CC BY
168
ПРАВОВЕДЕНИЕ 2007. №6
УДК 342(470.51)
В.В. Посконин, О.В. Посконина
ЗНАЧИМОСТЬ ПОНЯТИЯ «ДИСКУРС» В МОДЕЛИ ДЕЛИБЕРАТИВНОЙ ДЕМОКРАТИИ
Рассматриваются основные аспекты концепции делиберативной (дискурсивной) демократии, разработанной знаменитым немецким обществоведом XX века Юргеном Хабермасом.
Ключевые слова: государство, гражданское общество, демократия, делиберативная демократия, дискурс, коммуникативное действие, консенсус.
Начало XXI в. ознаменовалось для России появлением новых ориентиров в укреплении правовой государственности, совершенствовании политической и правовой систем. Кардинальные преобразования в постсоветском обществе зачастую проходили в условиях спонтанности, «парада суверенитетов» и юридических коллизий, что породило негативные последствия в виде коррупции, разрушения механизмов взаимодействия центра и регионов, бессилия власти. Поэтому потребовались меры по укреплению целостности российской государственности, усилению централистских начал. Вместе с тем преобразования, осуществляемые на данном этапе развития, не должны представлять угрозу завоеваниям демократии, свободе личности. Проводимые реформы по стабилизации общественной жизни должны способствовать последовательной демократизации всех ее сфер.
Успешное развитие реформационных процессов невозможно без углубленного и многоаспектного изучения достижений современной политической и правовой мысли как отечественной, так и зарубежной. В этом отношении особый интерес представляет исследование концепции делиберативной (от лат. deliberatio - обсуждение) демократии, развиваемой в конце XX в. в трудах немецкого философа и социолога Юргена Хабермаса.
Ю. Хабермас (род. в 1929 г.) по праву считается одним из самых значительных обществоведов современности в самом широком смысле слова. Он принадлежит к тому поколению послевоенной Германии, которое болезненно переживало позор фашизма. Поэтому ненависть к любым формам тоталитаризма, постоянная готовность к критике каких бы то ни было нарушений процедур демократического действия прослеживается на протяжении всего творческого развития немецкого исследователя.
Проблема демократии в целом очень важна для социальной теории Хабермаса. Причем он объединяет ее с нравственностью, этикой нового типа. Критикуя «эксцессы» демократии, ее «искажения» в середине прошлого сто-
летия как в западном, так и в социалистическом обществе, Хабермас не видит иной альтернативы общественного развития нежели обновление, совершенствование демократии. Вот как он сам пишет в послесловии к своей крупнейшей работе «Фактичность и значимость», законченной в 90-х гг.: «Развернутая мною аргументация стремится принципиально доказать, что между правовым государством и демократией существует не только историческая, но и внутренняя связь. Она призывает нас рассматривать, в отличие от либерального понимания права, прежде всего, социально-государственную парадигму, которая, в свою очередь, вынуждает нас принять процедуралистское понимание демократического правового государства» 1.
Идеи делиберативной демократии формируются у Хабермаса в контексте его теории «коммуникативного действия». Хабермас считает, что процесс стабилизации общества, установления общественного порядка осуществляется через действие индивидов, ориентированное на понимание друг друга. В своей идее о возможности координации взаимодействия в процессе коммуникативного действия немецкий ученый исходит из представления о характере речевой коммуникации. По мнению Хабермаса, образцом коммуникативного действия является рассуждение (дискурс). Именно поэтому анализ коммуникативного действия он выводит из идеи самодостаточности речевого акта.
Нормативный порядок общества, пишет Хабермас, должен корениться в сфере общих убеждений его членов. Причем эту сферу образуют такие истолкования происходящего со стороны его участников, которые свободны от давления их собственных интересов.
Общение участников социального взаимодействия (интеракции) в виде указаний, утверждений, объяснений или оправданий связано с информацией, удовлетворяющей осведомительным вопросам. Однако неизбежно возникают вопросы, выражающие сомнение в имплицитных (подразумеваемых) значимых требованиях, заключенных в тех или иных высказываниях участников интеракции. Данные вопросы требуют уже выяснения их причин. В этих случаях интеракции прерываются. Поэтому ответить на такие вопросы можно только в процессе рассуждений, в дискурсах, «с этой целью, - считает Хабермас, - необходимо перейти от речи как коммуникативного действия к речи как дискурсу»2.
Исследователь творчества Хабермаса и его оппонент Гюнтер Дукс считает, что при разработке своей теории коммуникативного действия Хабермас исходит не из «практической интеракции». Его теория построена на основе представлений о том, каким является или должен быть «дискурс». Если же исходить из исторической реальности, исходить из анализа «практической интеракции», то становится ясным следующее: «Вовсе не самоочевидно, что общественные порядки являются результатом действия, прошедшего через дискурс, как это представлено у Хабермаса относительно коммуникативного действия. Скорее следует ожидать обратного: в процессе построения общественных порядков определяющую роль играет тот тип действия, в структуре
которого преследование частных интересов интегрируется со стремлением к коммуникативному пониманию. Способ этой интеграции чужд дискурсу» .
Однако помимо вышеизложенной имеются и другие точки зрения. Так,
А.В. Назарчук справедливо, на наш взгляд, указывает: «Теория коммуникативного действия» Хабермаса вывела дискуссию о природе рациональности, проблеме рационализации и ее противоречиях на новый уровень, акцентировав внимание на том, что рациональное возникает и развивается именно в сфере коммуникаций, и процессы, происходящие в этой сфере, являются определяющими факторами общественного развития. Именно коммуникативный дискурс, по мнению Хабермаса, создает то пространство свободы, в котором индивиды на основе согласия способны влиять на ход исторического процесса, быть его реальными субъектами. На этом выводе основаны исторический оптимизм и вера в Просвещение, в разум, который реабилитируется критической теорией, воплощенной в «Теории коммуникативного действия»4.
Создавая свою теорию коммуникативного действия, Ю. Хабермас стремится «несколько точнее» определить понятие «коммуникация» и выделить две формы разговорной (лингвистической) коммуникации - «коммуникативное действие» и «дискурс». Следуя теории речевых актов Остина и Сёрля, Хабермас определяет речевой акт как единицу лингвистической коммуникации в смысле реализации предложения в высказывании. Таким образом фундаментальную задачу универсальной прагматики немецкий ученый видит в «исследовании и реконструкции универсальных условий возможного понимания», поскольку именно понимание является имманентной функцией речи. С позиций этой функции Хабермас выделяет стратегические или паразитические формы коммуникаций и нестратегические, которые ориентированы на достижение консенсуса. В целом именно консенсус выступает главной целью коммуникаций, ориентированных на понимание5.
Немецкий исследователь поясняет, что в разговорной коммуникации прежде учитывались только предложения, употребляемые в высказываниях. Однако «на место языковых высказываний могут вставать также действия или выражения чувств, связанных с переживанием. Они всегда связаны с языковыми и экстравербальными высказываниями в связях интеракции. Языковые высказывания, по крайней мере, подразумеваются в немых интеракциях (действия и жесты). В разговорах, которые функционируют как коммуникативное действие (например, «разговор о садовой изгороди») и, наоборот, в интеракциях, где есть разговорные формы (например, приветствие в трамвае), высказывание можно определить как коммуникативное действие, если оно встроено в контекст вне-языковых высказываний. В дискурсы, напротив, тематически допущены только языковые высказывания; действия и экспрессия участников, хотя они и сопровождают дискурс, не являются его составной частью. «Итак, -пишет Хабермас, - мы можем различать две формы коммуникации (или речи): коммуникативное действие (интеракция) - с одной стороны, дискурс - с другой. В первом случае, значимость наивно предполагается смысловой связно-
стью в целях обмена информацией, связанной с приобретенным опытом. Здесь высказываются проблемные значимые требования по соответствующему вопросу, но информацией не обмениваются. В дискурсах же мы ищем проблема-тизированное соглашение, которое возникло в коммуникативном действии посредством основания: впредь в этом смысле (дискурсивном) я говорю о взаимопонимании. Взаимопонимание задается целью преодолеть ситуацию, которая возникает в результате проблематизирования наивно предполагаемых значимых требований в коммуникативном действии»6. Таким образом, взаимопонимание, по мнению Хабермаса, ведет к дискурсивно достигнутому, мотивированному соглашению. Дискурс служит для мотивировки проблематизиро-ванных значимых требований, выраженных во мнениях и нормах. Дискурс, -подчеркивает немецкий ученый, - предполагает, во-первых, то обстоятельство, что все мотивы приведут к заключению соглашения; во-вторых, виртуализацию значимых требований, то есть такое состояние, когда высказанные мысли дискутируются, обстоятельства дела могут быть или не быть, а рекомендации будут являться верными или неверными.
Анализируя общественный порядок, Хабермас указывает, что отношения власти и господства - основной источник самоотчуждения человека. Различные формы господства почти полностью подчинили себе человека. Господство капитала, социально-политические отношения при капитализме - не только инструмент эксплуатации, но и ущербный для индивида процесс формирования его как личности и члена общества. Отношения господства выступают, в силу этого, искаженной, «неистинной» коммуникацией. Искаженная коммуникация, подчеркивает Хабермас, является формой радикального отчуждения человека в обществе, поскольку в процессе ее подавляется то, с помощью чего люди только и могут понимать и взаимодействовать друг с другом, а именно - язык. Неистинная коммуникация отнимает у человека его человеческое, «истинная» же - возвращает ему его подлинную идентичность.
Неистинной коммуникации Ю. Хабермас противополагает идею столь же сознательного, сколь и свободного «дискурса», возвращающего человеческой коммуникации осмысленный характер. «Ибо “дискурс” (в его хаберма-совском понимании) - это не что иное, как целенаправленный процесс обсуждения “общественностью” (у нас она обычно фигурировала как “прогрессивная общественность”) высших ценностей, которыми люди руководствуются в своих действиях. Задача его состоит в том, чтобы достичь общественного согласия - “консенсуса”, т.е. того самого аутентичного взаимопонимания, которое характеризует “естественное” речевое общение людей в жизненном мире, не искаженном вторжением - антагонистических, основанных на насилии - общественных систем»7.
Хабермас предполагает, что «консенсус» будет достигнут в результате рациональной критики людьми указанных ценностей. Данные ценности выступают высшими принципами целеполагания, определяющими самую общую перспективу социальной деятельности. Такая критика способствуют
сознательной «коррекции» участниками «дискурса» высших ценностей в целях приведения их в соответствие с изменяющимися требованиями современной эпохи. Ведь даже отдельный человек, обуреваемый страстями и предрассудками, далеко не всегда «рефлектирует» высшие ценности, в соответствии с которыми он фактически определяет конечные цели своей деятельности. В обществе же в целом такая «рефлексия» принимает, как правило, форму веберовской «войны богов», еще менее чем индивидуальная «рефлексия» человека способствующая ясному и четкому (то есть критическому) пониманию соответствующих ценностей. Поэтому и нужен общественный «дискурс», т.е. «дискурс», в котором,в принципе, могли бы принимать участие все члены общества. Тогда в процессе рационально организованного обсуждения, имеющего целью «одну лишь правду», можно преодолеть индивидуальный и групповой партикуляризм, разобщающий людей, мешающий их взаимопониманию.
Ю. Хабермас описывает коммуникативный консенсус следующим образом: «Все основные значения, которые являются составляющими нормативно регулируемых действий уже имеют нравственный критерий. Он используется в полной мере только в тех случаях, когда люди обсуждают конфликты или нарушения норм. С достижением социального мира и переходом к нормативным отношениям все социальные отношения принимают безоговорочно этический характер. Золотые правила подчинения закону этически необходимы с целью определения содержания как социальных ролей, так и норм, главных в любом нравственном конфликте, так как они обусловливают дополнительные поведенческие ожидания и должную симметрию прав и обязанностей» . Полагаем, что приведенное суждение Хабермаса имеет эвристическую значимость и для политико-юридического знания, заключающуюся в следующем: нормативно-ценностные знания, не являясь сами по себе объективными истинами, носят конвенциальный характер. В политико-правовой науке нормативно-ценностный подход отвечает на вопрос, какими должны быть политика и право. Он оценивает реальность с точки зрения ценностных ориентаций.
В «снятом» политико-юридическом знании присутствуют как бы две зримые ориентации: нормативно-ценностная и наиболее важная - связанная с научным описанием реальных, схваченных во времени политических процессов с использованием определенных процедур. Собственно научное описание тех или иных политических реалий опирается на определенную научную технологию работы с эмпирически полученным материалом, статистикой, использованием опросов, методом наблюдения и др. Вторым аспектом этого познавательного процесса является установление некоторых устойчивых причинно-следственных связей и отношений, позволяющих верифицировать полученное знание. Однако необходимо подчеркнуть, что в политической науке область применения количественных методов весьма ограничена, а сами результаты исследований дают простор различному их толкованию. Более
того, характер устойчивых связей и отношений, выявляемых с помощью количественных методов, ограничивается их проявлением в конкретной политической системе и не может распространяться на другие политические системы. А это означает, что мы можем говорить о наличии некоторых «локальных» закономерностей политической жизни, но не о всеобщих законах при-
9
чинного или статистического характера .
Примечательно, что в России новые надежды нередко связывают с появлением подлинной науки или эффективной идеологии. Запад же тяготеет к утверждению базовых ценностей, а не доктрин и теорий. Поэтому социальную перспективу, в этом мы солидаризируемся с мнением В. Г. Федотовой, надо связывать не с формированием подлинной науки и подлинной идеологии, а с развитием специального научного знания, с достижением консенсуса по поводу базовых ценностей, утверждающих ценность человеческой жизни, неотъемлемые права и свободы человека, общественный договор развития страны и поддержания ее собственных культурных основ, традиций как предпосылок модернизации .
Заметим, что в современной научной западной литературе все настойчивее выдвигается новое понятие консенсуса, далекое от традиционных представлений о нем как о субстанции . В частности, по мнению Ж. Падьоло, «когнитивный анализ» не сводит консенсус к согласию индивидов. «Если в ситуации консенсуса включаются в действие феномены взаимного восприятия, то существование согласия не гарантирует наличия консенсуса. Консенсус присутствует тогда, когда взаимные восприятия социальных деятелей по отношению к проекту согласуются - будь эти восприятия спонтанными или выработанными в результате серии проб и ошибок» . Когнитивный подход позволяет проводить типологизацию консенсусов. Автор описывает одну из таких типологий, где принцип большинства принят за показатель доли группы, находящейся в состоянии консенсуса. Согласно этой типологии выделяются: монолитный консенсус, плюралистическое неведение, раздор; ложный консенсус12.
Как замечает Удо Титц, Хабермас отказывается от «критериологиче-ского толкования теории консенсуса, но это не отразилось на основном тезисе его теории». Против данного тезиса, определяющего «рациональность» консенсуса через структурные признаки «идеальной речевой ситуации», а также против предложенного немецким исследователем определения «истинности» как некоего содержания рационального консенсуса был высказан его оппонентами ряд возражений. В частности, А. Велмер обращает внимание на следующее: рациональность консенсуса не поддается формальному определению; рациональность консенсуса и его истинность не обязательно совпадают; отсюда, рациональный консенсус может и не являться критерием истинности; и наконец, изложение теории консенсуса, не соответствующее критериям, делает его, если не пустым, то все же непригодным для подтвержде-
ния основного универсализирующего принципа в рамках дискурсивной кон-
13
цепции .
Хабермасовский анализ понятия «консенсус» в определенной мере предваряет последующие авторские рассуждения о проблеме демократической организации общества, являющейся весьма важной для социальной теории немецкого ученого. По справедливому замечанию Н.В. Мотрошиловой, критике «эксцессов» демократии, ее уклонов в контролируемый правящими слоями и частным интересом формализм, с одной стороны, и чреватый кровавыми взрывами стихийный популизм - с другой, философ уделяет постоянное внимание. Вместе с тем дальнейшее развитие общества он связывает с самокритикой демократии, ее совершенствованием . Демократия в понимании Хабермаса должна быть тесно объединена с нравственностью, философия общества и политики - с этикой нового типа. Как указывает Б.А. Куркин, оригинальность и значимость теоретической позиции Ю. Хабермаса по вопросу о «кризисе легитимации», то есть кризисе буржуазной государственности, политической системы западного общества обусловливается тем, что его анализ перерастает узко политические рамки, в которых ведется обсуждение этой проблемы. Хабермас анализирует этот кризис в контексте проблем кризиса культуры и др. .
В целом же можно с уверенностью утверждать, что теория коммуникативного действия -это «трактат демократии, или, скорее, критическая проверка искажений демократии в современном обществе». Данное положение объясняется тем, что капиталистическое процветающее государство, по мнению Хабермаса, разрушает сущность демократического процесса посредством бюрократических процедур и коммуникаций, которые, с одной стороны, привлекают огромное количество людей в общественную сферу, но, с другой, истощают эту сферу через ослабление реального, фактического участия. В дальнейшем, подчеркивает Хабермас, капиталистическое общество подавляет «возможности формирования независимого мнения и логически последовательно выстроенного процесса формирования воли через умаление роли избирателя, через соревнование элиты за лидерство, через вертикальное формирование мнения в заржавевших бюрократических аппаратах, через самодостаточные структуры парламента и т.д.»16.
Таким образом, Хабермас не возлагает необоснованных надежд просто на процессы демократизации. Особенно он разочарован соответствующей практикой «демократического социализма», как, впрочем, и недостатками «демократического реформизма». Он отмечает, что согласно ортодоксальному коммунистическому представлению социальная эмансипация должна была достигаться путем политической революции. Эта революция должна была овладеть государственным аппаратом только для того, чтобы его разгромить. Реформизм же может достигать социального мира лишь на пути вмешательства в процессы, происходящие в обществе и государстве. Однако при этом партии растворяются в расширяющемся государственном аппарате. Вместе с «огосу-
дарствлением» партий формирование воли перемещается в рамки политической системы, которая в значительной мере самопрограммируется. Такая политическая система со временем становится независимой от демократических источников, которым она обязана своей легитимностью. Это происходит по мере того, как ей удается как бы «сверху» заполучить от общественности массовую лояльность. Таким образом, обратной стороной такого социального государства, имеющего больший или меньший реальный успех, оказывается демократия масс, которая приобретает черты административно направляемого процесса легитимации. На программном уровне этому результату отвечает настроение разочарования: ведь приходится смиряться с тем, что рынок труда скандальным образом действует как некая естественная судьба. Приходится
17
смиряться и с отказом от целей радикальной демократии .
По убеждению Ю. Хабермаса, проблемность демократической организации общества имеет объективный характер. С его точки зрения, существующая конкуренция - это конкуренция не между типами действия, ориентированного на понимание, и действия, ориентированного на успех, а конкуренция между принципами интеграции общества - это конкуренция между механизмом, ориентированным на языковую коммуникацию, и механизмом, использующим обезъязыковленные средства управления. «Парадоксальность рационализации, о которой говорил Вебер, - пишет он, - можно абстрактно представить себе таким образом, что рационализация жизненного мира делает возможной такую системную интеграцию, которая вступает в конкуренцию с интеграционным принципом, связанным с пониманием, и которая при определенных условиях, в свою очередь, оказывает дезинтегрирующее обратное воздействие на жизненный мир» .
Заметим, что системный анализ в политической науке Германии, находясь в общем русле структурного функционализма, соответствующим образом подходит и к проблеме демократии. Так, Н. Луман определяет демократию как «поддержание сложной структурности, несмотря на необходимость оперативного принятия решения, поддержание возможно широкой сферы, в рамках которой вырабатываются новые и другие решения. В этом рациональность демократии и ее человечность, ее разум» . В сложноструктурированных системах «классическая теория демократии» как представительство интересов должна быть, согласно Н. Луману, радикально переосмыслена. Конкретное участие всех индивидов в процессе принятия политического решения является не только утопией, но и ложной идеей. «Народ» (кавычки Лумана. -Авт.) может принадлежать к политической системе лишь в качестве носителя определенной роли (по терминологии функционализма), а роль избирателя -второстепенна. Если «классическая теория демократии» рассматривает участие индивидов в процессе политического волеобразования не только как средство, но и как «цель в себе», являющуюся самореализацией человека в социальном мире, то демократия в интерпретации Н. Лумана превращается в
чисто техническую функцию, которая обеспечивает политической системе
20
возможность существования и поддержания своей рациональности .
В определенной мере последнее присуще и воззрениям Ю. Хабермаса, превращающего демократию в технико-лингвистическую функцию, когда посредством «идеальной речевой ситуации» обосновывается, констатируется рациональность поведения. При этом все систематические искажения, следуя «теории коммуникативного действия», относятся непосредственно к коммуникативной сфере. Так, у Хабермаса социальная организация приобретает статус «угнетающей» тогда, когда «политика отождествляется с администрацией». Это означает, что «наши дела переросли в коммуникативную иррациональность», которая плодит искаженные нужды и умонастроения, помогающие, в свою очередь, воспроизводству «безличной демократии и институтов угнетения».
По мнению Хабермаса, «система» сама выделила себя из «частной сферы»; она лишала людей их индивидуальности, узурпировала их автономность, извратила их нужды, то есть она «колонизировала жизненный мир» . Чтобы вернуть контроль над системой, сообщество должно искоренить бюрократию в буквальном смысле этого слова и возродить условия, похожие на деятельность интеллектуальных салонов Просвещения, когда мужчины и женщины собирались, чтобы вместе прийти к здравому решению и затем внедрить его в общество. «Задача нашего времени, - пишет Хабермас,- открыть политический форум для широких масс, сосредоточить внимание на коммуникативных делах и радикально изменить качество процессов, когда важнейшей целью становится достижение понимания. Необходима переоценка частного, естественного общественного пространства, поскольку оно достаточно компактно для того, чтобы без осложнений вводить децентрализованные формы общения в различных общественных сферах. Все это благоприятствует оживлению возможностей для свободного самовыражения, а также тех коммуникаций, которые ранее были заживо похоронены»22. Коммуникативная сфера, по замыслу ученого, должна быть свободна от извращений. Это означает, что необходимо серьезно подбирать аргументацию, проявлять гибкость в отношении нормативных связей. «Мы должны научиться, -указывает Хабермас, - говорить с собой и другими голосами разума. Именно здесь лежит надежда на возможность установления нашего несогласия через приведение соответствующих доказательств и достижения коммуникативнорационального общества»23.
В итоге Хабермас, заключает Х. Андерсен, пытается реконструировать нормативное содержание: моральные принципы отделяются от демократии, поскольку большее значение имеет универсальная форма аргументации, напрямую связываемая им с процедурой законотворчества. «В этом заключается суть его научных разработок, получивших название «радикальное понятие демократии», как специфической формы установленной процедуры законотворчества. Она, хотя и связана с государством, действующим в соответствии
с нормами закона, однако решающим в ней является факт логически аргументированного мнения, базирующегося на традициях свободной политической культуры (последнюю закон не может самостоятельно сотворить). В отличие от моральных и этических обязанностей, законные демократические принципы, по Хабермасу, не имеют мотивирующей силы к действию, так как мотивация в данном случае исходит из устройства мира. Эта непосредственная связь с государством, обоснованная нормами закона, а также демократия как процедура имеют у Хабермаса методологическое значение для последующего анализа тенденций современного общества»24.
Несмотря на то что демократия как политическая идея и политическая реальность имеет в настоящее время явно преобладающей в мире тип политического устройства, Ю. Хабермасу удалось внести важный вклад в развитие самого понятия «демократия». Примечательным является и то, что до сегодняшнего дня это понятие, как свидетельствует А. Лейпхард, «решительно не поддается определению»25. Последнее обстоятельство, на наш взгляд, можно объяснить посредством проблемы «сущностная оспариваемость понятий».
По мнению Гэлли, «сущностная оспариваемость» изначально присуща таким понятиям, как «справедливость», «демократия», «политика». Данные понятия отличаются сложной внутренней структурой, допускающей неоднозначность их толкования, и имеют «врожденные черты», препятствующие возможности «окончательного» разрешения спора по поводу их содержания. Идея сущностной оспариваемости не сводится к обычным трудностям концептуализации. Сущностная оспариваемость (в отличие от просто оспариваемости) означает, что диспуты о правильном определении политических понятий являются нормативными, и частью сущностного значения понятия является отражение в нем некоей ценности. Это делает споры о содержании таких понятий неподдающимися для рационального разрешения, и тем самым любые попытки установить и зафиксировать «точное» значение такого
понятия будут бесплодными, поскольку оспариваемость является неотъемле-
26
мой частью самого понятия .
Действительно, то, что звучит просто и прямо в обозначении политической системы, в которой правит народ, на самом деле, поддержим мнение Д. Хельда, имеет довольно сложное объяснение. Вопросы, считает ученый, могут возникать по поводу каждой части этой фразы: «правление», «средства правления», «народ». Начнем с «народа». Относительно данного понятия выстраиваются вопросы: кого следует считать «народом»? какого типа будет его участие в правлении? какие условия приводят к его участию в правлении? Есть вопросы и по поводу «правления»: насколько широка или узка должна быть сфера правления? должно ли оно ограничиваться только сферой государственного управления, или демократия может быть и в других сферах социальной жизни - индустриальная демократия, например? может ли правление включать повседневные, рутинные решения или оно должно касаться только крупных политических решений? Теперь о «средствах». Здесь напра-
шиваются следующие вопросы: должно ли правление «народа» быть обязательным? каково тогда место обязанностей и инакомыслия? существуют ли обстоятельства, при которых некоторая часть «народа» должна действовать, выходя за рамки закона, если она уверена, что существующие законы несправедливы? при каких обстоятельствах демократические правительства должны использовать принуждение против тех, кто не согласен с политикой?
Ответы на все эти вопросы в различные времена и в различных обществах имеют противоположные значения. Например, под «народом» понимали (с некоторыми вариациями) владельцев собственности, белых мужчин, образованных мужчин, взрослых мужчин и т.д. Или другой пример, в некоторых обществах официальное понимание демократии ограничено лишь политической сферой27.
В контексте изложенного выше отметим, что наиболее удачное, с нашей точки зрения, определение понятия «демократии» дал российский правовед В.А. Четвернин. Под демократией он понимает естественно исторически складывающуюся систему структур, механизмов и отношений, позволяющую саморегулирующемуся гражданскому обществу оказывать непосредственное и опосредованное воздействие на формирование, организацию и функционирование публичной политический власти в интересах обеспечения и защиты объективно необходимой в общественных отношениях меры свободы28. Однако и данное определение возможно сделать более оптимальным, если отразить в нем идею взаимодополнительности гражданского общества и государства. Плодотворными в данном случае могут оказаться теоретические рассуждения Х. Линца и А. Степана. По их мнению, государство следует рассматривать в качестве «предварительного условия» демократии: «без государства никакая современная демократия невозможна»; «исключается возможность демократического управления всей территорией страны, хотя при этом могут существовать зоны сегментированной политической власти». Демократия, заключают исследователи, требует государственного статуса: «Без суверенного государства не может быть прочной демократии»29.
Безусловно, представленные позиции в определенной степени можно считать полярными, однако идея взаимодополнительности гражданского общества и государства продуктивным образом сближает их, сохраняя как инициативный потенциал «общественности» (в терминологии Ю. Хабермаса), так и созидательное регулирование поведения участников общественных отношений со стороны государства. В результате этого современную демократию следует рассматривать не как «режим», а как совокупность «частных (partial) режимов», каждый из которых институциолизирован вокруг своего особого участка общества для представления той или иной социальной группы и разрешений свойственных ей конфликтов. В рамках таких частных режимов осуществляется конкуренция и объединение партий, ассоциаций, движений в их борьбе за государственные посты и влияния на политический курс страны.
Для Хабермаса принципиально важным является тезис о том, что притязания на значимость (и соответствующие процессы их признания - непризнания) выдвигаются и реализуются в процессе дискурса. Распространенное в современной философии понятие дискурса Хабермас тесно связывает именно с коммуникативным действием. Он поясняет его следующим образом: дискурс - это как бы «приостановка» чисто внешних принуждений к действию, новое обдумывание и аргументирование субъектами действий их мотивов, намерений, ожиданий, то есть. собственно притязаний, их «проблематиза-ция». Особое значение для Хабермаса имеет тот факт, что дискурс по своему смыслу противоречит модели государства принуждения, кроме «принуждения» к совершенной убеждающей аргументации.
Противники теории коммуникативного действия Хабермаса неоднократно упрекали его в том, что он конструирует некоторую идеальную ситуацию, направленную на консенсус, «убеждающего», ненасильственного действия и идеального же «мягкого», аргументирующего противодействия. Апеллируя и к жесткой человеческой истории, и к современной эпохе, не склоняющей к благодушию, критики настойчиво повторяют, что хабермасов-ская теория далека от «иррациональной» реальности. Хабермас, впрочем, и не думает отрицать, что он (в духе Вебера) исследует «чистые», то есть идеальные типы действия, и прежде всего тип коммуникативного действия.
Вместе с тем, справедливо указывает Н. В. Мотрошилова, он исходит из того, что выделенным и исследуемым им коммуникативному действию и коммуникативной рациональности соответствуют вполне реальные особенности, измерения, аспекты действий и взаимодействий индивидов и действительной истории. Ведь взаимопонимание, признание, аргументация, консенсус - не только понятия теории. Они - неотъемлемые элементы взаимодействия людей, и в какой-то степени, всех тех действий, которые ведут хотя бы к малейшему согласию индивидов, общественных групп и объединений. «И задача современной мысли заключена в том, чтобы вычленить, как бы высветить их в реальной коммуникации людей, помогая современному человеку пестовать механизмы согласия, консенсуса, убеждения, без которых не может быть нормального демократического процесса»30.
Таким образом, с учетом процедуралистского толкования Хабермасом ряда важнейших политико-правовых категорий, а также поддерживаемой им идеи взаимодополнительности гражданского общества и государства необходимо, на наш взгляд, скорректировать, в частности, положение, высказанное
В. Г. Федотовой. Согласно этому положению, демократия предполагает отделение гражданского общества от государства, освобождение индивида в правовом отношении от любых сословных, корпоративных, национальных ограничений, переход к принципу: один человек - один голос; сочетание плебисцитарной и представительной демократии; разделение власти, передача бюджета и руки парламента; отказ от господства государства (как подавления, так и опеки) в частной жизни, предоставление экономической свободы граж-
данам. Те негативные стороны демократии, заключает российский исследователь, которые сейчас вызывают намерение отказаться от нее, давно осмыслены в опыте развитых демократий31.
«В свое время, - пишет Хабермас, - демократия должна была формироваться в борьбе против деспотизма, который зримо воплощал король, часть аристократии и высшее духовенство. К настоящему времени политическое господство стало деперсонализированным; демократизация разворачивается не в преодолении подлинно политического сопротивления, но в противостоянии императивам тонко дифференцированных экономической и управленческой систем» . Поэтому тезис о «радикальной демократии» как требование полной политической автономии членов правового сообщества является внутренней целью всякой политической коммуникации.
Ю. Хабермас рассматривает соотношение государства и гражданского общества в контексте своей теории коммуникативного действия. Гражданское общество у немецкого ученого предстает в виде модели добровольных ассоциаций, образующих центры политической коммуникации. Гражданское общество как сфера интеракции (взаимодействия) коммуницирующих индивидов нуждается в дополнении (выделено нами. - Авт.) со стороны структурирующей государственной власти. Последняя понимается Хабермасом не как служебный орган для реализации конкретных программ, произведенных в процессе спонтанной самоорганизации общества как целого (республиканская модель), но и не как центр «анонимной» политической интеграции социума (либерализм). Принципы и структуры правового государства трактуются немецким исследователем в качестве механизма институциализации политического дискурса общественности.
Хабермас стремится дать ответы на вопросы: как формируется общая воля (уо1опо generale)? как достигается политический консенсус, необходимый для самоорганизации общества? как совместить плюрализм с универсализмом?
В качестве ответа на эти вопросы и выступает модель «делиберативной демократии», которую в последние годы активно разрабатывает Ю. Хабермас.
Нормативная модель делиберативной демократии опирается на идеал сообщества свободных и равных индивидов, которые в политической коммуникации определяют формы своей совместной жизни. В качестве масштаба для оценки демократичности реального политического процесса Хабермас использует понятие процедуры обсуждения политических вопросов и принятия политических решений как некий идеальный тип.
Основная идея ученого заключается в следующем: в современных обществах демократия как политический порядок не может опираться на субстанционально единую, как бы заранее переформированную «волю народа». Если идея коллективного самоопределения вообще еще сохраняет свой практический смысл, то демократическая самоорганизация должна мыслиться как процесс, как процедура формирования мнений и воли народа. Легитимно не то решение, которое выражает якобы уже сформированную волю народа (по
формуле некоторых политиков: «Я знаю, чего хочет народ»), но то, в обсуждении которого приняло участие наибольшее количество граждан .
Все эти размышления, отмечает А. Денежкин, позволяют вплотную подойти к прояснению вопроса о нормативном содержании идеи коммуникативной рациональности. Здесь возникает вопрос: способны ли мы дать абсолютный ответ по поводу того, какое мнение истинно, какая норма правильна и т.д.? Способны ли мы отличить «истинный» консенсус от «ложного», то есть консенсус, стремящийся к истине и способствующий ее нахождению, от противоположного? Для ответа на этот вопрос Хабермас вводит понятие «идеальная речевая ситуация». Она характеризуется четырьмя условиями: равенством шансов на применение коммуникативных речевых актов участниками дискурса; равенством шансов на тематизацию мнений и на критику; свободой самовыражения, предотвращающей формирование подавленных комплексов; равенством шансов на применение регулятивных речевых актов, обеспечивающих взаимность отношений участников дискурса и исключающих привилегии - односторонне обязывающие нормы общения34. Только в том случае, если выполняются данные условия, дискурс будет именно дискурсом, а не запугиванием, обманом.
Можно сказать, подчеркивает российский исследователь творчества Хабермаса, что идея идеальной речевой ситуации представляет собой структурную модель совершенной демократической процедуры в понимании немецкого ученого . Свобода от господства, то есть от нелегитимиой власти является для Хабермаса не просто вопросом политического режима, но прежде всего вопросом о той форме, в которой воспроизводит себя жизненный мир, вопросом о том, насколько полно в нем реализуют себя эмансипирующие потенции коммуникативного действия.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Habermas J. Faktizitat und Geltung. Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 1992. S.664.
2. Habermas J., Luhmann N. Theorie der Gesellschaft oder Sozialtechnolgie. Was leistet die Systemforschung? Frankfurt a. M.: Suhrkamp, 1971. S.116,117.
3. Цит. по: Современная западная теоретическая социология: Реф. сб./ Под ред. Поляковой Н.Л. М.: ИНИОН, 1992. Вып 1: Юрген Хабермас. С.132.
4. Назарчук А.В. От классической критической теории - к теории коммуникативного действия: (Смена парадигмы в социальной теории) // Вестн. Моск. ун-та . Сер. Философия. 1993. № 4. С.43.
5. См. подр.: Современный философский словарь / Под ред. В.Е. Кемерова. М., 1996. С. 155,156.
6. Habermas J., Luhmann N. Op. cit. 1971. S. 114,115.
7. Давыдов Ю.Н. Очерки по истории теоретической социологии XX столетия: от М. Вебера к Ю. Хабермасу. М., 1994. С.357.
8. Цит. по: Couture T. Habermas, values, and the rational, internal structure of communication // J. of value inquiry. Dordrecht, 1993. Vol. 27 №3,4. P. 412.
ПРАВОВЕДЕНИЕ
9. См.: Федоркин Н.С. Политика как социальный феномен и предмет политической науки // Вестн. Моск. ун-та . Сер. Социология. 1995. № 3. С. 51.
10. См.: Федотова В. Г. Дискуссия // Теория и жизненный мир человека. М. 1995. С. 193, 194.
11. Современные социологические теории общества / Сост. и научн. ред. Н Л. Поляковой. М., 1996. С. 123.
12. См. подр.: Там же. С. 124.
13. Tietz U. Bernerkungen zu Habermas Diskurstheorie der Wahrheit und der Normenbegrundung // Simposium zu J. Habermas: Faktizitat und Geltung. Dtsch. Z . Philos., Jg. 41. 1993. H2. S. 334.
14. См.: Мотрошилова Н.В. История философии: Запад-Россия-Восток (Кн. 4: Философия XX в.). М., 1999. С.268.
15. Куркин Б.А. Политическая философия и ФРГ: (Критика буржуазных и реформистских концепций). Ростов н/ Д.: Изд-во Ростов. ун-та, 1987. С. 63,64.
16. Цит. по: Shalin D.N. Critical theory and the pragmatist challenge // Amer. J. of sociology. Chicago, 1992.Vol.98, № 2. P. 264.
17. Хабермас Ю. Демократия, разум, нравственность / Пер. с нем. М.: Наука, 1992.
С.45.
18. Habermas J. Theoric dcs Kommunikativen Handelns. 3 Aufl. Frankfurt a M.: Suhrkamp,1985. Bd.l. Handlungsrationalilat imd Gcscllstchat Rational-isierung. S. 459.
19. Современная буржуазная политическая наука: проблемы государства и
демократии. М.: Наука, 1982. С. 306.
20. Посконина О.В. Никлас Луман о политической и юридической подсистемах общества. Ижевск, 1997. С. 115.
21. См. подр.: Дабосин П.С «Критическая» теория общества и государства Ю. Хабермаса: методологический аспект. Ижевск, 2001.С. 85-87.
22. Цит. по: Shalin D.N. Op. cit. P. 269.
23. Ibid.
24. Andersen H. Jurgcn Habermas: Faktizitat und Geltung// Acta social. Oslo, 1994. Vol.37, №1. S. 94,95.
25. Лейпхард А. Демократия в многосоставных обществах. M., l997. С. 38.
26. См.: Ледяева О.М. Ледяев В.Г. Проблема «сущностной оспариваемости» понятий в политической науке// Ученые записки социально-экономического факультета. Иваново, 1996. С. 91-94.
27. См.: Гидденс Э. Политика, управление и государство. М., 2000. С. 86.
28. Четвернин В.А. Демократическое конституционное государство: введение в историю. М.,1993. С.76.
29. См.: Линц Х., Степан А. «Государственность», национализм и демократия // Полис. 1997. №5. С.10-13.
30. Мотрошилова Н.В. Указ. соч. С.276,277.
31. См.: Модернизация в России и конфликт ценностей. М., 1994. Гл. 7. С. 166.
32. Хабермас Ю. Демократия, разум, нравственность / Пер. с нем. М.: Наука, 1992.
С. 65.
33. Там же. С. 194,195.
34. Денежкин А. «Фактичность и значимость» Ю. Хабермаса: новые исследования по теории права и демократического государства // Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. Московские лекции и интервью. М., 1995. С. 190, 191.
35. Там же.
ПРАВОВЕДЕНИЕ
Поступила в редакцию 25.12.06
V. V.Poskonin, O. V.Poskonina
The importance of concept «discourse» in model of deliberative democracy
Considers the basic aspects of the concept of the deliberative (or discurse-based) democracy developed by the well-known German social scientist of XX century Jurgen Habermas.
Посконин Владимир Васильевич,
Посконина Ольга Васильевна
ГОУ ВПО «Удмуртский государственный университет»
426034, Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп. 4)
