CC BY
71
С.А. Демченков
Омск
Записал ли протопоп Аввакум свою речь на церковном соборе 17 июня 1667 г. ?
«Житие» протопопа Аввакума очень публицистично и характеризуется отчетливой агитационной направленностью. Не случайно Д.С. Лихачев указывал на его генетическую связь с жанром проповеди [1]. О сочетании в «Житии» двух планов повествования -«торжественной проповеди» и «покаянной исповеди» - говорил и А.Н. Робинсон [2]. Но вместе с тем нельзя не признать, что жизнеописание «мятежного протопопа» почти не содержит гомилетических фрагментов. Единственным полноценным проповедническим выступлением Аввакума-автобиографа является пролог к «Житию», в котором автор со ссылками на святоотческую литературу последовательно изобличает «никониянскую ересь, тлю и пагубу».
Впрочем, это и неудивительно. Свое служение Аввакум осмыслял как «пророчествование» делом, а не словом. Его проповедью была вся его жизнь, а не только устные и письменные полемические выступления. Именно эту проповедь и стремился зафиксировать он в своем «Житии». Говоря о мотивах, которыми он руководствовался, приступая к написанию автобиографии, Аввакум прямо указывает на главную побудительную причину: «...да не забвению предано будет д^ло божие» [3; (351) Здесь и далее выделено нами. - С.Д.]. К этой же мысли он возвращается еще раз, в конце произведения: «...иное было, кажется, про житие-то мн^ и не надобно говорить, да прочтохъ Деяния Апостольская и Послания Павлова, - апостоли о себ^. возвещали, еда что богъ сод^лаетъ в нихъ [...] А что здплаю я, то людям и сказываю» (389). Кроме того, в исследовательской литературе неоднократно отмечалось, что «реальные факты своей жизни Аввакум постоянно проецирует на событийную ось Священного Писания» [4], а себя сопоставляет с Христом [5]. Его «Житие» превращается в своего рода «автоевангелие», где основную дидактическую функцию выполняет биография главного героя. Подобно Христу, Аввакум не просто провозглашает определенные религиозные истины, но стремится утвердить их самим образом своего поведения.
Однако даже в свете отмеченных обстоятельств странным представляется тот факт, что он не захотел включить в «Житие» важнейшую из своих проповедей [6] - речь, произнесенную им на церковном соборе 17 июня 1667 г. Помимо других первоочередных задач (лишение Никона патриаршего сана, избрание нового патриарха
и др.) собор 1666- 1667 гг. призван был официально обосновать позицию православной церкви по отношению к старообрядцам. В качестве «третейских судей» присутствовали на соборе греческие патриархи Макарий и Паисий.
Приурочивая к этому событию торжественный церковный суд над Аввакумом, «власти» в очередной (и последний) раз пытались склонить его к компромиссу, рассчитывая, что перед лицом не только русских, но и «вселенских» церковных иерархов, выступающих от имени
Константинопольской церкви, родоначальницы православия, «мятежный протопоп» не найдет в себе сил и дальше отстаивать столь единодушно осуждаемое всеми «лжеучение». Впрочем, психологическое воздействие на Аввакума начали оказывать сразу же, как только он в преддверии будущего суда был привезен с Мезени в Москву и заточен в Пафнутьевом монастыре. «И туды присылка была, - то ж да то ж говорять: «Долъго ли теб% мучить нас? Соединись с нами, Аввакумушко!» Я отрицаюся, что от б^совъ, а он% л^зутъ в глаза\» (380) - жаловался протопоп, -«и царь приходилъ в монастырь: около темницы моея походилъ и, постонавъ, опять пошелъ из монастыря» (381).
Однако надеждам царя и патриарха оказалось не суждено сбыться [7]. Аввакум не только не внял увещаниям своих судей, но, напротив, занял самую непримиримую позицию и в ответных экспромтах столь темпераментно обличал гонителей «древлего благочестия», что под конец допроса присутствовавшие на соборе церковные деятели, по словам протопопа, .толкать и бить меня стали; и патриархи сами на меня бросились» (384).
Этой полемической речи (точнее, цепочке полемических выступлений) Аввакум придавал чрезвычайно большое значение. Впервые он оказался лицом к лицу со всем «антихристовым войском» и смог прямо высказать свои претензии виновникам творящихся на Руси беззаконий. Не случайно сцену суда он при помощи видоизмененной евангельской цитаты («Возьми, возьми его! Вфхъ нас обезчестилъ!» (384) сравнивает с судом Пилата, предшествующим распятию, - кульминационному моменту в земной жизни Христа [8], - тем самым выделяя этот эпизод в качестве наивысшей точки своего собственного «пророческого» служения. Аввакум стремится убедить читателя, что во время споров с «икониянами» он находился в состоянии глоссолалии, был одержим Духом Святым: «От Писания с патриархами гоеорилъ много: богъ отверзъ гр^шъные мое уста и посрамилъ их Христос!» (384). В первой редакции «Жития» [9] протопоп высказывается еще более определенно: «А егда же мя на судище привлекут, вся судии трепещут и ужасаются, яко от мудрова человека. А я и «аза» не ум^ю протолковать и свое имя забыл, токмо надеюсь лише крепко на св^та-Христа [...] Как приведут пред них, так у меня загорится сердце-то, не разбираю, патреарх ли или ин, понесу косить нефяный пл^велъ повре<і^ пшеницы растущъ! [...] А с судища сошед, и забуду, что говорил. Опосл^ сказывают мн%, и я лиш% сміюся пред ними и браню их от Писания» (400 -401).
По мысли А.П. Богданова, Аввакум не стал воспроизводить в своей итоговой книге эту обличительную проповедь, поскольку «не хотел
повторять в «Житии» то, о чем не раз писал в полемических сочинениях» [10]. Действительно, к подобной тактике опальный протопоп прибегал неоднократно. Стремясь не перегружать «Житие» избыточной информацией, Аввакум зачастую отсылает читателя к другим документам. При этом он, как правило, приводит небольшую цитату из первоисточника, аккумулирующую в себе его основные идеи: «В помети Никон пишеть: "Год и число. По преданию святых апостолъ и свтыхъ отецъ, не подобаеть во церкви метания творити на колену, но в поясъ бы вамь творити поклоны, еще же и трема персты бы есте крестились"» (359); «Иаз ему [Афанасию Пашкову. - С.Д.] малое писанейце написаль, сице начало: "Челов^че! Убойся бога, садящего на херувим^хъ и презирающаго в безны, его же трепещутъ небесныя силы и вся тварь со человеки, единъ ты презираешь и неудобьство показуешь", и прочая: тамъ многонько писано» (363).
В тех случаях, когда подобное «реферативное» цитирование оказывается неприемлемым (текст столь значим и/или столь смыслоемок, что его пришлось бы воспроизводить целиком), автор «Жития» дает читателю точные «библиографические» указания. К примеру, вспоминая о своем видении, подробно описанном в пятой челобитной, Аввакум отказывается от мысли продублировать это описание в «Житии» и ограничивается ссылкой на исходный текст: «Туть мн% божие прифщение бысть, чти в царев^ послании, тамо обрящеши» (381).
Имеет смысл предположить, что подобным же образом он постарался бы уведомить читателя о том, где именно можно найти пересказ его основополагающей проповеди или, по крайней мере, какие из его ранних сочинений с наибольшей полнотой выражают заложенные в ней идеи. Ссылка на внешний источник представляется здесь тем более необходимой, что, описывая сцену суда, Аввакум попутно приводит небольшой фрагмент своей обвинительной речи - выпад, направленный против византийской церкви: «Вселенъстии учителие! Римъ давно упал и лежишь невсклонно [...]. А и у вас православие пестро стало от насилия туръскаго Магмета, да дивить на вас нельзя: немощни есте стали. И впредь приезжайте к намъ учитца [...]» (384). Трудно поверить, что пусто-зерский узник из соображений экономии решился пожертвовать смысловым ядром своей проповеди, содержавшим резкую критику «никониянской ереси», для того, чтобы ознакомить читателя с наименее ценой и наименее полемически заостренной ее частью.
И действительно, Аввакум дает четкие и недвусмысленные указания, позволяющие прояснить его авторский замысел. Завершая рассказ о суде-«распятии», он отмечает: «Паки ко мнк пришли власти и про «аллилуйя» стали говорить со мною. И мн^ Христос подалъ - посрамилъ в нихъ римскую ту блядь Дионисиемь Ареопагитомъ, как выше сего в начал^реченно» (385).
Единственным фрагментом «Жития», соответствующим этому описанию, является его вступительная часть. Именно здесь «мятежный протопоп», опираясь на авторитет Дионисия Ареопагита, доказывает, что «потеряли новолюбцы существо божие испадениемъ от «истиннаго» господа, святаго и животворящаго духа» (351). Примечательно, что текст вступления состоит почти исключительно из цитат. Аввакум приводит выдержки из целого
ряда памятников христианской письменности: «Апостола», сочинений Иоанна Златоуста, Афанасия Александрийского, Василия Великого, Григория Нисского и других отцов церкви. Однако главенствующее место в этом списке занимают труды Дионисия Ареопагита, имя которого Аввакум упоминает 10 раз, тогда как на других авторов он, как правило, ссылается лишь единожды.
Собственные комментарии протопопа к процитированным фрагментам крайне лаконичны. Единственное исключение составляет подробный рассказ о том, как «в нашей Росии бысть знамение: солнце затмилось [...]. Потом [...] вдругоряд солнцу затмение было; в Петров постъ, въ пяток, в час гиестый, тма бысть, солнце померче [...]. И протопопа Аввакума, б^днова горемыку, в то время с прочими остригли [...]» (353). Приведенные слова представляют собой аллюзию к 23 главе Евангелия от Луки: «Б^ же часъ яко шестый, и тма бысть по всей земли до часа девятого: и померче солнце» [Лук. 23: 44- 45]. Вспомним, что распятие Христа также совершилось в пятницу. - С.Д.]. Уподобляя свое расстрижение распятию [11], Аввакум тем самым устанавливает перекрестные ссылки между прологом к «Житию» и описанием своего «московского бытия» (включая и суд на соборе, который, как уже было отмечено, посредством евангельской цитаты также сопрягается с событиями Страстной Пятницы).
«Центонный» характер вступления обусловлен, по всей вероятности, той обстановкой, в которой прозвучал легший в его основу обличительный экспромт. Обращаясь не к единомышленникам, а к идейным противникам, которые, добавим, в большинстве своем были людьми глубоко образованными, Аввакум не мог апеллировать к своему личному авторитету. Необходима была серьезная богословская аргументация. Следовало по возможности «самоустраниться» из проповеди, «передоверив» защиту своих идеалов известнейшим отцам церкви. Ситуация усугублялась присутствием на соборе греческих патриархов: ведь именно на греческие образцы ориентировался Никон в своей церковной реформе. Цитируя светочей византийского богословия, Аввакум стремился доказать высоким гостям, что именно у них, а не на Руси «православие пестро стало»: греческая церковь отступила от заветов святых отцов и уже не может служить предметом для подражания.
Таким образом, можно сделать вывод, что Аввакум не только записал свою речь на церковном соборе, но, более того, в силу ее исключительной важности, нарушая хронологическую последовательность повествования, поместил ее в самом начале текста
в качестве вступления. Естественно, в результате композиционных перестановок внешняя форма Аввакумовой диатрибы претерпела определенные изменения: гневная обличительная проповедь
превратилась в своеобразный «символ веры», однако само ее содержание (характер и последовательность богословских аргументов) по-видимому, сохранилось в виде близком к первоначальному.
Примечания
1. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979. С. 296.
2. Робинсон А.Н. Исповедь-проповедь (о художественности «Жития» Аввакума) // Историко-филологические исследования. М., 1967. С. 361.
3. Памятники литературы Древней Руси: XVII век. Книга вторая. М., 1989. Далее текст «Жития» протопопа Аввакума цитируется по этому изданию. Страницы указываются в круглых скобках после цитаты.
4. Семаков В.В. О стилистической маркированности аориста и имперфакта в языке Жития протопопа Аввакума //Труды отдела древнерусской литературы. Л., 1985. Т. 39. С. 407.
5. Хант П. Самооправдание протопопа Аввакума // Труды отдела древнерусской литературы. Л., 1977. Т. 32. С. 72 и далее.
6. Термин «проповедь» употреблен здесь в расширительном значении. Хотя речь Аввакума и не является «христианским церковным наставлением, преподаваемым в храме за литургией» (Христианство. Энциклопедический словарь. М., 1995. Т. 2. С. 401), в ней отчетливо сказывается гомилетическое начало.
7. Исчерпав весь арсенал «мягких» средств убеждения, власти вынуждены были прибегнуть к более суровым мерам. 27 августа 1667 г. Аввакума и его ближайших сподвижников сослали в Пустозерск, где и заточили в земляном срубе, стремясь полностью отрезать их от внешнего мира. Условия содержания в этой земляной тюрьме были поистине ужасными, недаром даже имевший богатый опыт «темничных сидений)) Аввакум называл ее «живым адом)) (т.е. адом для живых, лишь своей приуроченностью к «посюстороннему», земному миру отличающимся от подлинной преисподней).
8. Ср.: «Возопиша же вси народи, глаголюще: возми Сего, отпусти же намъ Бараеву» [Лук. 23: 18]. Подробнее см. об этом: Меркулова М.В. Речевая структура образа автора в Житии протопопа Аввакума // Труды отдела древнерусской литературы. Л., 1977. Т. 32. С. 324.
9. Перерабатывая текст «Жития», Аввакум от редакции к редакции стремился приглушить слишком явные указания на свою «богоизбранность). К примеру, отмеченная выше аллюзия к Евангелиям в первой редакции была гораздо более прямолинейной: «Распни его!». См. об этом: Меркулова М. В. Речевая структура образа автора в Житии протопопа Аввакума // Труды отдела древнерусской литературы. Л., 1977. Т. 32. С. 324.
10. Богданов А. П. Старообрядцы // Старообрядчество: История, традиции, современность. М, 1995. Вып. 2. С. 3.
11. Впервые на это обратила внимание П. Хант. См.: Хант П. Самооправдание протопопа Аввакума // Труды отдела древнерусской литературы. Л., 1977. Т. 32. С. 76- 78. Отметим также, что Аввакум сознательно искажает факты. Затмение, о котором он пишет, произошло 22 июня 1666 г.; расстригли же его вместе с другими предводителями старообрядческого движения пятью неделями раньше.
