CC BY
234
Е. Г. Кабакова
ЮРОДИВЫЕ И "ЮРОДСТВУЮЩИЕ" В РОМАНЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО "БЕСЫ"
Проблема юродства в произведениях Ф.М.Достоевского привлекает внимание современных литературоведов возможностью исследовать связь творчества писателя с народной культурой и древнерусской традицией. Она
92
же открывает новые пути изучения генезиса героя Ф.М.Достоевского. Однако до сих пор юродивый и "юродство" не рассматривались в науке как два самостоятельных литературных типа1.
Внимание ученых в большой степени было направленно на анализ отдельных характеров и типов "юродствующего" в системе персонажей и структуре того или иного романа Ф.М.Достоевского. Так, в 50-е годы в типологическом ряду героев писателя Л.П.Гроссман выделил образ "добровольного шута"2 (к "добровольным шутам" у Достоевского можно отнести Ежевикина в "Селе Степанчикове", Лебедева в "Идиоте", Лебядкина в "Бесах"). В 80-е годы В.В.Иванов исследовал традиции юродства в образе шута, в связи с чем в центре его внимания оказался "шут-юродивый"3 Фома Опискин.
Немало написано о юродивом герое Ф.М.Достоевского. Но на анализе этого важного в художественном мире писателя образа огромное влияние зачастую оказывает философско-идеологическая позиция самого автора-исследователя. Так, еще в начале XX века, обращаясь к юродивым героям Достоевского, русские философы и критики излагали собственные религиозно-философские и эстетические концепции, которые подчас весьма значительно расходились с философскими идеями и эстетическими взглядами писателя. В качестве примера можно привести анализ С.Булгаковым образа Хромоножки: "Хромоножка, уже как носительница Вечной Женственности, всем существом своим врастает в Церковь, есть одна из Ее человеческих ипостасей, но лишь в природном, близком Ее аспекте, как Души Мира, Матери земли..."4 Уже по этому отрывку заметно влияние религиозно-символической эстетики автора на восприятие им юродивой Достоевского. В советское время изучение темы было продолжено, но, в основном, на уровне социологической трактовки образа "юродивой"5.
Нельзя не вспомнить главу о Хромоножке в работе Л.И.СараСкиной6, где дается современный политизированный взгляд на героиню Ф.М.Достоевского. По мнению автора монографии, Хромоножка разделяет общую судьбу всех "бесов" то же "смутное сознание обреченности" и "тупика", то же чувство "богоставленности и одиночества"7, та же "неотвратимая
о
гибель" .
В последние годы, в работах В.А.Михнюкевича9 и В.В.Иванова10 исследуется связь творчества Достоевского с фольклорной традицией и линия героев с чертами "объюродившего сознания"11 (Алеша Карамазов, Петр и Степан Верховенский и др.). Задача нашей статьи состоит в том, чтобы попытаться представить типологические портреты юродивого и "юродствующего", соотнося их с традицией древнерусской литературы, и на этой основе понять, какие функции отводятся этим героям в художественной структуре романа "Бесы".
Но прежде определимся в понятиях: что значит "юродство", почему юродивого мы отличаем от "юродствующего". В "Этимологическом словаре" Фасмера сказано: "Юродивый, др.-русск. ЮРОДИВЪ, начиная с XIV в. До этого — УРОДИВЪ. Согласно Соболевскому, связано со ст.-слав. ЖРОДЪ . И далее: "Урод — др.-русск. УРОДЪ "слабоумный, юродивый"13. В
сущности, словарь воспроизводит наше житейское представление о юродивом, как о человеке физически или психически ущербном, больном.
Многое разъясняет "Толковый словарь" Даля: "Юродивый — безумный, БОЖЕВОЛЬНЫЙ, дурачок, отроду сумасшедший, народ считал юродивых Божьими людьми, находя нередко в бессознательных поступках их глубокий смысл, даже предчувствие или предвидение, церковь же признает и юродивых Христа ради, принявших на себя смиренную личину юродства, но в церковном же значении юродивый иногда глупый, неразумный, безрассудный"14. Итак, В.Даль выделяет два типа юродивых: "отроду" юродивые и юродивые "Христа ради", принципиальное отличие которых — своеобразная "целевая" установка юродства (позже это позволит нам поставить вопрос о "юродствующем").
В понятии "юродство" нам представляются наиболее актуальными два значения:
1) "состояние невменяемости, умопомешательства";
2) "нарочито ненормальное, неестественное поведение, вызванное чаще всего религиозными мотивами"15.
Работы А.Панченко16 и Г.Федотова17 позволяют расширить словарные определения, предлагая развернутую образную модель канонического древнерусского юродивого. Смысл древнерусского юродства ученые видят в следовании и подражании Христу18. Опираясь на их работы, можно выделить и функции древнерусского юродивого:
Социальная: восприятие юродства как общественного протеста19.
Этическая: юродство как обязанность "ругаться миру", т.е. обличать 20
людские пороки и грехи .
Религиозная: юродство как забота юродивого о спасении своей души21.
Однако с XVI—XVII веков, по исследованиям Г.Федотова и А.Пан-
22
ченко , идея и функции юродства были трансформированы, искажены. "Добровольные юродивые" перестали свое юродство связывать с образом Христа и Его заповедями. В их юродстве возникают корысть, гордыня. Юродивые спускаются в народ24 и претерпевают процесс вырождения. Именно этих мнимых юродивых мы предлагаем называть "юродствующими".
Наш небольшой экскурс в историю помогает понять, что юродство, переживавшее состояние упадка вплоть до XIX века (когда его застал Ф.М.Достоевский), не было столь целостным и однородным явлением, каким оно выглядит в древнерусской литературе. Юродство начинает осваивать не свойственные себе пласты культуры, сферы общества. Этим можно объяснить всю сложность и неоднозначность фигуры юродивого в творчестве Ф.М.Достоевского (Лизавета Смердящая, Хромоножка, Маркел), все разнообразие модификаций "юродствующего" (например, юродство Федора Карамазова и Алексея Кириллова носит религиозно-философский характер; Семен Яковлевич и Лебядкин являют социальное юродство, а Петр Верховенский и фон Лембке — политическое).
В качестве ярких представителей юродивых и "юродствующих" в романе "Бесы" мы рассмотрим Хромоножку и капитана Лебядкина. Ф.М.Достоевский писал о Хромоножке: "Она не может отличать своих
воображений от действительности... " [XI, 225 Иначе говоря, в мире Хромоножки воображаемое и действительно существующее заменяют и находят друг друга. Как мы увидим впоследствии, благодаря этому качеству сознания юродивой каждый герой, общаясь с Хромоножкой, обнаруживает свою сущность, любое событие — свой смысл.
Не случайно в целостной структуре романа именно юродивая задает критерий, по которому можно судить, в какой мере состоялась личность героя в этико-религиозном аспекте. Вот поэтому Хромоножка весьма избирательна в людях. Так, к Лебядкину, "лакею" [X, 115], она относится с постоянным незлобивым презрением: Хроникера настойчиво не замечает, зато есть "Шатушка" — "милый он, родимый, голубчик мой" [X, 219], есть Ставрогин, князь, есть Даша, "ангел" [X, 216].
В связи с этим любопытно проследить, как зарождаются отношения между Лебядкиной и Ставрогиным. Каждый из них заметил в другом нечто особенное, выделяющее из толпы. Лебядкина рассмотрела в Ставрогине Князя, и Ставрогин признавался Кириллову: "... я в самом деле ее уважаю, потому что она всех нас лучше" [X, 150].
Решающим критерием другой личности для Хромоножки является
отношение к ней самой. Ведь определяя свое отношение к Лебядкиной,
герои Достоевского одновременно определяют свое отношение к тому, что
26
является чем-то абсолютным, непреходящим, вечным . Поэтому, когда Ставрогин легко и спокойно "спустил изо второго этажа в окно" Хромоножкинова обидчика, он не только заступился за женщину ("Никаких рыцарских негодований в пользу оскорбленной невинности тут не было") [X, 149], но заодно как бы объявил о своей принадлежности к миру Хромоножки, о своей причастности к тому вечному, абсолютному, высшему началу, одним из земных воплощений которого является и сама юродивая.
Взгляд Хромоножки на людей ясен и в то же время несколько однозначен, и эта однозначность не от глупости или наивности, но от того, что Лебядкина обращается к самой сути человека, к тому самому важному и существенному, что есть в нем, к тому, что даже в рамках краткой человеческой жизни представляется чем-то постоянным, редко и мало изменяющимся, можно сказать, вечным. Но тем самым Хромоножка лишает Ставрогина возможности изменяться. Отныне он должен соответствовать тому светлому и высокому образу Князя, отступить от которого значит отступиться и от Хромоножки и совершить некое движение вниз, в чем-то сравняться с другими, в чем-то сродниться с "бесами". Полюбив, Хромоножка отказывается видеть в своем избраннике какие-либо изъяны и недостатки. Пусть другие в нем видят развратника, бретера, пьяницу, вора, убийцу... Для Хромоножки он всегда Князь. И не только потому, что она таким вообразила своего возлюбленного, но и потому, что именно таким он должен быть ТОЛЬКО С НЕЙ.
Вместе с Хромоножкой мы попадаем на совершенно иной уровень человеческого общения — интимный, глубоко индивидуальный. Благодаря юродству Марии Тимофеевны, интимное, сокровенное становится открытым для глаз людских, но закрытым для их понимания. Желание Хромоножки
встать перед Князем на колени — это выражение ее отношения, ее чувства, ласка и нежность ее к своему возлюбленному, знак того, что среди всех людей избран, ею любим именно он, и в то же время это и благодарность ему за то, что он есть, и гордость за то, что он такой, а другой ей не нужен.
Но тогда к чему эта путаница со Ставрогиным и Князем? Герои "Бесов" обладают феноменальной способностью искажать, деформировать свое "я", свою личную сущность, им часто приходится быть Великими Мистификаторами своей души. То же происходит и со Ставрогиным. Князь — сущность Ставрогина, верно угаданная Хромоножкой. Ставрогин — плохое ее исполнение ("Нет, плохой ты актер, хуже Лебядкина") [X, 2191. Князь для нее — воплощение мужского начала; к нему стремится все неосуществленное в Хромоножке "женское"; с ним связаны мечты о ребенке, затаенная нежность и ласка, рыцарские рассказы, которые вдруг появляются на ее столе, никому неведомые, кроме нее, сны. Князь — это чувственный символ, символ греха и соблазна, в котором раскаивается Мария, так и не совершив его.
Но Князь — это и воплощение совершенства, идеала добра, красоты, любви, существующего ТОЛЬКО для Хромоножки, ради нее, во имя ее. Поэтому она любит человека, равного ей самой и достойного ее любви, — Князя. Что же произошло в последней сцене встречи Ставрогина и Хромоножки? Вот ее слова о Князе: "Нет, Шатушка. это уже не сон... НЕ ПРИЙТИ ЕМУ НАЯВУ" [X, 117] (выделено мной. — Е.К.). Она оказалась права: явился Ставрогин, который вдруг перестал соответствовать тому образу, что уже давно сложился в душе Хромоножки. Она скоро поняла это по тому, как он изменился к ней (".. Не постыдился бы сокол мой меня никогда перед светской барышней!" [X, 2191. "Опять-таки не мог же он сойтись с такими людишками... Неужто и он изменил!'' [X, 2171. Она поняла это и по тому, что он впервые вызвал в ней не радость, а страх, и по тому, как он Хромоножке, чуждой всякой посредственности, повседневности, обычному течению жизни, лишенной чуда и тайн, предложил увезти ее в Швейцарию, — перед ней не Князь! Ставрогин сразу же объявлен самозванцем, лишен всякого ореола и неприкосновенности и с позором изгнан из мира Хромоножки (ведь дверь, ведущая к ней. "была только притворена, а не заперта" [X, 113]. Тогда становится понятным, почему Лебядкина говорит с ним "повелительно" [X, 219], "насмешливо и брезгливо" [X, 218] и смеется ему в лицо: все это позволено в разговоре со СТАВРОГИНЫМ. Уместен здесь и появившийся мотив двойничества: "Похож-то ты очень похож, может, и родственник ему будешь, — хитрый народ!" [X, 219]. Разоблачив Самозванца, Хромоножка переживает не одиночество и разочарование, а торжество и исступление. Самозванец изгоняется, но ее Князь, ее "ясный сокол", его образ остается нетронутым.
Хромоножка имеет дело только с абсолютными величинами. Не только люди — все земное, что соотносимо с возвышенным. Божественным, оказывается достойным любви, заботы, защиты. Вот и получается, что
нельзя не любить природу, "ведь Бог и природа есть все одно" [X, 116]. Нельзя не любить землю, ведь "Богородица — великая мать сыра земля" [X, 116], нельзя не любить Ставрогина, ведь он Князь. Мария Тимофеевна не зря боится, что "кончится тайна" [X, 216]. Ведь именно тайна выводит саму жизнь, саму любовь в ряд событий необычных, исключительных, чудесных.
В чем же истоки такого отношения Хромоножки к жизни? Чтобы
понять это, надо вспомнить, что юродивого часто называют "блаженным".
"Блаженный", по М.Фасмеру, услав, займете.; ср. ст.-слав. БЛАЖЕНЪ от
БЛАЖИТИ — "ДЕЛАТЬ БЛАГИМ, ХОРОШИМ"27. Юродивый — это
делающий все и всех благими и хорошими. Весь мир — земля, природа,
люди — принимаются Хромоножкой с любовью. Все они благие, хорошие,
ибо в них есть Бог, они есть творение Божие, прекрасное, целесообразное,
наделенное смыслом. В Хромоножке мир впервые созидается, пересоздается,
преображается ("... уж наверно переделала все по-своему и нас принимает
уже за иных, чем мы есть" [X, 115], добро, любовь в нем торжествует,
зло изгоняется или становится безобидным и безопасным. Так перед нами 28
исчезает "бесноватая" Хромоножка и Хромоножка, "отравленная бес-ами"29.
О "бесноватости" Хромоножки можно говорить, пожалуй, только с точки зрения ортодоксального христианства: тогда, действительно, в представлении Лебядкинои о Боге могут быть обнаружены элементы ереси, язычества. Не случайно юродивая покидает монастырь и уходит в "мир". Это путь многих героев Ф.М.Достоевского. Об одном из них и самом значительном, старце Зосиме, С.А.Аскольдов писал: "Его забота — растворение религиозной идеи в мире Его учение — в пробуждении религиозных чувств и свободной медитации... Он учит религиозно переживать и понимать окружающую действительность". Вот почему "Зосима чужд обычной строгости и суровости монаха-подвижника" .
В основе рассказа о Лебядкиной, названной братом Марией Неизвестной, положено Житие Марии Египетской. Хромоножка Ф.М.Достоевского прямо соотносится с образом святой31. Ф.М.Достоевский обращается к юродивой в поисках своего положительного героя, ибо для него юродегво есть форма существования святости на земле, "в миру". Поэтому неудивительно, что и Хромоножка приобретает мирские, русские черты: в ее душе живут и отражаются народные представления о бесах и бесовстве. Злые силы здесь рафинированы, лишены темных чар, легко приняты, ибо они представлены в виде символических атрибутов зла (карты, свеча, зеркало и пр.), которые известны нам из фольклора.
К вопросу добра и зла у Хромоножки сохранен своего рода "синкретический " подход- то. что красиво, то нравственно В ее сознании прекрасное ассоциируется с добрыми силами. Вот почему, размышляя о природе Князя-Ставрогина, она прибегает к словесным формулам, заимствованным из того же фольклора: "Только мой — ясный сокол и князь, а ты — сын и купчишка! Мой-то и Богу, захочет, поклонится, а захочет,
и нет, а тебя Шатушка... по щекам отхлестал..." [X, 219]. "Нет, не может того быть, чтобы сокол филином стал. Не таков мой князь!" [X, 218].
В заключительной сцене со Ставрогиным Хромоножка предстает ведьмой, но ведь этот эпизод дан в восприятии незаурядного грешника — Ставрогина, который видит юродивую иначе, чем христианин 2. К тому же, само перевоплощение Хромоножки в ведьму неслучайно отмечено юродством: в Хромоножкиных пределах не может быть беса — он обнаружен, уличен и изгнан. Силы добра впервые в романе оказались действенными. Изгнание Хромоножкой Ставрогина — это их творчество, их торжество и победа над бесовскими силами, которые в страхе и в смятении бегут.
Значение слова "блаженный" связано не только со значением слова "благо", но имеет смысловые точки пересечения со словом "блажь", которое сам В.Даль определяет следующим образом: "дурь, шаль, дурость, упрямство, своенравие, ЮРОДСТВО, притворная дурь; сумасбродство. МЕЧТЫ, БРЕД. ГРЕЗЫ НАЯВУ, ВЗДОР, НЕЛЕПОСТЬ, ЧЕПУХА, НЕСБЫТОЧНЫЕ МЫСЛИ, ЖЕЛАНИЯ" (выделено мной. — Е.К.). Вот именно от этой "блажи" рассказ Хромоножки о своем ребенке. Юродивая обладает способностью глубоко и тяжело в душе переживать то, что в жизни своей никогда не испытывала: какое-то событие или состояние раскручивается в ее воображении до тех пор, пока не достигнет своей наивысшей точки, кульминации. Оно, это событие или состояние, крайне драматизировано и нередко вызывает именно слезы, страх, тоску, иногда ощущение катарсиса. Нас здесь интересует два момента: 1) игра, "невсамделешность". нарочитость; 2) перевоплощение в другого человека или в себя, на ином жизненном или житейском уровне находящегося. Ею проживается как будто "лишний" эпизод жизни. Для юродивой это способ пережить порок, грех, преступление и, если угодно, "пострадать" и сохранить свою душу.
Таким образом, заслуга Хромоножки именно в том, что по самой своей природе она чужда бесовству и в мире "бесов" живет "под Богом", по Его заповедям: любит, когда бесноватые уничтожают друг друга в злобе из-за мелкого тщеславия; жалеет, когда они приносят друг другу лишь несчастье и страдание; созидает, когда все вокруг разрушается и приближается к катастрофе и гибели.
Юродивый словно свеча в кромешной тьме. Он не освещает никому путь, но противостоит, сопротивляется царству тьмы, мешает сделать власть и силу тьмы абсолютной, единственно возможной, всемогущей. Он не делает ни мир, ни людей лучше, зато допускает и отстаивает существование другого мира, не бесовского, где есть Бог, добро, любовь, радость, так же не искоренимые в человеке.
Юродский мотив "Христа ради" связан и с образом капитана Лебядкина: он переезжает к Виргинским, "обрадовавшись чужому хлебу" [X, 29 ], по той же причине втягивается в "дело" ("потому что средства-то, средства-то мои каковы!" (X. 213]. получает субсидии от Ставрогина. Другая же черта "юродствующего" Лебядкина — лицедейство. В лицедействе Лебядкина заключена формула его отсутствия. Вспомним, каков он в доме
г-жи Ставрогиной. Отставной капитан оказывается в центре всеобщего внимания. Он красноречив, умен, зол и дерзок. Он испытывает сильный эмоциональный взрыв, весьма эффектен и вызывает гамму чувств по отношению к себе: страх, удивление, недоумение, грусть. Это странный успех Лебядкина, своеобразный его триумф. И минуты этого успеха подарены ему лицедейством, юродством. С появлением Петра Верховенского и Ставрогина все то же лицедейство снимет с него всякую ответственность: неправильно был понят. Лицедейство Лебядкина помогает ему мистифицировать себя, создает его образ, образ "маленького человека". Мы забываем о "гиганте" Лебядкине [X, 29], о его "колоссальной фигуре", о его "дебелой массе" [X, 361 ] и о том, что крови из убитого Лебядкина вышло "как из быка" [X, 396].
Юродство Лебядкина позволяет ему испробовать несколько социальных ролей: пылкий влюбленный, популярный стихотворец, отставной капитан. Но в каждой роли он остается "маленьким человеком", "инфузорией" [X, 106], "тараканом от детства" [X. 141]. Приниженность Лебядкина должна, видимо, унижать тех, кто присутствует при его унижении. От этого он умеет получать удовлетворение, во многом мозговое: я маленький и ничтожный, но и вы не лучше, потому что я среди вас, вы вынуждены считаться со мной, быть со мной, выслушивать мои глупости и дерзости, расстраиваться над моими письмами, веселиться над моими стихами. И он стоит перед Петром Верховенским "в самой почтительной позе" |Х, 1554 ]. шлет Лизе свое письмо.
Интересно и то. что характер юродства Лебядкина меняется: к концу романа оно становится все мрачнее. Сначала его, лихого штабс-капитана, фата и соблазнителя, позорно оттаскали за волосы (фарсовый эпизод в жизни героя). Позже он предстает перед нами в роли Фальстафа при Ставрогине. То обстоятельство, что Лебядкин бьет свою сестру, раскрывает его истинное отношение к своему юродству. В последнем разговоре со Ставрогиным он играет свою роль все больше по привычке: им одолевает страх. Мы впервые наблюдаем, что и как Лебядкин думает, и мысли эти тяжелые, мрачные.
Лебядкин — человек из толпы, умело вовлеченный "бесами" в страшную игру, выход из которой — смерть (Шатов!). Лебядкин — это невольный двойник Шатова. Шатов — возможный вариант его судьбы, перспектива преодолеть страх. Но перед нами оборотень: Лебядкин между "бесами", которые его убьют, и святой Марией Неизвестной, к которой он ближе всех по крови. Его место — чистилище. Он может обернуться бесом. И он же говорит о своем возрождении. Это существует в нем одновременно.
Юродство Лебядкина — форма существования человека в мире страха и насилия, средство продления жизни: пока юродствуешь, живешь, "наш". Юродство Лебядкина становится символом духовного диктата: все должны юродствовать, причем одинаково. Юродство — одинаковый для всех образ мысли, образ действия, образ жизни. Оно — опознавательный знак "наших" Тот, кто не юродствует, как мы, должен умереть. Юродство как что-то
противоположное инакомыслию, сродное унификации; страх непослушания, противоречия.
Хромоножке статус юродивой придают черты нормативной личности, но в исходном древнерусском смысле; в отличие от Лебядкина, она обладает внешним физическим изъяном (хромота, психическое расстройство) и это соответствует образу древнерусского юродивого. В романе "Бесы" за образом юродивой закреплен христианский комплекс идей. Она становится воплощением созидательной силы веры и любви к ближнему. Этим объясняется жертвенный и мученический "ореол" вокруг фигуры Лебядкиной, ее, в целом, приниженное положение среди людей 3. Традиционность образа хромоножки, верность ее идее и предназначению древнерусского юродивого определяют трагическую судьбу героини в мире "бесов".
Но образ Хромоножки создан на стыке двух традиций: древнерусской и фольклорной. Юродство ее приобретает национальный русский колорит34. Это имеет особый смысл для "почвенника" Достоевского: благодаря образу юродивой, в романе оказываются взаимосвязанными два аспекта: Бог и Россия. Об этом еще в 1911 году писал Вяч. Иванов: анализируя образ Хромоножки, он размышлял о русской душе, обрученной с Христом35.
Лебядкин юродствует во имя своей идеи. Именно в юродстве этой идее придается статус истинной, общественно значимой, вселенской. Она может выглядеть как идея "общего дела" или как идея всеобщего выживания в мире, которым завладели "бесы". Однако в юродстве Лебядкина нет Бога. У древнерусского юродивого он заимствует лишь внешнюю, поведенческую форму юродства.
Юродство для "юродствующего" Лебядкина — это невольное обнаружение его душевного недуга, симптомы которого (постоянное дергание и кривляние, всхлипы и вскрики, внезапный смех, пугающее бормотание, истеричность), по народным представлениям, свидетельствуют о том, что в человека вселился нечистый, злой дух. Юродство Лебядкина — от душевного беспокойства и ломки сознания. Отсутствие в душе Бога, каких-либо нравственных ориентиров, его духовная отчужденность от других людей определяют "достойное" место Лебядкина среди "юродствующих".
Примечания
1 Попытка противопоставить юродивого "юродствующему" впервые сделана нами в дипломной работе (1993), написанной под руководством Г.К.ГЦенникова.
Гроссман Л.П. Достоевский — художник / / Творчество Ф.М.Достоевского. М., 1959. С.401.
3 Иванов В.В. Традиции юродства в образе шута и " конклав " в структуре романа " Село Степанчиково..." / / Жанр и композиция литературного произведения. Петрозаводск, 1984, С. 137.
4 Булгаков С.И. Русская трагедия: О "Бесах" Ф.М.Достоевского, в связи с инсценировкой романа в Московском Художественном театре ' / О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881 —1981 годов: Сб. ст. М., 1990. С.201.
5 См.: Евнин Ф.И. Творчество Достоевского. М., 1959. С.215—264.
6 См.: Сараскина Л.И. "Бесы": Роман-предупреждение. М., 1990. С.130—164.
7 Там же. С. 156.
8 Там же. С. 157.
9 Михнюкевич В.А. Русский фольклор в художественной системе Ф.М.Достоевского. Челябинск, 1994.
0 Иванов В.В. Безобразие красоты: Ф.Достоевский и русское юродство. Петрозаводск, 1993.
11 Иванов В.В. Юродский жест в поэтике Достоевского / / Русская литература и культура нового времени. СПб., 1994. С. 117.
12 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. М., 1996. Т.4. С.534.
13 Там же. С.168.
14 Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1994. Т.4. С.669.
15 Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. М.; Л., 1965. Т.17. С.2003.
16 Лихачев Д.С., Панченко A.M. "Смеховой мир" Древней Руси. Л.,
1979.
17 Федотов Г. Святые Древней Руси. М., 1990.
18 Г.Федотовым юродство рассмотрено с точки зрения уже сложившейся традиции русской святости. По его мнению, "всякая святость во всех ее многообразных явлениях в истории у всех народов выражает последование Христу". Федотов Г. Указ. Соч. С.236.
9 Об этом см.: Панченко A.M Указ. соч 139—183.
20
Панченко A.M. Указ. соч. С.110.
21
А.М.Панченко пишет о юродивом: «... он ищет прежде всего личного
"спасения"». Панченко A.M. Указ. соч. С.110.
22
Расцвет юродства на Руси, по мнению А.Панченко, приходится на XV — половину XVII столетия. (Панченко A.M. Указ. соч. С.93.). Почти так же его определяет Г. Федотов — XVI столетие. (Федотов Г. Указ. соч. С. 199).
то
Панченко A.M. Указ. соч. С.95.
24 О юродивых и "юродствующих" в народной среде XIX века см.: Максимов C.B. По русской земле. М., 1989.
25 Достоевский Ф.М. Бесы. Гл.: У Тихона: Рукописные редакции / / Ф.М. Достоевский Полн. Собр. Соч.: В 30 т. Л., 1974. Т.П. С.225. Здесь и далее ссылка на это издание в тексте с обозначением тома и страницы.
26 A.M. Панченко об отношении к юродивому пишет: "...толпа обязана понять, что в этом скудельном сосуде живет ангельская душа". Указ. соч. С.136.
27 Фасмер М. Указ. соч. С. 171.
7ft
Иванов В.Е. Юродский жест... С. 113.
29 Сараскина Л.И. Указ. соч. С. 157.
30 Аскольдов С.А. Религиозно-этическое значение Достоевского / / Ф.М.Достоевский: Ст. и материалы. Сб. 1 / Под ред. A.C. Долинина. СПб., 1922. С.15—18.
См.: Смирнов И.П. Древнерусские источники "Бесов" Достоевского // Русская и грузинская средневековые литературы. Л., 1979. С.212—220.
'2 А.М.Панченко пишет: "Зрелище юродивого дает возможность альтернативного восприятия" (Указ. соч. С. 116. По его мнению, "грешники" увидят в этом зрелище только "злую волю, бесовство, грех" (С.119); они не поймут "сокровенного" и "душеспасительного" смысла юродства" (С.104).
33 Г.Федотов пишет: "В уничижении и кротости для него ("русского святого", юродивого — Е. К.) раскрывается... образ уничиженного Христа". Указ. Соч. С.235—236.
34 г-,
Это позволяет провести еще одну параллель с древнерусским юродством. А.М.Панченко пишет: "К эпохе рассвета юродство стало русским национальным явлением. В это время православный Восток почти не знает юродивых. Их нет также ни на Украине, ни в Белоруссии... Римско-католическому миру этот феномен также чужд". Указ. соч. С.94.
35 См.: Иванов Вяч. Достоевский и русская трагедия // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881 —1931 годов: Сб. соч. М„ 1990. С.191.
