CC BY
101
заголовок поэтического сборника как проявление авторской рефлексии
(на примере творчества Анатолия жигулина 1960-х годов)
А. в. Фролова
в статье предпринята попытка описать заголовочный комплекс лирики воронежского поэта Анатолия жигулина. материалом исследования послужили поэтические сборники 1960-х годов.
ключевые слова:
заголовочный комплекс, авторская рефлексия, «лирика испытаний», «трудная» тема.
Одно из проявлений авторской рефлексии — заголовочный комплекс художественных произведений: это всегда объект созидания, интерпретации, ориентир для читательского восприятия, «наиболее ответственный компонент содержания и формы произведения» [Бабичева 2000: 62]. Названия текстов знаковы, так как позволяют соотнести личный и творческий опыт художников слова, и многофункциональны, поскольку «в их краткой формуле закодировано много разных пластов содержания и разные выходы в многоярусную сферу контекстов» [Бабичева 2000: 62].
В 1960-е годы были опубликованы следующие поэтические сборники Анатолия Жигулина: «Костер-человек» (1961), «Рельсы» (1963), «Память» (1964), «Избранная лирика» (1965), «Полярные цветы» (1966), «Поле боя» (1968). «Костер-человек» и «Память» увидели свет в Воронеже, «Рельсы», «Избранная лирика», «Полярные цветы» и «Поле боя» — в Москве. Появление в этом ряду столичных издательств не случайно: в 1963 году Жигулин поступил на Высшие литературные курсы и переехал в Москву. Несмотря на это, связь с Воронежем не прерывалась: сюда поэт приезжал навестить друзей, родителей, также он поддерживал связь с местной литературной общественностью.
Название сборника «Костер-человек» отсылает к трагическим страницам биографии Жигулина: в 1949 году поэт был арестован по делу КПМ и осужден на 10 лет исправительно-трудовых лагерей. Вчерашний студент-первокурсник оказался на самых суровых островах архипелага ГУЛАГ: строительство железной дороги Тайшет-Братск в Сибири, работа на золотых и урановых рудниках на Колыме — лагерях смерти (из 1000 раб отавших в Бутугычаге, по свидетельству бывшего лагерника П. М. Хмельницкого, выжили только 36). Лагерь стал нравственной мерой всех событий в жизни А. Жигулина и позволил «вместе с другими родственными ему поэтами, и особенно Б. Ручьевым, ввести в литературу нового героя — образ человека, выдержавшего в обстановке культа личности главное испытание — испытание на убеждения» [Абрамов 1963].
Используя лагерное выражение «костер-человек», поэт создает символ человека, уподобляя его жизненную энергию и силу огню:
о
Г\|
го
го
О! А
(К
го ^
и (V
о о
Сдирая с ушанки намерзший снег, Смотрю сквозь пламя на гребни гор И повторяю: «Костер-человек! Жарче пылай, костер!»
[Жигулин 1961]
Энергия жизни передана Жигулиным с помощью глаголов и деепричастий («сдирая», «смотрю», «повторяю»), пафос поддерживается посредством восклицательных предложений, призванных утвердить читателя в способности героя перенести выпавшие на его долю испытания.
Вместе с тем название сборника выводит читателя на важную для Жигулина оппозицию «холод» / «тепло» и — шире — на антитезу как излюбленный прием поэта. Поэтический сюжет 1960-х годов движет система оппозиций: заключенный — конвоир («Кострожоги»), герой-заключенный — другие заключенные («Я был назначен бригадиром...»), негативное пространство лагеря — далекое пространство родины («Полярные цветы»), черное — белое и пр. В сборнике «Костер-человек» противопоставление «холод — тепло» логично переходит в противопоставление «пространство — человек». Северное пространство лирический герой воспринимает как абсолютно «чуждое», противодействующее человеку.
Примечательно, что А. Солженицын упоминает метафору «костер-человек» среди традиционных лагерных оборотов: «целая цепь островных выражений: мороз-человек (если не крепкий), костер-человек и т. д.» [Марфин 2003: 16]. Таким образом, метафора «костер-человек», вынесенная в заглавие сборника, выражает авторскую рефлексивность по отношению к собственному произведению. Жигулин не просто поэтически осмысляет лагерные реалии, но и создает «лирику испытаний».
Как справедливо отмечает Ю. Бабичева, «особый интерес и ценность <.> представляют те материалы творческой истории произведения, в которых отражен процесс поиска самого емкого заглавия. При этом составные процесса, «отходы производства», отвергнутые варианты имеют не меньшую ценность для постижения замысла, чем окончательное решение» [Бабичева 2000: 64].
Объяснение названию сборника «Рельсы» дает сам Жигулин в одном из частных писем, адресованных воронежскому литературоведу Анатолию Михайловичу Абрамову. «Книжку мою в "Молодой гвардии" переименовали. Назвали ее — "Рельсы" Я думаю — хорошо. "Спасибо, жизнь!" — все-таки банально (было "Я люблю тебя, жизнь!" и т. п.). А «Рельсы» — и мужественно-железно, и в некотором роде даже романтично ("дорожно", так сказать). Но главное, конечно, в том, что заголовок "Рельсы" — символ трудного испытания. Это
станет ясно с первых же стихов. А это и есть главная идея сборника — именно трудное испытание. Рельсы проходят красной нитью через всю книгу — и в одноименных стихах, и в стихах "Спасибо, жизнь!" (".Что строки наших биографий летят, как рельсы сквозь тайгу."), и даже в новых стихах "Родина", которые тоже войдут в сборник ("... Жизнь взвалила рельсы стопудовые. на меня"). И стихотворение "Костыли" связано тоже с рельсами, и стихи "О дружбе", и другие.
Интересно, что Вы думаете о новом заголовке сборника? Правильны ли мои рассуждения?» (подчеркнуто А. Жигулиным.— А. Ф.) [«Дорогой Анатолий Михайлович!..» 2011: 28].
Приведенный фрагмент письма выступает в роли «объясняющего текста» по отношению к сборнику Жигулина. Он не только фиксирует сложный путь рождения названия, но и позволяет вскрыть идейно-тематический пласт поэтической книги («главная идея сборника — именно трудное испытание»), обозначить ее пафос («и мужественно-железно, и в некотором роде даже романтично»), центральный образ-символ («рельсы проходят красной нитью через всю книгу»).
Чтобы понять авторскую интенцию, необходимо рассмотреть первоначальное заглавие сборника, то, что мыслил сам Жигулин,— «Спасибо, жизнь!». Поэт повторяет название одного из своих стихотворений. Таким образом, становится понятно, какой поэтический текст был для Жигулина смыслообразующим.
Первоначально стихотворение называлось по первой строке и появилось в письме Анатолия Жигулина Анатолию Абрамову. Позже оно было доработано и опубликовано под названием «Спасибо, жизнь!» в сборнике «Костер-человек».
Смена названия стихотворения позволяет прокомментировать авторское поведение, уточнить поэтическую позицию Жигулина. Первый вариант — «Не сетуй, друг, что в жизни много.» — делает акцент на теме дружбы, что поддерживается жанром произведения — послание. Между тем очевидно, что дружеские ноты вторичны и не исчерпывают содержания стихотворения. Они призваны, скорее, укрупнить личный опыт Жигулина и выразить поэтическое кредо прошедших испытание лагерем поэтов. Уместно заметить, что стихотворение адресовано Николаю Якушеву — поэту, который был незаконно репрессирован, следовательно, посвящение, как проявление говорящего субъекта, тоже объясняет поэтический текст.
Жигулину важно подчеркнуть общность судеб, причем не только личной, но и творческой. Поэтов сближают выпавшие на их долю испытания: «в жизни много / Волнений было и тревог», «Ты был жестоко жизнью бит», дороги жизни охарактеризованы как
«трудные», «нелегкие». Их опыт не поддается формализации и окончательным словесным формулировкам: «.. .не вместить анкетам строгим / В лицо хлеставшую пургу». Метафора «биографий наших строк» фиксирует неразрывность испытаний и творческой судьбы двух поэтов, более того, собственная участь оценивается как единственно возможная: «Пусть нелегка была дорога. / Ты б жить иначе и не смог». Жигулин прямо указывает на истоки собственного поэтического творчества:
Идя вперед, за счастье споря, Мы были к трудностям глухи. Все наши радости и горе Мы переплавили в стихи.
[Жигулин 1961]
А. Жигулин говорил: «Меня часто спрашивают, жалею ли я те юные годы, в которые пришлось мне строить железную дорогу в Сибири и добывать золото на Колыме. Нет, не жалею. Вместе с войною, которую я пережил 11-15-летним подростком, эти годы дали мне большие знания в области человеческой души и жизни» [Жигулин 1961].
Наряду с темой испытаний, в стихотворении отчетлива и другая — тема благодарности жизни, что актуализировано и в его названии, и в последних строках: «.Спасибо, жизнь, что было много / Костров, метелей и тревог!». По справедливому замечанию В. Акаткина, «Жигулин открыл нам истину особого душевного состояния, отношения к жизни: не агрессивно-наступательного, не атакующего требованиями и претензиями, а стоически мудрого, понимающего, сострадающего» [Акаткин 1992: 257].
Таким образом, становится прозрачным авторское движение мысли: от названия по первой строке «Не сетуй, друг, что в жизни много.» через окончательное «Спасибо, жизнь!» к заглавию поэтического сборника «Рельсы». Это позволило Жигулину укрупнить главную тему книги — тему испытания, прописать ее на разных уровнях.
Следующая поэтическая книга Жигулина «Память», изданная в Воронеже тиражом в три тысячи экземпляров, получила восторженные отклики в центральной прессе. Б. Слуцкий назвал ее «книгой замечательных стихов», В. Лакшин отметил «голос, исполненный достоинства и спокойной сосредоточенности!». Последний также обозначил поэтическую концепцию сборника: «Певец своей "трудной темы", поэт, на дне глаз которого навсегда застыла печаль, Жигулин не только один из первых полногласно рассказал о своей беде и товарищах по несчастью, ставших в памятные годы, жертвами беззакония и произвола, но остался верен себе и в те десятилетия, когда тема эта была объявле-
на исчерпанной, оказалась не ко двору: ровный, глуховатый голос Жигулина упрямо, неуступчиво напоминал о пережитом, и с этим приходилось считаться» [Поэт Анатолий Жигулин].
В. Лакшин справедливо утверждает верность Жигулина выбранной лагерной теме, вместе с тем название сборника позволяет увидеть новый поворот в ее осмыслении. На первый план выходят не сами испытания, а «неотступная память» о них.
Значимость темы памяти подчеркнута лексически — в названиях стихотворений: «Памяти друга», «Вспоминаются черные дни.», «И припомнилась негромко.», «Мне помнится рудник Бутугы-чаг.», «Забытый случай», «Памяти друзей», «Помню ровное поле.», «Мне вспоминается таежный.»; «И не надо бояться памяти.» и т. п.
Память — «странное бремя», она «неотступная», «горькая», она освещает значимые болевые точки в жизни героя. Но не вспоминать он не может: герой должен убедиться, что жизнь прожита правильно.
Тревожное самочувствие героя и потребность вспоминать связаны и с ощущением «нетвердости, непостоянности бытия», причем бытия личного. В жизни героя Жигулина нет спасительной повторяемости мира, в котором «все ново и все вечно». Человек в художественном мире А. Жигулина понимает конечность своего земного существования («краткий миг судьбы моей тревожной»), с чем не может согласиться:
Но с тем, что вечно стынуть Придется где-то без следа, Что должен я тебя покинуть, Не примирюсь я никогда.
[Жигулин 1964]
Мотив приближающейся смерти — один из самых повторяющихся в лирике А. Жигулина. Он личностно окрашен: ощущение скорой смерти сопровождало тяжело больного поэта всю жизнь. Постоянно существующая угроза ухода из жизни делает окружающий мир зыбким, непрочным, лишает его устойчивости, постоянства.
Смерть в лирике А. Жигулина мыслится, в первую очередь, как уничтожение души: «И не горит, как мокрый хворост, / Душа притихшая моя». Следует отметить, что живое состояние души героя подчеркивается мотивом «горения», а метафорой смерти становится «растаявший дым».
Память — единственное спасение героя от главного страха — страха забыть и быть забытым. Смерть мыслится как «грядущая мгла», в которой герой хочет оставить «память об этой жизни на земле». Он не уверен, что потомки в «огненной круговерти» будут помнить о нем: «И смогу ли жить после смерти / В невеселой памяти их?»
и ^
О! О!
а
О ^
и а о н со го
О! ^
со к о а с
ы
го ^
со
а о иэ и
о
и О!
т о
о со
о ^
о
го со
о ^
о а
е
со
о
гм
го
го
О!
а
(К
го ^
и О!
о о
Герой не может примириться с возможным забвением, с тем, что «не будет продолженья / В растаявшем дыму». Стремление оставить после себя след приводит его к письменному столу, чтобы зафиксировать воспоминания на бумаге. В стихотворении «Неуютный, невеселый.» тетрадь становится «трепетной каплей / Краткой памяти моей». Таким образом, в художественном мире А. Жигулина память противостоит забвению, она попытка поэта «переупрямить время»: «Слава Богу, все когда-то было / И осталось памятью во мне».
Таким образом, в художественном мире Анатолия Жигулина память имеет созидательную, охранительную функцию, она мерило человеческих отношений, источник поэтических тем, вдохновения, оправдание бытия человека. Поэт не может и не хочет отказываться от пережитого, он воспринимает все бывшее с ним как «нелегкий час. судьбы», некую предопределенность. Память становится предназначением поэта, его судьбой. А. Жигулин так определяет свою задачу — «всю жизнь вспоминать».
В книгах стихов «Полярные цветы» и «Поле боя» Жигулин прибегает к уже освоенному приему: называет сборники по одному из стихотворений, таким образом выделяя их, ориентируя читателя.
В «Полярных цветах» углубляется так называемая «трудная» тема. Вместе с тем выбор заглавного стихотворения показателен: его пафос не связан с мотивами испытаний, преодоления трудностей. Поэт лаконичными деталями характеризует условия жизни героя («В просторах вечной мерзлоты»), тяжелую, подневольную работу («ладони заскорузлые»). Главным в стихотворении оказывается светлое настроение, объясняющееся тем, что герою удается вырваться из привычного круга непосильных для человека дел, пусть ненадолго, но «околдоваться», забыться, испытать иные чувства, не только страх, боль, тоску, но и, например, удивление. Лирический пафос Жигулина передают графика и пунктуация: он переносит слово «цветы» на отдельную строку и сопровождает его восклицательным знаком:
Сползла машина с перевала.
И в падях,
Что всегда пусты,
Нас будто всех околдовало —
Мы вдруг увидели
Цветы!
[Жигулин 1966]
Поэт использует оценочную лексику: «ахнули», «потушить», «заспорить», «хлебнем».
Жигулину важно подчеркнуть стремление героя преодолеть отстраненность северного мира, по-
этому тот в чужом пространстве ищет знаки своего и родного, которые служат для него духовной поддержкой: «.те цветы, конечно, наши — / Из тульских и рязанских мест». Любой знак, связанный в сознании героя с образом родной земли, противостоит враждебности северного мира, он исключительно духовен и положителен (неслучайно в стихотворении «Кострожоги» конвоир назван земляком героя: «А меня, видать, не боится, / Мы случайно с ним земляки»).
В книге стихов «Поле боя» Жигулин обращается к другим личностно значимым для себя темам — войны и «малой» родины. Вся лирика, посвященная Воронежу, отнесена по времени к воспоминаниям. «По сути, в ней предстает не сам Воронеж, а память о нем и о себе» [Марфин 2003: 123]. Поэт детально восстанавливает в памяти город 1930-1940-х годов, как бы погружается в свое мироощущение тех лет через призму взрослого мирочувствования. Так, стихотворение «Поле боя» построено на контрасте: радостное детство и сегодняшняя «горькая» жизнь. Совмещение настоящего и прошлого позволяет А. Жигулину, с одной стороны, обратиться к незабываемым страницам детства, с другой — переосмыслить его. То, что герою-ребенку представлялось радостным (игра с военными трофеями), взрослым героем оценивается как опасность. Последний замечает то противоестественное, что ребенок воспринимал как норму существования, поэтому лирическое чувство в произведении исходит именно от «героя-сегодня», который вновь и вновь возвращается в страшное время, оставившее глубокий след в его жизни. «Годы детства и детское сознание гармонично подключаются к автобиографическому герою и предстают альтернативой позднему, взрослому мироощущению, основной составляющей которого являются мотивы испытания и беды, связанные с колымским и военным периодами, и мотивы боли памяти и стремительно летящей жизни современного героя» [Марфин 2003: 127].
Почти все стихотворения о военном детстве — реальные воспоминания А. Жигулина. В автобиографической книге «Черные камни» можно установить многочисленные точки соприкосновения между событиями жизни автора и его лирикой, подтверждающие прямую взаимосвязь лирического текста с биографией. Например, уже отмеченное стихотворение «Поле боя». В «Черных камнях» автор пишет: «А во время войны (да и несколько лет после нее) десятки тысяч трупов в полях и в лесах вокруг Воронежа лежали незахороненными. Путешествуя вокруг Воронежа пешком или на велосипедах, мы, мальчишки, видели это своими глазами. <.> Да, я хорошо помню лица этих восемнадцати — двадцатилетних мальчишек с длинными
винтовками, принявшими на себя в 1942 году страшный удар — лавину танков на земле и лавину бомб с неба. Промороженные, высушенные ветрами, их тела хорошо сохранились к весне 1943 года» [Жигулин 1989: 19-20]. Дано поэтом автобиографическое обоснование стихотворениям «Углянец», «Кордон Песчаный», «Земляника» и другие.
Таким образом, названия поэтических книг Анатолия Жигулина несут на себе печать авторской рефлективности. Они выдвигают на передний план поэта как созидающего субъекта, стремящегося задать читателям ориентиры восприятия его поэтических произведений в определенном времени, в контексте литературного процесса, в творческой биографии самого автора.
ЛИТЕРАТУРА
Абрамов А. Поэзия веры в жизнь // Коммуна. 1963. 16 авг. АкаткинВ.М. «В надежде вечной.» (Поэзия и проза А. Жигулина) // Акаткин В. М. Прощание с утопией. Статьи о литературе. Воронеж, 1992.
Бабичева Ю. В. Поэтика заглавия / Ю. В. Бабичева // Вестник ТГПУ 2000. Вып. 6. Серия: Гуманитарные науки (Филология).
«Дорогой Анатолий Михайлович!..»: Письма А. Жигулина А. Абрамову / сост., вступ. ст. и прим. А. В. Фроловой, науч. ред. Т. А. Никонова. Воронеж, 2011.
Жигулин А. В. Поэзия — это жизнь! // Молодой коммунар. 1961. 19 марта.
Жигулин А. В. Костер-человек. Воронеж, 1961.
Жигулин А. В. Рельсы: Стихи. М., 1963.
Жигулин А. В. Память: Стихи. Воронеж, 1964.
Жигулин А. В. Полярные цветы: Стихи. М., 1966.
Жигулин А. В. Черные камни. М., 1989.
Марфин ГВ. Человек и мир в лирике А. Жигулина: К проблеме периодизации творчества: дис. ... канд. филол. наук. Воронеж, 2003.
Поэт Анатолий Жигулин // Журнал литературной критики и словесности. URL: http://uglitskih.ru>critycs/ zhigulin.shtml.
ФГБОУ ВПО «Воронежский государственный университет».
Поступила в редакцию 15.03.2014 г.
UDC 82 HEADING OF THE POETIC COLLECTION
AS MANIFESTATION OF AN AuTHOR'S REFLECTION (on the example of Anatoly Zhigulin's creativity of the 1960th years)
A. V. Frolova
In article an attempt to describe a heading complex of lyrics of the Voronezh poet Anatoly Zhigulin
is made. As material of research poetic collections of the 1960th years served.
KEY WORD S: heading complex, author's reflection, "lyrics of tests", "difficult" subject.
i-i
<v d:
<v a
IS
о
a о
I—
m
ra
aj
:
со к о a
с
^
го
CO
a о иэ
о
<v
m О
О со
О
:
о
го со
О
:
о а
е
cd
