CC BY
186
За кулисами русско-японских переговоров 1906-1907 гг.: дипломатия Мотоно Итиро
Э. А. Барышев
В данной статье автор вновь обращается к российско-японским дореволюционным отношениям и рассматривает фигуру известного японского дипломата Мотоно Итиро (1862-1918), чья деятельность знаменовала собой целую эпоху в истории двусторонних связей. На основании японских внешнеполитических материалов, воспоминаний дипломатов и публикаций «семейной газеты» клана Мотоно «Иомиури» автор анализирует личность этого государственного деятеля через призму японской дипломатии и двусторонних переговоров 1906-1907-х годов. Он попытается прояснить некоторые вопросы, связанные с характером отношений между Россией и Японией после русско-японской войны, и углубить понимание политического и социально-экономического развития Японии в это время.
Назначение Мотоно посланником в России
Окончание военных действий и подписание Портсмутского мирного договора поставило Россию и Японию перед необходимостью восстановления дипломатических и торгово-промышленных отношений, разорванных в начале февраля 1904 г. В этих условиях с конца ноября 1905 г. стороны начали предварительный взаимный зондаж относительно обмена дипломатическими представителями. Российская сторона вела переговоры через французских дипломатов, а японская сторона - через американских. Со времени войны французский посланник Жюль Арман (Jules Harmand, 1845-1921) представлял государственные интересы России в Японии, а американский посол Джордж Мейер (George von Lengerke Meyer, 1858-1918) - японские в России. В то же время важнейшими каналами двусторонней связи являлись относительно «прорусский» Париж и «прояпонский» Вашингтон. Японские дипломатические представители во Франции во главе с Мотоно оказались ближе всего к России, а российским представителям в США во главе с Романом Романовичем Розеном (1847-1922) выпала роль важного связующего звена в отношениях с Японией.
Еще в конце ноября 1905 г. министр иностранных дел Комура Дзютаро (1855-1911) предложил посланнику в Австро-Венгрии Макино Нобуаки (1861-1949) пост посланника в Петербурге. Отказ от своего назначения Макино объяснял тем, что был достаточно сильно скомпрометирован своей антироссийской деятельностью во время войны, и это не могло
укрыться от взора российских властей1. В результате в начале следующего 1906 г. на должность японского посланника в России была предложена кандидатура Мотоно Итиро, имевшего опыт работы в Петербурге и весь период русско-японской войны находившегося во «французском тылу» России. В Париже Мотоно удалось наладить тесные отношения с представителями французского капитала, до сих пор щедро финансировавших российское предприятие в Маньчжурии, а сейчас постепенно поворачивающихся в сторону недавнего врага своего «неудачливого союзника» - Японии2. О степени близости японского посланника к парижским политическим и экономическим кругам наглядно свидетельствует обращение премьер-министра и министра финансов Мориса Рувье (Maurice Rouvier, 1842-1911) через парижского финансиста Жака Гинцбурга (baron Jacques de Gunzbourg)3 на имя японского посла в Лондоне Хаяси Тадасу (1850-1913) в начале января 1906 г. с просьбой оставить Мотоно в Париже. В письме Гинцбурга говорилось о том, что премьер Рувье дорожит своими дружескими отношениями с посланником Мотоно, выдержавшими испытание войной, и высоко ценит языковые способности Мотоно, способствующие взаимопониманию между сторонами4.
Тем не менее, несмотря на просьбу французской стороны оставить Мотоно в Париже, японское правительство решило отправить в Петербург именно его, о чем министр иностранных дел Като Такааки (1860-1926) сообщил ему в Париж 9 января 1906 г. Сам Мотоно новому на-
1 Архив внешней политики Японии (далее - АВПЯ). № 6.1.5.8-6. Каккоку тюсацу тэйко-ку коси нинмэн дзаккэн: Рококу но бу (Дела относительно назначения и увольнения императорских посланников в разных странах), т. 2.
2 Подробнее об отношениях Мотоно с французскими финансовыми кругами см.: Бары-шев Э. А. Мотоно Итиро (1862-1918) - «яркий представитель политики здравого смысла». -Япония 2009. Ежегодник, М., 2009, с. 331-341.
3 Один из заметнейших и загадочнейших представителей парижских банковских кругов, имевший непосредственное отношение к учрежденному в 1895 г. Французскому банку для Южной Африки (la Banque Française de l'Afrique du Sud) и близкий к группе Парижско-Нидерландского банка (la Banque de Paris et des Pays-Bas, Paribas). Сын ростовщика и интенданта российского императорского дома Иосифа (Евзеля) Габриэловича Гинцбурга (1812— 1878), основавшего в 1859 г. в Петербурге крупнейший на тот момент в России банкирский дом «И. Е. Гинцбург» с филиалом в Париже. В начале 1870-х годов Гинцбурги за особые услуги дому Романовых были пожалованы баронским титулом, благодаря чему Жаку было разрешено поступить в Пажеский корпус и получить блестящее по тем временам светское и военное образование. Впрочем, по свидетельству А. А. Игнатьева (1877-1954), служившего перед революцией военным агентом во Франции, бывший участник русско-турецкой войны «под давлением англичан, а главное из жадности к наживе» участвовал в организации военного займа для Японии в самый разгар маньчжурской кампании {Игнатьев А. А. 50 лет в строю. М., 1986, с. 286-287). О деятельности клана Гинцбургов в России см. также: Барышников М. Н. Деловой мир России. Историко-биографический справочник. СПб, 1998, с. 120-122; Ананьин Б. В. Банкирские дома в России, 1860-1914 гг. Очерки истории частного предпринимательства. JL, 1991, гл. III.
4 АВПЯ. № 6.1.5.8-6. Каккоку тюсацу тэйкоку коси нинмэн дзаккэн: Рококу но бу (Дела относительно назначения и увольнения императорских посланников в разных странах), т. 2.
значению не противился: ему уже приходилось служить в Петербурге, и он хорошо был знаком с некоторыми его «космополитичными» представителями. Можно было предполагать, что связи Мотоно в Париже, установленные им во время русско-японской войны, создадут ему благоприятный ореол в светских кругах российской столицы. В отличие от других японских дипломатов, он не был скомпрометирован явной ан-тироссийской деятельностью во время войны. Последнее, впрочем, определялось отнюдь не прорусской позицией Мотоно, а объективными обстоятельствами - существованием франко-русского союза и значительными симпатиями французского общества по отношению к России, - в силу чего японский посланник вынужден был прибегнуть к более сложной «иезуитской» тактике борьбы с Россией, иногда даже оплачивая кампанию во французской прессе «за скорейший мир между Японией и Россией», ставившей своей единственной целью срыв нового российского займа во Франции5. Царское правительство также не имело возражений против Мотоно. 23 января японский посланник в Вашингтоне Хиоки Эки (1861-1926) сообщил Токио о положительном ответе российской стороны. В этих условиях 26 января 1906 г. в Токио было официально объявлено о новом назначении в японском дипломатическом корпусе: посланник в Париже Мотоно переводился на новое место службы в Санкт-Петербург6.
Главная задача, которая стояла перед новым японским посланником в России, состояла в том, чтобы документально закрепить положения Портсмутского мирного договора в отношении особых прав Японии в Северном Китае и на российском Дальнем Востоке, а также подготовить международно-правовую почву для осуществления разграничения сфер влияния в Маньчжурии. К числу вопросов первостепенной важности относилось заключение нового торгового договора, рыболовной конвенции и соглашения о железнодорожном сообщении в Маньчжурии, в которых должны были быть четко прописаны завоеванные силой японского оружия права и преимущества. Вместе с тем необходимо было сгладить существующие противоречия между двумя странами и обезопасить тем самым будущее «континентальное» развитие Японии от возможных потрясений. Вожди «маленькой» Японии, не собиравшиеся отказываться от «трофеев» войны, все же боялись российской мощи и хотели некоторым образом «задобрить» российские политические и экономические круги, чтобы не стать объектом «мстительной войны»
5 Подробнее об этом см.: Барышев Э. А. Мотоно Итиро (1862-1918) - «яркий представи-тель политики здравого смысла». - Япония 2009. Ежегодник, с. 334-339.
6 Нихон гайко бунсё (Японские дипломатические документы - далее НГБ). 1906, кн. 1. Токио, министерство иностранных дел Японии, 1959, с. 353-354, 357, 361; АВПЯ. № 6.1.5.8-6. Каккоку тюсацу тэйкоку коси нинмэн дзаккэн: Рококу но бу (Дела относительно назначения и увольнения императорских посланников в разных странах), т. 2; Тюро коси нинмэй (Назначение посланника в России) - Иомиури симбун, 28.01. 1906, № 10282, с. 2.
со стороны России. Чрезмерные опасения высшего руководства Японии к возможному «реваншу» со стороны России и стремление создать мощный опорный пункт в Маньчжурии путем закрепления успехов войны рельефно отразились в «Памятной записке относительно послевоенного политического курса» («Сэнго кэйэй икэнсё») генерала-фельд-маршала Ямагата Аритомо (1838-1922), составленной им еще в августе
1905 г. и представленной на рассмотрение кабинета министров. Предположительно курс князя Ямагата и лег в основу дипломатической стратегии Японии на переговорах с Россией 1906-1907 гг.7
На переговорах главнейшим должен был стать вопрос морского промысла в российских дальневосточных водах. Требования японской стороны по данному вопросу в скором времени были изложены на страницах «Иомиури», тесно связанной с «прогрессистами» во главе с графом Окума Сигэнобу (1838-1922), с одной стороны, и поддерживаемой руководством компании «Мицуи Буссан» - с другой. В выпуске газеты от 14 января 1906 г. вместе с предположениями о назначении Мотоно на пост посланника в Петербурге в отношении будущего России и Японии говорилось: «Следующей после улаживания дел с Китаем задачей являются переговоры с Россией, должные охватить собой все вопросы, связанные с управлением Маньчжурией, правами рыболовства, пересмотром границы на Сахалине и заключением нового торгового договора»8. Нужно обратить внимание, что внешнеполитическая программа сил, стоявших за «Иомиури» и традиционно находившихся в оппозиции правительству, как ни странно, не чуралась националистических лозунгов. В программной статье «Права рыболовства в Приморской области», помещенной 10 февраля, критиковалась близорукая и поверхностная позиция бывшего министра иностранных дел Комура на переговорах в Портсмуте, якобы не сумевшего добиться признания действительных прав японцев на рыбную ловлю в российских водах, и возлагалась надежда на то, что Мотоно и его помощникам все-таки удастся зафиксировать в новой конвенции права Японии на рыболовство в морских водах Приморской области, включая право промысла по ее «побережью, заливам, бухтам и губам». По всей видимости, крупный капитал в лице «Мицуи» также был кровно заинтересован в получении доступа к «неисчерпаемым богатствам этого края», на которые обращала свое внимание газета «Иомиури»9. В этом смысле
7 Мотоно Мориюки. Нихон гайко снкн (Частные записки о японской дипломатии), с. 18. -Гайко форам (Дипломатический форум), 1994, октябрь, с. 84; Ямагата Аритомо икэнсё (Памятные записки Ямагата Аритомо). Токио: Мэйдзи хякунэн-си сосё, 1966, с. 177-190.
8 Нитиро но косё (Японо-российские переговоры). - Иомиури симбун, 14.01.1906, № 10268, с. 2.
9 Рококу коси но фунин то гёгёкэн (Отправляющийся на место службы в Россию японский посланник и права рыболовства). - Иомиури симбун. 02.02.1906, № 10287, с. 2; Энкай-сю гёгёкэн: Донсю но сакана о морасу (Право рыболовства в Приморской области. Упускаем из своих рук громадную добычу). - Иомиури симбун, 10.04. 1906, № 10295, с. 1.
вопрос рыболовства не был разрешен удовлетворительным образом Портсмутским договором, и Япония стремилась «дожать» российское правительство.
Еще одним вопросом, требовавшим быстрейшего разрешения для Японии, являлась проблема расчета за содержание военнопленных. Как известно, около 70 тыс. российских солдат и офицеров оказались в плену, где многим из них пришлось провести долгие месяцы в специально созданных по всей территории Японии лагерях. Японское руководство уделяло большое внимание вопросу содержания российских военнопленных, исходя из соображений политической целесообразности: гуманное обращение должно было добавить ореола к «японской цивилизованности» и, кроме того, принести свои экономические дивиденды. К концу февраля 1906 г. обмен военнопленными был закончен, и японская сторона подсчитывала сумму понесенных ею расходов. «Иомиури» обозначала ее равной примерно 80 млн. иен, что составляло более 1 тыс. иен в расчете на одного пленного. Ведение окончательных переговоров по данному вопросу, в условиях огромного внешнего долга и дефицита бюджета, имевшему для японского правительства существенное значение, также возлагалось на посланника Мотоно10.
8 февраля из Парижа в Петербург для подготовки условий к дипломатической работе был направлен переводчик миссии Тано Ютака, выпускник Токийской школы иностранных языков, имевший опыт работы в Петербурге в предвоенные годы. 24 февраля в здании миссии в Париже был устроен грандиозный прощальный вечер, на который были приглашены ведущие представители политического и финансового мира Франции, начиная с премьер-министра Рувье. Мотоно уступал свое место бывшему посланнику в Петербурге Курино Синъитиро (1851-1937), уже имевшему опыт работы в Париже до прибытия туда Мотоно. Ирония судьбы состояла в том, что перевод для Мотоно сопровождался как бы понижением в должности: после того, как в декабре 1905 г. британское правительство сообщило в Токио о своем согласии повысить статус дипломатических миссий до ранга посольства, такое же решение было принято правительствами других европейских держав, однако дипломатические отношения с Россией в то время вообще отсутствовали, поэтому вопрос о повышении статуса дипломатических представительств пока не ставился. Сам Мотоно, много сделавший для нейтрализации франко-русского союза и переориентации французского капитала с России на Японию, отправился в Россию 7 марта 1906 г. в сопровождении своих помощников с парижского вокзала на Восток. Дипломатов прово-
Ю Хорё кюё-хи кэссан кёсё (Переговоры о расчетах по расходам на содержание военно-пленных). - Иомиури симбун, 02.03.1906, № 10315, с. 2. О переговорах по этому вопросу см.: Маринов В. А. Россия и Япония перед первой мировой войной. М.,1974, с. 26-27. В конечном счете, российское правительство согласилось выплатить Японии компенсацию в размере примерно 46 млн. руб.
жал цвет французского общества, рассматривавшего Мотоно в качестве одного из главных «виновников» установившейся франко-японской дружбы. Ведущие газеты Франции, такие как «Эко де Пари» и «Фигаро», поместили в этот день на своих страницах пространные интервью с отбывающим японским посланником11.
Для встречи почетного гостя к русско-германской границе - на станцию Вержбилово - по распоряжению царского правительства был отправлен особый экспресс, на котором Мотоно и его спутники прибыли в Санкт-Петербург 9 марта 1906 г. На вокзале его встречали дипломатические представители Соединенных Штатов - посол Мейер со вторым секретарем посольства Блиссом. С вокзала полномочный представитель Японии отправился в уже знакомое ему здание японской миссии, располагавшееся в доме на Французской набережной12. Уже в день прибытия Мотоно направил письменное обращение к министру иностранных дел Владимиру Николаевичу Ламсдорфу (1845-1907), сообщив о своем прибытии и желании скорейшей встречи с министром. Ламсдорф принял японского посланника на следующий день, в субботу, и указал на необходимость оставить позади прошлые обиды, начать работу в направлении будущих добрососедских отношений между двумя странами в виду общих интересов на Дальнем Востоке. Он предложил посланнику посетить в ближайшие дни устраеваемый им вечер. Через несколько дней Мотоно присутствовал на рауте у министра иностранных дел, где имел возможность обменяться мнениями о будущем российско-японских отношений с председателем совета министров Сергеем Юльевичем Витте (1849-1915)13.
Поражение России в войне с Японией было свершившимся фактом, поэтому руководство России, начиная с императора, понимало, что необходимы усилия по нормализации отношений с «дальневосточной соседкой». В этих условиях российская сторона пошла на признание статуса японского посланника без формального обряда вручения верительных грамот, оказывая тем самым особое расположение по отношению к Японии. Аудиенция в царскосельском дворце, означавшая фактическое
11 Мотоно коси Пари о сару (Посланник Мотоно оставляет Париж). - Иомиури симбун, 07. 05.1906, № 10381, с. 2. Marcel Hutin. P. P. С. Chez M. Motono: A la veille de son départ pour Pétersbourg, l'ambassadeur du Japon fait d'intéressantes déclarations à l'interviewer de l'Echo de Paris, L’Echo de Paris, № 7939, 07. 03. 1907, p. 1; Maurice Leudet. Les Adieux d’un Diplomate: Conversation avec M. Motono. - Le Figaro, № 66, 07.03. 1906, p. 3; Le Depart de M. Motono. - Le Temps, № 16331, 08.03. 1906, p. 2. Подробнее о роли Мотоно по размещению японского займа на французском финансовом рынке см.: Барышев Э. А. Мотоно Итиро (1862-1918) - «яркий представитель политики здравого смысла». - Япония 2009. Ежегодник, с. 339-341.
12 Рококу сэйфу но кои (Благорасположение российского правительства). - Иомиури симбун. 13.03. 1906, № 10326, с. 1; Japanese Envoy in Russia: Minister Motono Welcomed in St. Petersburg by Our Ambassador. - The New York Times. 10.03.1906.
13 НГБ. 1906 год. Токио, министерство иностранных дел Японии, т. 2., 1959, с. 651-653.
признание Мотоно в качестве полномочного представителя Японии, состоялась в полдень 22 марта 1906 г. В царском кабинете дворца посланник был принят августейшей четой, встречавшей его сидя в креслах. Российский монарх поздравил посланника с назначением и выразил надежду на то, что «после окончания войны Россия и Япония будут настолько же искренними друзьями, насколько благородными противниками они были во время войны». Со своей стороны посланник поблагодарил императора за устроенную ему в особом порядке аудиенцию и выразилл уверенность в том, что укрепление искренних и дружественных отношений между странами является насущной необходимостью для обеих сторон. Что касается верительных грамот, то они прибыли в Петербург 13 апреля с первым секретарем миссии Отиай Кэнтаро (1870-1926)14, входившего в состав японской делегации на Портсмутской конференции, и были переданы императору через министра иностранных дел15.
Мотоно прибыл в Петербург во время значительных преобразований в области российского государственного устройства. Как известно, обнародованный 17 октября 1905 г. Высочайший Манифест «Об усовершенствовании государственного порядка» возвещал о коренных изменениях во всей системе самодержавной власти, предполагая создание совещательного законодательного органа, а опубликованный через два дня Высочайший указ Правительствующему сенату «О мерах к укреплению единства в деятельности министерств и главных управлений» предполагал реформирование системы исполнительной власти. Введение должности председателя совета министров и наделение его широкими полномочиями в значительной степени изменило организацию высшей исполнительной власти в России. Юридическое обособление Совета министров от императора означало ослабление его влияния на деятельность правительства. Из ведения председателя Совета минист-
14 Дипломат из провинции Сига. В 1895 г. после окончания юридического факультета Токийского университета поступил на службу в МИД. Сначала был назначен помощником японского консула в Сеуле. С 1897 по 1899 г. исполнял обязанности атташе при японской миссии в Петербурге. В 1900-1901-х годах - третий секретарь, в 1902 г. - второй секретарь при той же миссии. Входил в состав японской делегации на мирных переговорах в Портсмуте в качестве помощника полномочного представителя Японии Комура Дзютаро, где проявил блестящие способности дипломата и переводчика, в полной мере использовав свое знание русского языка. После русско-японской войны он вновь вернулся в Санкт-Петребург. В 1906— 1911 -х годах Отиаи занимал пост первого секретаря, советника (миссии, а затем посольства), исполнял обязанности главы посольства в отсутствие Мотоно. Впоследствии служил послом в Италии, Голландии. Умер во время исполнения служебных обязанностей при возвращении в Японию из Шанхая.
15 НГБ. 1906, т. 2, с. 653-654; АВПЯ. № 6.1.5.8-6. Каккоку тюсацу тэйкоку коси нинмэн дзаккэн: Рококу но бу (Дела о назначении и увольнении императорских посланников в разных странах), т. 2; Рококу но когу (Российский теплый прием). - Иомиури симбун. 21.03.1906, № 10334, с. 2; Мотоно коси сикаку сёнин (Признание статуса посланника Мотоно). - Иомиури симбун. 31.03.1906, № 10344, с. 2.
ров были выведены лишь главы Военного и Морского министерств и МИДа, а также Министерства императорского двора, подчиненные непосредственно императору. Министерство финансов, в свою очередь, было поставлено формально под контроль председателя Совета министров и стало ответственным перед Государственной Думой. Вследствие всего изложенного выше, Совет министров утратил значение совета при императоре с исключительно совещательными функциями.
В мае 1906 г. в России разразился политический кризис, и первый реформированный Совет министров под председательством С. Ю. Витте, знаменовавшего собой целую эпоху в истории государства, ушел в отставку. На смену ему был образован Совет министров во главе с Иваном Логгиновичем Горемыкиным (1839-1917). Новым министром иностранных дел вместо Ламсдорфа был назначен Александр Петрович Извольский (1856-1919), сторонник европейской ориентации во внешней политике России. Кроме того, 10 мая в Зимнем дворце Петербурга в присутствии императора состоялась церемония открытия нового представительного законодательного органа России - Государственной думы, после чего депутаты отправились в Таврический дворец и приступили к первому рабочему заседанию16. Иными словами, наблюдался кардинальный процесс либерализации государственной системы, когда к власти приходили силы, склонные к изменениям, как во внутренней, так и во внешней политике страны.
Экономические требования японской дипломатии и усилия Мотоно
К весне 1906 г. появились определенные условия для начала дипломатических переговоров между двумя странами. Японское министерство иностранных дел, в частности, Торговое управление ведомства, возглавляемое набиравшим силу молодым дипломатом Исии Кикудзи-ро (1866-1945), подготовило к этому времени проекты новых договоров о торговле, мореплавании и рыболовной конвенциии, представив их 14 апреля 1906 г. на рассмотрение кабинета министров. После одобрения кабинетом и утверждения императором 6 июня новый министр иностранных дел, только что вернувшийся из Лондона Хаяси Тадасу, направил проекты в Петербург Мотоно. В своей инструкции посланнику Хаяси прямо указывал, что заключение рыболовной конвенции имеет для японского государства первостепенное значение, и что каждый день промедления означает потерю полученных Японией в результате войны прав и преимуществ (здесь и далее курсив автора. - Э. Б.). Вместе с тем подчеркивалось, что, по логике вещей, заключение общеторгового договора должно предшествовать подписанию особой рыболовной конвенции. Что же касается порядка ведения переговоров и согласо-
16 Рококу гикай кайии-сики (Церемония открытия российского парламента). - Иомиури симбун. 12.05. 1906, № 10386, с. 1.
ванности переговоров по торговому договору и рыболовной конвенции, посланнику Мотоно предоставлялся полный карт-бланш17.
В специальных пояснениях, сделанных для Мотоно министром иностранных дел к тексту проекта торгового договора и прилагаемых к нему документов, в частности, говорилось, что: 1) положение о товарах с Ляодунского полуострова (о беспошлинном вывозе их на российский Дальний Восток) ставит своей целью развитие японской промышленности в Квантунской области Южной Маньчжурии и укрепление позиций ЮМЖД\ 2) снижение пошлин и сборов для получения японцами паспортов необходимо для более упрощенного въезда японских подданных на российский Дальний Восток и «для укрепления двусторонних связей в области торговли и рыболовства»', 3) высказывалась надежда на то, что российская сторона не будет противиться признанию за Японией права на судоходство по Амуру, уже фактически признанного китайским правительством. Важно при этом отметить, что главнейшие для Японии пункты требований были зафиксированы не в проекте торгового договора, а в прилагаемых к нему Протоколу и двух дипломатических нотах.
В отношении текста рыболовной конвенции, во-первых, была сделана специальная оговорка, касающаяся проекта 1-й статьи рыболовной конвенции, в которой японская сторона требовала предоставить ей «право рыбной ловли и добывания всякого рода рыбы и продуктов моря» (“le droit de pêcher et de prendre toutes espèces de poissons et produits aquatiques ”) по всему российскому побережью Японского, Охотского и Берингова морей «за исключением тех рек и губ, которые предоставлены туземным племенам» (“à l'exception des rivières et des anses qui sont réservées aux races indigènes”). Особое внимание при этом обращалось на право рыболовства в реках и бухтах российских территориальных вод, в частности, на необходимость добиться права морского промысла в низовьях Амура и в Амурском лимане, не допустив их изъятия из объекта соглашения вследствие широкого толкования российской стороной термина «губа» («anse»)18. В ведении переговоров о заключении торгового договора и рыболовной конвенции посланнику Мотоно должен был помогать участник Портсмутской мирной конференции, первый секретарь Отиай.
Российская сторона в целом выказывала готовность идти на компромисс в вопросах, непосредственно не касающихся безопасности ее дальневосточных владений, однако из тактических соображений затягивала переговоры, пока могла себе это позволить19. Несмотря на не-
17 НГБ. 1906 г., кн. 1. с. 66-68.
18НГБ. 1906, кн. 1, с. 68-100.
19 См. например: АВПЯ. № 2.5.1.71. Нитиро цусё дзёяку тэйкэцу иккэн (Дело о заключе-нии российско-японского торгового договора), т. 1, с. 641253-641264.
приемлемость некоторых положений Протокола и дипломатических нот, касающихся торгового договора, Россия была готова согласиться на частичные уступки Японии на принципах «взаимного благоприятствования» и не собиралась конфликтовать с «дальневосточной соседкой» из-за этих вопросов. Царское правительство трезво оценивало свои силы на Дальнем Востоке и отдавало себе отчет в том, что придется потесниться. Вопросы торгового договора имели для России, прежде всего, политико-стратегический интерес, так как объемы отечественной дальневосточной торговли находились на крайне низком уровне. Не собиралось российское правительство бесконечно упорствовать и в рыболовном вопросе: оно пыталось лишь оставить под своим контролем стратегически важные и богатые рыбой прибрежные воды, включая заливы, бухты и устья рек20.
Во-торых, японское политическое руководство крайне серьезно подходило как к политической, так и экономической стороне торгового договора, обещавшего повышение благосостояния не только крупным капиталистам, но и многим предприимчивым подданным империи. В этом смысле влияние торгового и промышленного капитала на внешнеполитический курс Японии было огромным. Можно сказать, что правительство Мэйдзи являлось «национально-демократическим» выразителем интересов японской буржуазии, и в этом состояло коренное отличие японской государственной системы от российского самодержавия.
Япония как нация торговцев и предпринимателей обнаруживала в России не только природные богатства, такие как морские ресурсы, золото, уголь, но и видела в ней потенциальный рынок для своих товаров. Зависимость Японии от западных технологий, всевозможного оборудования и даже товаров широкого потребления ставила ее перед необходимостью изыскивать пути увеличения экспорта товаров с целью получения иностранной валюты. Первые целенаправленные попытки японской стороны «упорядочить» товарооборот с Россией и закрепиться на российском рынке обнаруживаются еще до русско-японской войны2!. События 1904-1905-х годов в некотором смысле приостановили этот процесс, однако после войны усилия японских промышленников на данном направлении возобновилось с новой си-
20 О переговорах по этим вопросам см.: Маринов В. А. Россия и Япония перед первой мировой войной. М.,1974, с. 28-43; Шулатов Я. А. На пути к сотрудничеству. Российско-японские отношения в 1905-1914 гг. Хабаровск-Москва. Институт востоковедения РАН, 2008, с. 42-63; Shulatov Yaroslav. Re-establishing Economic Relations between Russia and Japan after the Russo-Japanese War. - The 1907 Treaty of Commerce and Navigation, Acta Slavica Iaponica, t. 24, 2007, p. 100-111.
21 См. например: Намиэ Гёфу («Рыбачащий в заливе»). Рококу дзосё то нитиро но кан-кэй: Нитиро боэки (Российский министр финансов и японо-российские отношения. Японороссийская торговля). - Иомиури симбун. 29-30.11.1901, № 8775 - № 8776, с. 2.
лой. Еще перед началом российско-японских переговоров в мае 1906 г. в Токио возобновило свою деятельность Японо-российское общество, включившее в свой состав в качестве новых членов графа Иноуэ Каору (1835-1915), графа Окума Сигэнобу, виконта Суэмацу Кэнтё (1855-1920), набиравшего силу первого президента компании ЮМЖД Гото Симпэя (1857-1929) и многих других представителей политических и экономических кругов Японии числом около 190 человек22. Определяющее влияние на курс Японо-российского общества по-прежнему оказывал первый японский посланник в Санкт-Петербурге Эномото Такэаки (1836-1908), с давних времен испытывавший большой интерес к богатствам Сибири и Дальнего Востока, связанный к тому же тесными узами дружбы с главой дипломатического ведомства Хаяси.
Пионером в деле продвижения японских товаров на российский рынок являлся агент министерства земледелия и торговли Симомура Фусадзиро, посещавший Петербург еще в 1901 г. и сумевший к этому времени наладить тесную связь с крупными российскими капиталистами, в числе которых был некто Минковский. По-видимому, это был кандидат права Соломон Львович Минковский, являвшийся в 1903-1906-х годах почетным консулом японской миссии в Санкт-Петербурге. По сообщению газеты «Иомиури», принадлежавший Мин-ковскому торговый дом занимался среди прочего заготовкой говядины в районах Зауралья (Курган) и Западной Сибири (Томск) и имел свои представительства в Берлине, Париже и Лондоне. Связь между японскими промышленными кругами и Минковским осуществлялась порой через посланника Мотоно. Минковский обещал свою помощь в организации выставок образцов японских промышленных товаров в российской столице. К августу 1906 г. Симомура составил проект устава будущего предприятия и передал его своему представителю Накамура Сётаро, командированному по этим делам в Петербург. Несомненно, что за этим предприятием стояли интересы крупного торгово-промышленного капитала Японии23.
Таким образом, японская дипломатия в лице посланника Мотоно в полной мере ощущала за собой не только силу армии и флота, но и всемерную поддержку заинтересованных в урегулировании российско-японских отношений и, стало быть, в расширении своих прав в сфере влияния России экономических кругов Японии. По всей видимости, Мотоно как рядовой японский националист не делал различия между позицией военных и капитала, усилия которых лишь дополняли друг друга. Мотоно еще с японо-китайской войны усвоил «военную тактику» борьбы за торгово-промышленные права Японии и зачастую прибегал
22 Кутаков Л. Н. Россия и Япония. М., 1988, с. 295.
23 Ннтиро боэкн сёся. Симомура Фусадзиро си но дан (Японо-российская внешнеторговая фирма. Рассказ господина Симомура Фусадзиро). - Иомиури симбун, 28.09.1906, № 10525, с. 2.
на переговорах к жестким, порой ультимативным, заявлениям. Так, 7 ноября (25 октября ст. ст.) Мотоно направил министру иностранных дел Извольскому памятную записку, в которой под угрозой «разрыва настоящих переговоров» требовались значительные уступки в рыболовном вопросе24. Из-за такой неуступчивой позиции Японии к середине ноября
1906 г. переговоры о заключении рыболовной конвенции и по спорным вопросам торгового договора зашли в тупик. В этих условиях, чтобы немного осадить неумеренный пыл японской стороны, российское правительство попыталось придать вопросу общественный размах. Информация о ходе переговоров просочилась в прессу, и с конца ноября на страницах ведущей столичной газеты «Новое время» стали появляться статьи, в которых жестко критиковалась якобы слишком уступчивая позиция российского внешнеполитического ведомства по отношению к Японии. Эти полемические передовицы «Нового времени» обращали на себя пристальное внимание японских дипломатов, опасавшихся подъема патриотических настроений в российском обществе, и регулярно пересылались в Токио25.
Мотоно оставался, прежде всего, полномочным исполнителем воли японского правительства. Его ценность как дипломата состояла, главным образом, в знании иностранных языков, европейском образовании и умении налаживать связи в дипломатических кругах Санкт-Петербурга. Стратегический курс японского государства определялся его «старейшинами» во главе с Ито Хиробуми (1821-1909) и Ямагата Аритомо. А воплощением этого курса в жизнь занимались многочисленные чиновники министерства иностранных дел во главе с Хаяси, под началом которого Мотоно работал некоторое время в Петербурге и на Гаагской мирной конференции 1899 г., а затем в 1902-1905-х годах выстраивал вместе с ним внешнеполитическую линию в Европе. Фигура Хаяси, в бытность послом в Лондоне поставившего свою подпись, как под первым, так и под вторым союзным англо-японским договором, символизировала нерушимость военного альянса Японии с «туманным Альбионом». Непосредственной же подготовкой и правкой текстов российско-японских соглашений занимались, по-видимому, уже указанный выше глава Торгового департамента Исии Кикудзиро и малозаметный, но крайне влиятельный советник по юридическим вопросам японского МИДа американец Генри Денисон (Henry Willard Denison,
24 Шулатов Я. А. На пути к сотрудничеству, с. 60-62; История внешней политики Рос-сии: Конец XIX - начало XX в. (От русско-французского союза до Октябрьской революции). М., 1997, с. 207.
25 АВПЯ. № 2.6.1-17. Нитиро гёгё кёяку тэйкэцу иккэн (Дело о заключении русско-японской рыболовной конвенции), т. I, с. 455-467. Данная дискуссия в российской печати анализируется в статье: Михайлова Ю. Д. Нитиро сэнсо-го но росиа но синбун ни миру нитиро канкэй то нихон (Русско-японские отношения в 1906-1910 гг. сквозь призму российских газет). - Росиа то Нихон. Кёдо кэнкю (Россия и Япония. Совместное исследование), сб. VIII, Токио, 2010, с. 78-81.
1846-1914), на личности которого следует остановиться поподробнее. Оставаясь до самой своей смерти в июле 1914 г. на службе в японском дипломатическом ведомстве, Денисон оказывал определяющее воздействие на характер внешнеполитического курса Японии: многочисленные проекты инструкций министра иностранных дел Хаяси посланнику Мотоно во время российско-японских переговоров 1906-1907-х годов также содержат пометки, сделанные американским советником26.
Необходимо также отметить, что, помимо участника Портсмутской конференции Отиай Кэнтаро, в повседневной дипломатической работе всемерную поддержку Мотоно оказывал переводчик миссии Уэда Сэнтаро (1868-1940), один из немногих настоящих специалистов по России27. Можно сказать, что для не владеющего русским языком Мотоно он являлся «ушами» и «глазами». Основная масса информации, почерпнутая из российских газет и журналов, а также из разговоров с различными представителями политических и экономических кругов, поступала в распоряжение посланника именно через Уэда. Уважение, каким Уэда до сих пор пользуется в современных дипломатических кругах Японии, и факты его биографии позволяют предполагать, что именно он, прекрасно говоривший по-русски и имевший широкие связи в российском политическом мире, выстраивал мосты между различными российскими политическими силами и японским дипломатическим представительством. Известный японский дипломат и государственный деятель Сато Наотакэ (1882-1971), служивший тогда в Петербурге в качестве атташе, крайне высоко оценивал роль Уэда в заключении указанных выше соглашений: «При заключении в 1907 г. рыболовной конвенции и других важных соглашений Уэда встречался с различными людьми и оказал нам неоценимую помощь. Дело в том, что у него имелись самые широкие связи в русском обществе, и ему особенно доверяли представители российского МИДа. Из разговоров со своими знакомыми он подспудно улавливал намерения России, что, естественно, чрезвычайно помогало нам при ведении переговоров. Переговоры о рыболовной конвенции в особенности часто натыкались на различные сложности, но Уэда прилагал всевозможные усилия для того, чтобы преодолеть эти трудности, и это ему нередко удавалось... Уэда был очень скромен, поэтому об этом людям мало что известно, однако нужно сказать, что роль, которую он сыграл на дипломатической сцене при восстановлении японо-российских отношений, была крайне велика»28.
26 Подробно о личности Генри Денисона см: Имаи Сёдзи. О-ятои гайкокудзин. Гайко (Иностранцы на службе у японского правительства. Дипломатия). Токио, Касима сюппанкай, 1975, с. 159-208.
27 Подробно о нем см.: Сакагути Тосиюки. Уэда Сэнтаро дэню Росиа-цу но сэнкоцу гай-кокан (Биография Уэда Сэнтаро. Дипломат-философ и знаток России). Токио, Аси-сёбо, 1985.
28 Сато Наотакэ. Футацу но Росиа (Две России). Токио, Сэкай-но нихонся, 1948, с. 25.
Сато Наотакэ приводит в качестве одного из примеров незаурядного таланта Уэда установление им дружеского контакта с представителями ведущей столичной газеты «Новое время». Издаваемая А. С. Сувориным (1834-1912) газета наиболее резко реагировала на ход российско-японских переговоров, обращая внимание на неприемлемость японских требований. В этой ситуации, по свидетельству Сато, Уэда удалось завязать дружеские отношения с редакторами этой газеты - неким «П.», лекции которого он слушал на юридическом факультете Петербургского университета, и неким «Е.» (по-видимому, Е. А. Егоровым. -Прим. Э. Б.), что вскоре привело к изменению общего тона газеты в отношении Японии. После сближения с представителями «Нового времени» Уэда представил их посланнику Мотоно29. Когда Уэда удалось войти в контакт с представителями «Нового времени» неизвестно, однако факт остается фактом. К середине декабря публикации газеты стали более умеренными по своему тону и в них стали предлагаться компромиссные варианты разрешения рыболовного вопроса30. Впрочем, российскому МИДу, по всей видимости, было известно о попытке японской дипломатии войти в тесные отношения с редакцией «Нового времени». Министрство посчитало уместным воспользоваться этим удобным случаем для того, чтобы прощупать позицию японского правительства, используя страницы ведущей столичной газеты в качестве рупора двустороннего сближения.
Поворот к двустороннему сближению
К концу 1906 г. на российско-японских переговорах сложилась «патовая» ситуация. Второстепенные вопросы торгового договора и рыболовной конвенции были разрешены, однако Россия отказывалась пойти на полное удовлетворение японских «пожеланий». Японская сторона, в свою очередь, не собиралась снимать свои далеко идущие требования, и в российско-японских отношениях витала крайне неблагоприятная атмосфера соперничества. Стороны исчерпали дипломатические аргументы и в ход пошли другие приемы борьбы. Япония попробовала поиграть «мускулами», в ответ на это Россия попыталась путем газетных кампаний и «салонной» дипломатии сделать вопрос двусторонних переговоров общенациональным и международным. В начале декабря российский император при встрече с французским послом Морисом Бомпаром (Maurice Bompard, 1854-1935) попросил французское и английское правительства оказать давление на Японию, используя горячее желание Токио получить новый заем в Европе31.
29 Там же, с. 25-26,33; Его же. Кайко хатидзюнэн (Восьмидесятилетие воспоминания), с. 93.
30 См.: Михайлова Ю. Д. Ннтиро сэнсо-го но росиа но симбун ни миру нитиро канкэй то нихон (Русско-японские отношения в 1906-10 гг. сквозь призму российских газет). - Росиа то Нихон. Кёдо кэнкю (Россия и Япония. Совместное исследование), с. 80.
3 I См.: Толстогузов С. А. Российско-японские отношения и мировая политика. - Вопросы истории, 2008, № 9, с. 26.
Похоже, что тактика министра иностранных дел Извольского заключалась в том, чтобы вместе с оказанием дипломатического давления на Японию со стороны Англии и Франции («кнут») как бы невзначай предоставить японской стороне конкретный план двустороннего урегулирования («пряник»). Российский МИД пытался запустить механизм международного воздействия на Японию и пытался в мягкой форме обозначить свою позицию по отношению к основным проблемам переговоров. Под видом необходимости разъяснения российской публике о действительном состоянии российско-японских переговоров в стенах российского внешнеполитического ведомства был подготовлен текст официального заявления, согласованного с самим Мотоно. В тексте заявления российская сторона ясно показывала, что не собирается в одностороннем порядке признавать положение о беспошлинном ввозе японских товаров в Россию через маньчжурскую границу, разрешать учреждение японских консульских представительств на Дальнем Востоке, идти на значительное упрощение паспортных формальностей, признавать право японцев на судоходство по Сунгари, и готово лишь предоставить уступки «на условиях взаимности» и на правах режима наибольшего благоприятствования. В отношении рыболовной конвенции российское правительство прямо заявляло, что «не может принять первоначальное предложение Японии», предполагавшее, по его мнению, более расширенные права по сравнению с теми, о которых говорилось в Портсмуте. Можно сказать, что это был официальный ответ японскому правительству: российская сторона показывала, что хочет продолжать переговоры, но отказывается полностью удовлетворить пожелания Японии. Мотоно сразу же сообщил в Токио о содержании официального заявления российского дипломатического ведомства32.
Мотоно как раз собирался ненадолго оставить свой пост в Петербурге и направиться в Париж для встречи Нового года. В день отъезда Мотоно в Париж, 30 декабря, официальное заявление российского МИДа по поводу российско-японских переговоров, где обозначались основные спорные проблемы этих переговоров и пределы возможных российских уступок, было опубликовано в российской печати. В тот же день, перед самым отъездом, в беседе с Мотоно Извольский сообщил о новой инициативе российского МИДа. Он открыто намекнул японскому посланнику о том, что российское правительство готово пойти на дополнительные уступки, если Япония предоставит России свои гарантии безопасности российских азиатских владений33. Нет сомнения, что обе инициативы были составляющими одного большого плана, направленного на прорыв в российско-японских отношениях.
32 АВПЯ. № 2.5.1.71. Нитиро цусё дзёяку тэйкэцу иккэн (Дело о заключении российско-японского торгового договора), т. 1, с. 641400-641404.
33 НГБ. 1907 г., кн. 1. Токио: министерство иностранных дел Японии, 1960, с. 97.
Ясно, что указанное выше заявление МИДа предназначалось не столько для российской публики, сколько для публики европейской. Сообщая о ходе переговоров, российская сторона показывала, что укреплению ее отношений со странами Антанты мешают вопросы российско-японских отношений и слишком настойчивая позиция японского правительства. Уже 31 декабря заявление российского МИДа было помещено на страницах газеты «Фигаро», а парижская газета «Эко де Пари» опубликовала специальное сообщение петербургского корреспондента «Дейли телеграф», влиятельного в российских политических кругах журналиста Эмилия Диллона (Emile Joseph Dillon, 1855-1933), озаглавленное «Русско-японские переговоры: Соглашение возможно». Затем, в первые дни января сначала в лондонской «Дейли телеграф», а затем на страницах все той же «Эко де Пари» была помещена развернутая статья Диллона, в которой говорилось о желательности русско-японского сближения34.
Как бы в ответ на сообщение российского МИДа и заметки Диллона во французской печати тотчас же появились интервью с японским посланником Мотоно. В интервью ведущей парижской газете «Ле Тан», появившимся на ее страницах уже 2 января 1907 г., японский посланник обрисовал ход российско-японских дипломатических переговоров и попытался заверить французскую публику в их успешном завершении. Он сообщил, что переговоры о заключении договора о торговле и мореплавании почти завершились за исключением вопросов учреждения новых консульских учреждений и вопроса паспортных формальностей. Он также заявил, что 1) Япония не вынашивает империалистических замыслов на Дальнем Востоке', 2) вопрос судоходства по Сунгари является лишь выражением внешнеполитического курса на «открытие Маньчжурии» и не является препятствием к нормализации двусторонних отношений; 3) трудности, с которыми столкнулись стороны на переговорах по рыболовной конвенции, связаны исключительно со сложностью четкого определения таких терминов как «залив» и «прибрежные воды»35. Несомненно, что начавшаяся было в российской и
34 Les Négotiations Russo-Japonaises: L'Entente est probable (Service spécial de L'Echo de Paris), L’Echo de Paris, № 8237, 31 Décembre 1906, p. 3; Les Négotiations Russo-Japonaises, L’Echo de Paris, № 8241, 4 janvier 1907, p. 3. См. также: Михайлова Ю. Д. Нитиро сэнсо-го но росиа но сннбун ни миру нитиро канкэй то нихон (Русско-японские отношения в 1906-10 гг. сквозь призму российских газет). - Росиа то Нихон: Кёдо кэнкю (Россия и Япония: Совместное исследование), с. 78-81; Толстогузов С. А. Российско-японские отношения и мировая политика. - Вопросы истории. 2008, № 9, с. 26.
35 Les Relations Russo-Japanaises: Déclarations de S. Exc. M. Motono, Ambassadeur de Japon en Russie, Le Temps, № 16630, 02.01.1907, p. 1; Мотоно коси гэммэй (Заявление посланника Мотоно). - Иомиури симбун. 05. 01. 1907, № 10624, с. 2; Нитиро данпан но кэйка (Ход япо-но-российских переговоров). - Иомиури симбун. 06.01.1907, № 10625,с. 2; Мотоно коси но бэнмэй (Пояснения посланника Мотоно) - Иомиури симбун. 24.02. 1907, № 10674, с. 2.
французской прессе кампания, исподволь обращавшая внимание европейской публики на агрессивные устремления японской дипломатии, слегка озадачивала японских дипломатов и заставляла их принимать ответные меры. Еще бы: на кону стоял успех японо-французских переговоров и будущее финансовых отношений между Парижем и Токио. В указанном смысле, слова японского посланника служили приглашением к дальнейшему сотрудничеству по отношению к парижским финансовым кругам, обозначали возможные уступки японской стороны на российско-японских переговорах и в известной степени являлись попыткой предотвратить нежелательную для японской стороны увязку вопроса российско-японских переговоров с вопросом предоставления Японии нового займа. 5 января еще одно интервью с японским посланником появилось на страницах «Эко де Пари»36.
Любопытно, что в начале января 1907 г. одновременно с Мотоно в Париже находился и французский посланник в Петербурге Бомпар, который 8-9 января посетил японского посланника Курино и сообщил ему принципиальную позицию российского правительства насчет спорных вопросов торгового договора и рыболовной конвенции: «Должно быть, Россия в известной степени пойдет на признание японских пожеланий в отношении договора о торговле и мореплавании. Что касается рыболовного вопроса, то... он может породить множество проблем и, вероятно, потребует тщательнейшего изучения. Позиция России, основанная на приверженности в разрешении всех вопросов духу портсмутского мирного договора, не претерпит изменения и в дальнейшем, однако Россия не собирается уступать Японии в вопросе судоходства по Сунгари. Последнее исходит не только из опасений торгово-промышленного соперничества, но и объясняется некой подозрительностью по отношению к Японии с военной точки зрения». Днем позже министр иностранных дел Франции Пишон (Stéphen Pichón, 1857-1933) в беседе с Курино прямо сообщил о просьбе союзной России не предоставлять заем японскому правительству, пока не будут урегулированы российско-японские отношения, и намекнул на желательность скорейшего завершения двусторонних переговоров в качестве условия предоставления Японии нового кредита37.
Предполагается, что Мотоно вернулся в Санкт-Петербург к русскому Новому году, согласно своим первоначальным намерениям. 18 января японскому посланнику была передана телеграмма, в которой официально сообщалось о содержании беседы Курино с Пишоном, состоявшейся 9-10 января. Скорее всего, Мотоно узнал о ее содержании из уст самого Курино, когда еще находился в Париже, однако он ждал указаний
36 Marcel Hutin, Comment le Nouvel Ambassadeur du Japon a Saint-Petersbourg raconte l'accueil qui lui a été fait en Russie. Ce que dit M. Motono, L’Echo de Paris, № 8242, 05.01.1907, p. 1.
37 НГБ. 1907 г., кн. 2. Токио: Министерство иностранных дел Японии, 1961, с. 47-48.
сверху. Мотоно как ответственному за ведение переговоров и за отстаивание национальных интересов Японии не годилось самому отказываться от требований и предлагать варианты сближения с Россией, однако высказывания министра Франции на этот счет давали ему основания немного «сбавить пыл» и высказать свой взгляд на вопрос двустороннего урегулирования. В телеграмме от 19 января на имя министра Хаяси, наконец-то сообщая своему начальству о разговоре с Извольским от 30 декабря, Мотоно писал: «На мой взгляд, первостепенная задача Японии состоит сейчас в обеспечении настоящего мира на Дальнем Востоке и усилении национальной мощи Японии. В этих условиях мне думается, что в случае выдвижения Россией соответствующих предложений, есть необходимость внимательно изучить их, однако, если императорское правительство [Японии] считает, что лучше не приступать к началу соответствующих обсуждений, я мог бы принять некоторые косвенные меры к тому, чтобы предотвратить это. В связи с вышеуказанным прошу сообщить мне для сведения Ваше мнение»38. Таким образом, Мотоно до поры до времени не спешил знакомить свое начальство с новыми инициативами России, пытаясь достигнуть те цели, которые были перед ним поставлены, и терпеливо выжидал, на какие еще уступки решится пойти российское правительство. Как человек, хорошо понимающий и принимающий законы субординации, он согласился приступить к переговорам по заключению политической конвенции и отказаться от слишком жестких требований по отношению к России только после получения им соответствующей инструкции от министра иностранных дел Хаяси от 2 февраля 1907 г.39 В дальнейшем на переговорах с российской стороной Мотоно также нередко прибегал к ультимативной риторике.
К этому времени стало очевидно, что Россия и Япония, не могущие в полной степени доверять друг другу, желают привлечения к данному соглашению влиятельных европейских партнеров. Обе стороны были заинтересованы в укреплении отношений как с европейским «банкиром» Францией, так и с «владычицей морей» Великобританией. Российская дипломатия умело использовала заинтересованность Франции в России и через Париж подталкивала Японию к заключению «соглашения о дружбе» с Россией. В то же время Россия попыталась воспользоваться и заинтересованностью Лондона в полной нормализации отношений с Россией, намекая не преждевременную необходимость урегулирования всех спорных вопросов с дальневосточной союзницей Великобритании. В указанном смысле, приближающееся заключение франко-японского общеполитического соглашения и прорыв в англо-российских отношениях оказали решающее воздействие на прогресс в двусторонних переговорах.
38 НГБ. 1907 г. Кн. I, с. 97-98.
39 НГБ. 1907 г. Кн. 1, с. 98.
Японская сторона, заполучившая в результате войны огромные «маньчжурские владения», была ограничена в своих рычагах воздействия на Россию и поэтому была вынуждена в известной мере считаться со своим бывшим соперником, не желая навлечь гнев России на свою голову. Кроме того, экономические круги Японии выказывали острую заинтересованность в открытии для себя парижского финансового рынка, что невозможно было сделать без нормализации отношений с Россией. Все указанное выше и предопределило курс на «дружественное сближение», отчетливо проявившийся на переговорах с начала февраля 1907 г.
Что касается самого Мотоно, то необходимо подчеркнуть, что он последовательно и жестко отстаивал на переговорах национальные интересы своей страны и интересы крупного торгово-промышленного капитала Японии. По мнению автора данной статьи, нет никаких оснований рассматривать его как принципиального «русофила», как, впрочем, не обнаруживаются в его мировоззрении и ощутимые «русофобские» нотки. Он являлся дипломатом-прагматиком и именно поэтому в российской прессе его называли иногда «представителем политики здравого смысла»40.
40 Примером несколько иного понимания роли Мотоно в процессе русско-японского сближения 1906-1917 гг. является следующая статья: Савельев И. Р. Нитиро канкэй но «огон дзидай» о котику ситэ: Мотоно Итиро то нитиро сэккин, 1906-1916 (Созидая «золотой век» русско-японских отношений: Мотоно Итиро и русско-японское сближение 1906-1916 гг.). -Росиа то Нихон: Кёдо кэнкю (Россия и Япония: Совместное исследование). Сб. VIII. Токио: Сэйбунся, 2010. с. 93-103.
Знакомство с Европой. Миссия Такэиоути в Великобритании
М. К. Ковальчук
Известно, что середина XIX в. стала переломным моментом в истории Японии. В 1854 г., уступив давлению США, она отказалась от «политики закрытых дверей», которой придерживалась более двух веков, и подписала первый торговый договор с западной державой. С его подписанием японское государство вступило в новый для него мир международного общения. В последующие годы аналогичные договоры были подписаны Японией и с другими странами, в том числе с Россией, Францией и Великобританией. В начале 1860-х годов, пытаясь освоиться в незнакомой системе международной дипломатии, правительство сёгуната приняло решение направить в западные страны ряд официальных делегаций.
В 1860 г. дипломатическая миссия была направлена в США. Не удивительно, что именно эта страна была выбрана для первого официального визита представителей японского государства, поскольку Соединенным Штатам принадлежала пальма первенства в открытии Японии. Однако решение сёгуната, вызвало неодобрение дипломатических представителей Великобритании и Франции. Последние считали, что США не имеет никаких приоритетных прав по отношению к другим европейским странам, имеющим с японским правительством торговые договоры.
После возвращения посла Симми Масаоки и его коллег из Америки британский посланник Разерфорд Элкок стал активно продвигать идею о необходимости отправки новой миссии, на этот раз в Европу. Элкок подчеркивал, что, познакомившись с европейскими странами, японцы смогли бы составить более объективное представление о западном мире, в частности, увидеть и осознать силу и мощь Великобритании и великолепие ее Королевского Двора. По мнению Элкока, это помогло бы им пересмотреть свои излишне восторженные впечатления от поездки в США1.
Услышав о том, что во время пребывания в Вашингтоне членам миссии было предписано вести себя в соответствии с их высокими самурайскими званиями, другими словами сдержанно, не проявляя излишнего любопытства при осмотре американской столицы, Элкок попытался
1 Beasley W. G. Japan Encounters the Barbarian. Japanese Travellers in America and Europe. London, 1995, p. 72.
