CC BY
149
Вайс Д.
Цюрих, Швейцария Перевод Таратыновой Т.В.
ЖИВОТНЫЕ В СОВЕТСКОЙ ПРОПАГАНДЕ: ВЕРБАЛЬНЫЕ И ГРАФИЧЕСКИЕ СТЕРЕОТИПЫ (ЧАСТЬ 2)1 УДК 811.161.1(09)
Аннотация. В статье анализируются закономерности использования образов домашних животных в советских политических текстах. Также проводится сравнительный анализ вербальных и графических образов, использованных в различные периоды истории Советского Союза.
Ключевые слова: лингвистическая советология, метафора, политический дискурс, образы животных, пропаганда, вербальные стереотипы, графические стереотипы.
Сведения об авторе: Вайс Даниэль, доктор философии, профессор кафедры славянского языкознания. Место работы: Университет Цюриха.
Weiss D.
Zurich, Switzerland Translated by T. V. Taratynova ANIMALS IN SOVIET PROPAGANDA: VERBAL AND GRAPHICAL STEREOTYPES (ЧАСТЬ 2)
ГСНТИ 16.01.21, 16.41.21 Код ВАК 10.02.05; 10.02.19
Abstract. The author examines the regularities of using the images of domestic animals (caws, pigs and some others) in the soviet political texts. The author also compares the verbal and graphic images used in different periods of the history of the Soviet Union.
Key words: linguistic sovietology, metaphor, political discourse, images of animals, propaganda, verbal stereotypes, graphic stereotypes.
About the author: Weiss Daniel, PhD, professor of the chair of Slavic linguistics.
Place of employment: University of Zurich. Контактная информация: адрес Slavisches Seminar der Universitat Zurich, Plattenstr. 43, CH-8032, Zurich, Switzerland.
E-mail: [email protected]
Сведения о переводчике: Таратынова Татьяна About the translator: Taratynova Tatiana Vyachesla-Вячеславовна, аспирант кафедры общей лингвистики. vovna, post-graduate student of the chair of general lin-
Место работы: Южно-Уральский государствен- guistics. ный университет. Place of employment: South-Ural State University.
Контактная информация: 454000, г. Челябинск, ул. Аптечная, д. 6, кв. 5.
E-mail: [email protected]
2. Дикие животные (звери)
Наш обзор диких животных будет, по всей видимости, не таким большим как обзор домашних животных. Начнём с ближайшего родственника собаки - волка. В своём буквальном значении волк для пропаганды анафема, в качестве же метафоры - лишь воплощение врага. Повинны в этом его рваческая алчность и вошедший в поговорку волчий аппетит, ср.:
(24) Да, времена теперь другие, а подход у империалистов остался старый, аппетиты сохранились волчьи. (В этом случае обращает на себя внимание форма множественного числа, однако по Зализняку (1977) русское слово аппетит в отличие от лексемы голод не является singulаre tantum) И вот с волчьим аппетитом и старой меркой колонизаторы пытаются подходить к Советскому Союзу. Но, господа, те времена, когда вы напали на Крым, ушли в прошлое. (Коммунизм I, 303)
Жизнь в капиталистической волчьей стае подобна жизни в джунглях: и тут, и там господствует право сильного. Этот факт не следует забывать в таких случаях, как, например, воз-
1 Предлагаем вашему вниманию продолжение (вторую часть) статьи Даниэля Вайса «Животные в советской пропаганде: вербальные и графические стереотипы», опубликованной в журнале «Политическая лингвистика» № (2) 25, 2008.
вращение армянских реэмигрантов с Запада в Армению:
(25) Возвращение на Родину, особенно когда человек родился и вырос за границей и прожил там большую часть своей сознательной жизни, — сложный процесс. Ведь эти люди долгое время находились под влиянием буржуазной пропаганды, буржуазных правил и норм жизни, проще говоря, вынуждены были действовать по волчьим законам. Нужны терпение и выдержка в воспитании новых черт советского человека у этих людей. (Коммунизм I, 95)
Тому, кто имеет дело с волками и не хочет окончить жизнь подобно овце, приходится самому иметь клыки:
(26) Как известно, недавно выступил командующий вооруженными силами НАТО американский генерал Норстэд с воинственным заявлением о том, будто можно уничтожить Советский Союз в течение нескольких часов. Такие горячие и безрассудные головы существуют, и о них нельзя забывать. Мы не хотим уподобиться ягненку, который беззащитен перед волком. И ягненок, и волк живут на одной земле. Но волк по праву сильного пожирает ягненка. Мы не хотим быть в положении ягненка. Нам надо иметь клыки для того, чтобы волки знали, что нападение на миролюбивые страны не пройдет для них
безнаказанно. Волки могут потерять шкуру, а может быть, и даже и больше голову. (За прочный мир)
А там, где и зубки не приносят должного результата, остаётся только одно - отрубить:
(27) Это стало особенно заметно после того, как трудящиеся ГДР приняли решительные меры по укреплению своей государственной границы. Теперь понятно, почему так злобно скрежещут зубами Аденауэр и другие реваншисты, шипят: границу закрыли! Не знаю, как это сказать по-немецки, а по-русски можно сказать так: они большую дулю получили. А границу закрыли, зато хвост волку отрубили. Нам с вами от этого хорошо, а волку плохо. Вот он и воет. (К победе разума, 221)
Как видно, в распоряжении «вервольфа» Аденауэра богатая палитра звуковых выражений: он скрежещет зубами, шипит и воет - а воет он, разумеется, от боли; несмотря на это, вой - единственный претендент на лексическую функцию Son (волк). Докладчик не в силах скрыть своё злорадство, и он, как обычно, вставляет исконно народные выражения (дулю получили). Всё это самая что ни на есть традиционная риторика, и не имеет значения, является ли волк метафорой (27) или же объектом сравнения (26). Волк полностью сохраняет своё обличье и в графическом образе - на этот раз как воплощение немецкого военного противника.
Рис. 16 Рис. 17
На рис. 16 (КУКРЫНИКСЫ 2006, 34) нацистская волчья стая в паническом ужасе удирает от памятника Бородинской битве: налицо историческая параллель. На рис. 17 обыгрывается фразема волка в овечьей шкуре - эта сцена идеально вписывается в сталинский канон, по которому враг почти всегда выступает замаски-
рованным и, соответственно, должен быть разоблачён.
Одинокий волк-нацист на рис. 18 тоже представлен в этом зверинце, и лишь обезьяна Геббельс пока поддерживает его в пропагандистском вое (КУКРЫНИКСЫ 2006, 138). В конце концов, картинному волку придётся окончить свои дни ужасной смертью в волчьей яме -Берлине (рис. 19).
Рис 1З. Рис. 19
В целом лексема «волк» представляет наиболее конвенциональное воплощение зооморфной метафоры в советской пропаганде: языковые клише не варьируются, а в лучшем случае буквально воплощаются в рисунках; противопоставление волка и овцы отнюдь не ново и тоже не поражает своей оригинальностью. Одно исключение всё же необходимо отметить: в сказке «Терем-теремок», созданной в виде комиксов окон РОСТА в 1942 году (КУКРЫНИКСЫ 2006, 70) волк Гитлер собирается в поход в сопровождении свиньи Геринга, крысы Гиммлера и обезьяны Геббельзьяны; они поселяются в пустом лошадином черепе - тереме. Вскоре они затаскивают туда чеха, поляка и серба и держат их в плену. Но только стоит им оскалить зубы на Восток, как богатырь советский разбивает их морды в кровь: гул от этой битвы по всему свету идёт и близится горький конец: бьёт богатырь зверьё фашистов, гонит его с земли советской. Бьёт, разобьёт и добьёт, землю свою священную от гадов очистит. Как видно, гипероним зверьё снова выступает эквивалентом гиперонима гады; и хотя в случае Геринга речь идёт о домашней свинье, это не мешает отнести её к зверям - в обеих категориях преобладает метафорическое прочтение, т.е. бранное слово со сферой-мишенью человек.
Текст в целом представляет собой забавную смесь фольклоризмов (живёт-поживает), пропагандизмов (землю ...священную) и зоо-лингвизмов. С одной стороны, dramatis personae представляются, используя epitheton ornans («Я волк - всех за горло хвать!», «Я
крыс (Чем вызвана смена парадигмы в отношении крысы, очевидно: несовпадение грамматического и биологического рода тут совершенно не причём, поскольку оно имеет место и в случае свиньи и обезьяны. Возможно, в случае с крысой сокращение является заменой отсутствующего значения лексической функции Son. По своим коннотациям крыса здесь является олицетворением подлости (подлая крыса) и коварства (крыса подколодная), а не трусости как в немецком языке. Кроме того, на пропаган-дистком плакате она может выступать символом обжорства, как на плакате «Нахлебники» (КУКРЫНИКСЫ 2006, 92), где море крыс-нацистов осаждают огромный мешок с надписью болгарский хлеб.) Гиммлер - на всех доносишь», «А я Геббельзьяна - всех передразнишь», «Я - арийская свинья! Хрюк на вас»), с другой они постоянно характеризуются соответствующими значениями лексической функции Son таким образом, что их диалог представляет собой причудливую смесь звуков, присущих животным (хрюк, волк рысит, пискнула Геббельзьяна) и исключительно немецких реалий (отрыгнул мюнхенским пивом, «хайль!»). В остальных случаях тоже нет недостатка в поведенческих манерах животных: запахи животных обозначаются четырьмя синонимами (волчьей шкурой воняет, свиньёй благоухает, Геббельзьяной пахнет, Гиммлером доносится), и друг друга они тоже узнают по характерному запаху тела: «Принюхались -своим пахнет». А когда обезьяна ищет у себя вшей, это значит: «Геббельзьяна у себя в голове Гессов ловит». В прочих случаях они предаются занятиям, хорошо нам знакомым: Гиммлер ... фюреру донёс, что Геринг землю взрыл, изгородь повалил, корыто изломал... Всё вместе - скорее, продукт лудической (игривой) разновидности пропаганды.
Рассмотрев этот шедевр, перейдём к следующему хищнику - тигру, т.е. вернёмся к более архаичным мирам пропаганды: именно патетическая риторика Ленина и, пожалуй, ещё социалистических авторов XIX века, находит отражение в следующей цитате:
(28) Коммунисты обязаны смело смотреть истории в глаза. Пока существует опасность войны, пока на свете имеются империалистические джунгли и их обитатели — хищные тигры, мы должны воспитывать весь наш народ, нашу молодежь в духе беззаветной любви к своей Родине, готовности защищать ее, не щадя своих сил и самой жизни. (Хрущев, Коммунизм 2, 246)
Характеристика тигра как хищного зверя и причисление его к стану врага аналогична подобной характеристике волка, однако, соответ-
ствующие текстовые примеры встречаются гораздо реже, чем в случае последнего; возможно, имеет значение тот факт, что речь идёт об экзотическом, не обитающем в европейской России хищнике. Льву приходится ненамного лучше. Правда, в следующей цитате его боеспособность в переносном смысле приписывается, казалось бы, собственным рядам:
(29) Так что мы, коммунисты, в загробную жизнь не верим, хотим жить и развиваться в мире, но если на нас нападут, то мы будем драться как львы против империализма, против агрессии. Опубликовано в газете «Правда» 10 сентября 1961 года (Коммунизм 1, 387)
Однако, устойчивые сравнения, помнится, обладают слабой доказательной силой; уже в следующем примере (геральдическим) противником является сфера-мишень метафоры -британский лев, чей рёв больше не имеет того эффекта, что прежде - наоборот, он, подобно цепному псу Колчаку (пример 14) и немецкому волку (пример 27), рискует своим хвостом в период Суэцкого кризиса:
(30) Империалисты, колонизаторы привыкли помыкать народами, привыкли думать, что рычание льва приводит в трепет азиатские и африканские народы. Но времена теперь не те. Рычание британского льва уже не страшит народы, как прежде. Английские колонизаторы вместе с французскими напали на Египет и получили, образно говоря, хорошую трепку. Египтяне основательно подергали льва за хвост и отбросили его. (Веселое оживление. Бурные аплодисменты.)
Следующее дикое животное, скорее, с экзотическим биотопом - обезьяна. В роли политической метафоры до сих пор она встречалась мне на рисунках (с индивидуальной референцией на известных нацистов) исключительно периода Второй мировой войны.
При этом отчётливо вырисовываются различные предпочтения отдельных карикатуристов: у коллектива Кукрыниксы обезьянья роль является исключительной привилегией Геббельса (в выше процитированном комиксе он даже именуется Геббельзьяной); у Дени, напротив, фаворитом является Гитлер. Автор изображает два совершенно разных вида обезьян: Гитлер предстаёт в неконкретизиро-ванном образе человекообразной обезьяны с искажёнными человеческими чертами лица (рис. 21, ДЕНИ 1992, 128); Геббельс же, наоборот, являет собой совсем неопасную обезьянку (см. выше рис. 18), изображённую на рис. 20 мартышкой, чья некрасивость подчёркивается и усугубляется цитатой Крылова.
Рис. 20 Рис. 21.
В словаре это находит свое отражение в двух производных значениях: обезьяна 2 = о человеке, который подражает другим, обезьяна 3 = об очень некрасивом человеке. Мотивация такого распределения ролей прозрачна: министру пропаганды приходится, прежде всего, подражать (обезьянничать - ср. Геббельзьяна - всех передразнишь из вышеприведённого комикса), т.е. бессмысленно повторять слова фюрера; сам же фюрер должен производить впечатление неотёсанного, примитивного, и безжалостного -т.е. быть таким как горилла (В одном случае, а именно на плакате «Убийца по совместительству» (КУКРЫНИКСЫ 2006, 77), Гиммлер тоже предстаёт в образе обезьяны; узнать его можно только по очкам и поставленным друг на друга четырём кепкам с обозначениями его функций (министр внутренних дел и т.д.). Ему не совсем удаётся имитация действий человека: руки засунуты в военные сапоги, левой ногой он курит сигарету.). Здесь пожалуй помогают две различных лексемы, а именно с одной стороны обезьяна (по коннотациям), горилла (самая крупная человекообразная обезьяна) с другой стороны. Угрожающее воздействие человекообразной обезьяны на рис. 21 подчёркивается, конечно, наличием орудий убийства, которые она носит при себе (Хотя в действительности кровожадность у некоторых видов обезьян (правда, не у кротких горилл, а, например, у капуцинов) вполне доказуема, в языковом сознании этот факт не укоренён и его необходимо акцентировать на рисунке. Что же касается русской лексемы горилла, то в этом случае, согласно лексикографическим и корпусным данным (Интернет) гораздо больше неясностей, чем в английском или немецком языках), а также ценностей, которые она попирает ногами (международное право, совесть, честь, мораль).
Виселица, впрочем, является атрибутом врага уже в Окнах РОСТА. Напротив, внешнее сходство, решающее в создании образа свиньи - Геринга, в отношении Геббельса играет незначительную роль, а в случае Гитлера вообще не имеет значения.
Поскольку гипероним зверь уже встречался на рис. 19 с референцией на волка, а также в
комиксах для обозначения коллектива (фашистское зверьё), в целях наглядности здесь можно привести ещё два плаката В. Дени. На рис. 22 (ДЕНИ 1992, 132) Гитлер являет собой пример персонифицированного, но уже сильно пострадавшего физически немецкого зверя.
На рис. 23 (ДЕНИ 1992, 129), наоборот, примат относится к таковым по родовому признаку, и его черты лица не являются ни человеческими, ни обезьяньими, а, скорее, напоминают морду боевого пса (Подобную стилизацию нацистского преступника мы видим и на плакате «Убей фашиста-изувера!» (в указанном месте, 130), где одинокая, брызжущая слюной голова без туловища, но в нацистской фуражке с символом СС - «мёртвой головой» появляется из темноты и изрыгает проклятия над повешенной партизанкой (Татьяной Кос-
модемьянской)): здесь перед нами абстрактный монстр, в котором отдалённое сходство с человеком можно увидеть лишь по странному подбору предметов одежды (стальной шлем со свастикой и воротник с бабочкой) и папскому сопровождению в походе против Советского Союза.
Рис. 22. Рис 23.
Итак, существенным для зверя представляется необузданное стремление к агрессии, внешняя же принадлежность к определённому виду животных, по меньшей мере, у Дени второстепенна.
Рис. 24
Подтверждением этому служат следующие два плаката: на рис. 24 (ДЕНИ 1992, 120) японский и немецкий генералы маршируют в ногу на войну, а значит - навстречу своей гибели (так гласит заголовок стихотворения Д.Бедного вверху слева), дорогу им указывает подстрекатель, крошечный по сравнению с генералами иуда Троцкий (Подобное отклонение от партийного курса, официально чуждого всякому проявлению расизма, не ограничивается у Дени «предателем» Троцким; оно имеет место и в представлении эсеров и меньшевиков, ср. ДЕНИ 1992, 108. Иуда же в сталинской пропаганде является универсальным маркером исключения, выделения из лагеря «своих»), полностью стилизованный, кстати, в соответствии с бытовавшим со второй половины XIX века антисемитским стереотипом. При этом в распоряжении немца находятся уже знакомые нам по рис. 21 орудия убийства, к тому же он держит в руке бомбу замедленного действия - войну; его голову венчает подобие шлема викинга с «мёртвой головой» - символом СС. К нашей теме вышесказанное имеет следующее отношение: ноги немецкого генерала покрыты шерстью и заканчиваются гигантскими раздвоенными копытами. Являются ли подобного рода (парнокопытные) конечности маркером чёрта, не совсем ясно; но в любом случае они как нельзя лучше подходят для того, чтобы топтать порванные международные договоры и соглашения. Таким образом, карикатурист в очередной раз представляет идиому попрания ногами (ср. рис. 22).
Рис. 25
МІТ БІЙЦЯМ ЛРНКОМШОРКНН ВАРТОВИЙ КРАЇНИ СОЦІАЛІЗМУ!
У нашего последнего зверя сразу две головы и чересчур большие когти (рис. 25, ДЕНИ 1992, 121). Речь снова идёт об оси Берлин-Токио, но теперь на переднем плане Токио. Поводом послужило японское нападение на советскую территорию в районе озера Хасан на маньчжурской границе (1938) (Это название появляется и на другом плакате (ДЕНИ 1992, 122), правда, на теле инвалида войны. Издатель комментирует это таким образом, что речь идёт об «одном тяжело раненом арабе («Хас-сан»?)». К вопросу о реакции советской пропа-
ганды на это столкновение см. упомянутую вначале сказку о медведе и белке в борьбе с оккупантами, а также: ВАЙС, 1999а. 300); поскольку агрессор пришёл с востока, то монстр на этот раз располагается на плакате справа (ср. выше рис. 11). Правда, по этой причине несколько смущает воззвание на украинском языке (внизу) к грозно смотрящему пограничнику в левой части плаката, а также переведённая на украинский язык цитата Маяковского вверху слева - возможно, тут что-то напутано с географией? Вероятно, всё-таки, нет: призыв к бдительности в силе и на другом конце Советского Союза. Растопыренные когти чудовища, что логично, тоже подписаны на украинском языке - а обозначены на них главные призраки сталинизма (провокации, диверсия, шпионаж, террор, налёты). В данном случае полностью отражают действительность, по меньшей мере, провокации и налёты.
Теперь, впрочем, круг замыкается, так как одной из многочисленных пропагандистских реакций на японскую провокацию в районе озера Хасан была песня В. Мурадели (того самого композитора, которого спустя 10 лет выставили на публичный позор решением ЦК вместе с Шостаковичем, Прокофьевым и Хачатуряном), в которой опять обнаруживается наша “свинская” фразема:
(31) «Вы не суйтесь, самураи»
(муз.: Вано Мурадели; ст. А. Жаров)
Туча черная кружила у приморских у высот Сунул враг свиное рыло в наш советский огород. Против полчища японцев бились наши смельчаки, Подошли полки Приморской - Первой армии полки Как один вступили в дело Полководец и боец.
Слава Сталину гремела - песня пламенных сердец. Нарушителей границы вымел грозный ураган,
Им горька была водица в нашем озере Хасан.
Вы не суйтесь, самураи, с красным войском воевать. Никогда в советском крае самураям не бывать!
Превратиться из покрытого шерстью монстра в свинью - самурайская способность к перевоплощению представляется весьма впечатляющей. Однако вернёмся к графическому представлению зверей. Наши последние примеры показали, что изображение человека в облике зверя в карикатуре всё больше сводится к изображению отдельных признаков животных: голова, конечности, туловище. Подобная техника монтажа, конечно же, не нова: она встречается уже в Окнах РОСТА, а Дени использовал её ещё в 1920-е годы. По сравнению с регулярно используемой в октябрьскую революцию и гражданскую войну характеристикой социальных классов (цилиндр и цепочка от часов = буржуа, толстяк = поп, горностаевая мантия и корона = царь) частичная потеря референтом человеческого облика привносит, конечно же, новое эмоциональное качество, диа-
пазон которого растягивается от ужаса до развлечения; реже возникает отвращение. В языковом плане вряд ли существует эквивалент для обозначения утраты человеческого облика, если абстрагироваться от вышеупомянутого смешанного имени собственного Геббельзьяна; графический код здесь, казалось бы, имеет преимущество по сравнению с вербальным. Однако в действительности такие средства словообразования как словосложение и аффиксация обнаруживают совершенно аналогичные возможности монтажа (Так, в постовет-ское время вербальный монтаж снова входит в употребление: катастройка, демократура,
дерьмократия, демокрадия, прихватизация и др.); тот факт, что в нашей области не встречается подобных производных, таким образом, неочевиден, тем более что среди настоящих зоонимов существует, например, даже такой как овцебык. Кроме того, иногда попадаются и такие словосочетания как белогвардейское рыло, позволяющие выразить одновременно качество, относящееся и к человеку, и к животному.
Наряду с этим продолжает использоваться и альтернативная техника рисования - изображение фигур животных полностью и соотнесение их с определёнными категориями людей или индивидами с помощью определённых аксессуаров (предметы одежды, эмблемы, оружие); примером этого служит описанный выше комикс. Окончательно же «отжившими» в советской плакатной графике военного времени являются собственно сказочные существа, такие как дракон империализма В. Моора в 1920 году, ср. рис. 26.
Рис. 26 Рис. 27
Хотелось бы объяснить это избыточной архаичностью подобного содержания изображения, но тогда является загадкой, почему те же самые сказочные существа, в частности, дракон продолжают как ни в чём ни бывало существовать в таких жанрах как былина и волшебная сказка в непосредственно предшествующий и последующий периоды советского фольклора.
Интересно, что на одном из плакатов нацистского военного противника красный дракон с советской звездой на лбу, будучи угрозой для Европы, бесчинствует и повергается молнией изображённым в модернистском стиле солдатом (т.е. молниеносной войной - блицкригом) -рис. 27 (общее в контрасте современности и архаики в нацистской и советской пропаганде ср. ВАЙС 2003, 329-344). На вполне современном плакате «Limpio de fascistas nuestro pais» времён испанской гражданской войны (1937; ФИНКОВА & ПЕТРОВА 1986, 45) дракон появляется снова, на этот раз со свастикой - теперь его сметают с лица земли (к вопросу об иконографии мотива метлы в советской пропаганде см. в ВАЙС 2005, 115 c.).
Подводя ИТОГИ данного обзора диких животных, можно сделать вывод, что в отличие от домашних животных (часть I), в этом случае зооморфные обозначения относятся к людям либо группам людей исключительно в метафорическом плане; и, напротив, источник зооморфной метафоры частично либо полностью воплощается на графическом уровне. Метафорическое прочтение основывается как в случае со свиньёй или собакой либо на полисемии, ср. обезьяна, либо на соответствующих коннотациях обозначений животных: правда не существует волка в значении 2 с человеческим денотатом - возможно только волчий аппетит, волк в овечьей шкуре и волчьи законы. Наряду с коннотациями имеют значение и литературные ассоциации зачастую в виде прямых цитат; и наоборот, элементы народных суеверий, относящиеся к диким животным, как описано в ГУРА 1997, не находят своего отражения. Обосновать этот факт можно тем, что ни один из наших пропагандистов не был родом из деревни и просветительский пыл ранней советской пропаганды, полностью вытесненный из советского фольклора тех же лет, здесь ещё присутствовал (К вопросу об эксплицитной дистанциро-ванности Хрущёва от заговоров против змеиных укусов см. ВАЙС 1998b, 471; он подводит такой итог: «Но только темнота, невежество могли успокаивать людей, вселять веру, что такие средства действуют»).
В речах и на плакатах часто встречается обращение к гиперониму зверь. У В. Дени графическое воплощение зверя иногда достигает такой степени абстракции, что сферу-источник метафоры вообще нельзя определить однозначно. Этот приём напоминает об изображении гадов, не являющихся темой нашего обсуждения: представление гадов на плакате ограничивается свастикообразным покрытым шерстью квадратом с когтями («смерть фашистской гадине!», «Бей фашистского гада!», ФИНКОВА & ПЕТРОВА 1986, 57). Волк может обозначать либо одного человека либо несколько человек (ведь волки живут стаями), в случае с обезьяной же встречаются только индивидуальные
референции. Экзотические животные вроде тигров и львов упоминаются лишь в отдельных случаях. В зависимости от референта между животным-источником метафоры и человеком-мишенью метафоры имеет место одномногозначное соответствие (например, свинья ^ Геринг, свинья ^ капиталист) или же многооднозначное соответствие как, например, в случае с Гитлером или японскими «самураями», которые могут принимать облик различных животных. Там, где «озверевшему» врагу противостоит представитель лагеря «своих», как украинский пограничник на рис. 25, то он, конечно же, сохраняет человеческий облик.
Что касается дополнительной пользы от плаката, то с современной точки зрения можно было бы возразить, что издевательское представление столь грозного врага, каким была представлена на нём гитлеровская Германия -в виде комиксов с обезьянами, свиньями и крысами в качестве действующих лиц - необязательно является адекватной реакцией. Однако кажущееся умаление угрозы внушающего страх противника путём высмеивания вообще свойственно языку в военное время - примером может служить польское партизанское арго, ср. КАНИЯ 1975 (К сожалению, советское партизанское арго до сих пор не дождалось подобного анализа); функция воздействия смешного, ослабляющая страх, там очевидна. Впрочем, существуют и такие комиксы, в которых обе стороны представлены животными: тут стоит напомнить хотя бы о манере создания комиксов Артом Шпигельманом, где нацисты изображены кошками, а евреи мышами; этого автора, чьи родители пережили концлагеря Дахау и Освенцим, никто не посмеет упрекнуть в неподобающем приукрашивании Холокоста.
Наша картина пропагандистского зверинца была бы неполной, если бы мы не дали слова голосу просвещения. Поэтому в заключение мы представим плакат 1920 года, из которого читатель и зритель узнают кое-что о неправильном и правильном обращении с домашними и дикими животными. Латеральное размерение снова изображает временную ось: слева господствует царство тьмы, т.е. невежества (ср. рус. темнота), середину плаката занимает школа как храм очищения, через который проходят дети и взрослые, чтобы попасть в светлое царство знаний («а пройдёт безграмотный школу, - сразу из слепого зрячим станет!... Точно сто глаз у него стало»). Текст, как и следовало ожидать, отражает временную ось по вертикали. Для наших целей существенными являются два фрагмента текста, относящиеся к сцене, которая происходит слева: «Всюду ему страхи мерещатся. Филин ночью кричит - безграмотный думает, что это леший кричит» и «с друзьями человека - животными - скверно обращается! Как за ними ходить, не знает, пользы их них извлечь не умеет». Суеверный страх перед уханьем филина, за которым может скрываться
леший, с одной стороны; бессмысленное избиение дворовой собаки с другой стороны -чтобы это ликвидировать, пропаганда тут как тут. Четыре десятилетия спустя Хрущёв назовёт подобное недозволенное обращение с домашними животными далёким прошлым (см. выше пример 3); также и суеверное отношение к опасным животным он полагает преодоленным (см. прим. 26). Прав ли он был или нет - во всяком случае, пропаганда не всегда верна себе самой. К примеру, как и в Окнах РОСТА, так и на плакатах Второй мировой войны ворон всё ещё появляется как провозвестник смерти, но в отличие от Окон РОСТА, где основная задача ворона - предупреждать своих о смертельных последствиях вражеской угрозы, во втором случае же он предвещает военному противнику близкую гибель (ср. упомянутый вначале плакат Кукрыниксов, на котором ворон и чёрная кошка дают знать Гитлеру о его судьбе). С другой стороны здесь можно привести такой аргумент: речь идёт об общепонятном и популярном символе смерти, который уже с давних пор занял прочное место в традиции солдатской песни (ср. «Чёрный ворон») и не в последнюю очередь в графике времён гражданской войны.
Рис. 28
РОДИТЕЛИ, ПОСЫЛАЙТЕ ДЕТЕЙ В ШКОЛУ!
Как бы то ни было, можно сделать следующий вывод: те же самые животные, которые служили в метафорической ипостаси целям поношения идеологического и военного противника, могли в своём прямом значении являться объектами пропагандисткой заботы.
ЛИТЕРАТУРА
Bonnell. Iconography of Power. Soviet Political Posters under Lenin and Stalin - Berkeley-Los Angeles, 1997.
Victor Deni. Ein russischer Karikaturist im Dienst der Propaganda. Museum fur Kunst und Gewerbe Hamburg, 1992.
Finkova, Petrova The militant poster 1936-1985. Prague, 1986.
Gattiker, E. & L. Die Vogel im Volksglauben. Eine volkskundliche Sammlung aus verschiedenen Landern von der Antike bis heute. Wiesbaden, 1989.
Isacenko, A.V. Figurative meaning, derivation, and smantic features. // The Slavic Word. 1972. P. 76-95.
Kania Polska gwara konspiracyjno-partyzancka czasu okupacji hitlerowskiej 1939-1945. Zielona Gora, 1975.
Kummer, R. Nicht mit Gewehren, sondern mit Plakaten wurde der Feind geschlagen! Eine semiotisch-linguistische Analyse der Agitationsplakate der russi-schen Telegrafenagentur ROSTA. Bern-Frankfurt e.a., 2006.
Lakoff, G., Johnson, M. Metaphors we live by. Chicago & London, 1980.
Weiss, D. Kleine Einfuhrung in die russische Zoo-linguistik // T.Berger (Hrsg.). Slavistische Linguistik. 1997. Referate des XXIII. Konstanzer Slavistischen Arbeitstreffens in Tubingen. Munchen, 1998. P. 273324.
Weiss, D. Die Entstalinisierung der Propaganda (am Beispiel der Sowjetunion und Polens). J.P. Locher (Hrsg.), Schweizer. Beitrage zum XII. Internationalen Slavisten-Kongress in Krakau, August 1998. Frankfurt-Bern. P. 461-506.
Weiss, D. Der alte Mann und die neue Welt. Chruscevs Umgang mit „alt“ und „neu“. // W. Girke, A. Guski e.a. (Hrsg.), Vertograd" mnogocvetnyj. Festschrift fur H. Jachnow. Munchen, 1999. P. 271-292.
Weiss, D. MiBbrauchte Folklore? Zur propagandis-tischen Einordnung des „sovetskij fol'klor“ // R. Rathmayr / W. Weitlaner (Hg.): Slavistische Linguistik 1998. Referate des XXIV. Konstanzer Slavistischen Arbeitstreffens Wien. Munchen, 1999. P. 283-324.
Weiss, D. Die Verwesung vor dem Tode. N.S. Chrusscevs Umgang mit Faulnis-, Aas- und Mull-metaphern. // Ders. (Hg.), Der Tod in der Propaganda (Sowjetunion und Volksrepublik Polen). Bern-Frankfurt, 2000. P. 191-257.
Weiss, D. Personalstile im Sowjetsystem? Stalin und Chruscev im Vergleich. // N. Boskovska, P.Collmert, S.Gilly u.a., Wege der Kommunikation in der Geschichte Osteuropas. Festschrift fur C. Goehrke, Bern-Frankfurt, 2002. P. 223-252.
Weiss, D. Stalinistischer und nationalsozialistischer Propagandadiskurs im Vergleich: eine erste Annahe-rung. // H.KuBe (Hg.), Slavistische Linguistik 2001.
Referate des XXVII. Konstanzer Slavistischen Arbeitstreffens Frankfurt, Munchen, 2003. P. 309-356.
Weiss, D. Ungeziefer, Aas und Mull. Zu den Feindbildern der Sowjetpropaganda. // Ph. Sarasin (Hg.), Oesterreichische Zeitschrift fur Geschichtswis-senschaften 16, Heft 3, Fremdkorper. Hrsg. v. Ph. Sarasin, 2005. P. 109-122.
Weiss, D. Sowjetische Nahrungsmittelwerbung: eine erste Annaherung. In: S.Kempgen (Hg.), Slav-istische Linguistik 2003, Munchen 2005. P. 325-362.
Wierzbicka Lexicography and Semantic Description. Ann Arbor. 1985.
Апресян Ю.Д. Лексическая семантика. - М., 1974.
Вайс Д. Новояз как историческое явление. // Гюнтер, Х., Добренко, Е. (ред.), Соц-реалистический канон. - СПб., 2000.
Вайс Д. Советский дискурс о еде. // Еда по-русски. Русский пищевой дискурс: информация, манипуляция, стереотипы. - М., 2007.
Гура А.В. Символика животных в славянской народнох традиции. - М. 1997.
Душенко К.В. Словарь современных цитат. - М. 1997.
Зализняк А. Грамматический словарь русского языка. - М. 1977.
Иорданская Л., Мельчук И. Коннотация в лингвистической семантике. // Wiener Slawistischer Almanach. 1980. Вып. 6. С. 191-210.
Купрянов М.В., Крылов П.Н., Соколов Н.А. Ку-крыниксы. Графика 1941-1945. - М. 2000.
Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Толковый словарь языка Совдепии. - М. 2005.
Рахилина Е.В. Kогнитивный анализ ппредмет-ных имен: семантика и сочетаемость. - М. 2000.
Ржевский Л. Язык и тоталитаризм. - Munchen, 1951.
Мельчук И. А., Жолковский А. К. Толковокомбинаторный словарь русского языка. Опыты семантико-синтаксического описания русской лексики. - Вена, 1984.
© Вайс Д., 2009 © Таратынова Т.В. (перевод), 2009
