CC BY
101
УДК 340
А. В. Березкин, С. Ю. Крицкая
ЗАМЕТКИ ОБ ИСТОРИЧЕСКИХ КОРНЯХ СОВРЕМЕННЫХ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ПРАЗДНИКОВ
Анализируются исторические основания системы государственных праздников в России, Франции, Турции, ряде других стран.
Ключевые слова: государственная политика, государственные праздники, самоидентификация, национальное самосознание.
Essay on the origins of the nowadays State holidays. ANDREY V. BEREZKIN (St.-Petersburg State University), SVETLANA Yu. KRITSKAYA (St.-Petersburg State University of Economics and Finance).
The article is concerned with the historical roots of State holidays of Russia, France, Turkey and other countries.
Key words: State policy, State holidays, self-identification, national consciousness.
Вакх всеблагой!...
Ты в пифийском святилище Раз в пять лет повелел справлять Празднество с пением и пляскою И состязанья годичные...
Филодам. Пеан Дионису
В лингвистике существует явление, называемое энантиотропией (от греческих слов ето^тю<; - «противоположный» и троп^ - «поворот») - переход значения какого-либо слова в противоположное, а также формирование от одного корня дериватов с противоположными значениями1. Например, русское слово «гость»: «человек со стороны, не вызывающий неприязни» или «иноземный купец, приехавший торговать», т.е. гость - человек, чьи мирные намерения не вызывают сомнений, и латинское слово Ьобйб со значением «враг», «неприятель» - оба эти слова восходят к праиндоевропейской основе *ghost -, имевшей значение «чужой». Переоценка ценностей, замена положительного смысла какого-то исторического явления отрицательным встречается постоянно и по своим характеристикам вполне может соотноситься с терминологической энантиотропией. Так, за период жизни одного поколения произошло переосмысле-
ние понятия «сталинизм», от хвалебных определений типа «творческое развитие марксистско-ленинского учения применительно к новым историческим условиям», «научно обоснованная развернутая программа коммунистического строительства в СССР и борьбы за укрепление мира во всем мире» [6, т. 3, с. 312] до таких словарных толкований: «термин имеет главным образом уничижительный смысл и касается многих непривлекательных особенностей. режимов. в СССР и в восточноевропейских социалистических обществах при гегемонии СССР»; «термин сталинизм применяется также для описания политических партий и организаций на Западе с высокоцентрализованной организацией, жестким контролем над своими членами, выступавшими в защиту Советского Союза» [1, т. 2, с. 288-289]. Перемена полюсов в понимании общественных идеалов - довольно часто встречаемое явление, но каждый отдельно взятый народ может
БЕРЁЗКИН Андрей Владимирович, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории западноевропейской и русской культуры исторического факультета (Санкт-Петербургский государственный университет), КРИЦКАЯ Светлана Юрьевна, кандидат филологических наук, доцент кафедры теории и истории государства и права юридического факультета (Санкт-Петербургский государственный университет экономики и финансов). E-mail: crebet@mail.ru © Березкин А.В., Крицкая С.Ю., 2010
1 Термин используется и в физике, например, энантиотропия кристаллов. См.: [2, с. 11, 12].
представлять эти переходы как нечто исключительное, присущее только его исторической судьбе.
В истории общественной мысли можно встретить идеи национальной исключительности, причем не только в банальной форме национального самодовольства и самовозвеличения, но и, если так можно выразиться, в виде «исключительности наоборот». В последнем случае в сознании людей страна являет собою исключительный пример трагически неправильного выбора, неверно избранного пути.
В последнее время идея «исключительности наоборот» все чаще фигурирует в отечественном общественном сознании. Так, многим памятно, как в 1990-е годы политологи настойчиво объясняли беды нашего государства частой сменой Конституций. В пример же ставили США, которые приняли Конституцию в 1787 г. и с тех пор вводили в нее лишь некоторые поправки. Спору нет, наши сограждане едва осведомлены о содержании ныне действующей Конституции. Но причина здесь вовсе не в частой смене Основного Закона. Почему же дипломированные политологи, как правило, умалчивали, что иной самый образованный француз не сможет вспомнить, какая по счету Конституция действует в его стране (так много их принято со времен Великой французской революции), но это, тем не менее, не лишает его ни сна ни покоя. И уж совсем не тревожит отсутствие в стране писаной Конституции англичан.
Смысл этой «исключительности наоборот», ввергающей людей в уныние, оправдывающей их апатию и бездействие, а также бесплодные упования на попечительство властей были хорошо прочувствованы еще в XIX в. поэтом Николаем Федоровичем Щербиной, беспощадно разившим в стихах направо и налево и консерваторов, и либералов:
Одно мы пред судом народов
Собой способны доказать,
Что может шайка идиотов
Народом умным управлять [5].
На первый взгляд, концепцию «исключительности наоборот» подтверждает и та сумятица, которая сложилась в нашей стране вокруг главного государственного праздника. В целом для современного мира характерен выбор государственного светского праздника, имеющего под собой историческое событие из недавнего и, главным образом, революционного, по своему характеру, прошлого. Так, в США отмечают 4 июля День независимости (в этот день в 1776 г. была принята Декларация независимости). Во Франции отмечают 14 июля праздник Федерации (и хотя утверждается, что «образ взятой Бастилии и воспоминание о ее штурме не играют здесь значительной роли» [3, с. 51], в сознании любого человека праздник хронологически связан не только с Великой революцией в целом, но и с историческим штурмом). В Турции отмечается 29 октября как День республики (в этот день в 1923 г. Национальная ассамблея провозгласила создание новой республики).
В СССР «красным днем календаря» было 7 ноября: в этот день отмечалась годовщина Великой Октябрьской социалистической революции 1917 г.
Предпринимавшиеся на рубеже ХХ-ХХІ вв. попытки отмечать этот праздник как День согласия и примирения (Указ Президента РФ от 7.11.1996 № 1537 «О дне согласия и примирения» // СЗ РФ, 1996, № 46, ст. 5242; с изменениями по Указу Президента от 26.11.2001 № 1360 // СЗ РФ, 2001, № 49, ст. 4611) не прижились: граждане «замиряться» не спешили и выходили на праздник разными колоннами1.
В результате Федеральный закон, первоначально носивший название «О днях воинской славы (победных днях России)» (ФЗ от 13.03.1995 № 33-ф3 // СЗ РФ, 1995, № 11, ст. 943), а затем переменивший титул на ФЗ «О днях воинской славы и памятных датах России» (ФЗ от 21.07.2005 № 98-ФЗ // СЗ РФ, 2005, № 30, ст. 3109), неоднократно переделывался и к настоящему времени сложился из разных редакций2.
Октябрьская революция оказалась помянутой в этом законе дважды. В статье 1 «Дни воинской славы России» говорится: «7 ноября - День проведения военного парада на Красной площади в городе Москве в ознаменование двадцать четвертой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции (1941 г.)»3. А в статье 1.1 «Памятные даты России» установлена памятная дата - «7 ноября - День Октябрьской революции 1917 г.»4. Существенным оказалось то, что праздник хотя и не был отменен, но утратил статус выходного дня, что помимо всего прочего делает невозможным сколько-нибудь торжественное его празднование.
В Федеральном законе от 29.12.2004 г. № 200-ФЗ, вступившем в силу 1 января 2005 г., было сделано дополнение к Закону «О днях воинской славы (победных днях) России»: «4 ноября - День народного единства».
Новый праздник, ставший «красным днем календаря», а следовательно, выходным днем, сразу же органически обрел своих почитателей. Для благочестивых православных людей подарком оказалось совпадение этого дня с отмечаемым церковью праздником почитания Казанской иконы Божьей Матери. В свою очередь, церковь, в лице его святейшества патриарха, признала историческую основу светского праздника - «день изгнания польских и литовских интервентов из Кремля
1 В отрывном календаре на 2004 г. на обороте помеченного красным листка 7 ноября вместо приличествующих случаю умиротворяющих наставлений содержится рецепт салата-закуски «для памяти» (!) с чесноком.
2 См.: в ред. Федеральных законов от 22.08.2004 № 122-ФЗ, от 29.122004 № 200-ФЗ, от 21.07.2005 № 98-ФЗ, от 15.04.2006 № 48-ФЗ, от 28.02.2007 № 22-ФЗ, от 24.10.2007 № 231-ФЗ.
3 В ред. Федерального закона от 29. 12. 2004 № 200-ФЗ // СЗ РФ, 2005, № 1, ст. 26.
4 В ред. Федерального закона от 24. 10. 2007 № 231-ФЗ // СЗ РФ, 2007, № 44, ст. 2579.
в 1612 году», событие, достойное увековечения в сознании патриотически настроенных людей. Такой неожиданно сложившийся круг празднующих не удовлетворил ни либеральную интеллигенцию, ни даже некоторых законодателей, которые, как, например, председатель Государственной Думы, высказали идею нового переноса государственного праздника на День Победы (9 мая) - дату, которая объединила бы действительно всех граждан. Однако публицистические размышления не отлились в законодательную инициативу, и вопрос об очередном пересмотре неоднократно перекраиваемого федерального закона пока не стоит.
О том факте, что праздник 4 ноября не устоялся как таковой в сознании российских граждан, свидетельствует отношение к нему молодого поколения. Так, в интервью, напечатанном в газете юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета «Петербургский юрист», дан обзор мнений студентов и преподавателей о Дне народного единства [4, с. 5]1. Вот некоторые высказывания. Михаил Коз-ленко, студент 4 курса: «Праздник с таким идейным содержанием должен основываться на народной памяти о подвиге предков, а не на желании политиков откреститься от некоторых фрагментов своего прошлого». Елена Валента, студентка 3 курса: «.великий день Октябрьской революции. преследуя непонятно какие цели, подменили так называемым Днем народного единства, т.е. днем освобождения Руси от польских захватчиков в далеком 1612 г.». Полина Гальперина, студентка 4 курса: «Отменив официальное празднование Октябрьской революции, которое было выражением коммунистических ценностей, законодатель ввел новый праздник, лишенный внятной идеологической основы. Само наличие Дня народного единства едва ли способно содействовать национальному единению. Более того, исторические события, в память которых учрежден праздник, имеют некий «антипольский» и религиозный контекст (если не ошибаюсь, 4 ноября Русская православная церковь празднует день Казанской иконы Божьей Матери). В этом смысле обоснованны опасения некоторых общественных деятелей, что 4 ноября может вызвать своего рода социальный диссонанс, негативные ассоциации у каких-то слоев населения. Но нельзя не отметить и то, что нововведенный праздник служит хорошим поводом задуматься о самоидентификации, самосознании и истинных ценностях».
1 Любопытно, что все без исключения опрошенные дипломированные и будущие юристы считают, что «праздник русского патриотизма вместо праздника патриотизма советского», «когда бойцы народного ополчения под предводительством Козьмы Минина и Дмитрия Пожарского штурмом взяли Китай-город, освободив Москву от польских интервентов», был введен вместо (!) 7 ноября. Следует восхититься способностью юристов мастерски проникать в тайные замыслы законодателей, но почему при этом не отдать должное и депутатам, дважды упомянувшим революционный праздник в законе? Увы, и юристы не читают текстов законов, как и большинство граждан.
Аналогичное стремление переосмыслить установившиеся стереотипы восприятия официальных государственных праздников характерно не только для российского менталитета.
Как нами было отмечено, учрежденный в годы Великой французской революции праздник отмечается и в настоящее время. Однако проведенное президентом Жаком Шираком в 1996 г. пышное празднование 1500-летия крещения завоевавшего Галлию франкского короля Хлодвига показало, что за спиной у старого революционного праздника замаячила тень его конкурента, праздника, вполне консервативного и клерикального по своему содержанию [18].
Празднованию юбилея предшествовал в 1996 г. официальный визит французского президента в Ватикан. Папа Иоанн Павел II получил приглашение принять участие в торжествах в Реймсе. Президент Ширак охарактеризовал Францию как «старейшую дщерь католической церкви». Общество восприняло это как недвусмысленный знак того, в какую сторону движется Франция. У этого движения имеется и своя социальная база. Политически эту базу оформляет система правых партий. К ним примыкают и крайне правые во главе с Ле Пеном. Разумеется, в нее входят и различные католические организации. Есть и свои интеллектуалы: значение торжеств по поводу крещения признавал выдающийся историк-медиевист Пьер Шоню.
В работе этнографа-урбаниста Сюзанны Террио получила освещение реакция на это празднование другой Франции - «дочери Революции, наследницы Просвещения и защитницы прав человека против религиозного догматизма» [18, р. 439]. Оппозицию празднованию крещения Хлодвига составляли левые интеллектуалы и политики, масонские ложи, «зеленые», антирасист-ские движения, Французская коммунистическая и социалистическая партии и организации, исповедующие свободомыслие.
При чтении материалов, посвященных празднованию крещения Хлодвига, создается впечатление, что о категориях «политическая корректность», «толерантность» на самом Западе едва ли кто осведомлен. Лексика и фразеология сродни той, что можно обнаружить в некогда знаменитой работе «О значении воинствующего материализма». Иного трудно было ожидать на родине Вольтера. А в протестантской, по преимуществу, Америке торжества благочестивых французских католиков преподносились читателям исключительно в саркастической манере [12]. Часто встречающийся в публикациях мотив — опасение, как бы католический праздник не задел чувства проживающих во Франции мусульман. После событий 11 сентября 2001 г. (т.е. с началом борьбы с мусульманским экстремизмом и международным терроризмом) эта часть риторики значительно потускнела.
Наступательными и сознательно провоцировавшими обострения полемики были действия Ватикана. Так, избрание католической церковью 22 сентября
в качестве дня празднования крещения Хлодвига (первого французского христианского короля) вместо традиционно отмечаемого 25 декабря (Хлодвиг крещен на Рождество) было воспринято как вызов светскому обществу и своего рода реванш. Дело в том, что 22 сентября 1792 г. была провозглашена I Французская Республика, которая положила конец монархии и провела в жизнь принцип отделения церкви от государства [8, р. 1].
Если обратиться к Турции, то там все официальные государственные праздники в основе своей имеют события, связанные с жизнью и деятельностью основателя республики Мустафы Кемаля Ататюрка: 19 мая 1919 г., когда Ататюрк поднял вооруженную борьбу в Анатолии, 29 октября 1923 г. - провозглашение республики, 10 ноября 1938 г. - день смерти Ататюрка, отмечаемый как национальный день траура. Все эти праздники носят подчеркнуто светский характер и указывают на новое рождение нации, порвавшей с наследием Оттоманской империи.
«День завоевания Стамбула» (другими словами, падения Константинополя), ныне широко отмечаемый в исламистских кругах 29 мая, не является официальным праздником, он признается датой, имеющей историческое значение, но отнюдь не играющей основополагающей роли в национальной истории. Ежегодно до недавнего времени его отмечали скромной официальной церемонией, на которой представители военных кругов и стамбульского муниципалитета посещали гробницу Мехмеда II Завоевателя и произносили короткие речи перед группой собранных по этому случаю солдат. Как правило, все свершалось в отсутствие гражданской публики на этой церемонии. Однако в 1994 г. картина празднования существенным образом изменилась в связи с победой исламистов на выборах в городскую администрацию Стамбула [7]. Турецкий исследователь Алеф Чинар приводит описание этого праздника в 1996 и 1997 гг.: в церемонию были включены парады, фейерверки, концерты для публики на площадях, научные симпозиумы и длящиеся всю ночь народные гуляния на стадионе имени президента Иненю. «Изюминкой» празднования является костюмированное представление: провоз по историческим кварталам бывшей Гала-ты разукрашенных деревянных судов, поставленных на колеса, которые волокут на канатах загримированные и переодетые в форму османских солдат XV в. современные турки. Это событие напоминает о кульминационном моменте штурма Константинополя 29 мая 1453 г., когда Мехмеду II удалось перетащить по суше турецкий флот и спустить его на воду в бухте Золотой Рог
- уязвимом месте обороны византийцев [7, р. 364]. Эти празднества свидетельствуют о смене опоры в самоидентификации современных турок: от республики XX в. к глубокому османскому прошлому; от светского к религиозно окрашенному миросозерцанию.
Совершенно кощунственной для христиан представляется сцена из празднования 1997 г., когда одетая в белые одежды женщина, представляющая городскую
жительницу - византийку, коленопреклоненно преподнесла букет цветов актеру, изображавшему Мехмеда
II. Захват Константинополя, как хорошо известно, сопровождался кровавой резней, бесчинствами, захватом жителей в рабство и опустошением города, поэтому представленный на празднике фарс выглядит издевательством над памятью павших. Глубокое сожаление по поводу гибели одной из величайших в истории цивилизаций характерно не только для отечественного византиноведения, но и для и современной западной историографии, преодолевшей восходящий к Э. Гиббону негативизм по отношению к Византии (см.: [14]).
Еще более пеструю и неоднозначную картину дает обзор тех праздников в культуре западноевропейских стран, которые, утратив статус государственных, сохранились в силу инерции в виде традиций или же изначально сложились как mores civitatis, т.е. «обычаи местности». Но при внимательном рассмотрении и здесь можно обнаружить проявление медиевистичес-ких тенденций в современности.
В городах и селениях Леванта, расположенного на средиземноморском побережье Испании, оформилась традиция «празднеств мавров и христиан». Они включают в себя красочные парады мужчин и женщин в средневековых одеяниях, рыцарские турниры, поединки на мечах. Кульминацией праздника является высадка с флотилии парусных судов мавров и бой с ними в полосе прибоя испанцев. Все это позволяет воскресить волнующие испанцев страницы отечественной истории - мусульманского вторжения и последующей Реконкисты. По мнению исследователей, между группами, изображающими мавров и христиан, отсутствует антагонизм, нет никакой предопределенности, кто из жителей нынешней Испании должен играть либо мавра, либо христианина на этом празднике. Причем в разные годы участники праздника меняются ролями, переходят из одной группы сражающихся в другую [9, 13].
На фоне такого благорасположения к «лубочным» маврам-мусульманам в празднике-игре резким контрастом выделяется реальное негативное отношение жителей Испании к современным мусульманам - марокканцам, которые на таких же утлых суденышках, какие задействованы в представлении, нелегально перебираются на испанский берег в поисках работы [10].
Среди множества сложившихся в Соединенном Королевстве обычаев отмечать памятные дни остановимся на двух событиях: одно из них предшествовало, а другое последовало за периодом английской революции XVII в. И хотя каждое из них по-своему вписалось в мифологию именно революционной эпохи, вполне уместно упомянуть их в ряду рассматриваемых нами явлений. Поразителен накал, с которым могут актуализироваться события трех- и даже четырехвековой давности.
В 1605 г. в Англии был раскрыт так называемый пороховой заговор, участниками которого были католики, намеревавшиеся взорвать 5 ноября Палату лордов
в Вестминстере, куда должен был прибыть король Яков I, члены Тайного совета и члены палаты общин. Заговорщики и их глава Гай Фокс после провала заговора были схвачены, осуждены и казнены в Лондоне 31 января 1606 г. Парламентским актом было установлено: отмечать ежегодно 5 ноября как день благодарения за счастливое спасение (3 James I, cap. 1). Смысловое антикатолическое ядро праздника с годами обрастало массой обрядов, как парламентских (торжественный обход стражей парламентских подвалов), так и простонародных (разведение костров, запуск фейерверков, сжигание чучела Гая Фокса). Акт оставался в силе до 1859 г., т.е. явно ущемляющий достоинство католиков праздник продолжал считаться официальным в протестантской стране еще 30 лет спустя после ликвидации неравноправного положения католиков в политической сфере в 1829 г. Отмена статута отражала процесс либерализации английского общества в викторианскую эпоху. Уже к концу XIX в. стало возможным говорить о различных версиях «порохового» заговора, а в XX в. и о возможной провокации со стороны протестантов [11]. Казалось бы, страсти вокруг этого события должны были поутихнуть и перейти в русло обычной академической дискуссии. Однако этого не произошло. Простонародная стихия Дня Гая Фокса, точнее сказать Ночи Гая Фокса, цепко удерживалась в народной культуре: праздник сопровождался разнузданным весельем, антикатолическими выпадами и бесчинствами, граничившими с хулиганством [17]. Более того, события «порохового» заговора в наши дни получили новое значение в свете трагедии 11 сентября 2001 г. Практически все авторы публикаций, посвященных 400-летию раскрытия заговора, затронули тему терроризма и провели параллели между двумя этими событиями [16]. Таким образом, даже давность события начала XVII в. не смягчила остроты межкон-фессиональных разногласий.
Сегодня, как и прежде, английские школьники разучивают стишок:
Remember, remember the fifth of November.
Gunpowder, Treason and Plot.
I see no reason why Gunpowder Treason Should ever be forgot1.
(Мы помним не зря тот день ноября,
Когда плелся заговор подлый.
Никто не забыл, кто порох сокрыл,
И чучело жгут ежегодно.
- Здесь и далее перевод авторов статьи).
Созданный еще в 1795 г. и названный в честь Вильгельма III Оранского протестантский Орден оранжистов преследует и ныне цель увековечить унию Северной Ирландии с Великобританией [15]. Отправление службы в Ордене связано с такими датами, как 5 ноября - высадка Вильгельма Оранского в Англии
1 «Помни, помни о пятом ноября. / Порох, измена, заговор. / Не вижу причины, почему Пороховой мятеж / Следует когда-нибудь забыть.»
(1688), а также разгром «порохового» заговора (1605), и особенно - 12 июля. В этот день в 1690 г. Вильгельм III в Ирландии у реки Бойн одержал победу над католическими войсками свергнутого короля Якова II. Проводимый оранжистами в ознаменование этого дня марш преследует подчеркнуто антикатолические цели и редко обходится без кровопролитных столкновений. Как выразился на исходе прошлого века один из жителей Северной Ирландии: «Мы хотим жить в XX веке, а нас упорно тянут в 1690 год».
Подводя итог этому краткому обзору, можем сказать, что сложившаяся в нашей стране ситуация с главным государственным праздником, в принципе, далека от исключительности. Во всех рассмотренных нами примерах действует одна и та же мыслительная схема: попытка через голову недавнего революционного прошлого обратиться к своему «национальному» Средневековью и в его событиях обнаружить достаточно веский повод для празднования, следуя латинской пословице: “Et bonum quo antiquius eo melius” («И благо чем старее, тем лучше»). Политологи связывают эти тенденции главным образом с набирающим силу так называемым правым популизмом. Однако не следует исключать и того, что по мере отдаления революционных событий в прошлое общественная мысль в различных странах перестает довольствоваться нарисованным в пылу полемики и сражений плакатным портретом нации. В заново осмысляемой биографии народа революция становится лишь одним из решающих моментов. Во всех странах мы видим неоднозначную по своему характеру реакцию на эти усилия: революцию нельзя отменить росчерком пера, даже если это перо в руках высоких законодательных инстанций. Во всех странах дискуссии по поводу старых и вновь вводимых праздников служат процессам самоидентификации в национальной, политической и религиозной сферах.
Таким образом, феномен энантиотропии в отношении почитания и празднования ключевых событий истории является всеобщей моделью поведения, свойственного людям, независимо от их национальной принадлежности, и истоки этого явления отметил уже римский поэт Квинт Гораций Флакк, с горечью писавший в «Одах» (III, 24, 31-32):
Virtutem incolumem odimus,
Sublatam ex oculis quaerimus invidi.
(Мы ненавидим нынешнюю доблесть,
В ожесточении мы ищем доблесть, скрывшуюся с глаз.)
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Большой толковый социологический словарь (Collins). В 2 т. Т. 2. М.: Вече, АСТ, 2001.
2. Крицкая С.Ю. Марк Теренций Варрон и античная этимология (на материале трактата «О латинском языке»): автореф. дис... канд. филол. наук. М.: МГУ, 1984. 22 с.
3. Озуф М. Революционный праздник: 1789-1799. М.: Языки славянской культуры, 2003. 416 с.
4. Петербургский юрист. 2007. Декабрь. № 9.
5. Щербина Н.Ф. Русская история (1859) // Щербина Н. Стихотворения. [Л.]: Сов. писатель, 1937. С. 223.
6. Энциклопедический словарь. В 3 т. Т. 3 / под ред. Б.А. Введенского. М.: Сов. энциклопедия, 1955.
7. Qinar A. National history as a contested site: the conquest of Istanbul and Islamist negotiations of the Nation // Comparative studies in society and history. 2001. Vol. 43, N 2. P. 364-391.
8. Chaddock G. R. Ancient Hero Clovis Stirs French Debate // Christian science monitor. 1996. 18 Oct. Vol. 88, N 206. P. 1.
9. Driessen H. Mock battles between Moors and Christians. Playing the confrontation of crescent with cross in Spain’s South // Ethnologia Europaea. 1985. Vol. 15, N 2. P. 105115.
10. Flesler D., Perez Melgosa A. Battles of identity, or playing “Guest” and “Host”: the festivals of Moors and Christians in the context of Moroccan immigration in Spain // Journ. of Spanish cultural Studies. 2003. Vol. 4, N 2. P. 151-168.
11. Fraser A. The Gunpowder Plot: Terror and faith in 1605. L.: Phoenix, 2002. XXXVII+410 p.
12. Gopnik A. The first Frenchman // New Yorker. 1996. 7 Nov. Vol. 72, N 30. P. 44-49.
13. Harris M. Muhammad and the virgin. Folk Dramatization of battles between Moors and Christians in modern Spain // The Drama Rev. 1994. Vol. З8, N 1. P. 45-б1.
14. Lawton D. 145З and the stream of time // Journ. of Medieval and Early Modern Studies. 200l. Vol. Зі, N З. P. 4б9-491.
15. Roberts D.A. The Orange Order in Ireland: A Religious Institution? // The British Journ. of Sociology. 19l1. Vol. 22, N З. P. 2б9-282.
16. Seaward P. “Gunpowder Plot: Parliament and treason”. An exhibition in Westminster Hall // Parliamentary History. 2005. Vol. 24, Pt. З. P. ЗУ6-З77.
1l. Sharpe J. Remember, remember: A cultural history of Guy Fawkes Day. Cambr. (Mass.): Harvard univ. press, 2005. 2З0 p.
18. Terrio S.J. Crucible of the Millenium? The Clovis affair in contemporary France // Comparative Studies in Society and History. 1999. Vol. 41, N З. P. 4З8-457.
