CC BY
173
УДК 882
Устинов Алексей Валерьевич
Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
1013801@mail.ru
ЖАНРОВЫЕ И ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ РОМАНА Д.Л. МОРДОВЦЕВА «ВЕЛИКИЙ РАСКОЛ»
Автор статьи определяет художественное своеобразие романа Д.Л. Мордовцева, рассматривает соотнесенность традиций вальтер-скоттовского романа, канонов классической литературы и их преломление в «Великом расколе».
Ключевые слова: исторический роман, жанровое своеобразие исторической прозы, Д.Л. Мордовцев, А.С. Пушкин, В. Скотт, роман «Великий раскол».
Роман Д.Л. Мордовцева «Великий раскол» был опубликован в 1880 году в журнале «Русская мысль», а вышел в свет отдельной книгой - в 1881. «Пореформенные» 60-80-е годы XIX века были тем временем, когда переосмысливалось значение церковного раскола. Романы Мордовцева «Соловецкое сидение» и «Великий Раскол» явились одними из первых художественных произведений, посвященных этому сложнейшему моменту отечественной истории.
Роман «Великий раскол» был встречен неоднозначно. С одной стороны, его приветствовала читающая публика - сама публикация в журнале «Русская мысль» подготавливала произведение к роли «капитального явления в русской литературе» [11, с. 1509]. Роман «читали в свое время нарасхват ... все русское образованное общество хвалило и зачитывалось новым произведением Мордовцева» [11, с. 1509]. С другой стороны, критика встретила роман неоднозначно, а известный публицист-расколовед Н.И.Субботин в журнале «Русский вестник» (1881, июнь, т. 153) [18] подверг роман безжалостному разбору, хотя местами и справедливому.
Плодовитость Мордовцева, вероятно, одна из причин, по которым широкого освещения в литературной науке творчества писателя так и не состоялось («Полное собрание исторических романов, повестей и рассказов Мордовцева. В 26 томах» (1914) включает в себя 21 исторический роман, не считая отдельных повестей и рассказов). Еще при жизни писателя его произведения иногда причисляли к разряду «второсортной» литературы, как сделал это Н. Соколов в статье «Петр Великий и Вальтер-Скотты-могильщики» («Русская старина», т. 81, 1894), обвинив произведения в возбуждении «неудержимой зевоты и сна» [15, с. 192]. Критик А.М. Скабичевский считал, что «популярно-исторические сочинения» Мордовцева не имеют особой ценности [13]. «Заблудший сын историографии . залепетал бабушкины сказки младенческим языком», - так охарактеризовала Мордовцева фельетонная энциклопедия «Наши знакомые» [6, с. 151].
Эти и подобные им оценки, на наш взгляд, поверхностны и вызваны в первую очередь отсутствием методики анализа произведений исторической
направленности. Вплоть до 90-х годов XX века исторические романы Мордовцева практически не изучались, хотя сами произведения продолжают издаваться как отдельными томами, так и в составе серий исторических романов [7].
В 2000-е годы научное внимание к творчеству Мордовцева существенно повысилось. Во многом это связано как с переосмыслением исторического наследия, так и с изменением отношения в целом к тем историческим периодам, художественной реконструкции которых писатель уделил значительное место в своем творчестве - Смутному времени, Расколу, Петровским преобразованиям. Среди таких работ, на наш взгляд, стоит выделить монографию А.Ю. Сорочана «“Квазиисторический” роман в русской литературе. Д.Л. Мордовцев» (2007) [17], диссертацию кандидата филологических наук Ким Сун Хуна «Аввакум и его сочинения в русской науке и литературе 2-й половины XIX - начала XX века» (2001) [3], в которой достаточно подробно рассмотрен образ протопопа Аввакума в романе «Великий раскол», а также статью Л.А. Мещеряковой «Загоскин и Мордовцев. Исторические переклички» (2003) [5]. Вопросы особенностей поэтики романа «Великий Раскол» затрагиваются в предисловии к изданию 1990 г.: С.И. Панов и А.М. Ранчин указывают на принципы реконструкции Мордовцевым исторической личности, отмечают своеобразие отношения «своей» и «чужой» речи в романе [10, с. 21-22], мастерство владения художественной символикой [10, с. 24]. Ю.В. Лебедев в предисловии к изданию 1991 года двухтомника избранных сочинений писателя основное внимание уделил личной жизни писателя, идейному формированию его как человека либерально-демократических взглядов [4].
Роман «Великий раскол», как роман исторический, созданный в пореформенную эпоху второй половины XIX века, может быть лучше понят, если в процессе его изучения использовать накопленный советским литературоведением опыт анализа исторических произведений, попытаться определить место романа по отношению к типологическим особенностям, характерным для произведений исторического направления в отечественной литературе.
Ключевыми принципами художественности исторического романа являются историческая подлинность изображаемых событий, наличие в произведении философской основы, объективность изложения и художественная уникальность. Можно сделать вывод о существовании двух типов исторического романа - художественного и авантюрно-исторического. Если к первой группе относятся такие произведения, как «Капитанская дочка» А.С. Пушкина, «Война и Мир» Л.Н. Толстого, «Петр I» А.Н. Толстого, то ко второму типу - романы «Русские в 1612 году» М.Н. Загоскина, «Мазепа» Ф.В. Булгарина, «Касимовская невеста» Вс.С. Соловьева. Этот второй тип исторического романа традиционно связывают с беллетристическим направлением в русской литературе, что составляет определенное препятствие его полноценному научному изучению. Отнесение к беллетристике лучших романов Д.Л. Мордовцева - «Сидение раскольников на Соловках», «Дмитрий Самозванец» и, в первую очередь, романа «Великий раскол», на наш взгляд, ошибочно и неперспективно.
Исследование композиционных и стилистических особенностей романа позволило выявить ряд моментов, позволяющих говорить о романе «Великий Раскол» как о явлении с литературной точки зрения неординарном. Поэтика романа «Великий Раскол» сложна и многогранна. Ей присущи несколько видов композиции, использование различных стилистических пластов, текстовых уровней, сложная система метафор и символов. Само произведение построено в большей степени на основе поэтики древнерусской литературы, нежели на принципах современной автору западноевропейской литературы, лежавшей в основе традиционной для середины XIX века романной формы прозаического произведения с господствующим реалистическим течением.
Главные действующие лица романа - непосредственные участники «раскола»: протопоп Аввакум (1620 или 1621-1682), царь Алексей Михайлович Романов (1629-1676) , патриарх Никон (1605-1681). В произведении представлен и ряд других исторических фигур - боярыня Феодосия Морозова (1632-1675), царевна Софья (16571704), предводитель народного восстания Степан Разин (ок. 1630-1671). Их судьба представлена в качестве сюжетных линий, зачастую двигающихся параллельно.
Фундаментом для развертывания повествования в романе служит не фабульная структура, а событийная. Этим роман близок драме Пушкина «Борис Годунов», в которой также прослеживается отступление от классических жанровых традиций. Подобно тому, как для Пушкина совершенно не годилась распространенная драматургическая система, по словам С.М. Бонди, «умно разработанная теоретиками классицизма и блестяще и разно-
образно воплощавшаяся в практике» [2, с. 432], задача Мордовцева - показать своих героев не сквозь призму авантюрной коллизии, а через микроскоп истории, для чего классическая система персонажей не подходила. И Пушкин в «Борисе Годунове», и Мордовцев в «Великом Расколе» стремились изобразить историю как стихийное движение народной массы, «показать длительный процесс развития чувств, настроений народа» [2, с. 431].
В романе «Великий раскол» нет одного главного героя, на котором бы сосредотачивалось все внимание автора, а традиционные для западноевропейской литературы роли «антагониста», «протагониста», «резонера» сильно видоизменены. Можно предположить, что «резонер» для автора - персонаж собирательный, представленный периодически появляющимися людьми из народа, высказывающими свою точку зрения по предмету тех или иных событий. Так, роман заканчивается описанием дальнейших судеб персонажей - как исторических лиц, так и созданных воображением автора. И заключительное слово предоставляется не любимице автора царевне Софье, и даже не царевичу Петру, за которым, казалось бы, остается ответное слово в истории, а его малороссийскому тезке -простому казаку Петрусю: «Когда он узнал, что москали дегтем не мажут сапог и “все переказились” из-за того, как креститься, двумя или тремя пальцами, он только рукой махнул: “От дурни москали”» [9, с. 589].
Неприятие романа современниками писателя было связано с тем, что они не оценили по достоинству именно это отступление от классических правил литературы. И когда стояла задача «ущипнуть» в журнале автора-либерала, то претензии направлялись в русло выявления художественных недостатков, его романы представлялись как не вполне удачные с литературной точки зрения хроники событий с вкраплениями авторских реплик. Именно так представлял роман читающей публике
Н. Соколов, отмечавший, что «к выпискам для пущей важности, для картинности и сочности слога, автор уже собственно от себя прибавляет между слов “значит”, “выходит” и тому подобные вводимые речения» [15, с. 192]. Обращая внимание на то, как «придумывается интрижка» [15, с. 192], критик оставляет незамеченной всю сложность конструкции поэтического мира «Великого Раскола». Следует отметить, что именно идейные воззрения Мордовцева, во многом противоречившие официальным взглядам на события Раскола, явились основным объектом критики, а собственно литературная составляющая романа оставлялась в стороне.
Основной движущей силой романа является сам ход русской истории, Мордовцев ставит своей задачей выявить причинно-следственную взаимосвязь событий, разделивших страну фактически на два противоборствующих лагеря. Автор строит
иерархию персонажей, отталкиваясь не от их роли в искусственной фабульной последовательности, но согласно своему видению их роли истории [10, с. 12]. И Аввакум, и Никон, и царь Алексей Михайлович важны не участием в той или иной коллизии, но выражением своего места в истории, каким его видит сам автор. При этом авторская симпатия явно на стороне противников Никоновых преобразований. И это достигается не средствами романтизации персонажа, создания особой обстановки вокруг героя, но последовательным развертыванием событий, позволяющих ему проявить себя в том или ином качестве. Что очень важно -эти события не выдуманы Мордовцевым, но являются частью исторического процесса. Таким образом, автор предлагает читателю самому определить, на чьей он стороне.
Сопоставление структуры романа Мордовцева «Великий раскол» с принципами построения так называемого «вальтер-скоттовского романа» [1, с. 15-20], характерными для русского исторического романа первой половины XIX в., позволяет отметить отступления писателя от жанровых канонов западноевропейской литературы в пользу традиций литературы древнерусской.
Протагонист Вальтера Скотта всегда отличается толерантностью, умеренностью, выдержкой, а сама человеческая жизнь для него «важнее, чем национальные или политические разногласия» [1, с. 18]. Совершенно не таков протопоп Аввакум: в «Великом расколе» он, скорее, обратен скоттовско-му протагонисту. Мордовцев, несмотря на всю явную симпатию к вождю древлеправославия, называет его «изувером» и «фанатиком» [9, с. 337]. Но такая истовость подвижника, искреннего борца за свои убеждения, больше подходит древнерусскому богатырю, вождю, чем смиренному старцу. Мордовцев и рисует его богатырем, следуя в этом за Соловьевым, который называл Аввакума «вырвавшимся из отеческого дома богатырем», который не был устроен и наделен ни образованием, ни воспитанием [16, с. 385].
Другим важным моментом для построения валь-тер-скоттовского романа является роль исторического лица, которое всегда появляется на периферии исторического романа. Ни о какой периферий-ности, понятно, говорить в отношении исторических персонажей Мордовцева не приходится. Они находятся на первом плане, по ним отсчитывает романист время своего произведения. И если Пушкин считал, что таким образом история выходит на страницы произведения естественно, «домашним образом», то для Мордовцева введение читателя в царские покои - уже пройденный этап. Поэтому художник сосредотачивает свое внимание на другом - на мысли своих персонажей, на их убеждениях, показывает внутреннюю гармоничность их позиций, твердость в том, что они для себя счита-
ют единственно возможным. В этом и проявляется главный «раскол» романа: такие мощные фигуры, как Аввакум и Никон, Морозова и царь Алексей Михайлович, своей непримиримостью раскалывают страну на два отныне чуждых друг другу лагеря, расходясь в разные стороны как два материка, рожденных одним континентом.
Сравнение особенностей организации персонажей внутри романа «Великий раскол» с другим аспектом вальтер-скоттовского романа - так называемым «таинственным помощником» главного героя, позволяет сделать следующее наблюдение: рядом с каждым ведущим персонажем романа периодически появляются животные, взаимоотношение с которыми позволяет автору показать нечто уникальное, характерное только для данного персонажа, выявить его важнейшие черты. Для протопопа Аввакума - это мышка, которую он подкармливает в тюрьме, для Никона - это убитая им птица, а для Софьи - это приветствующие ее лебеди. «Звериная тема» в романе восходит к древнерусской поэтике. В романе представлено 64 наименования представителей животного мира, развернута стройная зооморфная образность, выраженная в специальных тропах, а также вышеупомянутым сопутствием животных некоторым персонажам. Стоит отметить и присутствующую в романе специальную зооморфную лексику. В этом плане поэтика «Великого раскола» сближается и с древнерусской литературой, и с фольклорной традицией. Причем вопрос подобного взаимодействия решается автором не на уровне заимствования сюжетов или прямого цитирования, но на более сложном уровне символов и тропов.
Большой интерес, с нашей точки зрения, может представлять разбор сцен произведения в отношении исторической подлинности и авторского вымысла, поскольку большинство ситуаций, описываемых в романе, являются историческими фактами (например, приезд грузинского церевича Теймураза в Москву в 1658 г. [9, с. 227-228], суд над Никоном [9, с. 300-306] и др.).
Одной из важнейших особенностей романа является многослойность речевого пространства. В романе встречаются сразу четыре значительных словесных пласта: литературная речь древней Руси, народное просторечие, речь художественной литературы и научно-публицистическая речь середины XIX века. Кроме этого, стоит отметить и присутствие малороссийского фольклора и просторечия.
Взаимодействие этих речевых пластов осуществляется по следующим направлениям. 1) Собственно авторская речь, ведущаяся в повествовательном ключе, диалоги персонажей. 2) Авторское заимствование из историографических источников, среди которых следует выделить главы о событиях середины XVII века из «Истории России с древнейших времен» С.М. Соловьева. 3) Авторское за-
имствование из подлинных документов по истории раскола, из «Жития протопопа Аввакума, им самим написанного», изданного Н. Тихонравовым в 1861 году под наименованием «Автобиография протопопа Аввакума», а также «Материалов по истории раскола за первое время его существования», издаваемых Н.И. Субботиным начиная с 1874 г. 4) Прямая речь персонажей, в которой используются прямые цитаты из исторических документов (например, протопоп Аввакум в общении с Морозовой и Урусовой нередко говорит словами своего «Жития»), пересказ евангельских сюжетов (Морозова: «Христос постился в пустыне и приступи к нему диавол и ят его в Иерусалим и постави его на крыльце церковном» [9, с. 575], древнерусской духовной литературы. 5) Фольклорные элементы: песни, пословицы, поговорки: «Как жу-равушка по бережку похаживает, шелковую тра-винушку пощипывает» [9, с. 539]. 6) Звукопись слов, подчеркивающая нелитературный характер речи персонажей из народа (Мотри-мотри, братцы, мышь бежит [9, с. 531]. Что у вас тутай-ка, братцы [9, с. 547]. Вот с самово утрея топоры говорят [9, с. 581]. 7) Устаревшая лексика, характерная для древнерусской литературы (цесарская земля, Персида, Ерусалим-град, земля францовс-кая [9, с. 517].
Таким образом, автор стремится показать речь персонажа ситуативно зависимой, подчеркнуть индивидуальные особенности. Словесная ткань произведения сбалансированна и подчеркнуто аутентична («Исполла эти, деспота!» - приветствуют монахи появление Никона в московской церкви в начале романа) [9, с. 221].
А. М. Скабичевский считал, что к середине XIX века историческая романистика разделилась на две части - индивидуально-художественную и массово-сказочную беллетристику: «Если в первую группу относятся произведения Пушкина и Гоголя, то ко второй принадлежит однообразное множество, словно выкроенных по одному шаблону» [14, с. 794]. Шаблонность этих массово-сказочных романов проявляется, кроме всего прочего, в том, что они «обнаруживают самое поверхностное знание истории», а также демонстрируют «произвольное искажение исторических фактов, порою даже и сочинение небывалых» [14, с. 794].
Очевидно, что роман «Великий раскол» такой характеристике исторической беллетристики не соответствует. Его отличительными чертами являются отсутствие авантюрной фабулы, построение сюжета на основе исторических, а не вымышленных, событий, преобладание элементов поэтики, характерных в большей степени для древнерусской литературы, нежели для современной автору литературы, отсутствие классической структуры персонажей, опора на исторические документы и историографические реконструкции событий. Таким
образом, Мордовцев максимально приближает читателя к историческому событию. Но не за счет «заглядывания в частную, домашнюю жизнь», а с помощью развертывания тех индивидуальных изменений, которые происходили, по мнению Мор-довцева, с историческими личностями, представленными им в роли персонажей. Художник ставит прямую зависимость судьбы своего персонажа от движения истории, вместе с этим показывая полноту выбора - через значительность, ответственность и неоднозначность. Мордовцев не приближает искусство к исторической подлинности, но саму историческую подлинность изображает как художественное пространство. Ему удается создать не копию исторической хроники, но заставить историческую хронику раскрыться в качестве произведения искусства. Многомерность, многоплановость произведения, отсутствие дидактичности и политической ангажированности, особая художественная изысканность делают роман уникальным явлением русской исторической литературы второй половины XIX века.
Библиографический список
1. Альтшуллер М.Г. Эпоха Вальтера Скотта в России. Исторический роман 1830-х годов. -СПб.: Академический проект, 1996. - 336 с.
2. Бонди С.М. Драматические произведения Пушкина // Пушкин А.С. Собр. соч.: в 10 т. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960. - Т. 4. - С. 421-470.
3. Ким Сун Хун. Аввакум и его сочинения в русской науке и литературе 2-й половины XIX - начала XX века: Дис. ... канд. филол. наук. - М.: МГУ, 2001. - 185 с.
4. Лебедев Ю.В. Даниил Лукич Мордовцев // Мордовцев Д.Л. Сочинения: в 2 т. - М.: Художественная литература, 1991. - Т. 1. - С. 5-44.
5. Мещерякова Л.А. Загоскин и Мордовцев. Исторические переклички // XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего: сб. науч. трудов. -Пенза, 2003. - С. 203-208.
6. Михневич В. Наши знакомые. Фельетонный словарь современников. - СПб.: Типография Эдуарда Гоппе, 1884.
7. Мордовцев Д.Л. Господин Великий Новгород. - М.: Белый город, 2010. - 464 с.
8. Мордовцев Д.Л. Полн. собр. исторических романов, повестей и рассказов: в 26 т. - Петроград: Изд-во П.П. Сойкина, 1914. - Т. I-XXVI.
9. Мордовцев Д.Л. За чьи грехи? Великий раскол. - М.: Правда, 1990. - 624 с.
10. Панов С.И., РанчинА.М. Д.Л. Мордовцев и его историческая проза // Мордовцев Д.Л. За чьи грехи? Великий раскол. - М.: Правда, 1990. - С. 5-30.
11. Правдин. Старообрядчество в произведениях Мордовцева // Церковь. Старообрядческий церковно-общественный журнал. - 1908. - № 49, 50.
12. Путря Н.В. Д.Л. Мордовцев - многогранность таланта // Наукова молодь: Збірка праць молодих вчених. Матер. 1 регіональної наук.-практ. конф. «Внесок молодих учених у розвиток науки регіону». Луганськ: Знання, 2005. - Т. 4. Соціально-гуманітарні науки. Фізична культура та спорт. -222 с.
13. СкабичевскийА.М. Даниил Мордовцев. Большая энциклопедия. Словарь общедоступных сведений по всем отраслям знания. - Т. ХШ. - СПб., 1903.
14. Скабичевский А.М. Наш исторический роман в его прошлом и настоящем // Скабичевский
А.М. Сочинения: в 2 т. - СПб., 1890. - Т. 2. -С. 654-794.
15. Соколов Н. Петр Великий и Вальтер-Скот-ты-могильщики // Русская старина. - 1894. - Т. 81. -С. 191-209.
16. Соловьев С.М. Чтения и рассказы по истории России. - М.: Правда, 1989. - 768 с.
17. Сорочан А.Ю. «“Квазиисторический” роман в русской литературе. Д.Л. Мордовцев». - Тверь: Марина, 2007.
18. Субботин Н. Историк-беллетрист // Русский вестник. - 1881. - Т. 253. - С. 149-216.
УДК 81'372. 23
Хриптулова Татьяна Николаевна
Смоленский государственный институт искусств khriptulovatat@rambler.ru
ИМЯ СОБСТВЕННОЕ КАК ПРЕЦЕДЕНТНЫЙ ФЕНОМЕН ПОЭТИЧЕСКОГО ТВОРЧЕСТВА Н.И. ТРЯПКИНА
Статья посвящена исследованию прецедентных имен в лирике Н.И. Тряпкина, отражающих литературные вкусы и пристрастия поэта и играющих важную роль в раскрытии авторского замысла и воссоздании индивидуально-авторской художественной картины мира.
Ключевые слова: имя собственное, оним, прецедентный феномен, исторический персонаж, стихотворный текст.
Онимы в лирике Н.И. Тряпкина играют важнейшую роль по созданию богатого ономастического фона, имена собственные (ИС) содержат в себе важные особенности реализации национально-культурного компонента в творчестве поэта. Эта особенность ИС связана с наличием у него лексического фона - комплекса исторических, национально-культурных, социальных и других ассоциаций, соотносимых носителем языка с языковой системой. Онимы в поэзии Тряпкина представлены следующими разрядами: антропонимами, топонимами, гидронимами. Самую многочисленную группу составляют антропонимы, то есть именования людей.
Довольно широкий пласт имен собственных (антропонимов) представлен именами реальных исторических персонажей. Стихотворения, в которых они употребляются, относятся к различным годам и разнородны по тематике. Здесь можно отметить стихи разных лет, которые возвеличивают человека: Святослав Игоревич («Эй, славяне, славяне!», 1960; «Не хватает грома для раската», 1969), Г. Отрепьев («Стихи о Гришке Отрепьеве», 1966), С. Разин («Возвращение Разина», 1945; «Не поляки, не свеи, не фрязи», 1973), Соломон («Песнь о российском храме», 1982), Тимур Тамерлан («Песнь песней», 1970-1973) - и стихотворения, которые призваны обличить исторического персонажа: А. Гитлер («Годовой отчет колхоза», 1946), Ф. Паулюс («Подъезжают казаки», 1944), У Черчилль («Увы, брат, Черчилль Уинстон», 1970) - или показать образ людей искусства несколько упро-
щенно (К. Симонов, М. Шолохов («Стихи о собачьем наследии», 1961-1973), К. Чуковский («Послание старому приятелю», 1973).
Безусловно, имена исторических лиц одновременно имеют и общее значение имени как выделительного знака, и информационный лексический фон, то есть воспроизводят те семы, которые заложены в имени, являющемся отражением и сохранением информации культурно-исторического и специфически-национального характера: Владимир - князь, крестивший Русь; Нестор - монах Киево-Печерского монастыря, древнерусский историк и публицист; Аввакум - глава раскола в русской церкви.
Эти имена относятся к группе прецедентных, то есть имен, связанных с широко известными текстами или с ситуацией, широко известной носителям языка [1, с. 246]. Это имена, указывающие на ключевые концепты национальной культуры, имена, денотаты которых выступают как эталоны времени, пространства, меры [3, с. 142]. Представление обозначаемого этими именами «культурного предмета» (для антропонимов - лица) «являются общим для всех членов лингвокультурного сообщества» [3, с. 146]. В плане содержания имени имеется определенное коллективное представление, которое присутствует в сознании носителей данного языка и актуализируется при употреблении прецедентного имени в речи. Однако, кроме общего, в семантике такого имени присутствует и индивидуальный компонент, субъективный, то есть имеют место индивидуальные представления, ассоци-
