CC BY
161
ТЕМА НОМЕРА
УДК 81.42
С.А. Тихомиров
Знак-жест, гипербола и символический обмен: практика и коммуникация
В статье описаны некоторые аспекты функционирования знака-жеста, который включает в себя элементы символического обмена; отмечено, что жест еще не является единицей коммуникации, он становится таковой, только будучи наделен «общим» для сторон коммуникации значением. В статье описаны некоторые трудности «локализации» знаково-жестовых систем. Знак-жест, являясь принадлежностью так называемого «языка тела», как правило, функционирует как дополнение к естественному языку, будучи невербальным средством коммуникации и соседствуя с так называемыми экстралингвистическими средствами коммуникации (интонация, ритмика, мелодика, темп речи), позволяет сделать общение максимально полным и «объемным». В данном случае мы сталкиваемся с проблемой «недостаточности / неполнозначности / дефицита языка». Важнейшая проблема — проблема смысла жестового поведения; решить ее только посредством этнологии жестовости, описательным анализом специализированных жестов, характерных для тех или иных социальных групп, исследованиями, связанными с кинеси-кой (или попыткой «примирить» лингвистику и кинесику) не представляется возможным; необходимо распределить знаки жестовой речи категориально, а жестовое поведение рассматривать не только как коммуникацию, но и как особую внелингвистическую практику.
Ключевые слова: жест, знак, символ, обмен, практика, понятие, противопоставление, коммуникация, эмоция, территория, язык, единица, кинесика, сознание, гипербола, феномен, язык.
Правдивость патетического жеста в величественные моменты жизни.
Бодлер
Наряду с культурой слов ведь есть и культура жестов. В мире существуют и другие языки, помимо нашего западного языка, который предпочитает обнажать и иссушать идеи, и тогда идеи предстают перед нами в своей инертности, не способные попутно привести в движение всю систему естественных аналогий, как это бывает в восточных языках.
А. Арто. Письма о языке
© Тихомиров С.А., 2014
80
Знак-жест, гипербола и символический обмен: практика и коммуникация
Понятие знака-жеста (от лат. gestus — движение тела) включает в себя многие элементы символического обмена: это действие или движение человеческого тела или его части, имеющее определенное значение или смысл, то есть являющееся знаком или символом, имеющее план содержания и план выражения. Сам по себе жест еще не является единицей коммуникации, он становится таковой, только будучи наделен «общим» для сторон коммуникации значением, т.е. понятным для дешифрующих такой знак планом выражения и планом содержания. И здесь мы сталкиваемся с трудностью «локализации» знаково-жестовых систем, с их зависимостью от территориальных, социальных, этнических и культурных, личностнопсихологических особенностей.
Единица языка жестов — это знак-жест, как правило, служащий для обозначения разнообразных эмоций и передачи небольших объемов информации. Типичные эмоции, выражаемые знаком-жестом, — враждебность, дружелюбие, одобрение. Знак-жест, являясь принадлежностью так называемого языка тела, как правило, функционирует как дополнение к естественному языку, будучи невербальным средством коммуникации и соседствуя с так называемым экстралингвистическими средствами коммуникации (интонация, ритмика, мелодика, темп речи), позволяет сделать общение максимально полным и «объемным». В данном случае мы сталкиваемся с проблемой «недостаточности / неполнозначности / дефицита языка» (ср.: «мысль изреченная есть ложь»). Зачастую знаки-жесты используются сторонами коммуникации подсознательно, рационально-неконтролируемо. Статистически, некоторые социальные и этнические группы используют знаки-жесты чаще, некоторые — реже, и культурно приемлемый «ресурс» жестикуляции отличается в зависимости от социальных, территориальных, этнических факторов общения. Кинетическая динамика и энергетическое «наполнение» такого невербального средства коммуникации, как знаки-жесты, может быть различной: знак-жест в Германии, Бельгии и Скандинавских странах может быть выражен еле заметным движением головы или руки, в то время как в Греции, Италии или Испании тот же самый знак-жест может быть выражен сильным, резким, размашистым движением головы или руки. При этом иногда в «языке жестов», означающих сильные страсти (не важно, подлинна эта страсть или нет), в этом смысле, по выражению Р. Барта, «публика требует образа страстей, а не самих страстей как таковых. Проблема правды... не более важна, чем для театра. <...> Все внутреннее удаляется ради внешней знаковости, содержание всецело исчерпывается формой — торжествует принцип классического искусства. <...> Жест. чтобы быть правдивым, не нуждается ни в каком сюжете, ни в какой декорации, одним словом, ни в каком психическом переносе» [1, с. 77]. Мы имеем в этом смысле знак-жест как «безупречное действие нравственной механики. величественное зрелище Боли, Поражения и Справедливости. как на средневековых «пиетта». лицо,
81
Знак-жест, гипербола и символический обмен: практика и коммуникация
искаженное невыносимым горем» [1, с. 77—78]. Знак-жест, таким образом, сопряжен в основном с искренней эмоциональностью, иногда — импульсивностью. И его антиподом с психической точки зрения будет являться застенчивость, робость, закрытость. Жесту поведенчески присуща раскованность, открытость. Жест имеет древнюю природу, ср.: «Если ты недоступен для нашего языка и не внемлешь нашим доводам, тогда говори нам своими варварскими жестами, без голоса» (Эсхил. Агамемнон) [8].
Ницше в «Дионисийской концепции мира» (лето 1870 года) отмечает: «Используя жест, он остается в границах вида, а значит, мира феноменов, но посредством звука он разлагает мир феноменов в его первичной целостности... Обычно всякому жесту соответствует некий параллельный звук; язык образуется посредством теснейшего и обыкновеннейшего единения особого рода символической мимики и звука» [9].
Вместе с тем единица жестового представления и единица языкового смысла, вербального значения хоть и тесно связаны, но (до известной степени) взаимно непроницаемы. Это принципиально неоднородные и разнородные единицы коммуникации, они не могут проникать, переходить друг в друга по причине того, что природа их слишком различна. В этом смысле знак-жест имеет ценность «первобытности», интимной досоциальности, коммуникативной непосредственности, в отличие от зна-ка-вербума, социализировавшего коммуникацию, вещи и людей, сделав их «товаром», введя их в сложный общественно-экономический оборот и приобщив к сложной системе идеологических и мифологических отношений.
При всей двойственности своей означающе-означаемой конституции (это сближающее их свойство), эти знаки «неподвижны» относительно друг друга, хотя можно говорить о некой системе эквивалентностей между ними как между единицами различной природы.
Отметим, что в настоящей работе мы не рассматриваем так называемый жестовый язык как самостоятельный, естественно возникший или искусственно созданный язык, состоящий из комбинации жестов, каждый из которых производится руками в сочетании с мимикой, формой или движением рта и губ, а также в сочетании с положением корпуса тела, который используется в культуре глухих с целью коммуникации.
Мы рассматриваем «язык жестов» с точки зрения анализа его единицы — знака-жеста, который является вторичным средством общения по отношению к естественному языку. Жест задействуется людьми без нарушения слуха, как правило, вспомогательно, дополнительно к вербальному сообщению, и люди без нарушения слуха задействуют в первую очередь «звуковые», а не жестовые языки для коммуницирования.
Такие специальные жестовые языки независимы от вербализованных (звуковых и письменных) языков и развиваются по собственным принципам, законам и закономерностям. К примеру, на территории, где функцио-
82
Знак-жест, гипербола и символический обмен: практика и коммуникация
нируют несколько вербальных языков, может быть единственный общий жестовый язык, и наоборот.
Вместе с тем использование знаков-жестов взамен вербализованного общения может быть востребовано во многих критических обстоятельствах или в ситуациях, когда передавать вербальную информацию невозможно или трудно (при невозможности использования вербализованного языка человек иногда инстинктивно может задействовать жесты, например Baby Sign и Home Sign являются доказательством этого). Однако описанные нами выше системы знаков-жестов не образуют самостоятельного жестового языка, они достаточно примитивны в сравнении с языками как таковыми. Назначение знака-жеста, как правило, в его зрелищности, экспрессивности, «объемности». Главное свойство всякого зрелища — «его способность отменить понятия мотивов и последствий», мгновенность картин, «в которых запечатлевались бы те или иные страсти» [1, с. 74]. Сумма знаков-жестов может быть суммой отдельных зрелищ, «ни одно из которых не является функцией чего-то иного; в каждом своем моменте... целостное знание той или иной страсти, которая вздымается прямо и одиноко, никогда не простираясь вдаль, к венчающему ее исходу» [1, с. 74].
Первые научные (в современном понимании научности) исследования «языка жестов» начались с работы Ч. Дарвина «Выражение эмоций у людей и животных». Можно сказать, что на этом этапе исследования главенствовала идея, что слова транслируют информацию, а жесты устанавливают те или иные межличностные отношения. Дарвин проявлял интерес к указанной проблеме в виде вопросов: «Какими вообще бывают мимические выражения?», «Являются ли выражения лица, которые возникают у людей во время самых примитивных физиологических или функциональных актов, одинаковыми для всех народов и культур?» и «Свойственны ли мимические выражения эмоций, которые можно встретить у людей, также животным?» [10]. Можно с достаточной долей условности говорить о том, что Ч. Дарвин придерживался взглядов на универсальный характер знаков-жестов и универсальности лицевого выражения эмоций. Вместе с тем проблема соотношения языкового / речевого кодов не решена до сих пор. Жестовая коммуникация унаследована современными людьми из своей «природной истории», как правило, люди владеют «языком жестов» как некой данностью. В связи с экспрессивным характером многих жестов в том случае, когда они делаются непроизвольно-автоматически, солгать на «языке жестов» очень трудно; эта особенность используется в бизнесе (продажи, маркетинг и др.), при обучении управленцев. При этом считается, что женщина-управленец лучше понимает так называемый «язык жестов», чем мужчина-менеджер (здесь мы, видимо, имеем дело с некоторым «гендерным стереотипом»), С точки зрения бизнес-коммуникации [7] выделяются три основных вида знаков-жестов: жесты симпатии и положительной оценки, жесты неискренности и недоверия, жесты негативной
83
Знак-жест, гипербола и символический обмен: практика и коммуникация
оценки и агрессии. Можно также говорить о градации [2] «жестовых высказываний».
Существует также такой тип знаков-жестов, как «зеркальные» жесты: «отзеркаливание» или повторение жестов собеседника нацелено на установление «психологического контакта» и понимания, оно выражает согласие с мнением собеседника, сюда, естественно, не включаются ситуации юмористическо-игрового характера, в которых «зеркальные» знаки-жесты реализуют совершенно другие функции.
Можно ли сказать, что знак-жест способен гиперболизировать сообщаемую информацию и способен ли жест-знак быть средством гиперболизации? Думается, на этот вопрос можно ответить положительно. Так называемый «язык жестов» тяготеет к преувеличению не только в силу экспрессивности многих жестов-знаков, но и в силу человеческой потребности к актам гиперболизации в процессе коммуникативного взаимодействия. «Разно-значность» знаково-жестовых систем не является препятствием для гиперболизации. С помощью стереотипных жестовых моделей поведения в коммуникативном акте передается огромное количество сообщений, воспринимаемых визуально. Визуальный модус восприятия является здесь ведущим (ср.: «Идешь, на меня похожий, / Глаза устремляя вниз. / Я пропускала тоже, / Прохожий, остановись». М. Цветаева; «Вытянувшийся в струнку городовой на мгновение впился в кондуктора грозным взглядом, затем тотчас уставился на замедлившую ход легкую коляску, запряженную парой прекрасных рыжих лошадей». М. Алданов; «Елена Павловна смерила меня быстрым и пристальным взглядом». А. Апухтин).
Одна из самых интересных закономерностей визуального восприятия жестов применительно к их речевому сопровождению, свойственная, например, русской культуре, заключается в том, что когда человек жестикулирует и говорит одновременно, то он очень редко смотрит непосредственно в глаза собеседника, кроме определенных семиотических актов. Это может быть связано с трудностью одновременно говорить, жестикулировать и «считывать», т.е. передавать-получать информацию из глаз собеседника. Замечено, однако, что говорящий смотрит на слушающего, когда делает экспрессивный (в том числе «преувеличенный») жест и / или заканчивает фразу (когда происходит синтаксический «стопор»). Цель, видимо, в том, чтобы понять: установлена ли связь, донесена ли информация, какова реакция на речевой (языковой) и жестовый текст. Напротив, слушая и наблюдая за жестами, в русской культуре общения принято смотреть собеседнику прямо в глаза.
Для реализации гиперболы в процессе такого рода коммуникации характерен и прямой взгляд, который всегда фиксируется адресатом, он имеет важные социальные и коммуникативные функции. Адресат всегда обращает внимание на прямой взгляд в глаза, обычно трактуя его как взгляд особо важного сообщения, вызова, гипнотический или агрессивный. На-
84
Знак-жест, гипербола и символический обмен: практика и коммуникация
против, отвод глаз в сторону и опускание глаз — это миролюбивый, успокоительный коммуникативный сигнал.
Однако прямой взгляд еще не свидетельствует о том, что установлен визуальный контакт. Нередко таким мимическим знаком-жестом пользуются, для того чтобы акцентировать внимание в ситуациях, когда речевой сигнал «не проходит». (Ср.: «Доченька, — мягко заметила Тата, — когда разговариваешь с мужчиной, не надо полыхать ему в глаза. — Куда же мне смотреть, мама? — полыхнула на нее невестка. — Бери немножко левее, — сказала Тата и добавила, показывая, что деликатность в своем роде тоже необъятна: — Можно и правее взять. А в глаза мужчине полыхать некрасиво». Ф. Искандер. Табу). Визуально-жестовый контакт может быть непосредственно связан с девиациями в поведении и психическим нездоровьем, однако такие случаи мы здесь не рассматриваем. Тело человека, таким образом, это богатейшее поле и средство экспрессии, где наивная выразительность гиперболы может быть передана наиболее простым и быстрым способом — знаком-жестом.
Многие формально сходные знаки-жесты имеют разные значения и смыслы в разных странах, социальных и этнических группах, несмотря на то что план выражения — один и тот же. Знак-жест может быть вполне нейтральным на одной территории и негативно / позитивно-оценочным на другой территории. Кроме того, однотипные или идентичные знаки-жесты могут иметь некоторые отличия в планах содержания в разных странах. Например, русский при счете на пальцах, как правило, загибает пальцы внутрь ладони, в то время как американец, напротив, — разгибает пальцы.
В западной культуре пальцы, расположенные в виде латинской буквы «V» имеют единое значение — «победа», «достижение цели», «благополучный исход» (victory), однако еще 60 лет назад этот же знак-жест пальцами, поднятыми над собеседником в процессе разговора, означал призыв замолчать. В Италии этот знак-жест имеет значение супружеской измены, неверности. В России так называемый знак-жест «коза» выражает угрозу в криминальной и некоторых других субкультурах.
Вообще, в криминальной и криминализированной среде принято очень осторожное обращение со знаком-жестом (впрочем, как и со словом). Это связано с особой системой ценностей, существующей в данной субкультуре. До известной степени эта точность и аккуратность сближает жесты данной среды с жестами борца, для которого задача не в том, чтобы «победить, а в том, чтобы аккуратно исполнить ожидаемые от него жесты. Говорят, что в дзюдо есть своя тайная символика: при всей своей действенности движения там короткие, сдержанно-точные, прорисованные четкой тонкой линией. Напротив, в кетче нам предлагаются жесты чрезмерные, их значение эксплуатируется до пароксизма. В дзюдо поверженный борец едва касается земли, он катается по ней, увертывается, пыта-
85
Знак-жест, гипербола и символический обмен: практика и коммуникация
ется избежать поражения, а если уж оно очевидно, то немедленно выходит из игры. В кетче поверженный борец подчеркнуто повержен, до предела насыщая взор зрителей нестерпимым зрелищем своего бессилия»; точно так же эмфаза свойственна и античному театру, где «сюжет, язык и аксессуары (маски, котурны) все вместе способствуют сверхнаглядному выражению Неизбежности» [1, с. 74—75].
Любопытно в этом смысле не столько функционирование знака-жеста в криминальной и криминализированной среде, сколько отражение такого функционирования, к примеру, в кино. Так, Р. Барт отмечает, что «в фильмах “черной серии” уже сложился целый каталог жестов <...> Мир гангстеров — это прежде всего мир хладнокровия. <...> Происшествия. например, смерть человека, сводится здесь к голой схеме, сокращаются до крохотного атомарного жеста; на схеме чуть сместились линии, два пальца чуть щелкнули друг о друга, и на другом краю поля нашего восприятия со столь же условным жестом падает человек. Подобный мир литот. еще и мир феерии» [1, с. 135]. Литота здесь (в нашем понимании) — это разновидность гиперболы. План содержания знака-жеста преувеличивает смысл происходящего (преувеличение до преуменьшения также является здесь типом преувеличения) [5]. Знак-жест функционирует, таким образом, как гипербола — прием качественно-количественного преувеличения, но гипербола не языковая (речевая), а визуально воспринимающаяся (задействуется только визуальный модус восприятия, это основной «фильтр» для декодирования знака-жеста). Вместе с тем кино-театральный мир гангстеров — это отражение классической античной трагедии, где знак-жест равен знаку-поступку, сведенному к минимальному объему движений, и Р. Барт подчеркивает «семантическую разработанность этого мира, интеллектуальную (а не только эмоциональную) структурированность зрелища» [1, с. 136].
Знак-жест выхватывания пистолета из-под пиджака, с описанием рукой «безупречной параболы» — еще не означает «смерть», но означает «опасность смерти». «Старина Кольт» — это особый язык, «его функция поддерживать жизненное давление, не давать времени завершиться; это логос, а не праксис» [1, с. 135]. Такой знак-жест реализуется в «пустоте языка», естественный язык нем, он молчит, и в этом смысле «непринужденность всегда означает, что действенно одно лишь молчание; в таких жестах, как вязание, курение, поднятый палец. мысль о том, что настоящая жизнь осуществляется в безмолвии и человеческий поступок всецело властен над временем. иллюзия надежного мира, способного меняться лишь под давлением поступков, но не слов; гангстер изъясняется только жестами, слово для него — нечто вроде поэзии, оно не обладает никакой демиурги-ческой функцией; для гангстера разговаривать — значит демонстративно бездельничать. В основе здесь мир мягких, точно рассчитанных жестов, воплощающих в себе чистую действенность; а уже поверх этой основы — завитушки арготической речи, служащие ненужной (то есть аристократи-
86
Знак-жест, гипербола и символический обмен: практика и коммуникация
ческой) роскошью в этой своеобразной экономике, где меновую стоимость имеет только жест» [1, с. 135—136]. «Язык слов», таким образом, пуст и не соприкасаем с реальностью и, a contrario, «язык жестов» — наделен способностью полноты и воздействия на реальность. Мы имеем своеобразную «мечту чистого социализма» — мир идеального учета и контроля, «идеально покорный мир, управляемый одним лишь набором жестов, без всякого тормозящего действия языка. Гангстеры и боги не разговаривают — они помахивают головой, и все свершается» [1, с. 137].
К примеру, знак-жест «прощание» имеет несколько разный план выражения в зависимости от этнических и территориальных факторов: русские, поднимая ладонь и слегка сгибая ее, качают ею вперед-назад. В Италии жест видоизменен — ладонь при этом обращена к себе. Англичане очень медленно передвигают ладонью в пространстве из стороны в сторону, а латиноамериканцы, прощаясь и приветствуя друг друга, обнимаются и хлопают друг друга по спине (ср.: с аналогичным знаком-жестом в России).
Вместе с тем широко используемые жесты могут включать в себя действие-указание на какой-либо объект; знаки-жесты указания, как правило, имеют одинаковый смысл в разных социальных и этнических группах, на разных территориях. Нередко знак-жест из невербального средства общения становится экстралингвистическим средством: жесты тела в этом случае используются синхронно, дополнительно, сопроводительно ритмике речи, чтобы подчеркивать отдельные слова или словосочетания, выделить важную мысль.
Знак-жест является важнейшей коммуникативной единицей в целом ряде зрелищных представлений, к примеру, в кетче. Как указывает Р. Барт: «особенность кетча — в том, что это зрелище чрезмерности. В нем мы, очевидно, находим ту эмфазу, которой отличается античный театр»; зрителям предлагается «лицезреть представляемую в нем Боль» [1, с. 73].
«Язык жестов» активно функционирует не только в криминальной и криминализированной среде. «Языком жестов», например, разговаривают с Е.Г. Боннер и А.Д. Сахаровым спецслужбы СССР, что описано в воспоминаниях А.Д. Сахарова [4].
Интересны знаки-жесты «непроявления» «человеческого лица» (в то время как «природный» знак-жест есть как раз такое «проявление»); о чем-то подобном говорит А.Д. Сахаров, вспоминая о разговоре двух сотрудников ЦК КПСС: «Речь шла о только что выпущенном на экран советском фильме “Шестое июля” (о восстании левых эсеров в 1918 году): — Такой фильм нельзя выпускать на экраны. Ленин в нем показан в минуту сомнений, почти слабости. Это недопустимо. В разговоре, по-моему, интересна чувствительность работников идеологического аппарата КПСС к малейшим проявлениям “человеческого лица” (исторически истинным или придуманным — это все равно) в канонизированном образе “создателя со-
87
Знак-жест, гипербола и символический обмен: практика и коммуникация
ветского государства”. Не случайно в этот же год по “человеческому лицу” в Чехословакии прошлись гусеницами танки» [4, с. 299].
Если рассматривать знак-жест в широком смысле, как жест-поступок, можно отметить «переход Рубикона» А.Д. Сахаровым в 1968 году, разделивший его жизнь на два больших периода: до и после этого жеста-поступка (ср.: «В 1968 году я сделал свой решающий шаг, выступив со статьей “Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе”. Случилось так, что это был год Пражской весны» [4, с. 282]).
Важно отметить целый ряд разноаспектных жестов-предупреждений, последовавший после этого в адрес академика А.Д. Сахарова; к примеру, речь Шолохова на съезде писателей, где он сказал, что «в наше время» таких «как Сахаров» — расстреливали; или речь Славского на партконференции: «Сахаров хороший ученый, он много сделал, и мы его хорошо наградили. Но он шалавый (т. е. неразумный, без царя в голове. — А. С) политик, и мы примем меры» [4, с. 276]; и подобные «сигнальные» знаки-жесты [276] (ср. с «сигналами» «доктора» Обухова, гл. врача: «Смотрите, Андрей Дмитриевич, опять женскую бригаду пришлю»; или: «Умереть мы вам не дадим, а инвалидом сделаем. Вы будете в таком состоянии, что сами штанов расстегнуть не сможете» [4, с. 784]).
«Меры», как известно, не заставили себя ждать, и в период горьковской изоляции спецслужбы (в первую очередь КГБ СССР) пытались выработать особый язык жестов для коммуникации с А.Д. Сахаровым и его женой: угон автомобиля, проколы колес, разбитые автомобильные стекла, оставление надписей на автомобиле, подмена содержания писем и посылок со специфическим «новым» содержимым (изображения динозавров, жертв катастроф и проч.), пропажи личных вещей и подмены их новыми вещами, дезинформационная «игра» на уровне фильмов, снятых скрытой камерой, и фотографий, сделанных тайно и др.
Вот на что указывает по этому поводу Е.Г. Боннер: «Я говорю, что языком поломки или угона машины наши стражи разговаривают с нами. Разговаривают они еще и по-другому — языком пропаж и последующих подкидываний различных вещей. Очки пропадают неизменно и потом находятся именно там, где мы их оба искали. <...> Я стала записывать. Вот такая глупость: “Пропала зубная щетка, и я, и Андрей оба смотрели в ванной в стаканчике” и дата; спустя неделю и больше: “Ура, щетка в стаканчике” и дата. .Так пропадали книги. зубной протез. Я не буду перечислять все малые и большие пропажи и возвраты. <.> Пропал приговор суда по моему делу, пропадали и без Андрея разные бумаги. Этот круговорот вещей создает ощущение, с одной стороны, какого-то кафкианско-го кошмара, и с другой — что ты на предметном стекле какого-то микроскопа, над тобой проводят опыты» [4, с. 743 —744].
Важно отметить такой знак-жест, как посылка с крупными тараканами: «Он распаковал пакеты с препринтами, и вдруг из одного пакета к
88
Знак-жест, гипербола и символический обмен: практика и коммуникация
нему на стол выбежало полтора десятка больших тараканов. ...Это демонстрация презрения со стороны ГБ. Дескать, вы — голодающие тараканы. Конечно, эта интерпретация, быть может, плод моего воображения. Эллинам тоже нелегко было догадаться, что означает посылка от скифов (стрела, лягушка, еще что-то.). Такой же (но не столь отвратительный) язык жестов — пустые заклеенные конверты вместо писем от друзей» [4, с. 744]. Рассмотрим здесь же жест-«поздравление»: «На ветровом стекле нашей машины крупно по снегу было написано: “БИС! Поздравляем!” “БИС” может являться аббревиатурой и в этом случае означать: “Боннэр и Сахаров”» [4, с. 786] (ср. с «оперативными псевдонимами» в документах ниже).
Выдача Е.Г. Боннер приведенных ниже документов также является знаком-жестом. Это — знак-жест благорасположения, «открытости», примирения.
Справка
Дело оперативной проверки № 4490 на Боннэр Елену Георгиевну было получено 1 отделом 5 Управления КГБ СССР из УКГБ по г. Москве и Московской области 16 декабря 1971 года и перерегистрировано как ДОП № 3223.
29 декабря 1972 года ДОП № 3223 переведен в дело оперативной разработки № 10740, 4 июля 1988 года к этому делу приобщено ДОР № 1532 в 200 т. на Сахарова А.Д.
(«Аскольда»), полученное из УКГБ по Горьковской области (наш рег. № 14616).
Секретно
Утверждаю
Начальник 5 Управления КГБ СССР генерал-майор Иванов Е. Ф.
6 сентября 1989 г.
Постановление
о прекращении производством дела оперативной разработки № 10740.
9 августа 1989 г., я, начальник 1 отделения 9 отдела 5 Управления КГБ СССР полковник Шевчук А. К., рассмотрев материалы дела № 10740 на «Лису» с окраской «антисоветская агитация и пропаганда», нашел: материалы дела утратили свою актуальность, в связи с чем в ОСК: Боннэр Елена Георгиевна по ДОР № 10740 постановил: дело прекратить со снятием объекта дела «Лису» со всех видов оперативного учета, материалы уничтожить «...»
Согласен
Начальник 9 отдела 5 Управления КГБ СССР полковник Баранов А. В.
89
Знак-жест, гипербола и символический обмен: практика и коммуникация
На обратной стороне:
Акт об уничтожении дела № 10740
<...> «...» 6.09.1989 г. путем сожжения уничтожены тома (перечислено 7 номеров. — Е. Б) дела № 10740.
Четыре документа из дела изъяты «...», а именно
1. Заключение об осведомленности «Аскета» (еще одно их кодовое имя Сахарова. — Е. Б) в государственных секретах особой важности «...»
2. «...» и одна кассета с магнитной пленкой «...»
Ранее были уничтожены следующие тома дела (перечислено еще 576 номеров. — Е. Б.).
Кодирование имен Е.Г. Боннер и А.Д. Сахарова оперативными псевдонимами «Аскольд», «Аскет» и «Лиса» и т.п. — это также жестовые явления. Жест здесь подчеркивает то, что «кодовые псевдонимы» отражают какую-либо особенно важную, характерную сторону личности «разрабатываемых».
В определенной среде существует поговорка: «Лучший агент — это бывший уголовник». Активизация жестового коммуницирования в описанных случаях связана с целым рядом сложных причин и неоднозначных обстоятельств. Дело в том, что знак-жест может не только транслировать информацию, но и «прятать», «трансформировать», «раздваивать» ее [6].
Существуют жесты-мелодии, жесты-песенки, ср.: Wir — alten Affen / Sind neue Waffen (из песенки стариков фольксштурмеров в нацистской Германии).
Существует некая тенденция, в рамках которой, чем южнее территория, тем активнее ее жители жестикулируют, тем экспрессивнее их мимика, ярче и резче «язык жестов». В Европе активной жестикуляцией отличаются итальянцы: к примеру, существует около 10 способов выражения знаками-жестами своего восхищения женской красотой.
Указывая на секретность информации, русские и немцы прикладывают палец к губам, в то время как англичане — к носу. К примеру, в Италии этот знак-жест является предупреждением об опасности.
В англоязычных странах «круг» из большого и указательного пальцев правой или левой руки означает «все идет по плану», «все хорошо». Однако в Японии этот знак-жест означает просьбу о займе, в Бразилии — сексуальное желание, во Франции — сомнение, недоверие, маркер лживости собеседника. В Турции и Греции этот знак-жест — маркер гомосексуальности.
В отличие от русских, украинцев и латиноамериканцев, а также некоторых других народов, японцы не применяют рукопожатий, объятий, похлопывания по спине, плечам, корпусу, прикосновение к собеседнику — это проявление крайнего неуважения, большое оскорбление, крайняя вульгарность.
90
Знак-жест, гипербола и символический обмен: практика и коммуникация
В Португалии знак-жест приставления ко лбу двух указательных пальцев рук означает информирование адресата о том, что ему изменяют. Это знак-жест оскорбления, в частности, такой знак явился причиной отставки в июле 2009 года министра экономики Португалии Мануэля Пинью. В ходе дебатов в парламенте Португалии министр показал знак-жест приставления ко лбу двух указательных пальцев рук своему оппоненту от Коммунистической партии. Оскорбительный жест вызвал негативную реакцию общественности и парламентариев, в итоге министр подал в отставку (ср. с жестами главного тренера сборной России по хоккею Олега Знарка в мае 2014 года, которые стоили ему дисквалификации на финальном матче чемпионата мира против сборной Финляндии).
Бытует мнение, что жестовость есть нечто механическое, дополнительное к языку / речи, их «иллюстрация-удвоение», а также некая визуализация и «побочная репрезентация» (Ф. Ницше), а не относительно самостоятельный процесс. Жестовость не сводится к такого рода репрезентации. Это процесс, представленный в виде коммуникации (уже — системы символического обмена), это иной, по сравнению со словесными языками, тип семиотической практики.
Как отмечает Ю. Кристева, «при анализе жестовости как практики проблема значения отступает на второй план. Поэтому наука о жесте, если она стремится внести свой вклад в общую семиотику, не должна обязательно придерживаться моделей, разработанных в лингвистике; она обязана выйти за ее пределы, расширить их, а для этого прежде всего необходимо взглянуть на “смысл” как на указание, а на “знак” — как на “анафору”. Все эти соображения по поводу особенностей жестовой функции преследуют одну цель — наметить возможный подход к жестовости как к деятельности, не сводимой к знаковой коммуникации. Совершенно очевидно, что при этом подвергаются сомнению философские основы современного языкознания, и возникающие проблемы могут быть разрешены лишь путем создания некой аксиоматизированной методологии. Мы постарались лишь показать, что если лингвистика, по словам Якобсона, долго боролась за “аннексию звуков речи... и инкорпорирование языковых значений”, то теперь, видимо, пришла пора аннексировать жесты и инкорпорировать процесс производства в семиотическую науку» [3].
Попытка семиологического разбора совокупностей знаков-жестов приводит нас к тому, что всякая система знаков-жестов — это «коллективные представления» как знаковая система.
Таким образом, важнейшей проблемой, которая не решена до сих пор, является проблема смысла жестового поведения, и решить ее только посредством этнологии жестовости [11], описательным анализом специализированных жестов, характерных для тех или иных социальных групп [12], исследованиями, связанными с кинесикой (или попыткой «примирить» лингвистику и кинесику), не представляется возможным.
91
Знак-жест, гипербола и символический обмен: практика и коммуникация
В настоящий момент необходима более-менее «универсальная» типология знаков-жестов, важно распределить знаки жестовой речи категориально, а жестовое поведение рассматривать не только как коммуникацию, но и как особую внелингвистическую практику.
Литература
1. Барт Р. Мифологии / Пер. с фр., вступ. ст. и коммент. С. Зенкина. М.: Академический Проект, 2010. 351 с.
2. Колесникова С.М. Функционально-семантическая категория градуальности в современном русском языке. М.: Высшая школа, 2010. 280 с.
3. Кристева Ю. Жест: практика или коммуникация? // Кристева Ю. Избранные труды: Разрушение поэтики. М., 2004. С. 114—135.
4. Сахаров А.Д. Воспоминания. М.: Альфа-книга, 2011. 1277 с.
5. Тихомиров С.А. Гипербола и феномен преувеличения в политической коммуникации: нарративная парадигма // Аспирантский вестник Поволжья. 2012. № 3—4. С. 173—177.
6. Тихомиров С.А. К вопросу о «двойном послании» (double bind) в корпоративных коммуникациях и управлении // Управленческий учет. 2013. № 6. С. 39—47.
7. Тихомиров С.А. Теория игр: управление и управленческие коммуникации // Проблемы экономики и управления нефтегазовым комплексом. 2013. № 4. С. 27—33.
8. Эсхил. Трагедии / Пер. С. Апта. М.: Искусство, 1978. С. 113.
9. Эбаноидзе И.А. Письма Фридриха Ницше. М.: Культурная революция, 2007. 400 с.
10. Darwin Ch. The Expression of the Emotions in Man and Animals. New York: Philosophical Library, 1872 [3rd ed. — 1965].
11. Hewes G. Word Distribution of Certain Postural Habits // American Anthropologist.
Vol. 57, 2, 1955.
12. Saitz R. L. and Cervenka E. J. Colombian and North American Gestures, a contrastive Inventory. Bogota: Centre Colombo Americane, Correro 7, 1962. P. 23—49.
