CC BY
68
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
А. М. Шитов
ЗАПОЗДАЛЫЕ ЗАМЕТКИ О КНИГЕ «ИСТОРИЯ РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ» БОРИСА ВАЛЕНТИНОВИЧА ЯКОВЕНКО
Б. В. Яковенко. История русской философии. М., 2003. 510 с.
Удивительно, что за несколько лет, которые прошли после издания книги Яковенко на русском языке, не нашлось ни одного философа, который бы откликнулся на ее появление. Более того, в изданной в 2005 г. тем же издательством книге Л. Н. Столовича об истории русской философии отсутствует даже намек на то, что труд Яковенко уже издан на русском языке. Судя по всему, не догадывается о существовании книги и В. К. Кантор, который написал рецензию на «Россию и Европу» Масарика.
Это невнимание тем более незаслуженно, что автора рецензируемой книги отличал искренний доброжелательный интерес ко всем, даже малейшим, проявлениям философской мысли в России. Всякому, кто изучал произведения Яковенко и следил за публикациями писем Яковенко в 90-е годы прошлого столетия (публикации И. Чубарова в «Логосе» №3 за 1992 г. и В. Сапова в «Вестнике Российской академии наук» №8 за 1994 г.), известно, что творчество автора было озарено верой как в близкий философский расцвет России, так и верой в возможность общей философской платформы и общей деятельности философов всех направлений. Он не только ждал философского расцвета русского духа, но и работал — и как работал!—для его наступления. Не его вина, что эта надежда не сбылась...
Учитывая то обстоятельство, что речь идет об издании на русском языке труда, который был опубликован в 1939 г. (Б. Я. Яковенко умер в 1949 г.) было бы бестактным подробно рассматривать слабые стороны и недостатки книги. Ведь автор не может ни возразить нам, ни исправить их. Отметим поэтому только те моменты, которые помогут вдумчивому и доброжелательному читателю яковенковской «Истории» понять обстоятельства создания этой книги и точнее оценить ее.
Первый вариант книги был представлен Славянскому институту еще весной 1933 г. Рукопись содержала почти 60 п. л. В архиве Славянского института хранятся внутренние рецензии и ответы Бориса Яковенко на них. Наиболее содержательной была рецензия, написанная эрудированнейшим И. И. Лапшиным, который высказал
немало ценных замечаний и предложений. Яковенко взялся за сокращение и переработку рукописи и переработал ее основательнейшим образом. Он потратил большую часть гонорара на выписывание из заграничных библиотек и приобретение в букинистических магазинах недостающих для полноты картины развития русской мысли философских книг. Сохранившиеся многочисленные выписки свидетельствуют о том, что он внимательнейшим образом проштудировал каждую книгу, упомянутую в своей «Истории. .. ».
При оценке «Истории русской философии», написанной Яковенко, важно учитывать, что Яковенко не был свободен ни в выборе жанра, ни в определении объема книги. Более того, условием издания «Истории» было изложение в каждой главе взглядов чешского президента Т. Г. Масарика на русских мыслителей. Дело в том, что книга Б. В. Яковенко издавалась как учебное пособие, написанное по заказу Славянского института в Праге и рассчитанное на чешского читателя. Русский вариант книги наверняка был бы переработан автором.
Следует помнить и о том, что рукопись книги подверглась сильному сокращению, когда было снято более половины первоначального текста. Не удалось также проиллюстрировать книгу собранными Борисом Яковенко фотографиями почти всех русских философов, иногда редкими или малоизвестными.
Издание книги осуществилось только в 1939, роковом для судеб Чехословакии и мира, году. В момент издания книги она не имела себе равных по полноте охвата материала. В чешских газетах появились рецензии. Лучшие из них были написаны интересным (и до сих пор недоцененным) русским философом, членом Славянского института в Праге, Иваном Ивановичем Лапшиным и писателем и теоретиком евразийства К. А. Чхеидзе. Впрочем хотя появление яковенковской «Истории...» не прошло незамеченным, она стала событием только чешского масштаба.
К сожалению, лишь немногие историки русской философии догадываются о том, насколько важной вехой на пути создания истории философской мысли в России и СССР является эта книга.
А ведь Борис Яковенко — первопроходец. Именно он первым предпринял попытку создания панорамы событий русской философской жизни. Все последующие авторы шли по пути, проложенному Яковенко — даже если они не соглашались с ним и вели полемику с его методологическими подходами и выводами.
Российский читатель сегодня может сравнивать несколько «Историй русской философии», написанных русскими авторами в эмиграции. К наиболее известным из них относятся двухтомный труд В. В. Зеньковского и книга Н. О. Лосского.
В. В. Зеньковский в своем двухтомном труде дает весьма критическую оценку яковенковской концепции развития философии в России. Но во «Введении» ясно говорит о научном приоритете написанной им книги: «Единственной книгой, охватывающей весь материал по истории русской философии, является ... большая работа Б. В. Яковенко, вышедшая в 1939-ом году на чешском языке».
Несколько удивляет, что в своей «Истории русской философии» Н. О. Лосский лишь называет «общую работу Яковенко», не указав на то, что именно Борису Яковенко принадлежит заслуга создания первой полной «Истории русской философии». Это тем более странно, что Лосский, как никто другой, прекрасно знал не только чешскую книгу Яковенко, но и отклики и замечания И. И. Лапшина и других рецензентов на нее. Знал он и о том, какие надежды Яковенко связывал с изданием своей книги на одном из мировых языков, в частности, на английском языке. Не
может быть сомнения в том, что при создании своей «Истории» Лосский учитывал результаты огромной работы, проделанной Борисом Яковенко.
Книги Н. О. Лосского и В. В. Зеньковского и за рубежом, и в России появились в более благоприятных условиях, вышли несравнимо более высоким тиражом и привлекли к себе заслуженное внимание.
Два обстоятельства определили лицо «Истории русской философии» Б. В. Яковенко, ее достоинства и недостатки: во-первых, вера Яковенко в преимущества плюрализма как философской позиции, а, во-вторых, то, что в силу воспитания он считал себя продолжателем передовых революционных традиций русской культуры и был им. Сегодняшний читатель будет, скорее всего, удивлен высокой оценкой роли В. Г. Белинского в истории философии в России, характеристикой В. В. Розанова как идейного хамелеона и циника и иными оценкам, казалось бы, неожиданными для эмигранта.
Относительно хорошо известен и не раз подвергался критике упорно отстаиваемый Борисом Яковенко тезис о неоригинальности русской философии. Ни непоследовательности, ни шараханья в оценке оригинальности русской философии у Яковенко не было. Если бы исследователи, пеняющие Яковенко за его позицию, дали себе труд прочитать предисловие к его книге «Русские философы», которая была издана на итальянском языке, то они бы узнали о его достойном ответе Бенедетто Кроче, который после прочтения книги Т. Г. Масарика «Россия и Европа» позволил себе следующий отзыв о русских мыслителях: «Ни малейшего следа оригинальности. Все эти люди не стоят того, чтобы их читали, им бы следовало начать изучать азы науки, формальную логику и все те вещи, которые у европейцев в крови в результате тысячелетнего воспитания» (цит. по: Boris Iakovenko Filosofi russi, Roma La Voce, 1927, p. VII).
Сохранившиеся в архиве философа наброски подтверждают, что упорно отстаиваемый Яковенко тезис о неоригинальности русской философии перекликается со знаменитым утверждением почитаемого им Белинского: «... у нас нет литературы». Подобно этому и Яковенко считал, что русские пока еще не создали философских произведений, которые стали бы вехами в культурном развитии всего человечества. Этап неоригинальности русской философии — преходящ. Яковенко надеялся, что недалек уже тот звездный час, когда русские философы, опираясь на достижения мировой философской мысли, создадут системы идей, достойные культурного потенциала великого русского народа.
В одном из набросков Яковенко писал: «Русская литература, как правильно высказал это впервые Белинский, возникла в точном и строгом смысле слова только в сочинениях Пушкина... Если в русском философствовании еще не возникло ни философского Пушкина, ни философского Гоголя, то и говорить о русской философии в точном и строгом смысле этого слова нельзя и не следует».
И в написанном на русском языке тексте вступления к своему последнему докладу, с которым ему не удалось выступить на Х международном философском конгрессе в Амстердаме (рукопись его хранится в архиве философа в Праге), он аргументировал свою много раз критиковавшуюся точку зрения и еще раз разъяснял свой взгляд на историю русской философии и свою оценку русской философии: «Русский народ уже дал миру немало всемирно великих людей, но только не в философской сфере»... «Ни Платона, ни Аристотеля, ни Плотина, ни Августина, ни Фомы Аквинского, ни Джордано Бруно, ни Бэкона, ни Декарта, ни Спинозы, ни
Лейбница, ни Юма, ни Канта, ни Гегеля на бесконечных равнинах беспредельной России еще не народилось... » —утверждает он.
Относительно первого рассуждения можно заметить, что аналогия с развитием русской литературы умна и в известной степени правомерна. Действительно, русская литература выработалась из подражаний... Русская классическая литература развилась не из своих национальных корней, а из усвоения опыта всемирной литературы. Но... любая аналогия имеет и свою слабую сторону. Правильно ли ожидать появления русского философского Пушкина?
Скорее всего, следует принять во внимание и продумать точку зрения Чернышевского, который считал, что «с того времени, как представители нашего умственного движения самостоятельно подвергли критике гегелеву систему, они уже не подчинялись никакому чужому авторитету». Речь идет о В. Г. Белинском, которого и сам Яковенко — и это делает ему честь — ставит очень высоко. (Уже одно только понимание выдающейся роли Белинского в истории русской философии ставит Яковенко выше большинства писавших и пишущих о истории русской философии...) То же самое можно утверждать об А. И. Герцене, Н. Г. Чернышевском и В. С. Соловьеве. Выход на самостоятельный уровень произошел. Но потом завоеванные позиции были оставлены и русская молодежь вновь начала изучать философию в Германии и занялась религиозно-философскими исканиями.
Что касается перечисленных Яковенко имен от Платона до Гегеля, то ясно, что такие мыслители появляются в истории философии лишь однажды. Можно сожалеть, что у нас на было Пушкина в философии, но ведь философия имеет иную логику развития чем литература.
Другой момент, на который обратит внимание вдумчивый читатель, это последовательно и всесторонне выраженное Яковенко понимание того, что история идей, есть история борьбы идей и старается описать этапы борьбы славянофилов с западниками, материалистов с идеалистами, сторонников религиозной философии с теми, кто боролся за автономность философии и т. п. Эту ценную сторону книги Яковенко следует особенно учитывать при анализе оценок, которые Яковенко дает русским идейным течениям и отдельным мыслителям. И Зеньковский, и Лосский интерпретируют взгляды мыслителей и даже целые течения «подсуживая своим»... Яковенко — более строг и щепетилен, он описывает, пересказывает позицию мыслителя, предоставляя слово ему самому. Понятно, что историк философии — не конферансье, который выводит на сцену отдельных мыслителей, но все же точный пересказ лучше, чем пристрастное или нечаянное искажение их взглядов.
Посвященные увидят в подходе Яковенко отблески конфликта с Д. И. Чижевским и полемику с его книгой «Гегель в России» и статьями о философии в СССР. Ока-рикатурование событий идейной жизни, «стилизацию», тем более пасквилизацию, Яковенко гневно отвергал и считал своим долгом бросить вызов авторам, которые грешили этими приемами.
Понимание истории философии как диалога, борьбы идей, давала возможность ее объемного, а не плоского видения. Для Зеньковского и Лосского оригинальна лишь русская религиозная философия. Яковенко же утверждал, что русская философия столь же религиозна, сколь и нерелигиозна. «Белинский, Герцен, Чернышевский, Лавров, Плеханов, Кропоткин и Ленин были не менее русскими философами, чем приверженцы религиозной философии».
Труд Бориса Валентиновича Яковенко, созданный в нелегких условиях эмиграции, вдали от фундаментальных русских библиотек, был, как с уважением отмеча-
ли такие исследователи как И. И. Лапшин, С. И. Гессен, Н. О. Лосский, П. А. Сорокин, первой попыткой создания полной истории русской философии. (Понятно, что книга доходит в рассмотрении развития русской философии только до середины 30-х годов).
П. А. Сорокин в письме Яковенко писал: «Сердечное спасибо за Вашу Историю русской философии. Я рад, что Вы написали первую настоящую историю русской философской мысли — и выполнили эту задачу превосходно» (Письмо от 30 сентября 1939 г.; хранится архив Б. В. Яковенко в Праге).
«До сих пор существующие очерки по истории русской философии (Радлов, Ко-лубовский, Шлет и др.) при их относительной ценности устарели и не могут идти в сравнение с книгой Яковенко относительно полноты и детальности...» — отмечал в своей рецензии И. И. Лапшин. К. А. Чхеидзе, опубликовавший несколько рецензий на книгу Бориса Яковенко в чешских газетах, назвал труд Яковенко «Энциклопедией русской мысли».
«История русской философии» осталась произведением, в котором с наибольшей полнотой выражены взгляды Бориса Валентиновича Яковенко на историю русской философии. Главные итоги многолетних трудов по изучению развития русской философской мысли были сформулированы во «Введении» и подтверждены в «Заключении» книги.
Уже только «объемное» видение истории русской мысли делает работу Яковенко и интересной и ценной. Однако выраженная в книге его собственная философкая позиция далеко не бесспорна.
Оставшись в плену избранного им в студенческие годы понимания смысла и задач философствования, он «проглядел» тот путь, который открыла диалектическая критика гегелевской философии, путь диалектической обработки истории культуры, и поэтому переоценивая, основываясь на формальных критериях, системосозидате-лей вроде Лопатина или Лосского, он недооценил некоторых русских философов, например, Вл. Соловьева, не говоря уже о русских материалистах.
Читая книгу Яковенко, сравнивая ее с публикациями последнего десятилетия, наглядно видишь контуры огромной задачи, стоящей перед исследователями истории русской философии. Задача эта непосильна для одного человека. Не под силу она ни «кликушам от философии», ни развязным и пошлым обожателям модных философов. Но попытка Б. В. Яковенко создать панораму русской философии может послужить хорошей отправной точкой для всех тех, кто захочет принять участие в воссоздании полной, как можно более всесторонней и конкретной картины развития русской философии и даже шире — борьбы идей в России.
