CC BY
57
ности. Большое число номинаций исследуемого концепта указывает на номинативную плотность данного участка языковой системы, доказывает актуальность и понимание особой ценности вербализуемого концепта в сознании немцев.
Безусловно, в одной работе невозможно осветить все смысловые характеристики концепта UMWELT, но в этом мы видим
перспективы дальнейшего исследования данного комплексного смысла: на другом материале исследования, например, в публицистическом или научном дискурсах, в авторском восприятии (художественная литература) или в сопоставительном аспекте в русской концептосистеме, возможно, на уровне кросскультур-ных исследований.
Библиографический список
1. Гумбольдт, В. фон. Избранные труды по языкознанию / пер. с нем., ред. и предисл. Г.В. Рамишвили. - М., 1984.
2. Гумбольдт, В. фон. Язык и философия культуры / пер. с нем.; общ. ред. и вступ. ст. А.В. Гулыги, Г.В. Рамишвили. - М., 1985.
3. Ломинина, З.И. Экологический дискурс в свете интегрированной парадигмы исследования (некоторые размышления) [Э/р]. - Р/д: http:// www.sworld.com.ua/index.php/ru/sektsiipodsektsii
4. Фомина, О.А. Терминологическая метафоризация лингвоэкологического дискурса [Э/р]. - Р/д: http://www.sworld.com.ua/index.php/ru/ sektsiipodsektsii
5. Дейк, Т.В. ван. Язык. Познание. Коммуникация. - М., 1989.
6. Гаспаров, Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. - М., 1996.
7. Аликаев, Р.С. Язык науки в парадигме современной лингвистики. - Нальчик, 1999.
8. Шарикова, Л.А. Основы теории дискурса: словарный дискурс // Языкознание и литературоведение в синхронии и диахронии и методика преподавания языка и литературы / Альманах современной науки и образования. - В 3 ч. - Ч. 1. - Тамбов, 2008. - № 2(9).
9. Демьянков, В.З. Политический дискурс как предмет политологической филологии // Политическая наука. Политический дискурс: история и современные исследования. - М., 2002. - № 3.
10. Стернин, И.А. Методика исследования структуры концепта // Методологические проблемы когнитивной лингвистики. - Воронеж, 2001.
11. Шарикова, Л.А. Исследование «вербального» концепта: интегративный подход // Язык. Миф. Этнокультура: подходы и методы исследования / отв. ред. Л.А. Шарикова. - Кемерово, М., 2007. - Серия «Проблемы лингвокультурологии». - Вып. 4.
Bibliography
1. Humboldt, W. von. Izbrannye trudy po jazycoznaniju / Per. s nem., red. i predisl. G.V. Rami^vili. - М., 1984.
2. Humboldt, W. von. Yazyc i philosophiya kultury / Per. s nem., ob^’. red. i vstup. st. А.М Gulygi, G.V. Rami^vili. - М., 1985.
3. Lominina, Z.I. Ehkologit^eskij discurs v svete integrativnoj paradigmy issledovaniya (necotorye razmy^leniya) - ehlectronnyj resurs: http://www.sworld.com.ua/ index.php/ru/sektsiipodsektsii
4. Fomina, О.А. Terminologit^escaya metaforizaciya lingvoehcologit^escogo discursa - ehlectronnyj resurs: http://www.sworld.com.ua/index.php/ru/ sektsiipodsektsii
5. Dejc, T.V. van. Yazyc. Poznanie. Communicaciya. - М.: Progress,1989.
6. Gasparov, В.М. Yazyc, pamjat’, obraz. Lingvistica yazycovogo su^’estvovaniya. - М.: Novoe literaturnoe obozrenie, 1996.
7. Аlicaev, R.S. Yazyc nauki v paradigme sovremennoj lingvistiki. - Nal’t^ic: ЕЫ’^а, 1999.
8. ^aricova, LA Osnovy teorii discursa: slovarnyj discurs // Yazycoznanie i literaturovedenie v sinhronii i diahronii i metodica prepodavaniya yazyca i literatury / Аl’manah sovremennoj nauki i obrazovaniya. - V 3 t^. - T^. 1. - Таmbov: «Gramota», 2008. - № 2(9). - S. 212-214.
9. Dem’jancov, V.Z. Politit^eskij discurs cac predmet politologit^eskoj philologii // Politit^escaja nauca. Politit^eskij discurs: Istorija i sovremennye issledovanija.
- М.: INION RAN, 2002. - № 3. - S. 32-43.
10. Sternin, IA Metodica issledovanija structury concepta // Metodologit^eskie problemy cognitivnoj lingvistiki. - Voronezh: Vorone^hskij universitet, 2001.
- S. 35-40.
11. ^aricova, LA Issledovanie «verbal’nogo» concepta: integrativnyj podhod // Yazyc. Miph. Ehtnocultura: podhody i metody issledovaniya / Otv. red. LA ^aricova. - Kemerovo; М.: Izdatel’scoe ob’edinenie «Rossijskie universitety»: Kuzbassvuzizdat - АST^, 2007. (Seriya «Problemy lingvoculturologii»; Vyp. 4. Izdatel’ serii LA ^aricova). - S. 16-39.
Статья поступила в редакцию 06.09.11
УДК 80
Klevachkina O.A. THE MYSTERY OF THE HEADLINE OF N.A. KLUYEV’S POEM “CAIN”. This article presents partial reconstruction of the concept of N.A. Klyuev’s poem “Cain”. There made some assumptions about the concept of this poem, based on the analysis of its headlines.
Key words: Kluyev, Cain, literary concept, poem, reconstruction, Klevachkina, mystery of the headline, anagram, I, Yar-Kravchenko.
О.А. Клевачкина, аспирант АГПИ им. А.П. Гайдара, г. Арзамас, E-mail: lelich-88@mail.ru
ЗАГАДКА ЗАГЛАВИЯ РУКОПИСИ Н.А. КЛЮЕВА «КАИН»
Автор работы, на основе анализа заглавий к тексту рукописи поэмы Н.А. Клюева «Каин», предпринимает попытку частичной реконструкции творческого замысла произведения поэта.
Ключевые слова: Клюев, Каин, творческий замысел, поэма, реконструкция, Клевачкина, загадка заглавия, анаграмма, Я, Яр-Кравченко.
Поэма «Каин» (1929 г.) принадлежит к числу поздних творений Николая Клюева, в полной мере отразивших особенности этико-эстетических исканий поэта последнего периода творчества. Озаглавленная скорбным именем библейского персонажа эта клюевская поэма, по стечению ряда обстоятельств, вместе с именем унаследовала и полную злоключений безрадостную судьбу его первоносителя. Рукопись «Каина» так и не была опубликована при жизни поэта. Более того, вплоть до 90-х годов XX столетия текст поэмы считался утерянным безвозвратно. Однако, в 90-х годах, когда на волне гласности и перестройки с части архивов КГБ СССР, относящихся к сталинским репрессиям, был снят гриф секретности, чудом сохранившиеся в «деле» Н.А. Клюева 1934 года отрывки из поэмы «Каин» были обнаружены, а затем опубликованы Ст. и С. Куняевыми в книге «Растерзанные тени» [1]. Несмотря на то, что текст поэмы сохранился фрагментарно, он, бесспорно, представляет научный интерес,
т.к. не только является новым, ранее не изученным материалом для исследований литературоведов, но и, как часть, даёт представление о целом, позволяет специалистам-филологам проводить разноаспектные реконструкции авторского замысла поэмы и делать научно обоснованные заключения о характере произведения поэта как художественного единства с учетом особенностей творческого сознания Клюева рубежа 20 - 30-х годов.
Упоминаний о существовании у Клюева рукописи поэмы «Каин» сохранилось не так уж много. К тому же указанная рукопись поэта в разных источниках упоминается под двумя разными заглавиями. Так на одной из акварелей, хранившихся в семейном архиве А.Н. Яр-Кравченко, была рукою поэта сделана следующая надпись: «Изба в Вятской губ., где мною написана поэма «Каин», 1929 г. августа. - Н. Клюев» [2]. Сам рисунок Яр-Кравченко в аспекте реконструкции «Каина» ценен ещё и тем, что удивительно точно передаёт эмоционально-психологичес-
кое состояние Клюева периода его работы над поэмой. Другое заглавие поэмы Клюева зафиксировано, например, в сохранившемся в архивах протоколе обыска, произведенного на квартире поэта комиссаром Шиваровым. В этом юридическом документе сочинение поэта фигурирует как поэма «Я» [1, с. 211-212].
С. Куняевым, обнаружившим уцелевшие листы поэмы в архивах КГБ, был отмечен тот факт, что поэма имела два варианта заглавия. «Заголовок поэмы - “Я” - был крупно выписан простым карандашом, а потом густо зачеркнут. Рядом прочитывался еще один заголовок, написанный фиолетовым карандашом и стертый резинкой - “Каин”», - пишет исследователь [1, с. 206-207]. Если принять во внимание, что С. Куняевым был найден сохранившийся фрагментами черновой текст - еще незавершенный, с множеством собственноручных правок поэта, - а не отрывки из белового варианта рукописи, то можно утверждать, что заголовок поэмы «Я» - ранний вариант, который в конечном, беловом, варианте поэмы был заменен на «Каин». Именно это заглавие запечатлелось в памяти у современников Клюева.
Опираясь исключительно на сохранившиеся фрагменты поэмы, невозможно четко определить, в каком направлении развивалась авторская мысль, заставившая Клюева изменить заглавие своей поэмы. Однако оба варианта названия - первоначальное «Я» и окончательное «Каин» - помимо важной для авторского замысла разности, заставившей поэта переименовать своё творение, по-видимому, должны были в силу своей вариативности иметь и общие «точки соприкосновения». В качестве гипотезы можно предположить, что заголовком «Я» Клюев акцентировал собственную духовную родственность с героем поэмы, заостряя внимание читателя на предельном сближении автора и его героя поэта; появившееся же позднее заглавие «Каин» в контексте первоначального замысла названия на этом основании может быть «прочитано» как анаграмма, составленная из выстроенных в обратном порядке начальных букв имени, отчества и фамилии самого поэта: НИколай Алексеевич Клюев
- КАИН. В такой трактовке конечный заголовок в зашифрованном виде не только целиком вбирает в себя значение первоначального, но и вносит новое - то существенное для авторского замысла, что, собственно, и послужило побудительным мотивом к переименованию произведения. Использование анаграммы, как способа сокрытия (зашифровки) автором собственного имени, - традиция, уходящая корнями в отечественную словесность XVIII века. Словесность XIX - начала XX веков также сохранила немало примеров использования писателями анаграмм для неназывания (утаивания) биографического имени автора, среди которых выделим имя А.С. Пушкина, которому в поэме Клюева, как известно, была посвящена отдельная глава «Зимний сад» и образ которого, по-видимому, был ключевым для раскрытия сущности как образа героя поэмы, так и идейного содержания произведения в целом. Среди псевдонимов, которыми пользовался Пушкин, отметим две анаграммы имени поэта: буквенная «Александр Н к ш п» и цифровая «1... 14 - 16» [3]. Обращает на себя внимание факт, что оба псевдонима-анаграммы Пушкина относятся к 1814 году и подписаны ими были первые опубликованные лицейские стихи молодого поэта, такие, например, как «К другу стихотворцу», «К Батюшкову». На этом основании можно предположить, что использование Клюевым анаграммы собственного имени в заглавии поэмы «Каин» было навеяно творческому сознанию олонецкого поэта, в том числе чтением лицейской лирики Пушкина.
Первоначальный заголовок поэмы «Я» и конечный «Каин», представляющий собой анаграмму имени автора произведения, понуждают читателя акцентировать внимание на тех фрагментах текста, которые раскрывают личность лирического героя. Встречающиеся в них эпитеты «олонецкий Лель», «жгучий отпрыск Аввакума», наконец обращение к герою матери-печальницы «Мотри, Миколушка, не балуй <...>» [1, с. 218] не оставляют сомнений в том, что главное действующее лицо поэмы и её автор максимально сближаются, отожествляются в биографическом, а главное, в ментально-психологическом плане. Эта особенность невольно заставляет, вчитываясь в сохранившиеся строки текста поэмы, открывать всю глубину неизмеримой скорби, чудовищных душевных мук поэта, который не в силах наблюдать, как «товарищи» в кожанках, созидатели «новой» России разрушают Россию исконную, традиционную. Все ее
Библиографический список
драгоценности строителями «советовластия» обращены в мусор, в пыль: «Задонск - Богоневесты роза, // Саров с Дивеева канвой, // <...> Все перегной - жилище сора» [1, с. 213]. Повсюду гармония и красота подвергаются гонениям, в святых местах бесчинствует нечисть, мир погружен в какое-то жуткое, неисцелимое безумие. «Прекрасное манит всякую нечисть. Вторжение в обитель грез и муз нового хозяина жизни «с товарищем наганом» на боку <...> заканчивается печально», - справедливо замечает С. Куняев [1, с. 210].
Даже само воплощение поэтического уединения, символ прекрасного - «Зимний сад» - не избежал печальной участи. Это более не приют возвышенных дум, не место, где некогда в уединении прогуливался погруженный в раздумья Пушкин. С приходом «новой власти», кажется, что уже совсем скоро даже тень великого поэта будет изгнана навсегда из тихих садовых аллей:
Ах, зимний сад - приют Эроту,
Куда в разгар любви и сил Забыть мирскую позолоту И злоязычную заботу Великий Пушкин заходил.
Зачем врага и коммуниста
Ты манишь дымкой серебристой <...> [1, с. 215].
К чему бы ни стремился сердцем поэт, где бы ни искал успокоения и гармонии - в воспоминаниях ли, в творчестве, в вере,
- все обращается в прах, обезображивается тлением, исчезает. В то же время поэма пронизана авторским ощущением собственной вины в происходящем: ведь когда-то и он воспевал грядущие перемены, обещавшие обретение «избяного рая». Охваченный отчаянием, поэт видит, что перед Россией открываются отнюдь не врата в райские кущи - разверзается вход в преисподнюю. Чувства вины и отчаяния сочетаются в поэме с покаянием . «Клюев в 1929 году пишет поэму покаяния», - пишет С. Ку-няев. - «Братоубийцу Святополка в народе назвали окаянным -“окаинившимся”. Раскаяние - освобождение из-под власти Каина. Клюев понимал, что ему самому это покаяние за содеянное с Россией нужнее, чем кому бы то ни было» [1, с. 209]. Тема покаяния оказалась настолько важной для Клюева, что, по-видимому, именно значительность данной темы в идейно-художественной структуре произведения подтолкнуло поэта на изменение заглавия: личное местоимение «Я» в название поэмы в итоге всё же уступило место имени собственному «Каин».
Образ библейского Каина, являясь воплощением тьмы, безумия и преступления, довлеет над всем произведением. Каин
- один из ключевых образов, уяснение значения которого помогает пролить свет на идейный замысел произведения. Напомним, согласно тексту Библии, Каин (приобретение) - «человек от Господа», первенец Адама и Евы, убивший из зависти своего брата Авеля [4, с. 4]. Каин, олицетворяя тяжкий грех братоубийства, в клюевской поэме властвует над Русской землей, являя собой квинтэссенцию ужаса творимого в стране преступления. В России, ставшей, по убеждению поэта, царством Каина, «ока-инившимися», - сопричастными к убиению родной страны, -оказались без исключения все. Чувство мучительной вины испытывает и лирический герой поэмы. Возникающая в поэме тема мученичества, вызванного сознанием собственной вины, раскрывается в поэме в свойственном для Клюева религиозном ключе: муки страдания (а именно ими Господь наказывает библейского Каина, сделав знамение, «чтоб никто, встретившись с ним, не убил его» [4, с. 4]) неизбежно приводят автора к идее необходимости всеобщего покаяния, избавления от власти Каина. Только испытав великое страдание, можно прийти к истинному покаянию, предполагающему всеобщее прощение и обретение Царства Божия.
Так, ставшее заголовком поэмы библейское имя Каин наполняется изначальным смыслом, соотнесенным со значением перевода имени, как «приобретение» (или близкое по значению
- «обретение»). Лирический герой поэмы, познав муки и отчаяние, осознает тяжесть собственных грехов, приходит к покаянию. В наиболее полном виде идея обретения Царства Божия через муки страдания и покаяние заключена автором и в словах венчального ирмоса, звучащих в финале поэмы: «Святии мученицы, иже добре кровями церковь украсивши!» [1, с. 228].
1. Растерзанные тени. Избранные страницы из «дел» 20 - 30-х годов / сост.: Ст. Куняев, С. Куняев. - М., 1995.
2. Николай Клюев [Э/р]. - Р/д: http://www.booksite.rU/klyuev/5.html
3. Карамазов, И. Энциклопедия псевдонимов русских поэтов // Нескучный журнал. - 2011 [Э/р]. - Р/д: http://www.strogino.com/karamazoff/ encyclopedia2.htm
4. Библия. - М., 2009. - Кн. Бытие. - Гл. 4, стихи 1-15.
Bibliography
1. Kunyaev, St., Kunyaev S. Rasterzannye teni. Selected pages from «cases» of 20 - 30th years / St. Kunyaev, S. Kunyaev. - M.: Golos, 1995. - 480 p.
2. Regional all-purpose scientific library of Vologda. Nicola Klyuev [Internet library]. (http://www.booksite.ru/klyuev/5.html). Article submitted 05.06.2011.
3. Karamazov, Ivan. Encyclopedia of Russian poets pseudonyms / Ivan Karamazov [Internet document] // Neskychny journal. - 2011 (http://www.strogino.com/ karamazoff/encyclopedia2.htm). Article submitted 03.07.2011.
4. Holy Bible - M.: Otchii dom, 2009. - Book of Genesis, Chapter 4, poems 1 - 15. - 457 p.
Статья поступила в редакцию 14.09.11
УДК 820
Zhatkin D.N., Krekhtunova E.V. B.CORNWALL’S «IL PENSEROSO AND L’ALLEGRO» IN D.L.MIKHALOVSKIY POETICAL INTERPRETATION. The article contains the comparative analysis of the poem «Il penseroso and L’Allegro», which was created in 1830th by English poet and play-writer Barry Cornwall and its Russian interpretation done by D.L.Mikhalovskiy in 1872. it is noted
that Russian interpretor preserved all key moments of the poem, and at the same time reflected his own social position, his society
conception and which place a person take in it. D.L.Mikhalovkiy radically changed the ending of the poem, where is a description emphasized easiness, causticity were replaced by the image of human existence, pierced by typical gloominess completely opposite to the nature’s admiration.
Key words: Barry Cornwall, Russian-English literary and historical and cultural connections, poetic translation, poetry, reminiscence, cross-cultural communication.
Д.Н. Жаткин, д-р филол. наук, проф., зав. каф. ПГТА, г. Пенза;
Е.В. Крехтунова, преп. ПГУ, г. Пенза, E-mail: it-academy@pgta.ru
«IL PENSEROSO AND L’ALLEGRO» БАРРИ КОРНУОЛЛА В ТВОРЧЕСКОМ ПРОЧТЕНИИ Д.Л. МИХАЛОВСКОГО*
В статье осуществлен сопоставительный анализ созданного в начале 1830-х гг. стихотворения английского поэта и драматурга Б.Корнуолла «Il penseroso and L’Allegro» и его русскоязычной интерпретации, осуществленной в 1872 г. Д.Л.Михалов-ским. Отмечается, что русский переводчик сохранил ключевые моменты интерпретируемого произведения, при этом в полной мере отразил собственную социальную позицию, представления об обществе и месте человека в нем. Д.Л.Михаловс-ким был существенно переработан финал произведения, в котором подчеркнутая легкость описания и язвительность были заменены на пронизанный характерной мрачностью образ человеческого бытия, не соотносимый с восторженностью природного мира.
Ключевые слова: Барри Корнуолл, русско-английские литературные и историко-культурные связи, художественный перевод, поэзия,
реминисценция, межкультурная коммуникация.
Известный под псевдонимом Барри Корнуолл английский поэт и драматург Барри Уоллер Проктер, имея у себя на родине репутацию «второго Байрона», не мог не вызвать интереса у русских писателей. Русскому читателю Корнуолл стал известен благодаря А.С. Пушкину, который «штудируя» английского поэта в период Болдинской осени, неоднократно откликнулся в своем творчестве на его произведения [1]. Однако общий интерес к творчеству Корнуолла возник в России только к 1870-м гг., когда на первый план была выдвинута идейная направленность произведений, непосредственно связанная с социальной тематикой. По словам М.Л. Михайлова, в английском поэте привлекли «глубокие чувства и энергия мысли», причем оригинальность, почти прихотливость внешней формы была не сочиненной, а «лежащей в самом свойстве поэтического дарования Проктера» [2, c. 218].
Для Михаловского середина 1870-х гг. была связана с акцентировкой внимания как на содержательности переводимых произведений, так и на значительности самих авторов, популяризации которых он способствовал своими переводами. В подзаголовке первого сборника его переводов, вышедшего в 1876 г., среди таких выдающихся поэтов, как Дж.-Г. Байрон, Т. Гуд, Т.-Б. Макколей, А. Теннисон, Г. Лонгфелло, Г. Гейне, Н. Ленау, не последним был назван и Б. Корнуолл. Откликаясь на выход переводного сборника Михаловского, рецензент «Биржевых ведомостей», скрывшийся под криптонимом А.П. (возможно, А.Н. Плещеев), писал, что в нем «мало найдется <...> бессодержательных пьес, которые не заслуживали бы перевода. Все это по большей части вещи капитальные, считающиеся перлами иностранной поэзии» [3, с. 2].
Впервые стихотворение Корнуолла «Il Penseroso and L’Allegro», название которого, в переводе с итальянского, означает «Грустный человек и веселый человек», было опубликовано на русском языке на страницах «Отечественных записок» за 1872 г. [4, с. 585 - 586] в интерпретации Михаловского «Смертная казнь», остающейся единственной и поныне. Стихотворе-
ние было создано Корнуоллом еще в начале 1830-х гг., увидело свет в авторском сборнике «English songs and other small poems» («Английские песни и другие небольшие стихотворения») в 1832 г. Заглавие к произведению было выбрано в параллель с творчеством Джона Мильтона, великого английского поэта елизаветинской эпохи, который в своих поэмах «L’Allegro» («Весёлый») и «Il Penseroso» («Задумчивый») представлял человека в двух противоположных настроениях - радостном и созерцательно-грустном. Тот факт, что на поэзию Корнуэлла оказало большое влияние «глубокое изучение драматических поэтов елизаветинского времени» [2, c. 218] был отмечен еще М.Л. Михайловым в предисловии к переводу корнуолловских «Драматических сцен».
Следуя своему замыслу, английский автор разбивает стихотворение на две части - «Night» («ночь») и «Morning» («утро»), построенные по принципу антитезы. Первая часть проникнута мрачной тональностью, усугубляющейся описанием ночного пейзажа, неотъемлемого фона печальной картины: «Old Thames! Thy merry waters run / Gloomily now, without star or sun! / The wind blows o’er thee, wild and loud, / And Heaven is in its death-black shroud» [5, с. 6] [Старая Темза! Твои оживленные воды бегут / Сегодня мрачно, без звезды или солнца! / Ветер дует над тобой дико и громко, / И небеса укутаны в свой смертельно-черный саван]. Использование автором риторического обращения к Темзе, олицетворений явлений природы побуждает к осознанию ужаса происходящего, что утрачено в переводе Михаловского, где на смену мрачной, беспредельной всеохватности приходит необузданность, порывистость стихии («кипят», «бурный вихрь», «вздымает» и др.): «Ни одной нет звезды, ни луча в небесах, / Воды Темзы черны и кипят в берегах, / Бурный вихрь их вздымает, и бьет, и клубит, / Непроглядною тьмой свод небесный покрыт» [6, с. 126].
Использование Корнуоллом кратких синтаксических конструкций в началах строф позволяет передать мимолетность и потому драгоценность каждой минуты жизни. У Михаловского
