situatsiya «poet u okna» v lirike Borisa Ryzhego // Dergachevskie chteniya-2011: Russkaya literatura: natsional'noe razvitie i regional'nye
osobennosti: V 3-kh t. Ekaterinburg: Izd-vo Ural. un-ta, 2012. T. 3. S. 3-10.
8. Ryzhiy B. «Dozhidayas' stikhov, kak obroka, ot nochi...»: [stikhi] // Ural'skiy sledopyt. 1994. № 3. S. 8.
9. Sukharev D. Vlazhnym vzorom: [vstup. st.] // Ryzhiy B.B. V kvartalakh dal'nikh i pechal'nykh: izbr. lirika. Rotterdamskiy dnevnik. M.: Iskusstvo-XXI vek, 2012. S. 5-24.
10. Izvarina E. Versiya dukhovnoy biografii // Ural. 2004. № 6. URL: http://magazines.russ.ru/
ural/2004/6/izv18.html
11. Arsenova T.A. Vtorchermet Borisa Ryzhego na literaturnoy karte Rossii: k probleme chitatel'skoy retseptsii // Ural'skiy istoricheskiy vestnik. № 4 (33). 2011. S. 31-36.
12. Komarov K.M. Modifikatsii «telesnosti» v rannem tvorchestve V. Mayakovskogo // Nauchnoe obozrenie: gumanitarnye issledovaniya. 2013. № 12. S. 29-34.
13. Dozmorov O. Kytlym, Kyshlym i Kytlym: istoriya sozdaniya neskol'kikh stikhotvoreniy Borisa Ryzhego // Russian Literature. Vol. 67. Issue 1. 1 Jan. 2010. P. 57-66.
